Глава четвертая

Второе заседание Халкидонского Собора. — Маркиан требует у епископов точного определения о таинстве Воплощения. — Третье заседание Собора. — Евсевий Дорилейский требует осуждения и низложения александрийского патриарха.—Диоскор отказывается явиться на Собор. — Прибытие и прошения четырех египтян: Феодора, Исхириона, Афанасия и Софрония.—Жестокости управления Диоскора: его тирания, корыстолюбие, грабежи; распущенность его частной жизни.—Собор осуждает и низлагает Диоскора, а император ссылает его в Гангры. — Четвертое заседание Собора.—Епископы и легаты отказываются составить вероопределение о таинстве Воплощения: причины этого отказа. — Послание папы Льва к Флавиану одобряется торжественно всем Собором. — Пять вицепредседателей Эфесского лжесобора получают прощение. — Четырнадцать египетских епископов отказываются подписать послание папы: им угрожают отлучением, они на коленях умоляют Собор о милосердии.

I

Заседание Собора, назначенное на 9е октября, не состоялось; второе деяние¹⁶², или заседание Халкидонского Собора, на котором, так же как и на первом, председательствовали государственные сановники, имело место 10го октября в той же церкви св. Евфимии. Ни Диоскора, бывшего председателя Эфесского лжесобора, ни пяти товарищей его по председательству, признанных на первом заседании виновниками или соучастниками беспорядков, бывших на этом Соборе, не было на этом заседании; египетские епископы in corpore также отсутствовали, и замечено было, что с тех пор ни один из них не присутствовал в собрании в качестве члена. Заседание имело характер чисто догматический Император желал, чтобы Собором было сделано ясное и точное определение тайны Воплощения, необходимое как для умиротворения умов, так и для того, чтобы дать государству определенное правило для законодательной его деятельности. Феодосии II издал евтихианскии закон, предписывающий принятие ложного Эфесского Собора. Этот закон Маркиан отменил, но какой же другой закон следует ему постановить на место отмененного? Какой догмат веры должен быть узаконен, как критерий православной веры? Он требовал от Халкидонского Собора точной формулы вероучения о тайне Воплощения, как когдато требовал этого Константин Великий от первого Вселенского Собора относительно тайны Пресвятой Троицы.

Маркиан без сомнения считал бы великим счастьем для себя соединить со своим именем славу Соборного определения такого важного догмата веры, как тайна Воплощения, подобно тому как Константин имел счастье соединить со своим именем славу определения Никейским Собором догмата единосущия трех Божественных лиц. И представители его на Соборе, государственные сановники, в самом начале заседания, предложив отцам Собора заняться важнейшим делом, ради которого и созван был Собор, изложили перед ними все доводы, какие только могли повлиять на них. "Нам всем желательно, — говорили они, — чтобы учение веры было правильное, и всякое сомнение устранено было единомыслием... Вы дадите отчет Богу, если не удовлетворите этому желанию. Постарайтесь же без страха, без угодливости и вражды изложить веру в чистоте, так чтобы и те, кто не одинаково мудрствует со всеми, приведены были познанием истины к единомыслию". Но убеждения их не тронули епископов, мало расположенных впутываться в такие тонкие и деликатные по своему существу прения, на благоприятный и желательный результат которых в собрании, состоящем из шестисот членов, имеющих различные интересы или мнения, казалось им, трудно было рассчитывать.

"Зачем, — говорили они, — браться за такое опасное дело, как составление нового вероопределения? Разве св. отцы Никейского и Константинопольского Соборов не оставили нам относительно всех догматов таких символов или изложений веры, которым нужно следовать? И если возникшие в недавнее время ереси потребовали более полных изъяснений веры, то и они были сделаны отцами: против ереси Нестория — во втором послании Кирилла к Несторию, и против Евтихия — в окружном послании Льва к Флавиану. Нужно удовольствоваться этими изложениями веры, если не хотят возбудить снова разногласия, вместо того чтобы восстановить мир. Другого изложения не беремся и не дерзаем составлять. Есть правило святых отцов, повелевающее довольствоваться тем, что есть, формально запрещающее составление всякого нового символа или нового изложения веры"²⁶³.

Епископы намекали этим на то постановление первого Эфесского Собора, которое так предательски было перетолковано Диоскором против Флавиана.

Несмотря на эти доводы, которые в сущности показывали большую робость в епископах, происходившую от различия мнений, сановники настаивали: вероопределение, по их словам, было необходимо как правило для деятельности государственной, император желает иметь его непременно. Они предложили собранию составить комиссию из представителей главных церковных округов с избранными ими самими двумя помощниками, возложив на нее обязанность приготовить проект вероопределения, который затем можно будет рассмотреть в общем собрании; но епископы решительно не соглашались и на это. "Письменного изложения веры не составляем". — "Во всяком случае, если и надо чтонибудь сделать, — чего я, впрочем, не думаю, — заметил по этому поводу Флоренции Сардский, — то для этого нужно время; о вере нельзя рассуждать наскоро и небрежно; дайте нам отсрочку, чтобы мы могли с надлежащей обдуманностью подойти к истине"²⁶⁴.

Сановники не имели ничего возразить против этого справедливого требования и готовы были удовлетворить его.

Между тем некоторые епископы попросили, чтобы поведено было на этом же заседании прочитать вслух всему собранию те вероизложения и отеческие писания, которые могли содействовать разъяснению и верному пониманию предлежащего исследованию догмата веры. Чтением этих документов и занялся Собор в продолжении всего заседания.

Сперва прочитан был Никейский Символ веры, вызвавший единодушные восклицания: "Это вера православных! Ею все веруем, в ней мы крестились, в ней крестим; все так веруем". Потом прочитан был (в первый раз на Вселенском Соборе) Символ Константинопольский; выслушав его все епископы воскликнули: "Это вера всех нас! Это вера православных! Так все веруем".

После чтения Символов приступили к чтению отеческих писаний (в целом виде или отрывках), в которых разъясняется вопрос о соединении во Иисусе Христе двух естеств. На первом месте поставлены были два послания Кирилла: одно к Несторию (2ое), читанное и одобренное на 1 Эфесском Соборе, и другое к Иоанну Антиохийскому, читанное и одобренное на Поместном Константинопольском Соборе. Один из епископов предложил было прочитать и третье послание Кирилла к Несторию, заключающее в себе анафематства, но это предложение благоразумно оставлено было без внимания. Затем прочитано было в переводе на греческий язык окружное послание папы Льва к Флавиану, и наконец несколько отрывков, искусной рукой выбранных из писаний св. отцов Восточной и Западной церкви.

Из всего прочитанного одно только послание папы Льва возбудило глубокие разногласия в суждениях: между тем как епископы восточного и константинопольского округов выражали полное согласие свое с этим посланием, палестинские и иллирийские епископы при чтении некоторых мест из него громко заявляли сомнения в их православии, подозревая в них скрытую тенденцию несторианскую. Сомнения их тут же были разъясняемы указанием параллельных мест из писаний Кирилла, но сомневающиеся не успокаивались²⁶⁵. Сановники воспользовались этими противоречиями и сомнениями, чтобы указать епископам на необходимость составления нового вероопределения, для всех несомненного. "Так как есть разногласия и сомнения в учении веры, —повторяли они,—то их необходимо устранить взаимным обменом мыслей", и предложили епископам для этой цели устроить собрания у константинопольского архиепископа Анатолия. "Мы все веруем так, как Лев, — отозвались на это предложение многие голоса, — у нас нет никаких сомнений в истине его вероучения; мы все подписались под его посланием". — "Всем вам и не нужно собираться у архиепископа, — отвечали сановники, — пусть приходят к нему на собрания только те, кто сомневаются, а архиепископ изберет из числа несомневающихся людей наиболее способных вразумить и успокоить сомневающихся. С соизволения императора мы даем вам на эти собеседования пять дней и надеемся, что в этот пятидневный срок все разногласия и сомнения будут устранены и достигнуто желаемое согласие всех в вере"²⁶⁶.

Заседание уже готово было окончиться, как вдруг в собрании произошел большой шум. Епископы иллийриские и палестинские, т.е. остатки Диоскоровой партии, присоединившиеся к левой стороне, стали громко упрашивать, чтобы возвратили на Собор их отцов. Они подразумевали под этим Ювеналия Иерусалимского, Фалассия Кесарийского и других вицепредседателей ложного Эфесского Собора, которые сановниками признаны были соучастниками жестокостеи Диоскора; некоторые из них осмелились просить и за самого Диоскора. "Мы просим об отцах наших, — восклицали они,—возвратите их Собору. Передайте наши просьбы императору и императрице; мы все погрешили, пусть же и прощено будет всем!"²⁶⁷.

При имени Диоскора Восточные поднялись с негодованием: "Нет, нет,—закричали они,—египетского в ссылку!", но иллирийцы снова, и еще громче и дружнее, кричали: "Диоскора — Собору; Диоскора — церквам; мы все погрешили, да будет и прощение всем!" — "Те, кто требует прощения Диоскору, немногочисленны,—закричали константинопольские клирики,—и не составляют Собора"²⁶⁸. Сановники, желая прервать эти крики, сказали епископам: "Что было произнесено, то должно быть и будет приведено в исполнение"²⁶⁹. Этим и окончилось второе заседание.

Задачей первого заседания Собора, как помнит читатель, было — констатировать факты Эфесского разбойничьего Собора и открыть виновников их; оставалось применить к виновным наказания, положенные канонами: это и было предметом следующего заседания Собора, состоявшегося 13 октября, через пять дней после первого. В первом заседании Собор был составлен как судебная палата, под председательством государственных сановников· но на этот раз он представлял из себя собрание чисто церковное,' имеющее целью применение законов Церкви. Папские легаты, или Римляне, как их все называли, по заключенному между папой Львом и императором Маркианом договору, председательствовали. Пасхазин, главный легат, садясь на председательское место, сказал, что он занимает его в качестве местоблюстителя святейшего римского архиепископа и по его повелению.

Римское право, как известно, не знало, подобно нашему, учреждения государственных прокуроров, обязанных преследовать судом, от имени общества, деяния, могущие повредить его существованию; за исключением некоторых редких случаев, преследование общественных преступлений предоставлялось частным обвинителям. То же самое было и в каноническом праве, которое заимствовало порядок своего судопроизводства из гражданского права. И здесь опять Евсевий Дорилейский выступает обвинителем. В первом заседании, перед церковной судебной палатой, председательствуемой сановниками государства, он подал свое прошение императору, который отослал его Собору, теперь же он вошел с прошением своим прямо и непосредственно в Собор епископов, потому что дело шло о суде чисто церковном. Прошение его заключало в себе следующие три главные пункта:

1. Так как Евсевий низложен был несправедливо²⁷⁰, то он, хотя папой Львом и возвращено было ему прежнее его достоинство, просил у Собора канонического постановления его в сане епископа дорилейской церкви.

2. Так как Диоскор на Эфесском Соборе доставил торжество скверной ереси Евтихия, то Евсевий требовал, чтобы он наказан был за это примерно самыми тяжкими наказаниями, какие только положены в канонах, а нечестивое учение Евтихия торжественно предано анафеме²⁷¹.

3. Наконец, он выражал желание, чтобы акты преступного Эфесского Собора были уничтожены и само имя его вычеркнуто было из списка Соборов, как недостойное.

Достойно замечания, что обвинение Евсевия ограничивалось одним только Диоскором и что ни Ювеналий Иерусалимский, ни Фалассий Кессарийский, ни трое других вицепредседателей Эфесского лжесобора не были включены им в число виновных. Евсевий заметил, без сомнения, что поведение этих пяти епископов на заседании 8 октября и их мужественное отступничество на глазах самого Диоскора приобрело им симпатию большинства; а бывший адвокат был не такой человек, чтобы затевать дело, результат которого был бы сомнителен.

Когда это прошение было прочитано, Евсевий встал и сказал: "Прошу святой Собор вызвать сюда, ко мне на лицо, противника моего для объяснения со мною о делах, в которых я его обвиняю"²⁷². — "Его уже приглашали, — возразил константинопольский архидьякон Аэций, исполнявший должность докладчика и протонотария Собора, —дьяконы Домн и Кириак ходили к нему, как и ко всем епископам, с повесткой прибыть сегодня на заседание Собора в церковь святой Евфимии; он объявил им, что пришел бы охотно, если бы мог свободно располагать собой, но теперь этого не может, так как он находится под арестом, и стражники его, вероятно, не позволят ему выйти из дома". — "Посмотрим однако, не находится ли он гденибудь около церкви"²⁷³, — сказал председатель Пасхазин и сделал знак двум пресвитерам, чтобы они вышли посмотреть. Те пошли и, обойдя кругом всю церковь, донесли, что нигде поблизости не видали его.

Тогда решили послать к нему на дом трех епископов: Константина, митрополита бострского, Акакия Ариарафийского и Аттика Зильского—с приглашением прибыть на Собор; эти три епископа отправились в сопровождении нотария, которы&должен был записать в протоколе все, что произойдет при этом свидании. Диоскор принял их таким же образом, как накануне принял посланных протонотария. "Я арестован,—сказал он, — меня стерегут магистриане; осведомитесь у них, позволят ли они мне следовать за вами"²⁷⁴. — "Мы посланы не к магистрианам, а к Вам, — заметил ему Акакий Ариарафийский, — и Вам одному надо решить это". "На Вас,—присовокупил другой комиссар, епископ зильский,—почтеннейшим епископом Евсевием подана Собору новая обвинительная записка, и св. Собор приглашает Вас придти на заседание его для оправдания себя от обвинений".

Но Диоскор ограничился той же отговоркой, и комиссары ушли· но неподалеку от дома, встретившись с помощником придворного чиновника и узнав от него, что со стороны его нет препятствий Диоскору прибыть на Собор, воротились назад, чтобы снова побудить Диоскора к повиновению Собору. "Я рассудил сам с собой, — отвечал он на новые их убеждения, — и нашел, что мне полезно в данном случае: так как на первом заседании сановники постановили какоето определение, а Собор хочет теперь отменить его и для этого призывает меня, то я требую, чтобы, если я явлюсь, то государственные сановники и сенаторы, присутствовавшие тогда, были и теперь при моей явке". — "Святой Собор ничего не хочет изменять в том, что решили сановники", — ответил ему епископ ариарафийский. "Вы мне однако сказали, — возразил Диоскор, — что Евсевий подал на меня обвинительную записку; я желаю, чтобы дело по его записке рассмотрено было в присутствии государственных сановников и сенаторов". Тогда один из комиссаров, Константин Бострский, сказал: "Вы уверяли нас сначала, что если Ваши стражи позволят Вам, то Вы придете на Собор; позволение это Вам дается помощником придворного чиновника, которого мы только что встретили и который сопровождает нас. Желаете ли вы придти на Собор или нет? Отвечайте прямо"²⁷⁵. — "Я узнал теперь, — возразил Диоскор, — что сановников и сенаторов нет в собрании; этого для меня довольно, чтобы знать, что делать; больше я вам ничего не имею сказать"²⁷⁶. Три епископа вышли.

Когда они донесли обо всем этом собранию, оно послало новую депутацию из трех епископов со второй повесткой: это были Пергамий, митрополит писидийской Антиохии, Кекропий Севастопольский и Руфин Самосатский, которые отправились также в сопровождении нотария. Они услышали от Диоскора те же увертки, как и их предшественники. "Я уже и прежде заявлял, — сказал он им, — что я нездоров, и так как мне после того стало еще хуже, то я и отложил прибытие на Собор"²⁷⁷. — "Прежде вы ничего не заявляли о нездоровьи, а только требовали присутствия на Соборе санов

308

ников, — заметил ему Кекропий. — Оставьте, сделайте милость, отговорки и поступите так, как прилично епископу по требованию канонов; послушайтесь святого Вселенского Собора".

Руфин также стал убеждать его, и Диоскор осведомился, находятся ли в собрании Ювеналий, Фалассий, Василий и Евстафий, его прежние вицепредседатели на Эфесском Соборе. "Собор не поручал нам отвечать на этот вопрос", — возразил на это довольно сурово Пергамий²⁷⁸. "Ну, если так, — вскричал Диоскор, — то я буду просить императора, чтобы он повелел и теперь при исследовании моего дела присутствовать прежде бывшим сановникам, равно как и тем епископам, которые вместе со мной попали в обвинение, возводимое на нас Евсевием". — "Евсевий обвиняет только Вас одного, — ответил Кекропий, — и дело Ваше принадлежит к каноническим; а когда исследуется дело по канонам, то нет надобности в присутствии сановников или коголибо из мирян". — "Что я сказал, то сказал"²⁷⁹, — возразил Диоскор, и посланные удалились. Когда они донесли обо всем этом Собору, Евсевий Дорилейский счел нужным формально заявит Собору, что обвиняет одного только Диоскора, и никого более, и что поэтому Диоскор напрасно ищет предлогов и подстрекает него к обвинению других. После этого заявления в собрании стали рассуждать, следовало ли теперь же послать александрийскому епископу третью и последнюю повестку, и между тем как одни были не прочь отложить это дело на день или на два, а другие с негодованием говорили: "один человек опустошил вселенную, и мы сидим ради его уже третий месяц", докладчик и протонотарий Собора архидьякон Аэций обратил внимание собрания на новые принесенные Собору жалобы на Диоскора, которые должны были еще более усилить дурное расположение епископов к обвиняемому патриарху.

II

Во время ходьбы депутатов из Собора к Диоскору с повестками и обратно от Диоскора в Собор с донесениями, которая заняла много времени, потому что церковь святой Евфимии расположена была за городом, четыре египтянина явились на пороге церкви; каждый из них нес особое прошение на Диоскора, адресованное папе Льву и Собору: они хотели сами лично подать свои прошения Собору и подтвердить клятвою, что все написанное в них истина. Эти четыре египтянина, прибывшие из Александрии нарочно с целью начать иск против александрийского патриарха, состояли из двух дьяконов и одного пресвитера, и, — что придавало их появлению особенный интерес, — этот пресвитер, по имени Афанасий, был племянник Кирилла, предшественника Диоскора, имя которого было на устах у всех с самого открытия Собора.

Афанасий был представитель всей фамилии своего дяди, или по крайней мере того, что осталось от этой несчастной фамилии²⁸⁰; она послала его донести Собору, на который возлагала единственную надежду на земле, о тех ужасных преследованиях, от которых она почти вся перемерла. По обычаю каждый из просителей, исчисляя в своем прошении свои собственные неудовольствия и обиды со стороны обвиняемого, прибавлял к ним и общие дела его, могущие произвести впечатление на судей. По предложению Аэция, легат Люценций приказал ввести всех четырех, и прошения их одно за другим были прочитаны секретарем Собора²⁸¹.

Первый из челобитчиков, Феодор, был дьяконом при Кирилле. До поступления в клир он прослужил почти двадцать два года в военной школе магистрианов, т.е. чиновников особых поручений, и состоя в этой должности при Кирилле во время 1 Эфесского Собора, хорошим поведением своим, усердием и расторопностью, обратил на себя благосклонное внимание патриарха и удостоен был того, что Кирилл причислил его к своему клиру, где он был дьяконом в продолжении пятнадцати лет. Но как только Диоскор занял патриарший престол, то исключил его из клира, не имея к тому никакой другой причины, кроме той, что он удостоился близости и благосклонности Кирилла.

"И действительно,—говорилось в прошении,—этот архиепископ Диоскор²⁸², которого нужно называть не святейшим, а лютейшим, поставил себе задачей выгнать из города не только родственников своего предшественника, но и всех тех, кто был близок к нему и пользовался его благосклонностью. Он ненавидел Кирилла за его правую веру, ненавидел и всех близких к нему людей; нужно знать, что он сам еретикоригенист, дозволявший себе богохульствовать о Святой Троице. Его тирания ни перед чем не останавливается: ни перед убийством, ни перед сожжением домов, ни перед истреблением лесов, — когда он захочет мстить комунибудь. К тому же он всегда вел позорную жизнь, что я готов вам доказать. В удостоверение всего того, что я показываю на него, я представляю свидетелей, которые находятся здесь; я прошу вашу святость поместить их до времени в безопасное место, чтобы предохранить от жестокостей Диоскора и его приверженцев"²⁸³.

Второй из челобитчиков был тоже дьякон и такой же близкий человек к дому александрийского архиепископа Кирилла, как и первый: он неоднократно получал от Кирилла более или менее важные поручения, особенно в Константинополь, и для исполнения их совершал длинные путешествия по суше и морю, но при вступлении нового патриарха был постыдно выгнан из клира, так как тому были подозрительны или ненавистны все люди, имевшие доверенность у его предшественника. Он назывался Исхарионом. Прошение его заключало в себе большие подробности, касающиеся общественных и частных грабежей, учиненных Диоскором, равно как и позорной жизни его. В нем рассказывалось, как ливийские церкви, по причине бесплодности почвы, которая не всегда доставляла им достаточное количество хлеба для пропитания странников и туземных бедняков и даже для употребления его при богослужении, получили от императора часть годового запаса пшеницы, и как Диоскор в качестве начальника этих церквей вытребовал себе право раздачи этой пшеницы, велел сложить ее в свои амбары, не для того чтобы раздать ее, а чтобы сохранить и продать ее в свою пользу во время дороговизны, так что церкви ливийские не один раз терпели недостаток в ней даже для принесения бескровной жертвы.

Как на пример дерзкого мошенничества и хищения, в прошении указывалось на дело Диоскора против одной благородной матроны по имени Перистерия, о котором всякий, особенно из жителей Константинополя, знает: ради спасения своей души она завещала большое количество денег монастырям, больницам, странноприимным домам и приютам нищих и бедняков египетской области; но Диоскор, разгневавшись на то, что она ничего не отказала ему лично конфисковал завещанное ею имение и раздал его танцовщицам музыкантам и другим театральным гаерам²⁸⁴.

"И дурные нравы, сладострастие и пиршества этого почтеннейшего мужа, — прибавлял дьякон Исхарион, — не менее известны всем, как и его грабежи. Вся провинция их знает; александрийские распутные женщины весьма часто посещают архиерейский дом и веселятся в нем и в банях епископа, особенно пресловутая распутница Пансофия, прозванная горною монтаньяркою²⁸⁵. Эта женщина и ее любовник архиепископ служат басней всего города; их ужасно злословят, и изза этого часто происходят драки и даже убийства"²⁸⁶.

Одно обстоятельство, касающееся лично челобитчика, давало видеть, на что употреблял патриарх свою монастырскую милицию и своих погребалыциков мертвых. "Когда я, ни в чем неповинный, оказался перед ним виноватым,— писал он, —то он не только запретил мне служение священным тайнам, но и выслал на мое маленькое имение, которым я жил, толпу монахов и других вооруженных людей, чтобы его разрушить. Таким образом все строения на бедной моей ферме были сожжены, фруктовые деревья вырваны с корнем, и вся земля опустошена вконец. Недовольный еще и этим, Диоскор хотел даже убить меня, поручив толпе клириков или, лучше, разбойников, под предводительством дьяконов Петра и Гарпократиона, которые всегда служили его неистовству, как показывают и дела, производившиеся в Эфесе против святой памяти Флавиана, принести ему мертвое мое тело²⁸⁷. Узнав об этом заранее, я спасся, укрывшись в одном доме, но вскоре после того в самые пасхальные дни по его приказанию схвачен был дьяконом его Гарпократионом и заключен в один странноприимный дом для калек, куда Диоскор снова подсылал убить меня, но безуспешно, благодаря жалости ко мне и ненависти к нему моих сожителей". В доказательство верности своих обвинений челобитчик, также как и предшествующий, предлагал представить свидетелей, даже из близких к архиепископу лиц и домашних служителей его.

Перешли к чтению прошения третьего, самого важного из всех челобитчиков, потому что он был племянник Кирилла, пресвитера Афанасия. "Мой брат Павел и я,—говорилось в прошении,—были племянниками блаженной памяти Кирилла, сыновьями его сестры Исидоры. Духовным завещанием своим он отказал своему преемнику, кто бы он ни был, много ценностей из своего имущества, заклиная его святыми тайнами покровительствовать его роду и поступать с ним по всей справедливости²⁸⁸. Но Диоскор, питая ненависть к правой вере Кирилла, как еретик, не только не покровительствовал нам, но с самого начала своего епископства стал угрожать нам обоим смертью, если мы потребуем хоть малейшую часть из наследства нашего дяди, и своим неустанным преследованием заставил нас всех оставить Александрию и идти в Константинополь искать себе защиты, которой мы не могли найти в своем городе, так как патриарх запугал судей, и они все молчали перед ним; но его ненависть преследовала нас и в Константинополе. Он оклеветал нас перед министром Номом и евнухом Хризафием, который управлял тогда всем и разделял с ним плоды своих грабительств. Как только мы приехали, нас всех взяли под стражу, бросили в тюрьму и до тех пор мучили, пока мы не отдали всего, что привезли с собой; мы даже принуждены были занять порядочную сумму денег за огромные проценты"²⁸⁹.

"Мой брат умер от лишений и страдания, а я остался жить вместе с его женой, детьми и нашими тетками, обремененный долгами, не смея показаться на улицу. Между тем, опасаясь, чтобы нам не осталось какогонибудь убежища, Диоскор забрал наши дома, чтобы переделать их в церкви; он присоединил к тем домам и мое собственное жилище, которое находится на четвертом этаже и по положению своему вовсе не удобно для церкви. Недовольный еще этим, он без всякого повода к тому лишил меня пресвитерства. И вот семь лет мы живем, скитаясь с места на место²⁹⁰; преследуемые как нашими кредиторами, так и Диоскором, не имея возможности жить ни при церквах, ни в монастырях. Так, когда я укрылся было в Метании, предместье Александрии, древнем Канопе, которое во все времена служило убежищем и состояло под покровительством монастыря Тревеннисиотского, то Диоскор, будучи не в состоянии выгнать меня оттуда, запретил мне пользоваться общественной баней, покупать хлеб или другую какую пищу, так что я поневоле должен был сам выйти оттуда, чтобы не умереть с голоду²⁹¹; и теперь я доведен до того, что вынужден доставать пропитание себе и оставшимся у меня двум или трем невольникам милостыней. Количество же денег, потраченных нами, частью собственных, частью занятых за огромные проценты, простирается до 1.400 фунтов золота, — все они перешли в руки наших преследователей. Такова участь сестер блаженной памяти Кирилла, наших теток, вдовы моего брата и его детей сирот".

Последнее прошение было от мирянина Софрония. Оно свидетельствовало, что если патриарх был очень снисходителен к самому себе в нравственном отношении, то он также был милостив и к порокам других. Софроний был мужем одной довольно красивой женщины. Один чиновник Александрийской префектуры влюбился в нее и похитил ее. Муж пожаловался императору, и от двора пришел приказ, чтобы жена его бьша возвращена ему, а похититель ее наказан. Последний назывался Макарий. Тесная связь существовала между ним и Диоскором, как между людьми, которые оказывают по временам друг другу подобного рода услуги. Диоскор успокоил его, сказав ему: "Будь покоен, приказ не будет исполнен; я здесь такой же повелитель, как и император, и я сделаю так, что обвинитель твой вынужден будет убраться и просить помилования"²⁹². "Тогда, — продолжал истец, — он послал ко мне в дом своего дьякона, по имени Исидор, с толпой разбойников, которые взяли у меня все, что только я имел, даже платья и другие вещи, необходимые для меня и моих детей²⁹³, и я сам, узнав об этом случайно, едва спасся бегством. Таковто Диоскор. Много и очень много людей, также как и я, испытали на себе его неистовство, но бедность или страх помешали им принести вашей святости свои жалобы. Умоляю святое собрание ваше, сжальтесь надо мной и повелите, чтобы задержанный тиран Египта дал мне ответ за его неистовства. Я требую также, чтобы и Агораст, бывший его синкел, был призван сюда, допрошен святым Собором и поставлен на очную ставку со мной".

По прочтении их прошений, верность которых они подтвердили клятвой, четыре египтянина вышли, рассчитывая быть призванными позже, если Собор даст их жалобам надлежащий ход. Собрание возобновило прерванные рассуждения и под влиянием этой сцены послало Диоскору третью повестку; но и эта последняя повестка не имела успеха, как и две первые. На новые настоятельные просьбы комиссаров обвиняемый ограничивался ответом: "Что я прежде говорил, то говорю и теперь"; он повторил эти слова семь раз при объяснениях, которые посланные пытались иметь с ним²⁹⁴. Однако повестка эта была обширнее других; в ней упоминалось не только о винах Диоскора на Эфесском Соборе, но и о тех частных обвинениях, кои принесены были на него Собору египтянами. "Обвинения этих людей слишком важны,—говорил один из комиссаров, Иоанн Германикийский, — Вы должны явиться на Собор для оправдания и очистить от пятна Церковь Божию". — "Вы ошибаетесь, — прервал его Диоскор, — Католическая Церковь не имеет пятна; этого не может быть". — "Преступления священников позор для всех", — отвечал ему Иоанн. — Итак, если Вы считаете эти обвинения клеветой, то постарайтесь изобличить ложь". Но все увещания оказались бесполезными.

После этого упорного и решительного отказа явиться на заседание Собора, собрание должно было судить обвиняемого заочно. "Чего по мнению вашей святости, — сказал председатель Пасхазин,—достоин этот обвиняемый, по троекратном вызове отказывающийся явиться на Собор?"²⁹⁵ Со всех сторон послышались голоса: "осуждения по канонам". — "Согласны ли вы, чтобы он наказан был по всей строгости канонов", —снова спросил Пасхазин, и повторил этот вопрос несколько раз. — "Все согласны, чтобы он осужден был по канонам. Постановите приговор, и весь Собор в целом и все в частности будем согласны с ним"²⁹⁶. Тогда три легата, перечислив кратко одно за другим все преступные деяния Диоскора, какие оказались в прениях первого заседания, и присовокупив к ним другие вины его, не упоминавшиеся при этих прениях, — например, что он на тайном Соборе произнес отлучение святейшему архиепископу Рима, — объявили, что по всем этим причинам, и потому еще, что мучимый, конечно, совестью, после троекратного вызова, не явился на суд, Диоскор, бывший александрийский епископ, сам себя присудил к наказаниям, положенным канонами, которые он так много раз нарушал. "Вследствие чего, — так закончили они свою речь, — святейший архиепископ Лев, вместе с преблаженным апостолом Петром, который есть камень Католической Церкви и основание православной веры, через нас, легатов апостольского престола, и присутствующего святого Собора, лишает его епископского достоинства и всякого священнического сана"²⁹⁷.

После этой речи, в которой они формулировали свое мнение, легаты попросили членов Собора подать свои голоса поочередно. Константинопольский патриарх Анатолий, как первосвятитель Востока, заговорил первый и сказал, "что, мысля во всем одинаково с апостольским престолом римским, и он присуждает Диоскора к низложению"; антиохийский патриарх Максим сделал то же самое, ставя на вид в особенности то, что "обвиняемый оказал неповиновение требованиям Собора"²⁹⁸, — и это была формула, которую употребили почти все Восточные. Некоторые прибавили к этой главной причине и то, что он несправедливо осудил мученика Флавиана и причинил ему смерть, за что палтский епископ Савва назвал его новым Каином²⁹⁹.

Когда приговор осуждения, произнесенный членами Собора словесно, утвержден был потом и подписями их, Собор повелел объявить его осужденному патриарху, а вместе с тем Хармозину, пресвитеру и эконому, архидьякону Евфалию и другим александрийским клирикам, находившимся в Халкидоне, уведомив их, чтобы они берегли в целости имущество их церкви до поставления нового архиепископа. Вскоре затем Собор нашел нужным объявить об этом приговоре публично всему константинопольскому и халкидонскому народу, извещая его, что Диоскору после этого справедливого приговора Собора не остается никакой надежды на восстановление его в прежнее достоинство, что бы он там ни говорил, потому что бывший патриарх, оставшийся таким же заносчивым и после низложения, каким был до этого, говорил всякому встречному, что он мало заботится о Соборе, приговор которого не помешает ему занять снова свой патриарший престол и взять в руки свою паству· Чтобы заставить умолкнуть эти слухи, начинавшие ходить повсю

ду и волновать Египет, император Маркиан поспешил повелеть отвезти обвиненного в Гангр, лежавший в Пафлагонии, который он назначил ему местом ссылки³⁰⁰.

Обвинитель его Евсевий таким образом получил удовлетворение в главном пункте; после этого результата восстановление его в дорилейском епископстве не могло встретить затруднений; что же касается кассации актов Эфесского Собора, о которой уже не могло быть сомнения, то она была отложена до будущего заседания, на котором хотели рассмотреть ее отдельно. Так кончилось третье заседание Халкидонского Собора.

III

Освободившись от вопросов о личностях, по крайней мере от самого главного, Собор мог теперь отдаться вполне исследованию вопроса о вероучении. Читатель, вероятно, помнит, что во время второго заседания государственные сановники именем императора требовали от епископов точного вероопределения о тайне Воплощения: епископы отклоняли это требование, но на замечание одного из них, что для решения такого важного дела нужно время и размышление, сановники дали им пять дней на составление проекта вероопределения. Пять дней прошло, и четвертое заседание открылось 17 октября. Ничто существенно не переменилось в этот промежуток; собеседования епископов у константинопольского архиепископа не привели ни к чему окончательно решенному: Маркиан упорно хотел вероопределения, епископы, со своей стороны, упорно отказывали ему в этом, а в сущности и государь, и епископы были правы.

Император был прав, желая ясной и точной формулы веры, которая могла бы быть законом и руководством для судов, обязанных применять этот закон на деле. Как покровитель Церкви, долженствующий защищать законными карательными мерами православие верований, он имел полное право требовать от Собора, который один имел власть определять догматы веры, такого вероопределения, которое в одно и то же время проясняло бы и совесть правоверующих и не позволяло бы светскому правительству путаться в мерах обуздания неправомыслящих.

Для того чтобы знать, как вести себя правительству, оказалось недостаточным одного осуждения ереси Нестория на первом Эфесском Соборе; тем более окажется недостаточным, если настоящий Собор только осудит ересь Евтихия: хорошо, если законодатель укажет, во что не должно верить, но еще лучше, если он ясно и точно определит, во что должно верить. К объяснениям отрицательным надлежало присовокупить и положительные. Этот шаг был необходим, если хотели, чтобы деятельность государства была тесно соединена с истиной догматов.

Эти резоны были справедливы, и если собрание не поддавалось на них, то потому, что оно имело противопоставить им со своей стороны такие же сильные резоны. Епископы знали лучше, чем Маркиан и его правительство, состояние умов на Соборе. Они понимали хорошо, что собрание из пяти или шестисот членов, принадлежащих к разным церквам и разным направлениям богословствующей мысли, никогда охотно не присоединится к кратко выраженной формуле, какой желал от Собора Маркиан. Пустить такую формулу вероучения в общие прения казалось им делом не только бесполезным, но даже и опасным, способным скорее возбудить разделения, чем прекратить их. Если епископы едва могли придти к соглашению, чтобы в одном и том же смысле анафематствовать учение Нестория или Евтихия, то что же произойдет, когда они должны будут взвешивать и определять выражения Символа, который не должен склоняться ни к тому, ни к другому из осужденных учений?

Обычное оружие большинства, при встрече с противоречиями своим мнениям, было кричать о ереси, и этот крик устрашал членов меньшинства: среди кипучих страстей того времени всякий опасался, как бы его мнение, дурно понятое, не вызвало этого крика, и никто не хотел подвергаться ему, потому что обвинение в ереси влекло за собой часто низложение, а иногда и ссылку. Слишком много примеров оправдывали эти страхи, и Феодор Клавдиопольский во время первого заседания выразился о них так: "Мы боимся обвинения в ереси, опасаясь потерять тех, кого мы крестили"³⁰¹· Эти доводы, заимствованные из действительных нужд, могли не касаться императора, обращавшего внимание только на общую, безусловную полезность, но в глазах епископов они тем не менее имели определяющее значение.

Папские легаты, составлявшие третью власть в собрании, благодаря условиям, заключенным между папой и императором, разделяли, как и прочие епископы, сомнения своих товарищей о своевременности вероопределения; как представители Римской церкви, они формально отвергали его. К чему делать опасные нововведения, когда для настоящих обстоятельств имеется послание папы Льва к Флавиану, в котором так хорошо изложено православное учение о тайне Воплощения? Подписанное уже многими епископами, не представляет ли оно наилучшее догматическое изложение веры, какое только может утвердить Собор? Это мнение подкреплялось у легатов естественным желанием видеть изложение веры, исшедшее из Римской церкви, принятым Вселенским восточным Собором. Большая часть епископов присоединились к их предложению, половина из уважения, которое внушало им послание, половина из желания удалить от себя ответственность нового дела.

Таково было расположение умов на Соборе, когда председательствующие сановники открыли заседание. Повторив в кратких словах то, что произошло во втором заседании, они сказали: "Пять дней, назначенных на проект вероопределения, прошли; пусть же епископы соблаговолят сказать, что они решили насчет веры"³⁰².

Тогда поднялся со своего места Пасхазин и от имени легатов, сидевших во главе епископов, произнес следующие слова: "Никейский Собор составил Символ веры, подтвержденный отцами Константинопольского Собора и принятый первым Эфесским Собором, а святейший папа Лев в своем послании к Флавиану достаточно выяснил все, что относится к ересям Нестория и Евтихия; присутствующий Собор держится этой веры и сверх этого не может ничего ни прибавить, ни убавить"³⁰³. При этом объявлении Пасхазина, сделанном на латинском, а потом переведенном на греческий язык, Собор воскликнул: "Мы все веруем так; так мы крещены, так и крестим, так мы верили, так и веруем"³⁰⁴. Ввиду такого заявления большинства, свидетельствовавшего о твердой решимости его не составлять никакого нового вероопределения, сановники не осмелились идти далее; они повернули дело таким образом, чтобы позже привлечь на свою сторону легатов, делая им в настоящую минуту уступку, которой они желали. "Это хорошо,—сказали они,__

но необходимо сначала узнать, согласуется ли послание почтеннейшего архиепископа Льва с изложением веры трехсот восемнадцати отцов Никейского Собора и стапятидесяти Константинопольского Собора: пусть же каждый епископ выскажет свое мнение об этом перед святыми Евангелиями".

Книга Евангелий была положена на подвижном алтаре, стоявшем посредине церкви. Константинопольский архиепископ Анатолий первый высказал свое мнение. "Послание папы Льва,—сказал он, — совершенно согласно с Символами веры Никейским и Константинопольским, поэтому я согласен принять его и охотно подписал его"³⁰⁵. — "Это ясно, как день, и не может подлежать сомнению, —присовокупил от имени легатов Пасхазин,—что вера папы Льва есть вера св. отцов; поэтому и послание его, в котором он изложил эту веру по случаю ереси Евтихия, оказывается так согласным с верой и принимается как исходящее из того же духа"³⁰⁶. Архиепископ антиохийский, экзарх эфесский и все Восточные подали свое мнение в той же форме. Епископы Эпира, Македонии, Фессалии и Эллады представили Собору письменное заявление, которое прочитал от имени всех епископ филиппопольский. В этом заявлении говорилось, что "возымев сомнения насчет некоторых неясных мест послания папы Льва, они попросили объяснений на них у легатов и те, на одном совещании у константинопольского архиепископа, рассеяли все их сомнения. Они анафематствовали всякого, кто отделяет в Иисусе Христе плоть, заимствованную Им от Девы Марии, Его матери, от Божества Его, и не признает, что все свойственное человеку и Богу принадлежит Ему неслитно, неизменно и нераздельно"³⁰⁷.

Это объяснение давало видеть Собору, что на совещаниях у архиепископа были заявлены недоумения по поводу послания папы Льва, и что положения, которые особенно возбуждали сомнения и споры, касались различия во Иисусе Христе двух естеств; многие епископы этой группы, принадлежавшие прежде к партии Диоскора, находя неясность в словах, думали, что послание склоняется к такому разделению естеств, какому учил Нестории. Легаты охотно отвечали на возражения, старались рассеять сомнения, но для окончательного успокоения сомневающихся им нужно было произнести анафему против несторианства и сродных с ним представлений. Вот почему сановники, узнав об этих внесоборных прениях, благоразумно предложили вопрос о православии послания. Палестинские епископы в поданном ими письменном заявлении признались в свою очередь, что и их тревожили подобные сомнения, но что теперь, благодаря объяснениям легатов, они соглашаются на принятие послания папы без всяких ограничивающих условий. Сто шестьдесят епископов высказали свое мнение отдельно или группами; сановники предложили высказать свои мнения и остальным; они ответили в один голос: "Мы присоединяемся к тем, мы думаем так же, как и они"³⁰⁸.

Легаты таким образом получили полное удовлетворение: послание папы Льва и на Востоке, как и на Западе, заняло место в ряду письменных памятников вероучения, имеющих каноническое достоинство. Сановники удовольствовались этим, не отказываясь, однако, от своего предложения, которое отложили только на время. Теперь они не хотели расстраивать единства, царившего в собрании. Епископы воспользовались этим благоприятным для них расположением сановников, чтобы испросить у них прощения для пяти бывших вицепредседателей Эфесского лжесобора, объявленных в первом заседании, подобно Диоскору, достойными низложения. "Отцов — Собору; они православные, — кричали со всех сторон сановникам, — они уже подписали послание папы, — как ловкие люди, они поспешили это сделать, — они думают так же, как и римский архиепископ. Многая лета императору, многая лета императрице!"³⁰⁹.

Этот крик о прощении был почти общий, и сановники сочли нужным испросить об этом мнения у Маркиана. "Вы низложили Диоскора, —сказали они епископам,—а хотите простить этих; вы ответите за это перед Богом³¹⁰. Но пусть решит это дело сам император!" Заседание было прекращено на несколько часов в ожидании ответа государя. Маркиан предоставлял судьбу этих епископов на волю Собору. "Что же вы хотите сделать с ними?" — сказали тогда сановники. — "Мы требуем, чтобы они вошли"³", — воскликнул Анатолий, и все повторили это слово его. "Ну хорошо! Пусть войдут, — сказали сановники, — вы отдадите за это отчет Богу" Когда пять епископов вошли и сели, то со всех рядов раздались восклицания: "Это сам Бог так устроил; многая лета императору! Многая лета сановникам! Многая лета сенату! Вот и полное единение! Вот мир церквей!"³¹²

IV

Между тем как такие вещи происходили внутри церкви, высокие просители ожидали у дверей ее минуты, когда дозволено им будет войти. Это были тринадцать египетских епископов, которые, как и другие египетские епископы, не присутствовали на заседаниях Собора после первого заседания, когда привлечен был к суду их патриарх, и которые хотели говорить от имени всего епископата своей провинции. Еще задень перед тем они подали императору прошение о том, чтобы их уволили от подписи послания папы Льва, а Маркиан отослал их с прошением объясниться перед Собором. Сановники приказали ввести их. Так как они направились к месту, назначенному для просителей, то им закричали со всех сторон, чтобы они сели среди епископов, и они повиновались. Они имели во главе некоего Гиерака или Гиеракия, епископа маленького городка Афнаита. Когда они сели, то между ними и председательствующим сановником начался следующий разговор: "Вы подавали прошение?" — сказал им сановник. — "Да подавали, клянемся вашими стопами", — ответили египтяне³¹³. — "И вы подписали его?" — Посмотрев на подписи, они сказали: "Да, это наши подписи". — "Ну хорошо! Пусть прочитают его".

Константин, секретарь императорской консистории, прочитал его. Оно было кратко и несколько темновато. "Веру, преданную нам нашими духовными отцами: святым евангелистом Марком, всехвальным мучеником Петром Александрийским и святыми учителями нашими Афанасием, Феофилом и блаженной памяти Кириллом, — эту православную веру мы храним как верные ученики и последователи и, исповедуя ее, следуем изложению веры трехсот восемнадцати отцов Никейского Собора, равно как и постановлениям первого Эфесского Собора. Сверх того, мы предаем анафеме все ереси: Ария и Баномия, Манеса и Нестория и ту, которая утверждает, что плоть Спасителя сошла с неба, а не произошла от Святой Девы, Матери Божией, по подобию всех нас, кроме греха³¹⁴. Наконец, мы анафематствуем все ереси, которые учат иначе, чем Католическая Церковь". Заключение, вытекавшее из этого короткого изложения, было то, что просители не принимают никакого другого правила веры, кроме тех, о которых они заявили, и что по этой общей причине они не подпишут и послания папы Льва.

Вслед за этим чтением последовал продолжительный ропот со стороны присутствующих в собрании. "Почему они не анафематствовали учение Евтихия? Это прошение написано ими с расчетом нас обмануть. Пусть они подпишут послание папы Льва! Пусть они предадут анафеме Евтихия и его учение! Они хотят насмеяться над нами и уйти в свою страну", — говорили со всех сторон³¹⁵. "Собор был созван по делу Евтихия, а не для других какихнибудь вопросов,—прибавил с живостью Диоген Кизический, — римский архиепископ писал по поводу Евтихия, и мы все согласились с его посланием, во всем согласном с верой св. отцов: пусть же и эти епископы сделают то же!"³¹⁶ — "Это так и должно быть, — сказал Пасхазин от имени легатов, — пусть же они объявят, соглашаются ли с посланием наместника апостола и анафематствуют ли Евтихия!" — "Мы предлагаем им,—присовокупил Акакий Ариарафийский, — открыто анафематствовать того, кто признавал в Иисусе Христе два естества до воплощения, а после воплощения одно!"³¹⁷ Все епископы повторяли: "Пусть они подпишут послание Папы Льва и анафематствуют Евтихия!" Тогда Гиерак, глава просителей, сказал: "Всякого, кто мудрствует вопреки тому, что изложено нами в нашем прошении, будь то сам Евтихий, или кто другой, мы анафематствуем³¹⁸. Что же касается послания святейшего Папы Римского, то епископы знают, что во всех делах мы последуем мнению нашего блаженного архиепископа, нашего предстоятеля; мы умоляем вашу милость подождать, пока мы получим это мнение, потому что триста восемнадцать отцов Никейского Собора повелели всему Египту следовать во всем александрийскому архиепископу и ни один из подчиненных ему епископов не смеет ничего сделать без него". — "Это ложно, — вскричал пылкий Евсевий Дорилейский, — они лгут!"³¹⁹ "Пусть они докажут истину своих слов", сказал Флоренции Сардийский.

Епископы кричали со всех сторон: "Открыто и прямо анафематствуйте учение Евтихия! Кто не подпишет одобренного Собором послания папы, тот еретик! Анафема Диоскору и всем его друзьям! Если эти епископы мыслят неправославно, то как же они могут поставлять епископа?" — "О православии мнений еще спор идет"³²⁰, — осмелились было заметить египтяне, но за эти слова осыпаны были градом язвительных насмешек. "Посмотрите, — говорил Пасхазин, — посмотрите на этих епископов: столько лет они епископами в церквах, состарились, и так мало знают православную веру, что для суждения о ней ожидают чужого мнения"³²¹. Когда эти слова переведены были на греческий язык, все епископы воскликнули: "Кто не хочет анафематствовать Евтихия и не соглашается с посланием Льва, тот еретик!" Испуганные все более и более возрастающей горячностью собрания, готовой дойти до негодования, египтяне наконец закричали: "Анафема Евтихию и всем последователям его!"

Несмотря на это. епископы продолжали настаивать, чтобы они подписали послание папы Льва, угрожая им в противном случае отлучением. "Пусть они подпишут послание Льва; не подписавший это послание — еретик", — кричали со всех сторон. — "Мы не можем подписать его без воли на то архиепископа нашего", — повторяли египтяне. — "Это только пустая и нелепая отговорка с их стороны,—объяснял собранию Акакий Ариарафийский,—неуместно пренебрегать Вселенским Собором и оказывать внимание одному лицу, имеющему быть епископом александрийским. Нет, у них на уме другая мысль, они хотят и теперь возмутить этот святой Собор, как они возмутили все в Эфесе. Итак, мы просим не уступать им, но пусть они или подпишут послание, или подвергнуты будут каноническому наказанию". — "Если они мыслят православно, —говорил другой епископ,—то пусть докажут это своей подписью послания; если же не хотят этого сделать, то должны быть лишены общения, как еретики"³²². — "Мы все так думаем, все так говорим! Они, должно быть, еретики",—слышались голоса с разных сторон. Тогда Гиерак от лица всех египтян снова стал объяснять собранию, что они отказываются от подписи послания папы Льва отнюдь не по какомулибо затаенному разногласию в вере, а единственно по требованию церковных обычаев и порядков своей области. "Веру нашу, — сказал он,—мы изложили в своем прошении, и эта вера оказывается не чуждой Католической Церкви. Но епископов в нашем округе очень много, а нас слишком мало, чтобы мы могли поручиться за наших братьев. Мы умоляем ваше превосходительство и святой Собор, сжальтесь над нами и подождите поставления нам архиепископа, чтобы мы, по древнему обычаю, последовали его мнению, потому что если мы сделаем чтонибудь без нашего архиепископа, то весь Египет восстанет на нас, как на нарушителей канонов. Сжальтесь над нашей старостью и не заставьте нас кончить свою жизнь на чужбине!"³²³

Вслед за этими словами произошла необычайная сцена, самая необычайная из всех, какие были на этом Соборе, итак уже полном разных инцидентов. Все эти епископы, оставив свои места и выйдя на середину церкви, пали на землю, говоря: "Будьте человеколюбивы, сжальтесь над нами!"³²⁴— "Вселенский Собор более достоин веры, чем все египетские епископы³²⁵, — воскликнул Кекропий Севастопольский, — несправедливо слушать десять еретиков вопреки стольким православным епископам. Мы не требуем теперь, чтобы они объявили свою веру за других, а только сами от своего лица согласились с православной верой".

Египтяне ничего не слушали и, казалось, обезумели от ужаса. Из уст их выходили только эти отрывистые слова: "Мы уже не жильцы больше в нашей области, сжальтесь над нами"³²⁶. Легат Люценций, обратясь к сановникам, сказал: "Сообщите этим людям, если они не знают этого, что десять человек не могут изменить решения собрания из шестисот епископов"³²⁷. Но египтяне продолжали вопить: "Сжальтесь над нами, нас убьют!" — "Слышите ли, что они говорят про своих епископов?"—повторяли в собрании. — "Нас убьют, клянемся вашими стопами,—продолжали египтяне, — сжальтесь над нами. Лучше мы здесь умрем от вас, чем там. Пусть нам дадут здесь архиепископа³²⁸, и мы подчинимся. Архиепископ Анатолий знает обычай Египта: он вам скажет, что мы не из упрямства не повинуемся Собору, но следуем правилу нашей провинции. Нас убьют, если мы преступим его, сжальтесь над нами. Вы имеете власть, мы вам покоряемся, поступите с нами, как хотите, мы не будем противиться. Лучше нам умереть здесь по приказанию императора и Собора, нежели там. Ради Бога сжальтесь над этими седыми волосами! Если хотят лишить нас епископских мест, пусть лишают: мы не желаем быть больше епископами; только сделайте так, чтобы нас не убили!³²⁹ Дайте нам архиепископа; мы подпишемся, как вы требуете; а если будем сопротивляться, накажите нас. Мы согласны с тем, что определяет ваша святость, не противоречим, но изберите нам архиепископа; мы подождем здесь, пока он не будет рукоположен"³³⁰.

Эта раздирающая сердце сцена, вид этих коленопреклоненных старцев с наполненными слез глазами тронули сановников и сенаторов. "Кажется, будет всего благоразумнее, — сказали они, — оставить египетских епископов жить в Константинополе в том положении, как они есть, до тех пор, пока не назначат им патриарха". — "Хорошо, — возразил Пасхазин, — но пусть они дадут ручательство, что не выйдут из этого города, пока Александрия не получит епископа!"³³¹ Сановники согласились с этим мнением и постановили, чтобы они дали требуемое ручательство хоть в клятвенном уверении.

Из этого эпизода Халкидонского Собора видно, что в Восточной церкви, при единстве общих дисциплинарных канонов, существовало немало различных церковных организаций, и что это различие происходило от преданий, предшествовавших христианству, или по крайней мере, одинаковым для всех церквей предписаниям Соборов. Здесь же находят себе подтверждение и многие исторические факты, которые кажутся едва вероятными, факты, свидетельствующие о тирании египетских патриархов, о раболепном повиновении им епископата и клира, об ужасе, который они внушали народу, и, наконец, о том священническом управлении, которое сами христиане называли фараонским, и начало которого действительно надо искать в правлении фараонов.

Примечания

²⁶² В протоколах древних Соборов Деяние есть синоним заседания.
²⁶³ Expositionem alteram nullus facit, neque tentamus, neque audemus exponere. Docuerunt enim Patres, et in scriptis custodiuntur quae ab eis sunt exposita... Sufficiunt quae exposita sunt: alteram expositionem non licet fieri. Concil, IV, p.211.
²⁶⁴ Precamur vestram magnificentiam praestari nobis inducias, quatenus cum decenti tractatu accedere ad veritatis causam possimus. Concil, IV, p. 212.
²⁶⁵ На вопрос сановников: сомневаются ли они после этих разъяснений? — они отвечали, правда: "не сомневаемся ",; но из последующего видно, что эти сомнения утихли в них только на малое время (если только утихли), а потом снова поднялись, и еще с большей силой, так что понадобились для успокоения их новые разъяснения и решительные заверения со стороны папских легатов. (Деян. Всел. Собор, т. III, 544; т. IV, 31. 33). Примеч. переводчика.
²⁶⁶ Differatur audientia usque ad quinque dies, ut inter eos conveniat vestra sanetitas ad sanestissimum archiepiscopum Anatolium, et communiter de fide tractetis, ut qui dubitant, doceantur. Concil, IV, p. 229.
²⁶⁷ Pro patribus petimus, patres Synodo reddite. Eas voces Imperatori, eas preces Augustae. Omnes peccavimus, omnibus indulgeatur. Ibid.
²⁶⁸ Clerici Constantinopolitani clamaverunt: Pauci clamant, non tota dicit Synodus. Ibid.
²⁶⁹ Quae interlocuta sunt, effectui manupentur. Concil, IV, p. 230.
²⁷⁰ Arguit quae audacter commissa sunt a Dioscoro adversus me. Concil, IV, p.235.
²⁷¹ Accusavimus enim praedicrum Dioscorum, tanquam consentaneum Eutychi haeretico et damnato et anathematizato. Ibick
²⁷² Supplico adversariam meum ad consptUum meum evocari. Concil, IV, p. 236.
²⁷³ Quoniam non v;demus praesentem esse Dioscorum, egredientes reverendi clirici inquirant eum, si prae foribus conciiii invenitur. Concil, IV, p. 236.
²⁷⁴ Custodior ego, si vero permittunt me descendere, dicant magistriani. Concil, IV p. 238.
²⁷⁵ Si volueris, ad sanetam Synodum pervenire: de hoc, si placet, da nobis responsum. Ccncil, IV, p. 239.
²⁷⁶ Dioscorus episcopus dixit: Nunc didici; quia non sunt praesentes magnificentissimi et gloriosissimi judices et sanetus senatus, et ideo nunc ita respondi. Ibid.
²⁷⁷ Quoniam amplius mihi aegritudo involuit, hujus gratia feci dilationem. Concil., IV, p. 241.—Jam ante pietati vestrae significavi, me morbo laborare. Evagr., II, 18.
²⁷⁸ De hac interrogatione a tua reverentia facta, responsum nunc facere non praecepit nobis sancta universalis Synidus. Ibid.
²⁷⁹ Semel dixi quae dixi. Concil., IV, p. 242.
²⁸⁰ Athanasius presbyter et Cyrilli sororis films. Evagr., II, 18.
²⁸¹ Lucentius episcopus dixit: Libelli, qui adversus reverendissimum episcopum Dioscorum a diversis nobis oblati sunt, ab Aetio archidiacono et primicerio notariorum recenseantur. Concil., IV, p. 243.
²⁸² Hie namque sanctissimus, magis autem circa omnia ferocissimus. Concil., IV
²⁸³ Et obsecro vestram sanctitatem praecipere, si placet, eos qui subter designati sunt, sub custodia fieri, quatenus quae veritatis sunt, ostendantur. Ibid.
²⁸⁴ Concil., IV, p. 247.
²⁸⁵ Lascivia vero praedicti reverendi viri et luxuria omni illi provinciae non ignorata est, impudicis mulieribus frequenter in episcopio et in balneo ejus aperte deliciantibus, praecipue famosissima Pansophia, quae cognominatur Orine. Ibid.
²⁸⁶ De qua et numerosus Alexandriae populus frequentissimas voces emisit, tarn ipsius, quam amatoris ejus faciens mentionem... Non solum vero haec, sed etiam homicidia per occasionem istius admirabilis doctoris perpetrata sunt. Ibid.
²⁸⁷ Sed neque eis contentus, submittit adversus mis rabilem me ecclesiasticorum catervam, ut verius autem dicam latronum, ut me de humanis rebus aufferent, mandans corpus meummortuum sibi deportari. Concil., IV, p. 248.
²⁸⁸ Cyrillus moriturus testamentum condens, honoravit eum, quicumque ille post eum fuisset ordinatus archiepiscopus, plurimis et magnis legatis de propria sua substantia, conjurans eum in scriptis per venerabilia et terribilia mysteria, ut ipsius foveret genus, et in nullo eis laborem incuteret. Concil., IV, p. 250.
²⁸⁹ Sub custodia habiti, diversis sumus paenis subjecti, quousque omnia, quae in mobilibus habebamus, daremus, ita ut tormentis non sufficerimus, quasi pro remedio cogeremur gravissimis usuris multos foeneratores inquirere. Ibid.
²⁹⁰ Et agimus annum jam septimum errantes de loco in locum. Concil., IV, p. 251.
²⁹¹ Praecepit neque publicum balneum exhiberi, neque panem transmitti, aut alium aliquem cibum ibidem venumdari, ad hoc unum respiciens quatenus sub aneustia non lavandi et famis periremus. Ibid.
²⁹² Sed reverendissimus episcopus Dioscorus omnia indevate agens, arbitratusque se super omnes esse, neque imperilia decreta, neque magnificas concessit exequi sententias, suam magis provinciam, quam imperatorum esse dicens. Concil., IV, p. 254.
²⁹³ Isidorus cum latrocinantium agmine omnes meas abstulit facultates, quas in vestibus et multis aliis rebus possidebam, ex quibus cum nostris infantibus victum habebam. Ibid.
²⁹⁴ Quae dixi, dixi. — Et eadem quae prius dico. — Iterum haec eadem dico et haec mihi sufficiunt. Concil., IV, p. 258.
²⁹⁵ Paschasinus episcopus dixit: jubet religiositas vestra, ut ultione ecclesiastica contra eum utamur? Consentitis? Concil., IV, p. 259.
²⁹⁶ Ibid.
²⁹⁷ Unde sanctissimus et beatissimus archiepiscopus magnae et senioris Romae Leo, per nos et per praesentem sanctam Synodum, una cum ter beatissimo et omni laude digno beato Petro apostolo, qui est petra et crepido catholicae ecclesiae, et rectae fidei fundamentum, nudavit eum tam episcopatum dignitate, quam etiam et ab omni sacerdotali alienavit ministerio. Concil., IV, p. 261.
²⁹⁸ Quiniam super alia et tertio ad se facta regulari vocatione, inobediens visus est, non occurrens. Ibid.
²⁹⁹ Juste et sanete saneti patres damnaverunt novum Cain Dioscorum Alexandrinae magnae civitatis quondam episcopum. Concil., IV, p. 270.
³⁰⁰ Dioscorus quidem, in urbem Papheagoniae Gangram est relegetus. Evagr., II, 5.—Leo.Ep. 111.
³⁰¹ Et unusquisque verebatur ne, ut hereticus dejectus, perderet quos baptizaverat. Concil., IV, p. 60.
³⁰² Condi., IV, p. 280.
³⁰³ Similiter vero et sancta synodus hanc fidem tenet, hanc sequitur: nihil amplius nee addere potest, nee minuere. Concil., p. 289.
³⁰⁴ Omnes sic credimus, sic baptizati sumus, sic baptizamus. Sic credidimus, sic credimus. Ibid.
³⁰⁵ Epistola sanctissimi et Deo amicissimi archiepiscopi Leonis consonat symbolo... Quapropter consensi, et eidem epistola libenter subscripsi. Concil., IV, p.290.
³⁰⁶ Ideoque etiam beatissimi papae Leonis epistola, quae illam fidem exposuisse, causa erroris Eutychis, est visa, uno sensu, unoquoque spiritu videtur illi fidei esse conjuneta. Ibid.
³⁰⁷ Omnem enim hominem anathematizabant separanten a divinitate carnem Domini et Dei salvatoris nostri Jesu Christi, quam sibi adunavit de sancta virgjne Maria genitrice Dei, et non dicentem, quae Deum decent, et quae homini convenient, ipsius esse inconfuse et indivise et sine conversione. Concil., IV, p. 301.
³⁰⁸ Omnes acquiescimus, omnes similiter credimus, omnes eadem sapimus. Sic sapimus, sic credimus. Concil., IV, p. 309.
³⁰⁹ Ipsi etiam quinque episcopi fidei subscripserunt: sicut Leo, sic sapiunt. Multi anni Imperatoribus! Multi anni Augustae. Concil., IV, p. 309.
³¹⁰ Vestra reverentia rationem Deo redditura est. Evagr., II, 18.
³¹¹ Petimus eos intrare. — Rogamus eos intrare. Concil., IV, p. 310.
³¹² Unus Deus qui hoc fecit. Multi anni Imperatorum! magnorum Imperatorum multi anni! multi anni senatus! multi anni judicum. Haec integra adunatio, haec pax Ecclesiarum. Ibid.
³¹³ Vos petitiones porrexistis? Reverendissimi episcopi Aegyptiorum dixerunt: Etiam per vestigia vestra. Concil., IV, p. 310.
³¹⁴ Anathematizantes omnes haereses, et Arii, et Eunomii et Manichaej, et Nestorii, et illos qui dicunt e coelo camem Domini nostri fuisse, et non ex sancta Dei genitrice virgine Maria, ad similitudinem omnium nostrum sine peccato. Condi., IV, p. 311.
³¹⁵ Eludere nos volunt et discedere. Ibid.
³¹⁶ Synodus propter Eutychem facta est, non propter aliud aliquid. Romanus episcopus propter ipsum scripsit. Omnes consensimus epistolae consequenter habenti expositioni sanctorum patrum. Consentiant et isti epistolae sanctissimi Leonis. Ibid.
³¹⁷ Suggerimus anathematizare eos Eutychem aperte, qui dixit ante Incarnationem duas naturas Salvatoris nostri, et post Incarnationem, unam. Concil., IV, p. 312.
³¹⁸ Si quis praeter ista, quae a nobis in petitionibus porrecta sunt, sapit, sive Eutyches sive alter aliquis, anathema sit. Ibid.
³¹⁹ Eusebius reverendissimus episcopus Dorylaei dixit: Mentiuntur. Ibid.
³²⁰ De fide est certamen. Concil., IV, p. 312.
³²¹ Tot annorum episcopi in ecclesia senescentes, usque ad hoc tempus fidem rectam catholicam ignorant, et expectant adhuc alienam sententiam? Concil., IV, p. 312.
³²² Condi., IV, p. 313.
³²³ Qui si extra voluntatem praesidis nostri aliquid faciamus, sicut praesumptores et non servantes secundum canones antiquam cinsuetudinem, omnes Aegypticae regiones insurgent in nos. Miseremini nostrae senectutis. Ibid.
³²⁴ Reverendissimi episcopi Aegyptiorum jactaverunt se in terram et dixerunt: Clementes estis, miseremini nostri. Ibid.
³²⁵ Universalis haec Synodus Aegyptiacis episcopis major est, et fide dignior. Ibid.
³²⁶ Iam non possemus habitare in provincia. Miseremini nostri. Concil., IV, p. 314.
³²⁷ Quia non possnnt decem homines praejudicium facere synodo sexcentorum episcoporum, nee catholicae fidei. Ibid.
³²⁸ Morimur, per vestigia vestra, miseremini nostri. Moriamur a vobis et non iffic. Fiat hie archiepiscopus. Ibid.
³²⁹ Sedes nostras volunt: tallant. Nolumus esse episcopi, selummodo non moriamur. Ibid.
³³⁰ Date archiepiscopum, et si contradixerimus, punite nos. Consentimus eis quae decreverit potestas vestra. Non contradicimus, sed eligite archiepiscopum: hie exspectamus usque dum ordinetur. Ibid.
³³¹ Si praeceperit gloria vestra, et jubetis illis aliquid praestari humanitatis, fide jussoribus datis, non exeant de ista civitate, quamdiu Alexandria episcopum aceipiat. Concil., IV, p. 315.

Назад   Вперед