Глава IX. Книга Эстер: человек спасает свой народОдна из особенностей Танаха, особенно Писаний как собрания — размещение рядом, в непосредственной близости, текстов, не только отличающихся друг от друга, но даже резко противоположных по своим основным, в том числе мировоззренческим, установкам и взглядам. Наиболее ярким примером такого плюрализма являются книги Рут и Эстер: обе они повествуют о верности человека своему долгу, но первая пронизана светлым и универсалистическим человеколюбием, тогда^как во второй царит мрачная атмосфера зависти и ненависти, воинствующий партикуляризм. Повествование в книге Эстер начинается предельно «точной» датировкой и локализацией последующих событий: «И было в дни Ахашвероша (Артаксеркса), это Ахашверош, который царствует над ста двадцатью семью областями от Ходу (Индии) до Куша (Судана)... И было в третьем году его царствования...» (1:1 и сл.) — царь устроил роскошное пиршество для всех «своих предводителей и слуг, для начальников войска Персии и Мидии и предводителей областей...», равно как и для «всего народа в столице Шушан (Сузы), от взрослого до малого» (1:3 и сл.). На седьмой день празднества, когда «сердце царя развеселилось», он приказал привести царицу Вашти, чтобы «показать народам и предводителям красоту ее, ибо была она очень хороша собой» (1:10 и сл.). Когда царица отказалась выполнить приказ царя, разгневанный Ахашверош собрал «приближенных к нему... семь предводителей Персии и Мидии, которые [имели право] лицезреть царя и сидели первыми в царстве» (1:14), и спросил их, как поступить с непослушной царицей. Один из семерых вельмож, по имени Мемухан, заявил, что своим непослушанием царица Вашти «виновата не только перед царем, но также перед всеми предводителями и всеми народами во всех областях Ахашвероша. Ибо если поступок царицы дойдет до всех жен, то они будут пренебрегать мужьями своими...» (1:16 и сл.). Поэтому царю следует «издать царское постановление и вписать его в законы Персии и Мидии... что Вашти не предстанет [больше] перед царем Ахашве-рошем и царский сан ее будет передан подруге ее, которая лучше ее» (1:19 и сл.). Ахашверош последовал этому совету и «послал письма во все царские области, в каждую область ее письменами и каждому народу — на его языке, чтобы всякий муж господствовал в своем доме» (1:21 и сл.). Далее рассказывается, как царь Ахашверош «направил чиновников во все области своего царства, чтобы они собрали всех красивых видом девиц в столицу Шушан (Сузы)... И та девица, которая понравится царю, станет царицею вместо Вашти...» (2:3 и сл.). В столице Шушан жил «муж иудей ('иш йехуди) по имени Мордехай, сын Йаира, сын Шимеи, сын Киша, муж йемини (очевидно, из колена Винйами). Он был переселен из Иерусалима с пленниками, которых привел в столицу вместе с Йеханйей (Йехойахин), царем Иехуды, царь Вавилона Невудхаднеццар (597 г. до н. э.)» (2:5 и сл.). Этот Мордехай был опекуном своей племянницы, сироты, по имени «Хадасса, она же Эстер... и была эта девица красива станом и хороша видом...» (2:7 и сл.). Ха-дасса/Эстер понравилась Хегайу, управителю царского гарема, где отобранные девицы на протяжении года проходили подготовку. Пока Эстер находилась в «доме женщин», она, как велел ей Мордехай, «не сообщала о народе своем и родне своей...» (2:10 и сл.). Когда пришел черед Эстер входить в дом царя «в десятом месяце, то есть месяце Тевет, на седьмой год его (Ахаш-вероша) царствования», она своей скромностью и красотой понравилась царю, и Ахашверош «возложил ей на голову царский венец и воцарил ее вместо Вашти» (2:16 и сл.). В честь провозглашения Эстер царицей Ахашверош устроил большое пиршество, во время которого Мордехай сидел во дворе царского дворца и там услышал о намерении двух евнухов убить царя (2:21). Мордехай сообщил об услышанном Эстер, та поведала царю, и «дело было расследовано, они (евнухи) были сочтены [виновными] и повешены на дереве, и дело это было записано в книгу-свиток повременных деяний перед царем» (2:22 и сл.). Тем временем царь Ахашверош приблизил и возвысил Хама-на, сына Хамдаты Агагита, и «все слуги царя, [стоявшие] у царских врат, склонялись и падали ниц перед Хаманом, ибо так повелел царь, но Мордехай не кланялся и не падал ниц» (3:2 и сл.). Такое открытое неуважение разозлило высокомерного и жестокого Хамана, а когда он узнал, что Мордехай — еврей, то решил «уничтожить всех иудеев, которые во всем царстве Ахашверо-ша, [ибо] это народ Мордехая» (3:6 и сл.). Хаман обратился к царю и говорил ему: «Есть один народ, разбросанный и рассеянный среди народов по всем областям твоего царства; и законы их отличаются [от законов] любого народа, и они не выполняют законы царя,Тюсему не следует оставлять их [безнаказанными]...» (3:8 и сл.). Царь Ахашверош согласился с доводами Хамана, «и были посланы во все области царя гонцы с письмами [повелением] убивать и уничтожить всех иудеев от малого до старого, детей и женщин в один день...» (3:13). Узнав о царском указе, Мордехай «разодрал одежду свою, возложил на себя вретище (лохмотья) и пепел (знаки траура) и вышел на середину города и возопил воплем великим и горьким», а во всех областях, куда доходил указ царя, наступила «печаль большая среди иудеев и пост, и плач, и причитание, врети-ща и пепел на многих» (4:1 и сл.). Когда Эстер узнала об указе царя и спросила об этом Мордехая, тот сказал ей: «Не мечтай в душе своей, что ты [одна] из всех иудеев спасешься в царском доме» (4:12). В ответ на это Эстер заявила, что она намерена обратиться к царю, хоть «это не по закону, и если [мне суждено] погибнуть, то погибну» (4:15 и сл.). Через три дня Эстер, надев царские одежды, почтительно приблизилась к царю, который благосклонно спросил, чего она желает (5:1 и сл.). В ответ Эстер сказала, что хочет пригласить царя и Хамана на пир. Ахашверош с удовольствием принял приглашение, а Хаман очень возгордился тем, что на пиршество «приглашен я вместе с царем» (5:11 и сл.). Единственный, кто омрачал радость Хамана, был Мордехай, который, как и прежде, не склонялся пред ним. Но Хаман утешался тем, что вскоре расправится с этим непокорным евреем, со всеми евреями и даже повелел приготовить «дерево высотой в пятьдесят локтей...», чтобы повесить на нем Мордехая (5:14). Но в ночь перед пиршеством царю Ахашверошу не спалось и он повелел принести «памятную книгу повременных слов-деяний», откуда ему прочли о том благодеянии, которое Мордехай оказал ему, раскрыв заговор евнухов (6:1 и сл., ср. 2:21 и сл.). Ахашверош спросил у слуг, как Мордехай был вознагражден за свою услугу. Узнав, что никакого вознаграждения Мордехаю не было, царь спросил у Хамана, который пришел к царю, чтобы договориться о повешении Мордехая, как и чем положено награждать того, кого царь хочет отличить (6:3 и сл.). Хаман, убежденный, что речь идет о нем, предложил самые высшие почести: «облачить его в царскую одежду, какую надевал царь, посадить его на коня, на котором ездил верхом царь, возложить [на голову ему] царский венец... вывести его на коне на городскую площадь и провозгласить [ему хвалу]: так поступают с мужем, которого царь хочет отличить» (6:6 и сл.). Можно себе представить разочарование и злобу Хамана, когда тот узнал, что речь не о нем, а о ненавистном еврее, тем более что все эти почести Мордехаю должен был оказывать он. Однако Мордехая царские почести не утешили и не обрадовали, так как смертельная опасность все еще угрожала его народу. Не смягчило пережитое унижение и злобу Хамана, наоборот, его ненависть к Мордехаю и всем евреям усилилась, тем более что его жена Зереш и приближенные подстрекали его, говоря: «Раз из иудейского племени Мордехай, из-за которого ты начал падать, то не одолеешь его, еще ниже падешь перед ним» (6:13). Пиршество продолжалось, и на второй день очень довольный царь опять предложил Эстер исполнить любое ее желание, попроси она хоть полцарства. В ответ Эстер стала умолять царя спасти от истребления ее народ, а когда царь спросил о злодее, замыслившем такое страшное преступление, Эстер назвала Хамана (7:2 и сл.). Возмущенный и разгневанный царь (как будто не он сам несколько дней назад издал указ об уничтожении всех евреев!) приказал повесить Хамана, и «повесили Хамана на дереве, которое он приготовил для Мордехая...» (7:10). В тот же день Эстер призналась царю, что она родственница Мордехая, тоже еврейка, и царь приблизил к себе Мордехая, назначив его на место казненного Хамана (8:1 и сл.). Был отменен указ об истреблении евреев, и вместо него был издан новый царский указ, разрешавший «иудеям в любом городе собраться и встать на защиту жизни своей и уничтожать и убивать и умерщвлять всех сильных среди народа и в области, которые враждуют с ними, детей и женщин, и разграблять их имущество» (8:11). После издания этого указа «наступили тогда для йехудитов свет и радость, и ликование и торжество... и многие из народов земли сделались иудеями (букв, «йехудизировались»), ибо напал на них страх перед иудеями» (&16 и сл.). Для страха были все основания, так как в назначенный день евреи уничтожили всех врагов своих (9:3 и сл.). Все это случилось «в тринадцатый день месяца Адара...», а на следующий день все успокоилось, и евреи в столице Сузы сделали пятнадцатый день Адара днем праздника, тогда как в других городах праздновали четырнадцатый день того же месяца (9:17 и сл.). Мордехай же в «письмах, посланных всем иудеям, которые во всех областях царя Ахашвероша», описал случившееся и заявил: «Поэтому эти дни названы пурим по слову пур (жребий)... и иудеи постановили и приняли для себя и для потомства своего и для всех присоединившихся к ним непременно праздновать эти два дня...» (9:26 и сл.). В делимитаторе конца книги Эстер (10:1-3) рассказывается о возвышении и могуществе Мордехая, который «был вторым (мишне, заместителем) у царя Ахашвероша и великим среди иудеев и желанным для большинства братьев его, ищущим добра для своего народа и блага для всего своего племени», о чем записано «в книге повременных слов-деяний царей Мидии и Персии». Даже в этом сильно сокращенном изложении содержания книги Эстер, где опущены многие красочные детали, ощущается ее насыщенность, даже перегруженность предметами, людьми и событиями, отчего неминуемо возникает вопрос: что в этом изобилии реалий, людей и событий исторически достоверно и что — нет? Ответы на многие вопросы облегчаются тем, что материалы источников — нарративные, археологические и эпиграфические — о Персидской мировой державе относительно богаты и разнообразны (см. ч. I, с. 154 и сл.), и это позволяет сравнить описанное в книге Эстер с данными источников. Такое сравнение показывает, что многое в книге Эстер несомненно исторически достоверно. Таков царь Ахашверош: этим именем в Танахе назван персидский царь Ксеркс (486-465 гг. до н. э.), а указанные в повествовании пределы Персидской державы — «от Ходу до Куша» — соответствовали действительным границам Ахеменидской державы, одной из двух столиц которой была Шушан, т. е. Сузы. Исторически достоверным и точным является также описанное в книге Эстер административно-территориальное деление мировой державы на сатрапии и провинции, равно как и описание центрального государственного аппарата, состоявшего из царя, первого министра, семи особо приближенных к царю персидских вельмож (1:14) и т. д. Соответствует историческим фактам также описание поразительно эффективной транспортно-почтовой связи в Ахеменидской державе: «и послал [Мордехай] письма через конных гонцов, ездивших верхом на почтовых лошадях сатрапов [и] на мулах» (8:10), церемониала царского двора, организации и обычаев гарема и многого другого, включая картины самого царского дворца, его центрального, тронного зала — ападаны, дворцовых садов, даже сосудов, в которых подавалось питье и пр. Но особенно показательным для достоверности изображения чужой среды является передача терминов и имен. В этом отношении книга Эстер весьма точна: в ней довольно аккуратно воспроизведены такие персидские административные термины, как 'ахашдарпан («сатрап»), дата («закон»), генез (от ганза — «сокровищница, царская казна), пур («жребий»), питгам («распоряжение, решение») и др., а что касается множества персидских имен, то большинство их, включая имя главного отрицательного персонажа Хамана, — достоверные древнеперсидские антропонимы. Но показательно, что эти и другие достоверные сведения относятся главным образом к персидской среде, образующей как бы «сцену», на которой развертывается само действие, в изображении которого преобладает исторически недостоверное, вымыссл. Из сказанного отнюдь не следует, что в описании самого действия и главных действующих лиц, евреев, нет ничего подлинного. Исторически верно наличие во многих областях и городах Персидской мировой державы, включая Сузы, еврейских общин, равно как и депортация в 597 г. до н. э. вавилонянами царя Иехуды Йехойахина и части жителей Иерусалима и Йехуды (2 Цар. 24:12 и сл.). Но если среди депортированных в 597 г. до н. э. находились также, как сообщается в книге Эстер (2:5 и сл.), Мордехай и Эстер, то первому во время правления Ксеркса должно было перевалить за сто лет, Эстер никак не могла быть «девицей красивой станом и пригожей видом», а лишь очень пожилой женщиной. Хронологическая небрежность в древних текстах, особенно в неисторических, — явление нередкое, оно порождено, как правило, двумя разными причинами: при описании достоверных событий из-за незнания правильной хронологии, а при описании недостоверных событий — желанием намекнуть на их вне- и надвременность. По отношению к книге Эстер, очевидно, «работает» вторая причина, что подтверждается именами обоих главных героев повествования. Когда древний автор не знал имени реального персонажа, о котором он рассказывал, или повествовал о персонаже выдуманном, он обычно прибегал к одному из двух возможных способов: желая вызвать у слушателя или читателя ощущение достоверности этого персонажа, наделял его именем, распространенным в данной антропономастике, как, например, имя Даниэл (см. далее) и др.; если же хотел подчеркнуть, что персонаж вымышлен, то обращался к именам, не свойственным соответствующей антропономастике, таким, например, как имя Шимшон (см. ч. III, с. 36 и сл.). Личные имена Эстер и Мордехай — это примеры второго выбора, так как имя Эстер совершенно отсутствует в древнееврейской антропономастике, а имя Мордехай в форме мордехай билшан встречается только среди репатриантов из Вавилонии (Эзра 2:2 = Hex. 7:7). Большинство исследователей (Я. Ливер, СЕ. Мур и др.) считает, что имя 'эстер восходит к имени популярной вавилонской богини любви, плодородия и войны Иштар, причем автор книги Эстер не делал попыток устранить чуждость имени главной героини, а, наоборот, подчеркивал эту чуждую природу замечанием, что изначальное имя героини было хаддаса (2:7), от древнееврейского имени нарицательного хадас («мирт»). Имя Мордехай — производное от имени верховного бога вавилонского пантеона Мардука; как личное имя оно встречается в эпиграфическом материале из Суз и Пер-сеполиса времени правления персидских царей Дария I и Ксеркса. Следовательно, для наделения своих главных героев именами автор книги Эстер обратился к чужой вавилонской теофор-ной антропономастике, а не к богатой древнееврейской антропономастике в Танахе, которую он знал, о чем свидетельствует приданная им Мордехаю «генеалогия» (2:5), которая основывается на генеалогии Шаула (1 Шем. 9:1), что еще больше усиливает странность этого имени. Ахемениды, как любые правители древности (и не только древности!), применяли репрессии в случаях военно-политического сопротивления их власти и т. д., беспощадно подавляли восстания — как чужих, например малоазийских греков, так и своих — персов и мидян, но неизвестно ни одного случая преследования этноса только потому, что он «чужой», следует иным законам, чем у персов и мидян, в чем Хаман обвинил евреев (3:8 и сл.). Поэтому имеются веские основания сомневаться в исторической достоверности самого события, о котором рассказывается в книге Эстер, — о намерении уничтожить всех евреев в державе Ахеменидов и об их спасении Эстер и Мордехаем. В последних словах уже содержится намек на главную особенность картины мира книги Эстер — ее полный антропоцентризм. Человек в той или иной его ипостаси, наделенный той или иной степенью значимости, присутствует почти во всех картинах мира в Танахе, особенно в Писаниях, но картина мира книги Эстер — единственная в Танахе, где присутствует только человек и полностью отсутствует Бог, всякий намек на Его прямую или косвенную причастность к событиям, причем столь значительным, как угроза истребления избранного Им народа. Даже единственная фраза в книге Эстер, в которой иногда усматривается такой намек, обращенные к Эстер слова Мордехая: «Если ты промолчишь в такое время [опасности], избавление и спасение иудеям придут с иной стороны, то ты и дом отца твоего погибнете. И кто знает, не для того ли ты обрела сан царский?» (4:13 и сл.), скорее говорят о другом, — о предназначении именно человека, Эстер, совершить то, что могло быть сделано «иной стороной», но сделано не было. В картине мира книги Эстер человек присутствует и действует в двух его ипостасях: как этнополитическая общность и как индивид, причем восприятие и осмысление обеих ипостасей дифференцировано в пределах «они» и «мы». Встречающееся в библеистике утверждение, что в книге Эстер «мы» — всегда хорошие, а «они» — всегда плохие, всего лишь попытка упрощения гораздо более сложного в действительности содержания понятий «мы» и «они» в этой книге. Это проявляется уже в том, что обозначающие «их» этнополитические термины — парас («Персия, персы») и мадай («Мидия, мидяне») встречаются в качестве указания на Ахеменидское государство и его административные институты, например «войско Персии и Мидии» (1:3) и др., только в описании «сцены», места действия, однако при изложении происходящих событий эти конкретные обозначения исчезают, заменяются обобщающим термином 'ойеб («враг, противник»), например: «В тот день, когда враги иудеев надеялись взять власть над ними» (9:1). Для столь резкой перемены предметно-конкретного наименования «их» при описании места действия и лишенным всякой конкретности общим обозначением тех же «их» при описании самого действия вероятны две разные, но взаимосвязанные причины: одна, обусловленная назначением всего повествования — быть обоснованием всенародного праздника во все времена, предполагала, даже требовала, возможно, более общего определения «их», тогда как вторая причина могла быть чисто ситуативной — все-таки неловко («неправедно») и, возможно, даже опасно было обвинить господствующий этнос («они»), его государство, в том, что им не было совершено. Правомерность этих предположений подтверждается конкретностью и четкостью в обозначении «мы» как этнической или этнополитической общности. В книге Эстер наиболее интенсивно по сравнению с другими сочинениями Танаха применяется этноним йехуди (52 раза из всего 91 упоминания в Танахе). Этот сравнительно новый термин, впервые появившийся в описаниях событий конца VIII в. до н. э. (2 Цар. 16:6; Йеш. 36:11 и др.), стал в персидское время и позднее доминирующим обозначением и самообозначением евреев, поскольку он наиболее полно и точно выражал двуединство: континуитета (послепленные евреи выступали преемниками и наследниками допленных евреев, особенно колена и государства Йехуда) и дисконтинуитета после-пленное еврейство выступало общностью, отличающейся от допленного). Обращение автора книги Эстер именно к этому термину {йехуди) объясняется главным образом тем, что он создавал возможность внушить читателям книги Эстер, что рассказанное в ней, ее урок, касается всех евреев во все времена: «В каждом поколении за поколением, в каждом роду и семействе, в каждой области и округе, городе и селении...» (9:28). При рассмотрении функции человека в ипостаси «людская, этническая или этнополитическая общность» в картине мира книги Эстер бросается в глаза, что ей там предоставлена больше роль статиста, нежели субъекта действия, и это относится не только к «ним», но и к «нам». Ведь даже йехудим показаны теми, кого собираются уничтожать, кто может молиться и поститься, кто в состоянии мстить уже поверженному врагу. И подлинная угроза исходит не от «них» как людской общности, а от отдельных индивидов из «них», равно как истинное спасение приходит не от «нас» как общности, а от отдельных индивидов из «нас». В этом небольшом сочинении фигурирует немало индивидов, а пятеро из них — царица Вашти, царь Ахашверош и Хаман из «них», Мордехай и Эстер из «нас» — представлены личностями с четко выписанными характерами. В этом смысле весьма показателен образ царицы Вашти, женщины гордой и самолюбивой, которая даже ценой утраты своего привилегированного положения категорически отвергает повеление царя «показать народам и предводителям красоту свою...», поскольку она считает это требование унижающим ее достоинство царицы и женщины. Такое поведение Вашти зачисляет ее в ряд гордых и самолюбивых женщин в Танахе — от Хагари в книге Бытие и до Шуламмит в Песни песней, но еще показательнее то, что такая характеристика Вашти перекликается со словами Геродота, писавшего о значительной роли женщин-цариц при дворе Ахеме-нидов (VII:33). Столь же определенными чертами характера наделен и царь Ахашверош, который представлен капризным самодуром, быстро забывающим о сделанном ему добре и легко поддающимся любому влиянию и внушению — плохому, со стороны Хамана, и хорошему, со стороны Эстер. Это в некоторой степени сатирический образ, навеянный не только встречающейся в Танахе традицией критического отношения к отдельным царям в пророческих речениях и в литературе мудрости, но и перекликающийся также с образом Ахашвероша/Ксеркса в древнегреческой литературе, например у Геродота, когда тот пишет, что Ксеркс начал злополучный военный поход в Грецию «под сильнейшим давлением» своих советников (VII:7). Однозначно отрицательным персонажем представлен Хаман, определяющей чертой характера которого является безмерное тщеславие. Даже его стремление истребить евреев порождено не религиозно-политическими причинами, не ненавистью к евреям как народу, а главным образом оскорбленным самолюбием, тем, что «все слуги царя, которые у ворот царя преклоняют колени и падают ниц перед Хаманом, ибо так приказал царь, но Мордехай не преклонял колени и не падал ниц» (3:2). Зависть и тщеславие сочетаются в характере Хамана с самоуверенностью, порождающей легковерие и глупость. Казалось бы, Хаман должен был знать нрав своего повелителя, но он настолько уверовал в свой успех и в умение управлять царем, что не только велел подготовить дерево для повешения Мордехая, но даже «послал и привел в дом свой друзей своих и Зереш, жену свою», чтобы отпраздновать победу (несостоявшуюся) (5:10 и сл.). Но, как зачастую случается с такими натурами, как Хаман, чрезмерная самоуверенность при неудаче переходит в унизительную трусость, когда разоблаченный и испуганный Хаман «стал молить царицу Эстер за жизнь свою...» (7:7). Оппонентом Хамана является Мордехай, который в противоположность суетливому как в погоне за почетом, так и в попытках избежать наказания — Хаману характеризуется спокойной уравновешенностью и постоянством во всем и всегда. Эту основополагающую черту характера Мордехая автор книги Эстер подчеркивает неоднократным повторением отнюдь не обязательной для фабулы фразы, почти формулы: «а Мордехай сидит у царских ворот» (2:19, ср. 2:21; 5:9 и др.). Это постоянство и уравновешенность сказываются в продуманных и взвешанных действиях в час опасности, когда нужно предотвратить нависшую над народом смертельную угрозу, а также в час победы и ликования, когда Мордехай организует торжество, праздник Пу-рим. Все эти и другие свойства характера Мордехая подчинены главной черте его личности, основополагающей норме его поведения, действий — верности долгу, которая показана на двух взаимосвязанных, но зачастую трудносочетаемых уровнях. Первый уровень — это лояльность властям страны и государства, хотя эта страна не своя, а чужая, и государство тоже не свое, а чужое. Гражданская ответственность Мордехая не обусловлена внешней необходимостью или личными утилитарно-прагматическими соображениями: Мордехай сообщает властям о заговоре двух евнухов не потому, что рассчитывает на выгоду для себя или по принуждению, а просто потому, что таков его долг по отношению к государству. Эти черты Мордехая характерны для воззрений интернациональной элиты реальной Персидской державы (и для литературы того времени, включая Танах), которая умела сочетать лояльность к чужим властям с верностью своему народу. Таковы были в реальной жизни Зерубавел, Нехемйа и др., в литературе — Даниэл и иные. Но основное проявление чувства долга у Мордехая — это верность своему «мы», стремление сделать все необходимое для его благополучия, тем более — для спасения от смертельной опасности. Верность этому долгу не предписана извне, Богом или законом, а рождена лишь собственным ощущением, осознанием потребности действовать, дабы отвратить нависшую над «мы» опасность. Изображая Мордехая, автор книги Эстер следует великим образцам, представленным в^Еанахе, — Йаако-ву, Моше, Давиду и др. Он не идеализирует своего героя, не изображает его лишенным недостатков: Мордехаю не чуждо самолюбие, он отнюдь не безразличен к преимуществам власти и пр., он положительный герой, однако не чуждый многим человеческим чертам. Тот же авторский подход проявляется по отношению к Эстер. Эстер воплощает тот тип женщины в древнееврейской словесности, который ранее представляла Йаел, убившая военачальника ханаанеев Сисру (Суд. 4:17 и сл.), а затем — Йудит, сразившая полководца ассирийцев Голоферна (с. 326-327), т. е. женщин, которые ради спасения своего народа совершали совсем неженские поступки. Но между этими героинями и Эстер существует ряд различий. В отличие от Йаел, не отмеченной своими создателями в собрании Ранних пророков никакими особыми физическими или нравственными достоинствами, или от Йудит, которой автор одноименной книги придал высокие нравственные чувства, автор книги Эстер, следуя устойчивой традиции изображения положительных женских образов в Танахе, от Рахели до Шуламмит, наделил свою героиню телесной красотой. Более того, он превратил эту красоту в главное средство, орудие действий Эстер во имя спасения своего народа. И она умело пользуется своей привлекательностью: перед решающей встречей с царем она «надела царские [одеяния]... И когда царь увидел царицу Эстер, стоящую во дворе, она понравилась царю» (5:1 и сл.). Сознательное и умелое использование своей красоты как главного средства воздействия делает образ Эстер более мягким, женственным, чем Йаел или Йудит. И ведет себя Эстер более женственно, чем типологически родственные ей героини — ведь она никого не убивает. С этим связана еще одна черта, отличающая Эстер от Йаел и Йудит: эти женщины действуют абсолютно самостоятельно, все свои поступки они совершают по собственной воле и инициативе, Эстер же на всем пути, и автор книги это подчеркивает, показана ведомой, она все делает по указаниям Мордехая. Правда, это не означает, что Эстер лишена собственной воли; осознав, в чем ее задача, она проявляет немалую, чисто женскую изобретательность и находчивость, чтобы выполнить ее. Главная черта Эстер как личности — это верность долгу: она не колеблясь вступает в борьбу с Хаманом, понимая весь риск и опасность таких действий. Но никакие личные соображения и расчеты ее не останавливают, хотя автор книги Эстер отнюдь не изображает свою главную героиню простушкой, неспособной предвидеть возможный исход своих действий; он не превращает ее в идеальный образ без каких-либо изъянов. Например, то обстоятельство, что Эстер «не сказала, какого народа и какого родства она...» (2:10), вряд ли воспринималось читателями книги с одобрением, хотя она поступала так по приказанию Мордехая (2:10, 20), но во многом содействовало тому, что Эстер не стала ходульным, идеализированным образом, способствовало ее популярности в словесном и изобразительном искусстве последующих веков. Очевидно, немалое значение имели также чисто литературные достоинства книги Эстер. Ее автор не был выдающимся сочинителем, но обладал двумя немаловажными достоинствами: он сумел создать живое и занимательное повествование и в совершенстве владел искусством живописать мир вещей, что подтверждают следующие строки: «Белые льняные ткани и пурпурная шерсть, скрепленные висоновыми и алыми шнурами, [висели] на серебряных кольцах и мраморных столбах; золотые и серебряные ложа [стояли] на полу, [мощенном] самоцветами и мрамором, перламутром и драгоценным агатом...» (1:6 и сл.) и др. Предложенное известным израильским библеистом Ш. Тал-моном определение книги Эстер как «историзированного рассказа мудрости... воспроизведения стандартных мотивов мудрости» заслуживает внимания, но более взвешенным и аргументированным представляется определение книги Эстер как историко-дидактической новеллы диаспоры (У.Л. Хамфрис, А. Мейнхолд и др.) — возможно, с одним уточняющим дополнением: это историко-дидактическая новелла диаспоры этиологической направленности. Первая и основная часть предлагаемого определения жанровой принадлежности книги Эстер подтверждается присутствием в ней основных черт этого жанра (см. ч. I, с. 214). Уточнение же (об этиологическом назначении) основывается на концовке книги, которая, вопреки мнению ряда исследователей (Л. Петон, А. Хаупт и др.), все-таки не является отдельным, более поздним добавлением к основному тексту, а его изначальной составной частью, завершением, выделяющим, как конец любого текста, его цель и назначение: «установить ежегодно день четырнадцатый в месяце Адар и день пятнадцатый в нем [праздником]... и потому называть эти дни пурим, по слову пур...» (9:21, 26). Пурим, самый загадочный праздник в йахвистском — иуда-истском, праздничном календаре. С тех пор как в конце XVIII в. И.Д. Михаэлис определил Пурим как праздник в честь победы Хасмонеев над сирийским полководцем Никанором в 13-й день Адара 161 г. до н. э., не прекращаются поиски истоков этого праздника. Они ведутся в диапазоне от предположения об укорененности Пурим в древнемесопотамской традиции (Г. Циммерн, А. Иепсен и др.) до признания его античных источников (Г. Грец и др.), но в последнее время многие исследователи (Т.Х. Гастер, X. Рингрен и др.) склоняются к мнению о персидских истоках Пурим. Однако можно согласиться с СЕ. Муром, завершившим обзор точек зрения по этому вопросу словами: «Ученые многое предлагали, но мало доказывали...» Несколько более определенно можно указать время включения этого праздника в йахвист-ский праздничный календарь, так как во второй книге Маккавеев тринадцатый день месяца Адар определен как «день перед днем Мордехая» (2 Макк. XV:36), а в Мегиллат Таанит от II в. н. э. этот праздник уже назван «праздник Пурим» (XII). Многие достоверные сведения о персидской действительности, обилие древнеперсидских заимствований в языке, локализация происходящего в Ахеменидской державе, возможные персидские истоки праздника Пурим — эти и другие свойства книги Эстер делают наиболее вероятным создание ее в среде еврейской диаспоры на территории Персии, очевидно, во II в. до н. э. ВОПРОСЫ ДЛЯ ОБСУЖДЕНИЯ: 1. Что, по вашему мнению, исторически достоверно и что недостоверно в книге Эстер? Дополнительная литература: Эсфирь. — Краткая Еврейская энциклопедия 10, 703-708. |
|
|
|