Глава пятая Собор Халкидонский

Карос, Дорофей, Максим и все сообщники Диоскора ходатайствуют перед Собором о восстановлении бывшего александрийского патриарха Диоскора.—Любопытные подробности о некоторых из них, подписавших прошение.—Требование восстановления Диоскора поднимает новые сцены беспорядка на Соборе.—Челобитчики отказываются подписать послание папы Льва. Анатолий представляет Собору проект вероопределения о таинстве Воплощения: Восточные не хотят принять его. — Император повелевает составить комиссию для разрешения спора. — Заседание в Martyrium 'e: — Составленное комиссией вероопределение принятого Собором. — Маркиан председательствует на императорском заседании Собора. — Восстановление доброго имени Флавиана и возвращение Феодориту и Евсевию их церквей. — Дело Вассиана, епископа эфесского: его жизнь, благотворения, борьба с Мемноном. — Эфесский пресвитер Стефан насильственно свергает Вассиана и заставляет поставить себя самого епископом на его место. — Вассиан подает жалобу на него Собору и требует удовлетворения. — Допрос Стефана и Вассиана. — Сановники решают, что нужно избрать помимо их третьего епископа для Эфеса.

I

Послание папы Льва сделалось на Халкидонском Соборе предметом всех прений: оно как бы поглотило весь Собор. Но важность его была не менее велика и вне Собора, и обязательство подписать его не ограничивалось одними только епископами. В избытке рвения, предназначавшегося, вероятно, для того, чтобы закрыть свое египетское происхождение и обстоятельства своего недавнего возвышения, бывший апокрисиарий Александрийской церкви, возведенный Диоскором на константинопольскую кафедру, когда едва остыло тело мученика Флавиана, вздумал заставить подписать это послание и монастыри столичного города. Но мы уже видели, как вообще все монастыри, и константинопольские в особенности, были привержены к заблуждению Евтихия. Тщетно этот еретик был изгнан из своего монастыря по приказанию императора, тщетно архиепископ заменил его архимандритом православным, его монахи оставались ему верны; доверие к нему не намного уменьшилось и в других монастырях. И сам он, изгнанный на недалекое расстояние от города, был не менее самоуверен и влиятелен, чем прежде, и много внимательных глаз было устремлено на него³³². Судьба его не устрашила архимандритов, прежних его друзей; многие из них покорились приказаниям Анатолия, но многие воспротивились, и во главе их три человека твердого характера и горячих убеждений: Карос, Дорофей и известный Максим, считавшийся учителем или, по крайней мере, вдохновителем Евтихия³³³.

Значительное число монахов в монастырях столичного города, и еще большее вне монастырей, между толпами, пришедшими из Египта, Палестины и Сирии, оказывали им поддержку, то открыто заявленную, то тайную. Между этими последними находился и архимандрит Варсума со своей страшной милицией монаховубийц. Все эти люди, любящие сопротивление и смуты, подстрекали Кароса и его товарищей отделиться от епископа и образовать раскол, что действительно и случилось позже.

Прежде чем дойти до этой крайности, константинопольские монахи захотели попытаться добиться чегонибудь от Маркиана. Они подали ему прошение, в котором представляли, что несмотря на их повиновение канонам Никейского Собора, их старались принудить подписаться под какимито неправославными или, по меньшей мере, подозрительного православия документами, и притом под страхом быть изгнанными из монастырей и других церквей, где они живут. Они просили у императора защиты против насилия и признания за ними права оппозиции, предлагали устроить прения в его присутствии и даже в самом дворце, и совершенно отдавались в его власть, надеясь на его справедливость³³⁴.

Маркиан велел ответить им, что он с той именно мыслью и созвал Собор, чтобы представить ему на рассуждение различные религиозные вопросы; и если просители имеют действительно справедливые неудовольствия, то они должны обратиться не к нему, а к Халкидонскому собранию³³⁵.

Отосланные таким образом в Собор, Карос и другие подписавшие прошение — их насчитывалось восемнадцать человек — обратились к Собору, и он назначил для слушанья их то самое заседание 17 октября, на котором египтяне отказывались подписать послание папы Льва.

Между тем председательствовавшие на заседании сановники, ожидая бурных прений ввиду хорошо известного буйного нрава просителей, пригласили нескольких начальников константинопольских монастырей, православие которых не подлежало никакому сомнению³³⁶. Прежде чем приступить к слушанию этого важного дела, они захотели осведомиться о подлинности и прошедшей жизни тех монахов и архимандритов, которые скоро должны были явиться на Собор по их приказу. Знатнейшие архимандриты и несколько криликов высшего сана прибыли по приглашению сановников на заседание Собора и им предложили занять место подле епископов, в уважение к их пресвитерскому сану. Им прочитали сперва, в отсутствии просителей, список лиц, подписавших прошение, которые называли себя архимандритами и пресвитерами, и при каждом имени сановники спрашивали их о качествах и прошлом означенного лица.

Из этого дознания оказалось, что кроме Кароса, Дорофея и Максима, предполагаемого наставника Евтихия, которые были хорошо известные всем архимандриты монастырей, все другие присвоили себе этот титул самопроизвольно и в действительности были большей частью сторожами церквей или часовен мучеников, и одни из них вели жизнь уединенную, а другие с несколькими лицами, составлявшими весь их монастырь, общежительную. Фавст, архимандрит очень уважаемый в столичном городе, был в особенности расспрашиваем сановниками и доставил большую часть сведений. Некоторые подробности дадут понятие о том, как производилось это любопытное расследование.

При имени Елпидия, который величал себя архимандритом, Фавст сказал: "Этот вовсе не архимандрит; он только сторож священных гробниц монастыря Прокофия"³³⁷. — "Фотин? Фотин? Мы его вовсе не знаем"³³⁸. — Евтихий "не имеет никакого монастыря и живет при мученическом храме Целестина сторожем". — Феодор "живет в памятниках" (μεμόρεις), вероятно, как надзиратель над гробницами и храмами на гробах мучеников. — Моисей, Геронтий, Фома: "эти люди нам совершенно неизвестны". — Феофил, Немезин: "и их не знаем, сами имена их нас удивляют". — Леонтий "живет подле медвежьего зверинца"³³⁹. Гипенс "живет в деревянном цирке (ксилоцирке) с двумя или тремя товарищами, которых называет своими монахами"³⁴⁰. — Гавденций "живет в памятниках филипповых и имеет пять имен", т.е. лиц, живущих под его начальством.

Допрос в таком порядке производился во все время переклички восемнадцати лиц, подписавшихся под прошением; когда он окончился, Фавст сказал сановникам: "Пусть ваша знатность и святой Собор справятся в городе, имеют ли эти люди, которые титулуют себя архимандритами, монастыри, или они играют здесь комедию. Что же касается тех, кто называет себя простыми монахами и которых никто из нас не знает, то мы просим выгнать их из Константинополя как обманщиков, которые старались только произвести скандал"³⁴¹.

Не останавливаясь на этих замечаниях, сановники велели впустить Кароса и его свиту, состоявшую на первом плане из лиц подписавших прошение, а затем из толпы монахов и клириков, присоединившихся к ним в качестве единомышленников. Константинопольский архиепископ, заметив в этой толпе бывшего пресвитера Геронтия и евнуха по имени Калоподия, который тоже был пресвитер, поднялся со своего месга и сказал: "Эти люди, числящиеся между ними пресвитерами, давно уже низложены, и им не позволительно входить в Собор". — "Низложены! — дерзко ответили они. — Никто нам об этом до настоящего времени не говорил"³⁴². Архидьякон Аэций, подойдя к Калоподию, сказал ему: "Архиепископ повторяет тебе моими устами, что ты низложен". — "За какую вину?" — возразил бывший пресвитер. — "За то, что ты еретик, — продолжал архидьякон, — иди же вон! "³⁴³ Но Калоподий не только не вышел,

а еще, обратясь к сановникам, сказал: "Мы просим прочитать наше прошение"³⁴⁴. Это было то самое прошение, которое они недавно подавали императору и которое Маркиан отослал Собору; они просили в нем у императора о защите от жестокостей и угроз Анатолия, который насильно заставлял монастыри подписывать послание папы Льва.

Чтение этого прошения уже оканчивалось, как вдруг епископ кизический Диоген, заметив Варсуму, имени которого не было между лицами, подписавшими прошение и который прокрался в толпу сообщников, закричал громким голосом: "Каким образом и Варсума очутился здесь? Варсума, этот убийца блаженного Флавиана, тот самый, который поощрял убийство, говоря убийцам: убей его, убей; он не значится в числе просителей, зачем же позволили ему войти сюда"³⁴⁵. При имени Варсумы, этого столь ужасного для православных Востока архимандрита, епископы испустили крик: "Чего нужно от нас Варсуме? Он опустошил всю Сирию; он пришел и сюда со своей тысячью монахов, чтобы бросить ее на нас"³⁴⁶.

Смятение дошло до высшей степени, сановники употребили все усилия, чтобы успокоить его, и потом сказали Каросу и его свите: "Благочестивейший император приказал вам явиться сюда, чтобы Собор выслушал ваши объяснения; но вы должны быть прежде всего извещены о том, что было постановлено Собором касательно веры". — "Прежде всего, — возразил Карос от имени всех своих сообщников, — мы настоятельно требуем, чтобы прочитана была наша вторая просьба, с которой мы обращаемся на этот раз к присутствующему здесь Собору". Под этим вторым прошением подписался и Варсума; но услышав его имя, епископы не могли воздержаться, и шум снова возобновился. Со всех сторон раздавались крики: "Вон отсюда человекоубийцу Варсуму! Человекоубийцу в амфитеатр на растерзание зверям! В ссылку Варсуму! Анафема Варсуме!"³⁴⁷ Сановники подождали, пока крики затихли, и затем приказали секретарю императорской консистории, Константину, прочесть поданную монахами челобитную.

В этой челобитной просители осмелились требовать полного восстановления Диоскора и присутствия на Соборе этого, как они его называли, святейшего архиепископа, также как и других епископов, его сторонников. Наглость подобного требования, на другой день после осуждения александрийского патриарха, вывела Собор из себя. Не дождавшись конца прошения, со всех сторон закричали: "Анафема Диоскору! Диоскора низложил сам Христос; вон отсюда этих людей! Вон отсюда оскорбление Собора! Вон отсюда насилие! Прочь отсюда посрамление Собора"³⁴⁸.

Фавст и другие архимандриты, присоединившись к возгласам епископов, прибавили от себя: "Прочь отсюда посрамление монастырей!" — "Мы не можем и слушать такого прошения, — продолжали епископы, — они осмеливаются называть епископом низложенного всем Собором, зачем позволяют попирать каноны?" — "Ничего наперед не осуждая, позвольте окончить чтение прошения", — сказали сановники и сделали знак Константину, чтобы он продолжал чтение.

Прошение заключало в себе строгое порицание Собору за то, что он совершенно "неосновательно" осудил святейшего архиепископа Диоскора. Просители объявляли, что если он не отменит этого приговора своего, то они отрясут на него пыль со своей одежды и не будут иметь никакого общения с ним. При этих словах архидьякон Аэций взял книгу канонов, которая лежала около него, раскрыл ее и прочел громким голосом пятое правило Антиохийского Собора, где сказано: "Если который пресвитер или дьякон отделится от вероисповедания своего епископа и начнет делать свои собрания, то таковой да будет низложен, а если будет упорствовать в своем расколе, то да будет укрощаем светской властью как мятежник". — "Это правило справедливое, — воскликнули в один голос епископы, —это правило святых отцов".

После короткого промежутка времени сановники возобновили допрос и, обратясь к Каросу и другим монахам, сказали им: "По вашему прошению поданные вами челобитные, несмотря на сопротивление почтеннейших епископов, прочитаны. Скажите же теперь вы нам, желаете ли вы со своей стороны согласиться с постановлениями св. Собора?" — "Я знаю, — отвечал Карос, — веру Никейского Собора, в которой и крещен, и никакой иной веры не знаю. Когда святой Феотим крестил меня в Томах, то повелел мне

никогда не мудрствовать какнибудь иначе³⁴⁹. Что же касается до этих, — он указал пальцем на собрание, — они—епископы, имеют власть и отлучать, и низлагать; пусть они делают с нами, что хотят".

Дорофей в свою очередь изложил такое же исповедание веры, присовокупив, что он, пребывая в вере св. отцов Никейских, признает и определение отцов, низложивших Нестория в Эфесе. Варсума сказал посирийски, — и слова его тотчас же переведены были на греческий язык: "Я верую так, как триста восемнадцать отцов Никейского Собора; я крещен во имя Отца, Сына и Святого Духа, как заповедал Господь своим апостолам". Все другие архимандриты и монахи выразились в том же смысле.

Тогда архидьякон Аэций подошел к Каросу и Дорофею и сказал им: "И этот святой Собор верует так, как св. отцы Никейского Собора; но так как с течением времени возникли новые вопросы и разногласия в вере, по поводу которых св. отцы: Кирилл, Целестин и ныне блаженнейший папа Лев—издали послания, имеющие целью объяснить Символ, а не новую какуюлибо веру или догмат изложить, и эти послания их присутствующий Вселенский Собор принимает с полным уважением, то и вы согласны ли с мнением всего св. Собора и анафематствуете ли Нестория и Евтихия как нововводителей или нет?" — "Я уже много раз анафематствовал Нестория и осуждал его", — отвечал Карос. — "И Евтихия анафематствуешь также как св. Собор?" — "Написано, — возразил Карос, — не судите, да не судимы будете", — и потом, прерывая архидьякона, сказал ему: "Епископы здесь сидят, а ты зачем говоришь?"³⁵⁰ — "Отвечай мне на то, о чем спрашивает тебя моими устами святой Собор, — перебил его с гневом Аэций, — согласен ли ты со святым Собором, или нет?" — "Я уже объявлял Собору, что верую по Символу отцов Никейских и другого вероучения не знаю. Вы — епископы, имеете власть сослать меня в ссылку или низложить; я принимаю от вас все, но какоголибо иного вероучения, кроме изложенного Никеискими отцами, не принимаю, и вместе с апостолом анафематствую всякого проповедующего иную веру. Если Евтихий верует не так, как Православная Церковь, — так закончил свою речь Карос,—то да будет и он анафема"³⁵¹. Больше этого ничего нельзя было добиться от него.

Собор снова возвратился к посланию папы Льва и потребовал от монахов, чтобы они подписали его; но те решительно отказались это сделать. При этом Дорофей осмелился утверждать, что Евтихий, признававший в Иисусе Христе два естества до воплощения, а после воплощения одно, как показывают изданные им объяснения, вовсе не еретик, как на него клевещут, а православный, и что для того чтобы быть православным, достаточно веровать и исповедывать, что "пострадавший ради нашего спасения есть лицо Святой Троицы". Почти на всяком слове его прерывали роптанье и крики. "Подписываешь ли послание или нет?" — говорили епископы. Дорофей отвечал непоколебимо: "Я верую в крещение, но послания не подписываю"³⁵². Такое же упорство оказали и другие, непосредственно затем спрошенные. Сановники, в нерешительности, просили, чтобы Собор дал им отсрочку на два или на три дня для обдумывания. "Мы не нуждаемся в этом,—сказали архимандриты, — мы не изменим нашего мнения никогда"³⁵³.

Несмотря на это, уступая снисходительности сановников и желанию императора, Собор всетаки дал им отсрочку в тридцать дней, постановив, что если они и после этого не захотят повиноваться Собору, то будут лишены и своих степеней, и должностей, и общения церковного; а если будут пытаться убежать, то будут схвачены светской властью и преданы наказаниям по канонам. После этого решения их вывели из церкви; мы увидим позже, чем они станут.

II

Как ни озабочен был Маркиан, чтобы императорское правительство шло рука об руку с легатами, в надежде привлечь их на свою сторону, и каких усилий ни стоило ему на Соборе, чтобы послание папы Льва получило столь пламенно желаемое Римской церковью каноническое достоинство, он не менее твердо держался своего намерения добиться от этого Собора положительного вероопределения о тайне Воплощения. Для достижений этой цели сильное давление производимо было на епископов порознь государственными чиновниками и высокопоставленными при дворе лицами; они приглашали их на собрания, где происходили рассуждения по этому вопросу, главным образом у патриарха Анатолия. "Сделайте чтонибудь, — повторяли они им, — император будет доволен вами". Епископы нехотя повиновались, но когда сходились и начинали толковать, дело ничем не оканчивалось.

Фракция бывшей правой стороны Собора, присоединившаяся к левой: Иллирийцы, континентальные Греки, Палестинцы,—которые сохраняли в себе старую закваску евтихианских или полуевтихианских идей, склонялись всегда к таким формулам, в которых разделение двух естеств после соединения сглаживалось, между тем как Восточные и их сторонники: епископы азийские, понтийские и капподокийские—были на стороже против всякого выражения, могущего подать повод к мысли о смещении естеств и пассивности Слова в лице Иисуса Христа. Обе стороны зорко наблюдали друг за другом, не доверяли одна другой; отсюда естественно возникало между партиями взаимное неудовольствие. Легаты не вмешивались в ход вещей, довольные тем, что касалось их в частности, и думая, что, утомившись прениями, и сам император удовольствуется посланием папы. Между тем патриарх Анатолий, который хотел быть в благорасположении при дворе, дал такое движение этому делу, что заставил многих принять один проект вероопределения, который, по всей вероятности, им самим и был составлен. Когда он собрал довольно большое число одобрительных отзывов об этом проекте, то подумал, что его можно будет внести на рассмотрение и в общее собрание; но тут возникло большое затруднение.

Этот проект вероопределения прочитан был на заседании Собора 22 октября дьяконом Константинопольской церкви Асклепиадом³⁵⁴. Составленный большей частью по посланию папы Льва, он однако отличался от него в некоторых существенных пунктах³⁵⁵; так, в нем говорилось, что Иисус Христос был из двух естеств, а не в двух естествах, как было сказано в послании папы. В сущности тут не было большой разницы, и при нормальных обстоятельствах можно было принять ту или другую формулу как однозначащие; но в настоящем случае тут увидели и должны были увидеть рассчитанное различение.

Выражение из двух естеств казалось уступкой, сделанной евтихианству, которое признавало два естества до воплощения, но после воплощения одно естество, состоящее из смешения и слияния двух естеств. Выражение это опасно было принять и потому, что оно не опровергало выражения Кирилла, на котором Евтихий построил всю свою систему: "одно воплощенное естество Божественного Слова". Отсутствие в этой фразе слов "после, как и до воплощения" могло заставить предубежденные умы подозревать какуюнибудь евтихианскую западню. Напротив, выражение в двух естествах ясно обозначало православную идею об Иисусе Христе, Боге и человеке после воплощения, совершенном Боге и совершенном человеке.

К этой общей причине присоединилась еще и частная, а именно: Диоскор принимал первую формулу, но отвергал вторую, и даже свое обвинение против Флавиана основал на том, что тот исповедовал два естества в Иисусе Христе. Предлагаемое определение, оставаясь само в себе православным, было, таким образом, недостаточно для поражения ереси и не выражало ничего такого, чего бы не могли принять также хорошо и евтихианцы, как и православные. Принять его значило оставить дело в том же положении, в каком оно было прежде, и евтихианцы или полуевтихианцы могли бы говорить с некоторым видом права, что это вероопределение было благоприятно для них.

И действительно, как только Асклепиад окончил чтение вероопределения, в рядах Восточных послышались роптанья и протесты, и один из них, Иоанн, епископ ефратской Германикии, встав со своего места, подошел к сановникам и сказал: "Определение составлено нехорошо и должно быть исправлено"³⁵⁶. Папские легаты со своей стороны также были видимо недовольны определением и поддерживали оппозицию Восточных.

При виде такой неожиданной оппозиции представленному им определению, Анатолий счел долгом своим вступиться за него и, обращаясь к собранию, сказал: "Нравится вам определение?" Все единомышленные с ним епископы, сторонники определения, в один голос воскликнули: "Определение нравится всем: это вера отцов; мудрствующий противно ему — еретик; анафема тому, кто мудрствует иначе"³⁵⁷. Но папские легаты и многие из Восточных упорно молчали, видно, выражая этим свое недовольство. Заметив это, Анатолий с упреком сказал: "Вчера определение действительно нравилось всем, но сегодня, как видно, оно уже некоторым не нравится: вчера его все одобряли, а сегодня осуждают. Ведь это значит непрестанно делать и уничтожать одно и то же". — "И вчера определение нравилось всем, и сегодня оно нравится всем, — закричали сторонники определения, — иначе не веруем; анафема верующим иначе; вон отсюда несториан!" Эта ненавистная кличка относилась к Иоанну Германикийскому, который был соединен тесной дружбой с Феодоритом и был епископом того городка, где родился Несторий. Такое яростное нападение подняло настоящую бурю в собрании. Стремительный поток, повидимому, увлекал собрание к формуле из двух естеств, противоположной формуле папы Льва.

Тогда Пасхазин, встав со своего места, сказал Собору: "Если вы таким образом отвергаете послание блаженнейшего мужа, епископа римского, то прикажите выдать нам верительные грамоты, и мы возвратимся домой; этим Собор и окончится"³⁵⁸. Это заявление испугало сановников, увидевших в нем угрозу самому существованию Собора. Такой многотрудный период заседаний, столько усилий со стороны правительства для примирения умов, должны были окончиться постыдной неудачей. В видах примирения разномыслящих они предложили собранию выбрать из среды своей уполномоченных, по три епископа из округов азийского, понтийского, иллирийского и фракийского и шесть епископов из патриархата восточного, чтобы они, вместе с Анатолием и папскими легатами, в молельне св. мученицы Евфимии, обстоятельно рассудив о вере, составили определение и объявили его Собору. Но сторонники Анатолиева проекта и слышать не хотели о составлении нового вероопределения, и когда Иоанн Германикийский опять подошел было к сановникам, чтобы сказать им несколько слов наедине, неистово закричали: "Вон несториан! Вон богоборцев!

Определение вполне православно. Сам Дух Св. диктовал его. Прикажите, чтобы оно подписано было перед Евангелиями; пусть оно сейчас будет подписано. Кто не подписывает его, еретик. Вон еретиков! Св. Дева Мария — Богородица. Вон еретика! Вон несториан! Определение православно! Эти голоса — императору!"³⁵⁹ После новых безуспешных попыток склонить ярых защитников определения к более примирительным чувствам и побудить их внести в него некоторые изменения в смысле послания папы Льва, сановники отправили к императору консисторского секретаря Вероникиана для получения от государя повеления, долженствовавшего решить вопрос.

Вероникиан скоро возвратился из дворца, неся с собой высочайший приказ. Маркиан наконец приказывал. Он повелевал: или пусть Собор тотчас же, согласно с предложением сановников, изберет определенное ими количество уполномоченных от главных церковных округов, и эти уполномоченные, вместе с патриархом константинопольским и тремя папскими легатами, в настоящем же заседании Собора, в присутствии сановников, сошедшись в молельне св. мученицы, сделают правое постановление о вере, не возбуждающее никакого разногласия и сомнения; или же, если это будет неугодно, пусть каждый епископ изложит свою веру через своего митрополита и представит Собору. "Если же и это окажется неугодным вашей святости, — прибавлял от имени государя Вероникиан, — то да будет вам известно, что император решил перенести Собор на Запад, так как ваше благочестие не хотело здесь безукоризненно составить вероопределения, для всех несомненного"³⁶⁰.

Слова консисторского секретаря возбудили большое волнение в собрании, но не произвели никакой существенной перемены в положении дела. Мысль о том, чтобы каждому епископу отдельно излагать свое исповедание веры перед собранием или митрополитом, который был бы поручителем за них, не нравилась епископам; они видели в ней источник софистических тонкостей — с одной, и придирчивых нападок с другой стороны и подумали, что лучше согласиться на выражения представленного проекта вероопределения, в сущности православного. Что же касается угрозы императора перенести Собор на Запад, то она если и устрашила многих членов Собора, то еще большее число раздражила; таким образом, большинство епископов было против пересмотра определения, и защитники его еще с большей настойчивостью потребовали подписи его. "Оно нам нравится, — говорили они, — или пусть его сейчас же подпишут, или мы все уйдем: те, кто не хочет принять его, несториане. Многая лета императору! Пусть утвердят это определение"³⁶¹. Кекропий, епископ севастопольский, попросил, чтобы оно еще раз было прочитано. "Те, кому это определение не нравится и кто не хочет подписать его, пусть уходят, а мы совершенно согласны с ним и ни в чем не противоречим". — "Противоречащие ему пусть уходят хоть в Рим, — прибавляли некоторые, — а нам оно нравится, и мы его подпишем"³⁶². Таким образом, несмотря на строгое поведение императора дело о пересмотре определения не подвинулись вперед ни на шаг. Но сановники не теряли надежды; они еще раз попытались убедить упорных защитников определения в необходимости пересмотра и исправления его, и эта попытка имела полный успех. "Прежде, чем решиться на утверждение определения, — сказали они, — надо хорошо сговориться. Диоскор, обвиняя Флавиана, говорил: выражение о лице Спасителя "Он из двух естеств", я принимаю, но — ^идва естества" в Нем не принимаю; а святейший римский архиепископ говорит, что во Христе два естества, соединенные неслитно, неизменно и нераздельно. Кому же вы хотите следовать, святейшему ли пале Льву или Диоскору?"³⁶³ На этот вопрос возможен был только один ответ: "Мы следуем папе Льву, — отвечали епископы, — он изложил веру православно; те, кто следует Диоскору, евтихианцы"³⁶⁴. — "Ну вот видите сами, — возразили сановники, — что нужно произвести в определении некоторые поправки, согласно с посланием святейшего папы; для этого мы пойдем в молельню славной мученицы Евфимии". На это предложение все епископы изъявили согласие.

Прежде чем войти в молельню, сановники приступили к выбору уполномоченных в границах, назначенных императорским приказом. Округ восточный получил двойное число представителей против других округов, вероятно, по причине своей величины. Что же касается Египта, то он не имел представителей в комиссии, так как епископы этой страны не приходили на Собор со времени предания суду их патриарха. Когда это дело окончилось, комиссары все вместе, с сановниками во главе, пройдя церковь через всю длину ее, вошли в кругообразную молельню, где почивала святая, или —Martyrium.

В актах не говорится, что произошло в Martyrium 'e; но по слухам там были довольно оживленные прения: во всяком случае, если проект Анатолия и не был устранен совершенно, то в нем произведены были значительные изменения, без сомнения благодаря назначенному императором двойному числу представителей восточного округа.

К числу этих изменений надо отнести формулу в двух естествах, поставленную вместо предложенной константинопольским патриархом формулы из двух естеств; таким образом Восточные и папа торжествовали³⁶⁵. Восточные же между прочим помешали и тому, чтобы между каноническими памятниками веры, указанными в вероопределении, не замешалось третье послание Кирилла к Несторию, в котором заключались анафематства. Предложение об этом сделано было епископами иллирийскими, но комиссия благоразумно отвергла его; потому что если бы согласились поместить это послание в ряду канонических документов, то это значило бы снова зажечь факел войны среди работы умиротворения. Наконец состоялось полное согласие на проект, который мы сейчас приведем. Когда таким образом все было улажено, сановники, в сопровождении епископов, возвратившись в церковь, сели на свои места, и заседание Собора возобновилось. Составленная комиссией формула вероопределения не была точно такая, какую, повидимому, желал император, т.е. определяла таинство Воплощения не так кратко и ясно, как Никейский Символ определил таинство Св. Троицы; это было довольно длинное изложение, только одна часть которого могла служить Маркиану для той цели, для которой он желал иметь его. Сановники благоразумно удовольствовались им, и проектированное определение было представлено Собору, как единогласно постановленное комиссией.

Когда все уселись, первенствующий сановник произнес: "Да благоволит святой Собор, утверждающий веру, выслушать в молчании, что определили о вере в нашем присутствии святые отцы, собравшиеся в молельне"³⁶⁶.

Тогда архидьякон Аэций, взяв в руки определение, составленное комиссией от имени Собора, прочитал его среди глубокого внимания всех присутствующих. Оно начиналось перепиской Никейского и Константинопольского Символов, которые служили, так сказать, предисловием. "Эти два Символа, — говорилось вслед за тем, — были долгое время достаточны для познания истины веры; но так как враги истины недавно придумали новые пустословия, чтобы извратить таинство домостроительства Божия о нас, одни отвергая наименование Девы Марии Богородицей (theotocos), а другие вводя слияние и смешение двух естеств во Иисусе Христе и безумно утверждая, что Божественное естество Единородного Сына Божия вследствие слияния его с естеством плоти подлежит страданию, как и Его человеческое естество, то присутствующий святой Вселенский Собор, желая уничтожить эти нечестивые выдумки их против истины и показать, что учение Церкви непоколебимо, постановляет следующее определение³⁶⁷.

Должно исповедовать одного и того же Сына, Господа нашего Иисуса Христа, одинаково совершенного по Божеству и по человечеству, истинно Бога и истинно человека, имеющего разумную душу и тело, — единосущного Отцу по Божеству и единосущного нам по человечеству, — во всем подобного нам, кроме греха³⁶⁸, рожденного прежде всех веков от Отца по Божеству, а в последние дни ради нас и нашего спасения родившегося от Богородицы Девы Марии по человечеству, одного и того же Единородного Сына, Христа и Господа в двух естествах, неслитно, неизменно, нераздельно и неразлучно познаваемого, так что соединением в Нем двух естеств нисколько не нарушается их существенное различие³⁶⁹: напротив, свойства каждого естества сохраняются в Нем в целости и оба они соединяются в одно лицо и одну ипостась, так что Он не рассекается или разделяется на два лица, но есть одно и то же лицо, единородный Сын Божий, Бог Слово, Господь наш Иисус Христос³⁷⁰. Постановляя такое со всей тщательностью изложенное вероопределение, святой Собор строго воспрещает кому бы то ни было учить и думать иначе, под угрозой низложения для епископов и клириков и анафемы для монахов и мирян".

По прочтении этого изложения веры, все епископы воскликнули: "Это вера отцов; пусть митрополиты сию же минуту подпишут, пусть подпишут в присутствии сановников: что хорошо определено, для того не нужно делать отсрочки. Это вера апостольская; с ней мы все согласны; все так мудрствуем!" Тогда сановники сказали: "Постановленное ныне святыми отцами, и всем им благоугодное, будет представлено императору"³⁷¹. Так окончилось пятое деяние Собора.

Заседание в Martyrium'e в древности очень прославлялось, и о нем скоро составилась легенда. В ней рассказывалось, как епископы, собравшиеся вокруг гробницы св. Евфимии, не сумев сговориться насчет редакции проекта вероопределения, решили положиться на суд святой мученицы. Каждая партия, правомыслящие — с одной, и неправомыслящие с другой стороны, написала свое вероопределение на двух отдельных свертках бумаги, которые к вечеру положены были в гробницу, которая затем заперта была на ключ и тщательно запечатана. После этого собрание стало молить святую, чтобы она просветила его откровением истины, и эта общая молитва, по сказанию легенды, продолжалась всю ночь. На другой день утром епископы сняли печати и отворили раку, — и странное зрелище поразило их взоры. Святая держала один из свертков в своей руке, а другой был отброшен под ноги как бы с презрением: тот, который она держала, был, конечно, символ православный³⁷².

Другой вариант легенды гласит, что, когда император и константинопольский патриарх были призваны посмотреть на это чудо, то св. Евфимия подняла руку и протянула им сверток, содержащий исповедание православной веры. Эта легенда, рассказанная историками позднейших времен, мало заботившимися о правдоподобии, сделалась так популярна, что покровительницу Халкидона иначе и не изображали как со свертком бумаги в руке³⁷³, как богомудрую наставницу, руководившую самые Вселенские Соборы в истолковании священных догматов.

III

Собор наконец дал желанное императору вероопределение о таинстве Воплощения. Маркиан захотел сам отпраздновать окончание столь многотрудного дела, и 25 октября, три дня спустя после принятия Собором определения, состоялось императорское заседание. Во все продолжение Собора это было первое и последнее заседание, на котором император лично председательствовал. Пульхерия Августа шествовала об руку с императором, а сзади них шли, по порядку их чинов, самые высшие чины Империи и сенаторы, числом тридцать четыре. Прибыв с большой пышностью в церковь святой Евфимии, император и императрица заняли председательские места, имея позади себя хоры, а по правую и по левую сторону их, в траверзах, разместились епископы по порядку их иерархической важности. Собрание было более многочисленно, чем когдалибо, и великолепие, окружавшее царственную чету, придавало еще больше величия ему.

Заседание открылось речью Маркиана, произнесенной на латинском языке, который считался официальным языком римского правительства, и повторенное вслед за тем им же самим погречески, с некоторыми словоизвитиями³⁷⁴. Государь говорил в ней, что с того дня, когда он по Божественному определению вступил в управление государством, самым горячим желанием его было исправить зло, терзавше Церковь и веру. Прекратить в Церкви разделения, производимые дурными страстями одних и корыстолюбием других, — он намекал здесь на евнуха Хризафия, — сделалось предметом его постоянных забот. Не довольствуясь только созванием святого Вселенского Собора, он хотел и сам присутствовать на нем, не для того, чтобы господствовать над епископами, а чтобы подкреплять и утверждать их решения, следуя в этом примеру благочестивого императора Константина. Скорбя, что истина веры затемнялась в умах людей простых заблуждениями и разногласиями развращенных людей, он всемерно заботился рассеять в умах этот мрак и восстановить единство веры; дело епископов — объяснить ее верно и изложить так, как они приняли ее по преданию от отцов.

"Подобно тому как на Никейском Соборе,—прибавил он, оканчивая свою речь, — истинная вера трудами трехсот восемнадцати отцов стала всем известна, так и теперь вашими трудами да рассеется мрак недавно возникших и распространившихся заблуждений, и да утвердится навсегда православие. Божественное Провидение сделает остальное, оно сохранит непоколебимым дело, воздвигнутое вашими руками для блага религии, которое я постоянно так желал видеть устроенным"³⁷⁵. Когда он окончил, раздались обычные восклицания: "Многая лета императору, многая лета императрице, многая лета православным государям". К этим обычным восклицаниям присоединились еще и новые: "Маркиану, новому Константину, многая лета! Пульхерии, новой Елене, многая лета!"³⁷⁶

Тогда архидьякон Аэций сказал, что у него есть определение, составленное св. Собором. Маркиан приказал прочитать его³⁷⁷. Когда чтение окончилось, император спросил, все ли епископы согласны с прочитанным определением веры? Все собрание ответило в один голос: "Мы все так веруем, мы все одной веры, одного мнения и подписались охотно; все мы православные"; затем снова раздались восклицания в честь Маркиана Августа и Пульхерии Августы. Их называли светилами православия, светилами вселенной. "Вы утвердили мир в Империи,—говорили им,—да сохранит вас навсегда вера ваша"³⁷⁸.

Когда восклицания стихли, император сказал: "Благодарим Спасителя всех Христа, что, уничтожив разномыслие многих заблуждавшихся относительно веры, вы единодушно соединились в одно и то же исповедание, и надеемся, что по молитвам вашим будет дарован нам от Бога в скором времени и всеобщий мир". И затем, после новых восклицаний, продолжал: "Так как святая и католическая вера объявлена святым Вселенским Собором, то мы считаем справедливым и полезным отнять на будущее время всякий предлог к спорам и разделениям в вере. Итак, если ктолибо будет возбуждать публично смуты по поводу веры сборищами или речами, то он будет строго наказан; если он частный человек, то будет изгнан из царствующего города; если чиновник, то лишен будет должности; а если клирик, то будет низложен и, кроме того, подвергнется еще и гражданским наказаниям"³⁷⁹. Эти слова, утверждав

шие постановление Собора, приняты были собранием с энтузиазмом, и вслед за тем тотчас же все закричали: "Анафема Несторию; анафема Евтихию; анафема Диоскору! Святая Троица осудила их; Святая Троица изгнала их"³⁸⁰— епископы намекали этим на число трех этих еретиков, которые тоже составляли между собой троицу лжи и богохульства.

Заседание продолжалось под председательством Августов. "Есть, — сказал Маркиан, — некоторые пункты, касающиеся чести вашей почтенности и церковной дисциплины, которые мы представляем вам, полагая, что приличнее будет, если они будут определены вами канонически на Соборе, чем установлены нашими законами", — и по приказанию его секретарь императорской консистории Вероникиан прочитал их. Их было три. Первый пункт гласил: "Тех, кто искренно посвящают себя уединению монашеской жизни, мы удостаиваем должной чести; но так как некоторые под этим предлогом возмущают Церковь и государство, то мы определяем, чтобы никто не строил монастыря без соизволения на то епископа своего города и владельца земли; чтобы монахи, как городские, так и деревенские, подчинялись своему епископу и проводили жизнь в безмолвии, посте и молитве, не вмешиваясь в дела государственные и церковные³⁸¹; и чтобы они не имели права принимать в свои монастыри рабов без соизволения их господ". Этот пункт направлен был против сторонников Евтихия, которые кишели в монастырских убежищах по всей Империи.

Вторым пунктом запрещалось клирикам и монахам брать земли в аренду или исполнять должность управителей имений, разве только епископ поручит им заботиться о землях церковных.

Наконец третьим пунктом запрещалось клирикам, определенным к известным церквам, переходить в церковь другого города без позволения того епископа, от которого они зависели, под угрозой отлучения от Церкви и принятого клирика, и епископа, принявшего его.

Эти законопроекты, переданные консисторским секретарем в руки патриарху Анатолию, составили содержание четырех канонов, которые позже установлены были Собором, но инициатива которых, как мы видим, принадлежала светской власти: они задуманы были ею в интересе общественного порядка.

Прежде чем окончить заседание, император объявил, что в честь святой мученицы Евфимии и в память Собора, происходившего в Халкидоне, он жалует этому городу привилегии митрополии, но только по имени, оставив за Никомидией все ее прежние права и прежнее значение. Эти слова были приняты всеобщими восклицаниями: "Справедлив суд императора; он достоин святой мученицы... Да сохранит тебя святая, благочестивый император; а теперь отпусти нас"³⁸². — "Нет еще, — ответил Маркиан. — Я знаю, что вы утомлены долгим путешествием и постоянными трудами; однако останьтесь еще на три или четыре дня и в присутствии наших сановников решите то, что вам кажется нужным для блага Церкви³⁸³, и пусть никто из вас не удаляется до закрытия Собора".

Один из главных вопросов, какие оставалось разрешить, и бесспорно самый важный, был—торжественное уничтожение второго Эфесского Собора, его актов и даже его имени. Евсевий Дорилейский требовал этого еще во время третьего заседания Собора, но собрание отложило рассмотрение его до другого времени; потом папские легаты возобновляли это предложение императору, надеясь добиться от него положительного закона. Позор этого Собора, на котором Римская церковь была оскорблена в лице папы и его легатов, тяжело лежал на сердце Западных, и об уничтожении его говорилось в инструкциях папы Льва; но Маркиану не хотелось издать по этому предмету закон, который мог возбудить страсти, еще не совсем затушенные в Соборе и очень живучие во многих местах Империи.

И действительно, согласие между епископами наконец восстановилось, хотя и не без труда: вероопределение было единодушно подписано ими, ересь Евтихия осуждена, патриарх Диоскор, низложенный, искупал в изгнании преступления Эфесского лжесобора, на котором он председательствовал, а его помощники получили прощение от настоящего Собора, только анафематствовав учение александрийского архиепископа и Евтихия; что можно было больше сделать против беззаконного Собора, следствия которого были навсегда уничтожены, а начальники наказаны, или раскаялись? Возобновить прения об осужденном учении казалось истинной опасностью в глазах тех, кто заметил колебания многих епископов в рассуждениях о вероопределении. Разве сам Анатолий не произнес этих странных слов: "Диоскор низложен не за веру, но за то, что отлучил римского архиепископа Льва и, будучи вызываем в третий раз, не пришел на Собор".

Ввиду таких оппозиционных заквасок, плохо уничтоженных, благоразумие советовало набросить покрывало на прошедшие посягательства. Маркиан так и думал и удовольствовался тем, что издал закон, восстанавливавший честное имя мученика Флавиана³⁸⁴: восстановить честное имя Флавиана, это значило заклеймить собрание, от жестокосгей которого он потерял жизнь. Папские легаты со своей стороны стояли за издание закона императором, а не за каноническое постановление Собора, которое могло бы возобновить пререкания. Поэтому они казались удовлетворенными этим выходящим из актов и мнений настоящего Собора скрытым уничтожением разбойничьего Эфесского Собора и признали его достаточным. Таким образом отказались от постановления положительного закона или правила против собрания, которое и без того было заклеймено.

Следствием всех предшествующих деяний Собора было восстановление на прежних местах епископов кирского и дорилейского, Феодорита и Евсевия: правда, папа еще прежде возвратил им епископский сан, но, как заметили многие члены во время первого заседания, он сделал это не совсем канонически; теперь Собор торжественно постановил возвратить им их церкви³⁸⁵. Это постановление состоялось на заседании Собора 26 октября. В этом же заседании рассмотрено было внесенное антиохийским патриархом Максимом предложение о бывшем антиохийском патриархе Домне, которого Диоскор низложил несмотря на крайнюю его уступчивость, или, лучше сказать, низость в деле осуждения Флавиана. Домн, стыдясь самого себя, заперся в монастырь, из которого вышел для занятия кафедры антиохийского патриарха. Он хотел окончить свои дни в безвестности и уединении и не требовал, подобно Евсевию и Феодориту, возвращения себе епископского сана и места, которых был лишен. Но Домн был беден; его друзья, и антиохийский патриарх Максим первый, ходатайствовали за него перед Собором о выдаче ему пособия на содержание от Антиохийской церкви. Собор, ввиду глубокого раскаяния и смирения Домна, уважил это доброе и человеколюбивое ходатайство Максима и постановил, чтобы его преемник выдавал ему пенсию из доходов Антиохийской церкви, и сам по своей доброй воле определил размер этой пенсии³⁸⁶.

Следующие заседания Собора 27 и 28 октября посвящены были рассмотрению дела низложенного Эфесским лжесобором эдесского митрополита Ивы, по обвинению его озройскими клириками в несторианском образе мыслей. Собор внимательно выслушал все акты, относящиеся к этому многосложному делу, начавшемуся на Поместном Антиохийском Соборе, продолжавшемуся на Соборе Критоберитском и закончившемуся в Эфесе (за исключением актов Эфесского лжесобора, которых не захотели и слушать), и, найдя обвинения Ивы в неправославии неосновательными, возвратил ему и епископский сан, и церковь, после того как Ива, по требованию епископов, анафематствовал Нестория. Еще прежде на заседании 26 октября восстановлен был и низложенный вместе с ним викарий его, Софроний, епископ константский. Таким образом все низложенные Эфесским лжесобором по обвинению их в несторианской ереси были восстановлены (за исключением Домна Антиохийского), и от деяний этого Собора не осталось камня на камне.

Кроме кассации деяний и постановлений Эфесского лжесобора, Халкидонскому Собору предстояло решить много и других частных дел, поступивших на его рассмотрение и большей частью интересных: они касались или вторжений епископов на места уже занятые, или захватов митрополитами областей, принадлежащих ведомству другого митрополита. Мы выберем из них одно, которое кажется нам заслуживающим внимания по двум причинам: вопервых, потому, что оно представляет живую картину нравов духовенства того времени; вовторых, потому, что в нем замешана личность, которая играла довольно важную роль в наших рассказах, а именно Стефан, епископ эфесский и церковный экзарх провинции Азии.

IV

В то время, когда Эфесская церковь состояла под деспотическим управлением прославившегося своими подвигами и жестокостями во время процесса Нестория епископа Мемнона, т.е. около 431 года, жил в этой самой церкви клирик по имени Вассиан, который, обладая богатыми родовыми имениями, с самой юности своей заботился преимущественно о бедных. Он достроил на свои собственные деньги обширный странноприимный дом, где было семьдесят кроватей для нищих, больных и дряхлых стариков³⁸⁷. За это народ его любил и уважал. Но многим, особенно из духовенства, эта благотворительность казалась подозрительной; его обвиняли, что под маской человеколюбия он скрывает непомерное честолюбие. Мемнон дошел до того, что стал бояться, как бы Вассиан когданибудь не покусился сесть на его епископское место. Чтобы предупредить такое покушение, он решил удалить Вассиана из города, послав его епископом в отдаленное от своего ведомства место. Для этой цели он составил небольшой заговор с несколькими приближенными к нему клириками. Однажды утром, когда Мемнон был в церкви вместе с ними и Вассианом, он велел схватить его и хотел возложить на него руки, чтобы сделать его епископом Евазы³⁸⁸, безвестного городка провинции Азии. Клирик горячо протестовал против этого насилия и отбивался изо всех сил; завязавшаяся борьба, по его показанию, продолжалась от девяти часов до полудня и была так ожесточенна, что, будучи ранен, он запачкал своей кровью алтарь и книгу Евангелий³⁸⁹.

Мемнон между тем настаивал и, когда его жертва изнемогла от усилий, произнес над ней священнодейственные слова посвящения, — и Вассиан сделался епископом евазским. Несмотря на это, он не переставал протестовать против насильственного рукоположения его в епископы, говорил, что он не соглашался и никогда не согласится на это, и ни разу не явился в свою церковь. Между тем Мемнон умер; вступивший на его место епископ Василий уволил Вассиана от евазской епархии, послав туда другого епископа, но не уволил от насильственного посвящения, удержав за ним епископский сан его. Таким образом Вассиан провел несколько лет в Эфесе в качестве епископа без церкви или, по принятому выражению, вакантного епископа, продолжая делать то добро, которое делал прежде как простой клирик.

В то время происходила сильная борьба между эфесским клиром и патриархом константинопольским, который присвоил себе право поставлять азийских епископов, между тем как эфесский клир требовал возвращения этого права себе и был поддерживаем в этом городскими судьями, землевладельцами и народом, не менее чем клир дорожившими избирательными правами города. А Василий был поставлен константинопольским патриархом Проклом, и вступление его на епископскую кафедру Эфеса произошло не без сильных волнений и пролития крови. По смерти его, случившейся в 444 году, эфесский клир захотел вознаградить себя и поставить преемника ему прежде чем константинопольский патриарх будет уведомлен об открывшейся вакансии. Вассиан, с которым он помирился, был у него под рукой; он и выбрал его и поспешил позвать из провинции несколько епископов для посажения его на епископский престол, которое не терпело отлагательства. Из позванных епископов явился однако только один, Олимпий Феодопольский; другие воздержались, боясь скомпрометировать себя в глазах константинопольского патриарха, возрастающие с каждым годом захваты власти которого заставляли трепетать всех сидящих на своих местах епископов. Они помнили страшную экспедицию Иоанна Златоуста в Азию по поводу церковных беспорядков в этом самом городе Эфесе, когда, присвоив себе право великого судьи в неподвластном ему канонически церковном округе, он за один объезд отставил пятнадцать епископов и поставил на их место столько же других³⁹⁰.

Олимпий, явившийся на зов эфесского клира, в продолжение трех дней напрасно поджидал своих товарищей, долженствовавших участвовать с ним при интронизации нового епископа и, устав ожидать их, думал уже уехать, как вдруг раз вечером он увидел, что его жилище окружила значительная толпа людей, большей частью вооруженных, которыми управлял, с саблей в руках, один офицер, по имени Олосерик. По приказанию этого офицера толпа ворвалась в дом, схватила Олимпия и при свете факелов повела его или, скорее, потащила в Собор, где тоже была толпа, не менее значительная и не менее шумная³⁹¹. Вассиан уже находился там и сидел на епископском престоле. Как все это произошло? Он ссылался на насилие, которое было употреблено против него клиром и народом; но следствие, произведенное потом, не оправдало этого уверения. Посаженный подле него и принуждаемый толпой возложить на него руки, Олимпий напрасно

протестовал против неправильности такого поставления; он должен был уступить силе, — и Вассиан был поставлен епископом Эфеса силой оружия. Такова самая правдоподобная версия этого дела; но Вассиан отрицал это совершенно: он говорил, что и избрание, и поставление его на епископский престол города Эфеса совершилось спокойно и правильно; насилие сделано бьшо только ему самому, так как он не хотел этого³⁹².

Такие же рассказы о всеобщем избрании и каноническом поставлении его распространены бьши по всему городу, как в клире, так и между знатными жителями города, с целью отнять у константинопольского архиепископа всякий предлог вмешаться в их дела. Однако некоторые неблагоприятные слухи всетаки дошли до ушей патриарха, и когда Вассиан прибыл в царствующий город, то он отказался признать его. Новый экзарх Эфеса был богат, ловок и умел хорошо поставить себя при Дворе. Сам Феодосии соблаговолил вступиться за него, чтобы восстановить мир между двумя епископами, и Прокл, занимавший тогда константинопольский престол, принял Вассиана в общение и записал его в свои диптихи. Тот возвратился в Эфес и исполнял свои епископские обязанности в продолжение четырех лет без помех и препятствий, поставил большое количество пресвитеров и рукоположил до десяти епископов³⁹³.

Но не долго жилось ему в мире в достославном городе Эфесе; его церковь знала только небольшие отдыхи среди постоянно происходивших в ней волнений и заговоров. В конце четырехлетнего управления Вассиан потерял свою прежнюю популярность у клира, и со всех сторон стали составляться заговоры, чтобы сместить его и поставить на его место другого. Во главе одной из наиболее сильных партий находился пресвитер Стефан, который мог считаться старейшиной эфесского клира, так как принадлежал к нему пятьдесят лет. Смуты, вызванные этой партией против епископа, открылись во время поста 448 года; история не знает, по какому поводу они произошли.

С той и другой стороны писали императору и Пульхерии Августе, которые приняли сторону Вассиана. По получении императорских писем восторжествовавшая партия предалась неумеренной радости; это было в четверг на Пасхе, и Вассиан совершил торжественное богослужение в изъявление благодарности за свою победу; но враги его бодрствовали, затаив мщение в сердце. Едва окончилось богослужение, как те, которые только что получили причастие из рук епископа, бросились на него и, стащив с него священные одежды, потащили в крещальню, где осыпали его ударами. В то же время жилище его было предано на разграбление: народ расхитил все, чем он обладал: и деньги, и мебель³⁹⁴, — а слуг его, которые пробовали защитить его имущество, так приколотили, что некоторые умерли на месте. Вслед за тем Вассиан был посажен в епископскую тюрьму, где между другими мучениями вытерпел жажду: ему отказано было даже в нескольких каплях воды, чтобы унять жар палившей его лихорадки³⁹⁵.

Еще более ужасно было то, что пресвитер Стефан взошел на епископский престол облаченным в одежды своей жертвы и рукоположен был несколькими епископами, своими сообщниками, поставленными Вассианом³⁹⁶. Город принял нового экзарха так же, как и прежнего; муниципальная гордость его была сохранена, так как константинопольский патриарх не был замешан в дело избрания; но император, уведомленный обо всем этом, послал одного придворного чиновника, силенциария Евстафия, чтобы произвести следствие и донести ему об этом деле. Евстафий был человек справедливый и честный; но страсти были до такой степени разнузданы, что все было употреблено в дело, чтобы скрыть от него истину; следствие, то прекращавшееся, то опять возобновлявшееся, кончилось тем, что не привело ни к чему положительному, и все оставалось еще сомнительным, когда Феодосии умер.

Перемена государя и созвание Вселенского Собора возвратили надежду Вассиану. Этот человек, когдато такой богатый и великодушный, странствовал теперь с места на место в сопровождении пресвитера, который просил для него милостыню, так как Стефан забрал в свои руки родовое имение его под тем предлогом, что оно было будто бы церковное. Пришедши в Константинополь, лишенный своего места и имущества епископ отправился во дворец к императору с прошением, в котором требовал удовлетворения за нанесенные ему оскорбления: император отослал его в Собор.

Дело было важное; Собор назначил для слушания его свое одиннадцатое заседание, которое состоялось 29 октября. Вассиан был введен, и прошение его было прочитано в его присутствии. Так как оно было написано в чрезвычайно осторожных выражениях и гонители, на которых он приносил жалобу, не были названы по именам, то сановники сказали ему: "Пусть почтеннейший Вассиан скажет нам, кто эти люди, на которых он жалуется?" — "Их много, — отвечал Вассиан,—но руководитель их нынешний епископ эфесский Стефан. Он завладел и епископским местом моим, и имуществом. Я прошу, чтобы все это дело, о котором я доношу, было разъяснено и обсуждено, и прежде всего то, что касается моего епископства³⁹⁷. Святые отцы Собора увидят, погрешил ли я в чемнибудь когданибудь, и решат обо мне, как им будет угодно". — "Пусть почтеннейший епископ Стефан соблаговолит ответить на это",—сказали тогда сановники. — "Здесь есть епископы азийского округа, — сказал Стефан, подходя к сановникам,—пусть они выйдут сюда, и мы вместе будем стоять за себя; прошу позвать Леонтия Магнезийского, Меония Нисского, Протерия Смирнского и других, которых вижу там". — "Сначала отвечайте Вы сами"³⁹⁸, — заметили ему сановники. Тогда Стефан дал объяснение в следующих словах:

"Этот человек, — сказал он, указывая пальцем на Вассиана, — этот человек не был рукоположен в епископы Эфеса; но, в то время, когда епископское место в святой Церкви оставалось вакантным, он, собрав толпу мятежников, вооруженных мечами, и гладиаторов амфитеатра, ворвался в церковь и сел на епископский престол³⁹⁹. Ваша знатность рассудит без сомнения, что так не делаются епископами; во всяком случае, он был изгнан канонически, и сорок епископов Азии рукоположили меня, по выбору знатных людей, народа и клира, короче сказать, всей страны. Что касается меня, то вот уже пятьдесят лет, как я принадлежу эфесскому клиру". — "Не думайте таким образом провести меня, — прервал его запальчиво Вассиан, — я был сделан епископом по канонам и могу это доказать; и я никогда не был ни низложен, ни обвинен в чемнибудь⁴⁰⁰. С самой молодости я посвятил мою жизнь бедным; я выстроил странноприимный дом, где поставил семьдесят кроватей для больных и увечных; так как я был любим всеми, то епископ Мемнон, завидуя мне, захотел удалить меня из города".

Потом Вассиан рассказал о том, как он насильственно рукоположен был в сан евазского епископа и как во время ожесточенной борьбы с Мемноном и его приверженцами алтарь и книга святых Евангелий были забрызганы его кровью. Затем следовал рассказ о поставлении его епископом Эфеса после смерти Василия. Ничто, по его словам, не могло произойти более спокойно и правильно: он хотел ускользнуть от предназначаемой ему чести; народ, клир и несколько присутствовавших епископов насильно, против воли, посадили его на епископский престол. "Я вижу отсюда, — прибавил он, — одного из поставлявших меня епископов, это Олимпий Феодопольский: он засвидетельствует в мою пользу. Император утвердил мое избрание, и святейший епископ царствующего города Прокл не только имел общение со мной в Константинополе, но и посылал мне с тех пор свои синодальные послания. Целых четыре года управлял я Эфесской церковью, рукоположил десять епископов и большое количество клириков. Между тем как я управлял Церковью, устраивая все ко благу города, в Церкви моей возник заговор, и на меня сделан был донос. Когда после моих объяснений император дал мне выиграть тяжбу, то разъяренные враги мои оторвали меня от алтаря, где я совершал богослужение, сорвали с меня мои епископские одежды, расхитили у меня все, что я имел, и выбрали из своей среды другого епископа: это Стефан, который тут стоит"⁴⁰¹.

Когда Вассиан окончил это, говорящее в его пользу, показание, настала очередь Стефана, который рассказал те же самые происшествия, но совершенно в другом виде. Ссылаясь в свою очередь на свидетельство азийских епископов, он сказал: "Вассиан не был поставлен епископом эфесским насильно, но сам ворвался в святую церковь, окруженный гладиаторами с оружием в руках и факелами; и сел на епископский престол⁴⁰². Эта причина побудила святейшего епископа римского Льва, блаженной памяти Флавиана, епископа константинопольского, равно как и епископов александрийского и антиохийского, объявить его самозванцем, вступившим на престол хитростью, и выгнать его. По этой же самой причине император Феодосии послал старшего придворного чиновника, силенциария Евстафия, разузнать дело и рассудить между ним и бедными, которых он притеснял. Что он дознал, объявил, — и определение, сделанное им, Вассиан принял; это известно и клиру, и всей Церкви. Здесь епископы, знающие все это дело; пусть они выйдут на середину и объявят, если я говорю не так, как бьшо дело".

Среди двух таких противоречивых рассказов, сановники не знали на что решиться. Сомневаясь относительно самой сущности этого дела, не доверяя хорошо ни той, ни другой стороне, они старались привязаться к форме, чтобы узнать, по крайней мере, где были нарушены канонические правила. "Пусть почтеннейший Вассиан, — сказали они, — докажет нам, что он был поставлен в епископа Эфесской церкви провинциальным Собором, и скажет нам, кто были те, которые посадили его на епископский престол". — "Олимпий, — ответил тот, — что касается других, я не знаю хорошо, кто они были"⁴⁰³. По требованию сановников, Олимпий рассказал дело так, как мы изложили его выше: что он один присутствовал при этом поставлении, и что вооруженная толпа силой возвела его на епископский престол, на котором уже сидел Вассиан.

Тогда начался спор, который показал, как много было в умах неясного и сомнительного по этому делу. "Если Вассиан поставлен незаконно, — говорил один азийский епископ, Лукиан Бизский, — то я никак не могу понять, каким образом могло случиться, что поставление его, совершенное незаконным порядком, бьшо утверждено константинопольским архиепископом Проклом, таким строгим и святым человеком". Имя Прокла действительно могло успокоить совесть не одного епископа. Сами сановники рады были опереться на такой авторитет; они захотели узнать, правда ли, что Прокл имел общение с Вассианом, и спросили об этом у клириков Константинопольской церкви. "Не только благочестивый архиепископ Имел общение с ним, но даже посылал ему все синодальные послания, как эфесскому экзарху, и записал его имя в диптихи", — ответили те⁴⁰⁴.

Это свидетельство принято было с видимым удовольствием большей частью собрания. Продолжая свои допросы, сановники спросили у Стефана, каким образом низложен был его противник, и каким образом он сам был поставлен Собором. Смущенный Стефан забормотал: "Я... но прикажите придти нотариям... я не могу представить вам требуемых вами доказательств моего возведения на епархию. Не ожидая, что это дело, которое я считал уже оконченным, возобновится, я не запасся документами и могу утверждать о своем каноническом поставлении только словесно. Что же касается до Вассиана, то я повторяю, что он был низложен властью императора Феодосия, папы Льва и архиепископа Флавиана". Несколько раз уже произносил он имя Флавиана, защищая интересы^своего дела, так что возмущенный этим Кекропий Севастопольский не выдержал,—так как он знал, что эфесский епископ был один из тех, которые осудили Флавиана на разбойничьем Соборе, — и прервал его, говоря: "Видите, господин Стефан, как могущественно имя Флавиана даже после смерти его!"⁴⁰⁵ Эти слова и воспоминание, которое они возбудили, произвели всеобщее волнение. Все епископы и константинопольские клирики воскликнули: "Вечная память Флавиану! Вот отмщение, вот истина! Флавиан жив и после смерти; пусть он, мученик, молится за нас!"⁴⁰⁶

Возражая своему противнику, Стефан выставил против него шестнадцатый и семнадцатый каноны Антиохийского Собора, из которых в первом запрещалось вакантному епископу занимать место в другой вакантной церкви, даже и в том случае, если бы к этому побуждали его силой; а второй грозил отлучением от Церкви тому епископу, который не отправляется в назначенную ему церковь. А к Вассиану, очевидно, можно было применить оба канона; несмотря на это большая часть азийских епископов склонялись на его сторону, и их предпочтение основывалось на довольно сильных причинах. В самом деле, если Вассиан был узурпатор—а как можно было убедить себя, что он не был им? — всетаки он завладел епископским местом вакантным. Напротив, Стефан хитростью и насилием вторгнулся на место, занятое другим. Между этими двумя действиями была большая разница, и не один епископ, думая о самом себе, мог найти первую вину простительнее в сравнении со второй.

Между тем допрос продолжался среди взаимных уличений, и соперники выказывали все более и более возраставшую досаду. Система защиты Вассиана состояла в том, что он представлял, что избрание его произошло совершенно спокойно, а поставление совершилось вполне правильно. При показании Олимпия, его единственного поставителя, который показывал именно противоположное, он не мог удержаться и вскричал: "Он лжет!"⁴⁰⁷ И Стефан не больше владел собой и, когда ктото сказал, что Вассиан в продолжении четырех лет был эфесским епископом, он с гневом перебил: "Скажите лучше, что он был эфесским тираном, а не епископом!"

Среди этого беспорядка, два азийских епископа приблизились к сановникам, и как от своего имени, так и от имени других епископов этой провинции сделали следующее заявление: "Так как Вассиан четыре года действовал на епископском престоле бесспорно, без возражений и находился в общении с архиепископом константинопольским Проклом, который утвердил его соборной грамотой, то изгонять его теперь мы считаем делом несправедливым, противным канонам; мы признаем его эфесским епископом". На это заявление со всех сторон раздались возгласы: "Это справедливо, это — по канонам; пусть же имеют силу каноны!"

Дело Вассиана бьшо таким образом выиграно на Соборе у епископов, но оно не бьшо выиграно в глазах сановников: это решение показалось им плохим. Они не имели интереса держать и сторону Стефана; но события, которыми сопровождалось избрание и возведение на престол Вассиана, были, по их мнению, так запятнаны различными преступными происками, что они не могли решиться признать его законным епископом. Они живо переговорили между собой и потом первенствующий из них сказал Собору: "По нашему мнению, ни Вассиан, ни Стефан недостойны занимать епископское место в Эфесе, — Вассиан потому, что занял его незаконно, а Стефан потому, что употребил для достижения его интриги и хитрости:⁴⁰⁸ вследствие этого мы полагаем, что справедливее было бы избрать третьего епископа. Впрочем, мы предоставляем самому Собору постановить по этому делу решение, какое ему будет угодно".

Это решение, поражавшее сразу обоих виновных и избавлявшее от канонических затруднений, понравилось большинству, чувствовавшему некоторое угрызение совести. Предложение сановников было потому принято с рукоплесканиями. "Это суждение справедливое, — повторяло собрание, — это суд Божий; мы — хранители канонов и законов"⁴⁰⁹. На вопрос сановников, желает ли Собор отменить прежнее свое решение, все отвечали утвердительно и постановили рукоположить для Эфесской церкви третьего епископа на место двух других. Собрание, как будто освободившись от тяжелой ноши, после этого решения радостно воскликнуло: "Многая лета сановникам, многая лета Собору!"

Как ни хорошо показалось большинству епископов это новое решение, однако оно вызвало серьезное и совершенно неожиданное затруднение. Еще во время подачи голосов можно было заметить между епископами азийского округа большое движение; они о чемто горячо совещались между собой. Вдруг, как бы по данному сигналу, они все вместе покинули свои места и, выйдя на середину церкви, упали на землю, простирая руки к Собору. "Сжальтесь над нами, — говорили они, — вы приговариваете нас к смерти; сжальтесь над нашими детьми, чтобы они не погибли изза нас!"⁴¹⁰ Все эти епископы были женаты и оставили свои семейства в епископских городах. Зная хорошо вражду, распространенную не только в епархии архиепископа, но и во всем экзархате, против притязаний константинопольского архиепископа, они с ужасом выслушали приговор о назначении эфесского епископа по выбору архиепископа царствующего города или самого Собора. Они боялись, чтобы им не вменили в вину, если они не будут сопротивляться и защищать избирательные права их провинции, и что разъяренный народ отомстит им на детях их. Итак, эти несчастные стояли и умоляли, дрожа от страха и обливаясь слезами, в ожидании, что собрание, тронутое их опасным положением, найдет какоенибудь средство защитить их.

Эта сцена действительно имела в себе нечто трогательное, и сановники, казалось, были смущены ею, ибо они хорошо знали ярость бешеной народной толпы этих маленьких азиатских государств. Чтобы хорошо узнать, насколько опасность была серьезна в действительности, они спросили Собор, в каком месте по канонам должен быть рукоположен эфесский епископ. Этот вопрос поднял новые споры, которые выказали разнообразие мнений, существовавших на Соборе. "Он должен быть рукоположен в провинции", — отвечали многие голоса. — "Это заблуждение, — перебил Диоген Кизический, — обычай требует, чтобы эфесский епископ поставляем был в Константинополе; если бы следовали этому обычаю, то не было бы скандалов, которые происходят там теперь на наших глазах. В провинции рукополагают ничтожных людей, какихнибудь конфетчиков, от того и все зло"⁴¹¹.

Мнение епископа Диогена нашло себе противника в Леонтии Магнезийском. "Со времени св. Тимофея, — сказал он, — двадцать семь епископов были выбраны и рукоположены в Эфесе; один только Василий — в Константинополе, и вступление его, как известно, сопровождалось убийствами"⁴¹². Филипп, константинопольский пресвитер, принялся возражать ему. "А вот,—сказал он с жаром, — святой архиепископ Иоанн Златоуст, отправившись в Азию, низложил пятнадцать епископов и поставил на их место пятнадцать других; по какому праву он это сделал, как не потому, что эфесский округ был подчинен его юрисдикции. В Константинополе был утвержден и епископ Мемнон". — "И Кастин был рукоположен здесь же, — присовокупил со своей стороны архидьякон Аэций, — и Гераклид, и другие рукоположены были с согласия нашего патриарха; наконец, и Василия рукоположил блаженной памяти Прокл"⁴¹³. — "Вот право, вот каноны! — воскликнули епископы (константинопольского округа вероятно), а вслед за ними и константинопольские клирики. — Пусть же эти каноны и имеют силу. Эти голоса наши императору! Пусть преимущества Константинополя, утвержденные постановлениями 150 отцов, не нарушаются! Пусть рукоположение епископа эфесского совершается по обычаю архиепископом константинопольским!" Сановники, не видя полного согласия во мнениях епископов, отложили окончательное решение этого дела до следующего дня.

На другой день, 30 октября, собрание возобновило эфесский вопрос. Сановники, не менее чем епископы, рады были скорее покончить его. "Наше усердие к делам Собора, — сказали они, открывая заседание, — причиняет вред делам общественным; итак, мы просим вас сообщить нам ваше решительное мнение, чтобы поскорее положить конец этому спору". — "По моему мнению,—сказал Анатолий,—ни Вассиан, ни Стефан не могут быть признаны эфесскими епископами, потому что они завладели епископским престолом вопреки канонам: надобно рукоположить на место их другого епископа, а они пусть сохранят звание епископа и будут получать содержание из церковных доходов"⁴¹⁴. Римские легаты высказали то же мнение. Тогда сановники велели принести Евангелие, заклиная членов Собора судить по совести. Анатолий и легаты повторили высказанное ими прежде мнение, которое было принято всеми членами. Вслед за тем сановники постановили приговор следующего содержания:

1. Ни Вассиан, ни Стефан не будут занимать эфесской кафедры, но сохранят свой епископский сан и будут получать на содержание и для утешения себя по двести золотых монет из доходов Эфесской церкви.

2. На место же их будет избран и рукоположен другой епископ по канонам⁴¹⁵: в постановлении не было обозначено, где он будет избран и кем рукоположен; но его истолковали, однако, в том смысле, что рукоположение будет совершено не в провинции.

Таким образом Эфес лишился этого патриаршего права, которым он так злоупотреблял, и подчинен был константинопольской кафедре. Что же сталось с бедными азийскими епископами? Они, без сомнения, для спасения своей жизни и своих семейств, протестовали против синодального решения и против собрания, постановившего его. Не прошло и трех лет, как раскольничий Собор, в отмщение Собору Халкидонскому, восстановил в Эфесе избирательное право во всей его полноте.

Глава шестая

Религиозные смуты на Востоке: Карос и Дорофей. — Избрание и поставление Протерия на кафедру Александрии.—Александрийский народ отказывается признать новопоставленного патриарха и захватывает церковь. —Восстание в Александрии.—Императрица Евдокия в Палестине: ее благотворения. Палестинский монах Феодосии отказывается принять постановления Халкидонского Собора и возмущает народонаселение Иерусалима. —Ювеналий принужден бежать из Иерусалима, чтобы спасти свою жизнь.—Феодосии приказывает умертвить епископа Севериана: он делается епископом Иерусалима и преследует всех непокорных ему епископов Палестины. — Губернатор Дорофей возвращается в Иерусалим. — Прошение палестинских монахов императору.—Ответ Маркиана.—Бунт мало помалу утихает.—Смерть императрицы Пульхерии.—Св. Симеон Столпник: его подвижническая жизнь: Евдокия советуется с ним.—Св. Евфимий: его Лавра Фарама: его ответ Евдокии. — Смерть Евдокии. — Состояние евтихианства в конце V века.

I

Собор Халкидонский еще не окончил своих заседаний, как в нескольких местах Восточной империи вспыхнули религиозные смуты: то была реакция евтихиан против постановленного им вероопределения, стоившего ему таких трудов, и против низложения Диоскора. Константинополь, Александрия и Иерусалим были центрами этих оппозиционных движений; оппозиция эта обвиняла Собор в несторианстве, говорила, что послание папы Льва содержит в себе несторианские заблуждения, что, словом, император и императрица хотят восстановить ересь Нестория. Монастыри были повсюду очагами этой клеветы. В царствующем городе, благодаря быстрым и энергичным мерам правительства, волнение ограничено было возмущением одних монахов; но в Египте и Палестине, где принял в этом участие и народ, это была настоящая гражданская война, сопровождавшаяся убийствами и пожарами.

Мы уже говорили о тех монахахсектантах, которые под предводительством своих архимандритов, Кароса Дорофея и Максима, наговорили дерзостей Собору в четвертом его заседании, и которым собрание назначило отсрочку в тридцать дней, чтобы они раскаялись и покорились. Ни Карос, ни его приверженцы не дождались окончания этой отсрочки для выражения полной своей нераскаянности и отделения от Собора, который они называли несторианским. Их повыгоняли из монастырей: они стали держать свои сборища в городе; городские сборища их рассеяли сабельными ударами: они вновь устроили их в окрестностях Константинополя, и как это было во времена иоаннитов, проповедовали на открытом воздухе, крестили в общественных прудах, богослужение совершали в пещерах и лесах.

Карос и Дорофей, гонимые преследованием все дальше и дальше от Константинополя, принуждены были наконец убраться в другие страны: их нашли и там и, по выражению одного из папских легатов, "отправили в такое место, где они не могли уже больше вредить"⁴¹⁶. Это место было так уныло и пребывание в нем до такой степени невыносимо, что Карос кончил тем, что попросил прощения и подчинился всему, чего от него требовали: это произошло, однако, только после смерти Диоскора и по истечении шестилетнего заточения его; что же касается Дорофея, то он не смирился никогда.

Утверждение евтихианства в Египте, где оно уже и осталось навсегда, сопровождалось гораздо более плачевными катастрофами. По низложении Диоскора Собор думал было сам избрать преемника ему и послать его, уже рукоположенного, в митрополию; но хорошо известный характер жителей Александрии и расположение умов в этом буйном городе заставили его скоро отказаться от этого проекта: признано было за лучшее, чтобы александрийский патриарх был избран на месте. Вследствие этого четыре египетских епископа, отделившиеся еще во время первого заседания Собора, чтобы перейти на сторону православных, отправились еще до окончания заседаний Собора с письмом императора к египетскому префекту. В этом письме повелевалось ему оказать всякую помощь четырем епископам, чтобы облегчить дело избрания православного архиепископа. "Нужно,—говорил Маркиан,—искусно подготовить это дело и принять заранее все предосторожности, чтобы зачинщики беспорядков и чернь не узнали об этом"⁴¹⁷.

Совет был мудрый, и префект стал действовать сообразно с ним; но созванное им для избрания патриарха собрание знатных людей и именитых граждан города объявило ему, что, пока жив Диоскор, оно не может смотреть на епископское место, как на вакантное, и что, следовательно, оно не должно приступать ни к какому избранию для замещения его. Действительно, Диоскор, несмотря на свои личные пороки и тиранию, был в глазах их законный епископ, которому Александрия и Египет тем более должны быть преданы, что он казался им мучеником за традиционные учения своей Церкви⁴¹⁸.

Когда не удалась эта первая попытка, префект принял лучшие меры для приведения в исполнение другой, решившись на этот раз отнестись менее уважительно к обычаям и избирательным правам жителей. В согласии с несколькими знатными людьми и влиятельными клириками он созвал в известный день избирательное собрание вполне ему покорное; ему представили кандидата, которого оно и нарекло архиепископом, а четыре епископа рукоположили его. Это было делом одной минуты. Кандидат был старец, по имени Протерий, протопресвитер Александрийской церкви, который управлял церковными делами во время отсутствия Диоскора. Эта должность доставила ему если не любовь, то по крайней мере доброжелательство членов клира, с которыми он вступал в личные отношения, так что из их рядов не поднялось ни одного сильного протеста. К тому же Протерий был человек достойный уважения и ревностный католик.

Доселе дело шло хорошо, за отсутствием оппозиции; но лишь только Протерий получил рукоположение и надел на голову тиару, со времен Кирилла принятую александрийскими патриархами по примеру епископов Рима, как вдруг ужасный шум расстроил церемонию. Народ, узнав о том, что происходило, бросился толпами на церковь, а потом на префектуру; власти должны были прибегнуть к вооруженной силе; но возмущение с каждым часом все более и более усиливалось. Солдаты, сначала успевшие было оттеснить толпу народа, но скоро затем оттесненные ею и яростно преследуемые, укрылись в бывшем храме Сераписа, обращенном в церковь св. Иоанна Крестителя, и там заперлись. Бунтовщики осадили его и, будучи не в состоянии ворваться в двери, подложили под здание огонь: осажденные все сгорели живыми⁴¹⁹.

Наказание за это варварство не замедлило последовать. Император, уведомленный обо всем этом, приказал прекратить александрийскому народу даровую раздачу хлеба, которую производило государство из годового съестного запаса, закрыть театры, общественные бани и лишить на время город дарованных ему привилегий. Это еще более раздражило народ, и возмущение перешло в открытое восстание. Сторонники Диоскора грозили остановить хлеб, идущий через Александрию для снабжения Константинополя, Маркиан предписал привозить его из Пелузы; от этого в Александрии сделался голод⁴²⁰.

Для приведения в исполнение своих повелений, император должен был увеличить гарнизон города: он наскоро отправил из Константинополя две тысячи новобранцев, и их отплытие сопровождалось таким благоприятным ветром, что через шесть дней они достигли Александрийского порта; но это увеличение военной силы послужило только к увеличению беспорядков. Эти новые солдаты, грубые и еще плохо дисциплинированные, вели себя в отношении к александрийцам в высшей степени грубо. Они насиловали женщин и девушек, словом, держали себя со всей необузданностью солдатчины⁴²¹. Тогда восстали все жители, и война сделалась ужасна. Благодаря примирительному образу действий нового губернатора, присланного для замещения прежнего, она наконец утихла. Флор, так было его имя, обещал снять запрещения, наложенные на Александрию, и этими благоразумными уступками восстановил мир.

Но это было только политическое обезоружение, а не умиротворение религиозное. Протерий вынужден был принять строгие меры против своих клириков, монахов и викариев, из которых самых упрямых низложил: особенно монахи, упорные противники его, испытали на себе его суровость. Так как ненависть, которую питали к нему евтихианцы, на каждом шагу угрожала его жизни, то префект дал ему особенную стражу, и второй патриарх Востока совершал священнодействия под охраной солдат, очень часто ариан или язычников⁴²²

II

Между тем как такие дела происходили в Египте, и Палестина также возмутилась, как будто между Александрией и Иерусалимом происходило жалкое соревнование в беспорядках. Мы расскажем о событиях палестинского возмущения поподробнее, так как в них фигурирует одна важная личность наших рассказов, а именно императрица Евдокия, которую мы встречаем во всем, что наиболее затрагивает сердце женщины, в религии и любви, всегда в оппозиции с той, которую она называла своей сестрой и которая возвела ее на один из двух тронов вселенной.

Палестина, провинция существенно монашеская, наполненная монастырями и скитами, как в пустынях, так и в городах, была не из последних, предавшихся евтихианскому движению. На первом Эфесском Соборе она объявила себя против Нестория, который казался ей антихристом, и против его сторонников, в которых она видела проклятых Апокалипсиса, отмеченных печатью зверя. На втором Эфесском Соборе она была на стороне Диоскора и приняла осуждение этого патриарха как восстановление несторианства.

Все слухи, которые приходили с Халкидонского Собора,—а они почти все приходили через посредство странствующих монахов, — поддерживали в Палестине мысль, что это собрание было несторианское, что папа Лев и его легаты — несторианцы, что, наконец, и сам император, и его супруга Пульхерия отъявленные несторианцы. Императрица Евдокия, удалившаяся после смерти Феодосия в Иерусалим, во многих отношениях разделяла этот общий предрассудок. Она знала по опыту, насколько ее невестка была враждебна Евтихию и его учению, которому она сама, напротив, постоянно покровительствовала. Две Августы по этому случаю вели между собой оживленную войну во время процесса константинопольского архимандрита и его торжества на разбойничьем Эфесском Соборе. Таким образом, все предрасполагало вдову Феодосия пристать к партии, оппозиционной Собору, и она сделала это со страстью, которую вкладывала во все, что ни делала. Впрочем, Афанаис вела в святой стране Иерусалима жизнь, посвященную добрым делам, общественным и частным. Она окончила перестройку и увеличение городской ограды, предпринятые ею еще во время первого своего пребывания здесь. Большое число монастырей и больниц обязано было ей своим основанием, и ее щедроты отыскивали отшельников пустынь в самых отдаленных уединенных местах. Она построила на свои деньги на том самом месте, где был побит камнями первомученик Стефан, великолепный храм в его честь, позаботившись сама указать в нем место погребения для себя, как будто она не хотела иметь для своих смертных останков другого отечества, кроме Иерусалима⁴²³.

Добрые дела Евдокии носили отпечаток величия истинно царского, которое поражало воображение, в то время как благодеяния ее привлекали к ней благодарность народа. Она была матерью бедных и царицей провинции, где она делала столько добра. Ее любили до обожания и говорили, что царьпророк предсказывал о ней своему любимому городу, когда восклицал в одном своем псалме: "Ублажи, Господи, благоволением твоим Сиона, да созиждутся стены иерусалимские"⁴²⁴. Так как в греческом переводе слово обозначавшее благоволение — έυδοχία — было имя, которое носила императрица Евдокия, то для многих восторженных людей это случайное согласование или сходство слов, казалось, скрывало пророческий смысл. Должно признаться, что в смысле лести это стоило всякой другой.

В Палестине в числе монахов находился тогда один человек, деятельный, смелый, готовый на все, впрочем довольно интеллигентный, приобретший вследствие прилежного изучения церковных писателей репутацию ученого; его звали Феодосией. Наука у этого монаха была всецело подчинена фанатизму, и он изучал ее не столько для того, чтобы открыть истину, сколько из желания найти эту истину в ереси Евтихия. В особенности он подыскивал тексты из св. отцов, которые поддерживали излюбленное им учение, а при нужде и сам умел сочинять их. Его обвиняли, например, в том, что он исказил в распространяемых им списках многие сочинения Кирилла, которые, впрочем, и сами по себе давали довольно поводов к тому, чтобы видеть в них евтихианские мнения, так что избавляли от труда подделывать их. С ранних пор этот человек выказывал себя большим мастером на интриги, ложь и клевету, словом, на все, что могло производить смуты; находясь постоянно в ссоре со своими начальниками, стараясь непрестанно колебать их авторитет, он сеял вокруг себя раздоры, чтобы при случае воспользоваться ими. Но он не всегда был счастлив в этих своих попытках.

Выгнанный из своего монастыря в Палестине за дифамацию своего епископа, Феодосии ушел в Египет и с самого прибытия своего в Александрию имел смелость нападать на Диоскора. Но это ему дурно обошлось; нетерпеливый патриарх велел высечь его на площади и возить по улицам на верблюде, как преступника⁴²⁵. Монах и архиепископ должны были встретиться потом друг с другом, на Халкидонском Соборе; но Феодосии не питал злобы к человеку, еще более чем он сам расположенному к смутам, который к тому же был главой той партии, которую он сам хотел поддерживать. Еще во время приготовлений к Собору он отправился с толпой обольщенных его краснобайством палестинских монахов сначала в Никею, а оттуда в Халкидон, где он выдавался среди самых фанатичных евтихианцев; он даже произвел было безрассудными своими декламациями некоторое смятение в Соборе, или около Собора.

Он не дождался окончания заседаний Собора, горя нетерпением опять забраться в Иерусалим, где надеялся выступить на сцену в самом блестящем виде. Его товарищи, палестинские монахи, отправились вместе с ним. На всем своем пути он распространял самые плачевные вести о православной вере. "Вера погибла, — говорил он, — и мы с ужасом бежим с Собора, который повелевает исповедывать два сына Божия, два Христа, две ипостаси Слова"⁴²⁶.

Он распространял также греческий перевод послания папы Льва к Флавиану, где выражения, относящиеся к двум естествам, были искажены в несторианском смысле. Этот фальшивый перевод сам папа позже осудил, но с ним в руках в Палестине и Египте сильно порицали и осуждали его, как несторианца.

Велико было волнение во всех тех местах, где проходила эта толпа. В Иерусалиме Феодосии, завладев церковью Воскресения, произносил там зажигательные речи, в которых яростно нападал на Собор Халкидонский, а епископа Ювеналия, оставшегося в Халкидоне, выставлял еретиком и вероотступником. "Как, — говорил он, — Ювеналий, бывший помощником Диоскора на Эфесском Соборе, мог изменить ему на Соборе Халкидонском? Нужно потребовать от него отчет в этом, как только он возвратится, и если он не отречется от этого торжественно, то согнать его с престола".

Не довольствуясь нападением такого рода на Собор и на своего епископа, Феодосии обвинял и самого императора и императрицу Пульхерию в желании погасить истинную веру. В заключение он предлагал анафематствовать Халкидонский Собор, равно как и папу, и сопротивляться до последней капли крови повелению правительства, если определение Халкидонского Собора о таинстве Воплощения оно сделает обязательным. К этим оппозиционным речам он присоединил несколько догматических положений в самом чистом духе евтихианства. Он утверждал, например, что Иисус Христос вовсе не имел истинной, подобной нашей, плоти и что само существо Слова претерпело крестную смерть. Такое учение было причиной того, что этому сектанту и его приверженцам дали прозвание фантасматиков⁴²¹, так как они уверяли, что тело Иисуса Христа было ни что иное, как иллюзия или простой призрак.

Увлеченная своими евтихианскими чувствами, Евдокия открыто приняла сторону агитаторов; она предложила к их услугам все то влияние, какое имела в Палестине, и всю страстность своего сердца. Она вместе с Феодосием приняла начальство над возмущением, которое из чисто религиозного, каким было в начале, скоро сделалось политическим. История говорит, что она сделала воззвание ко всем монастырям, которым давала содержание, ко всем отшельникам, которые жили от ее щедрот в окрестностях Иерусалима. Они прибежали на ее зов из глубины своих монастырей и пещер, как армия клиентов или вассалов, одни из благодарности, другие из тщеславия, гордясь служить под таким высоким покровительством⁴²⁸. Современные документы показывают, что только весьма небольшое число известных архимандритов сумели устоять против соблазна, и еще что некоторые сначала поддались было общему увлечению, но потом возвратились на путь истины.

Эти толпы отшельников, эти монахи во всевозможных одеяниях и всевозможного происхождения сосредоточились в Иерусалиме, который скоро стал походить на монашеский стан, где войско, созданное, чтобы молиться Богу в мире, собралось упражняться в священной войне. В самом городе бродили разные мнения, а в низших рядах народа инстинкт грабежа подавал руку фанатизму. Отсутствие всякой общественной силы еще более поощряло к беспорядкам. Комит Дорофей, губернатор провинции, был в это время на границе моавитскои страны в экспедиции против варваров ; лишенный войска, Иерусалим мог смелым и неожиданным ударом сделаться легкой добычей отважного смельчака.

III

Таково было положение Элии Капитолины, так назывался Иерусалим со времени его перестройки при Адриане, — когда Ювеналий, обеспокоенный слухами, доходившими до него из его епископского города, поспешил возвратиться туда, оставив Халкидон и Собор. Он нашел там положение вещей еще более опасным, чем опасался. Войдя в церковь Воскресения, он увидел себя окруженным клиром, запуганным или зложелательным, монахами с мрачным видом и толпой городских жителей, поведение которых было совсем не таково, чтобы внушить доверие к ним. От него потребовали, чтобы он отрекся от всего, что сделал на Халкидонском Соборе, и анафематствовал постановления, которые там подписал. Он воспротивился, хотел защищать себя и оправдать Собор; но Феодосии подкреплял свои нападки ложными документами, "составителем которых, — как говорили православные, должно быть был сам Дьявол"⁴³⁰: столько в них было обмана, лжи и вероломства.

Ювеналий не мог отвечать или, лучше сказать, его не хотели слушать. Его жизнь находилась в опасности, и только с большим трудом он мог вырваться из церкви и пробраться до надежного убежища, где и укрылся. Феодосии послал убийцу, чтобы отыскать его, но так как убийца промахнулся, то монах сорвал свой гнев на скифоапольском епископе Севериане, которого вместе с бывшими с ним велел умертвить⁴³¹. С этих пор начались открытые преследования. Епископы, не хотевшие иметь общения с монахами, заключались в тюрьму, или они спасались бегством. Среди этого беспорядка Феодосии объявил епископскую кафедру Иерусалима вакантной и был поставлен на нее епископами, пришедшими неизвестно откуда. Из Иерусалима восстание мало помалу охватило всю провинцию, самозванец стал поставлять большое количество клириков и даже епископов. Он рассылал их во все три подразделения Палестины, чтобы заменить ими тех епископов, которые оставались на Соборе или отказывались от общения с ним. Это было всеобщее ниспровержение порядка во всей Церкви.

От Церкви восстание распространилось и на гражданский порядок. Этот царь монахов имел свое правительство, которое ставило законных судей вне закона; в городе шло открытое преследование тех, кто не признавал церковной власти Феодосия. Одних бичевали, у других отнимали имения, грабя и сжигая без всякой жалости их дома. Благородные матроны подвергались гнусным оскорблениям. Тюрьмы были открыты, и преступники выпущены на свободу. Граждане принуждаемы были анафематствовать Халкидонский Собор и папу Льва.

Один дьякон, по имени Афанасий, возмущенный такой тиранией, сказал однажды Феодосию при полном собрании его церкви, в то время как он сидел на епископском престоле: "Перестань воевать с Христом и разгонять его стадо, и знай, если ты этого еще не знаешь, что наша верность к истинному нашему пастырю непоколебима. Ты будешь для нас всегда чужим"⁴³². Этот дьякон не успел еще окончить своей речи, как, по знаку лжеепископа, вооруженные люди схватили его, вытащили из церкви и, отрубив ему голову, поволокли тело его за ноги по всему городу и бросили на съедение собакам. Церковь почтила память его как мученика⁴³³.

Между тем как Иерусалим беззащитно гнулся под этой постыдной тиранией, губернатор Дорофей обратил в бегство варваров, наводнявших моавитскую страну, и возвращался со своими войсками в город; но он нашел там ворота запертыми, а стены охраняемыми вооруженными людьми, которых история называет "приверженцами Феодосия и Евдокии"⁴³⁴. Он попробовал войти в переговоры и узнал, что дело было серьезно; жители, видя себя скомпрометированными и боясь последнего усилия разбойников, объявили ему, что они его не примут, если он не даст обещания уважать все то, что было установлено в его отсутствие "Собором монахов и народом иерусалимским"⁴³⁵. Таков, кажется, был титул, принятый этим новым правительством. Не желая подвергать святой город кровопролитию и брать его штурмом, Дорофей согласился на все и подчинился, в ожидании приказаний от императора. Таким образом войско его вошло в город без боя, но не без того однако, чтобы не причинить некоторых притеснений этому недисциплинированному гарнизону, с которым оно должно было иметь дело. Солдаты получили помещение в монастырях, и монастырские жилища преобразованы были в конюшни для лошадей: монахи могли сколько угодно роптать и жаловаться, губернатор не обращал внимания на их крики, находя, что он уже и так много сделал, пощадив их жизнь. Они принуждены были подать жалобу императрице Пульхерии, на которую смотрели как на главную виновницу их поражения. Ювеналий, воспользовавшись этой переменой в положении дел, спасся из города: он поспешно прибыл в Константинополь и уведомил Пульхерию и Маркиана обо всем, что произошло в Иерусалиме и еще происходило, потому что похититель его кафедры занимал ее еще и теперь, по праву договора. Он даже удержался на ней в продолжение двадцати месяцев.

Таким образом Маркиан получил почти разом и словесное донесение епископа Ювеналия, и письменное донесение Дорофея, и прошение палестинских монахов, адресованное к Пульхерии. Это прошение написано было в очень заносчивых, почти дерзских выражениях и прилично было больше упорным мятежникам, чем просителям. Они горько жаловались в нем на дурное обращение с ними губернатора, которое они принуждены были выносить. Губернатор, — говорили они, — преобразовал их монастыри в квартиры для солдат, не страшась возмутить тишину их молитвенных собраний; он даже осмелился превратить святые жилища их в конюшни для лошадей. Они слагали с себя всякую ответственность за те беспорядки, от которых пострадал город, приписывая их самим жителям и некоторым иностранцам, которые вели себя как властители города. Изложив все это, просители пустились затем в рассуждения о догматах веры, говоря, что учение о двух естествах в лице Иисуса Христа привело их в изумление и ужас и что нужно воздерживаться от исследований и рассуждений о естестве Божием. Что касается их самих, то они решительно заявляли, что никогда не признают Собор, который заставляет верить, что есть два Христа, два сына, два лица в Божественном Слове, и обвиняя во всем этом главным образом Собор, набрасывали подозрение в неправославии и на верования самих Августов⁴³⁶.

Раздраженный неприличием этого прошения, Маркиан хотел примерно наказать составителей его; но Ювеналий вступился в это дело, чтобы успокоить гнев императора, зная, что расположение умов в Палестине требовало в ^интересах мира более пощады, чем строгости. Император кончил тем, что понял это и уступил; но он написал этим монахам большое письмо, сохранившееся до нашего времени, в котором кротость и человеколюбие, составляющие основу его, достаточно вознаграждаются суровостью языка. "Я охотно прощу вам, — говорил он, — нос условием, чтобы вы с этих пор сидели в своих монастырях, упражнялись в молитвах и исполнении данных вами обетов, повинуясь своим епископам и не отделяясь от православной веры и Церкви Божией"⁴³⁷.

Что же касается преступлений, в которых просители думали оправдать себя, он отвечал им, что он обстоятельно и точно уведомлен обо всем из достоверных источников, и в энергичных выражениях излагал сделанные ими преступления. "И все это вы сделали, — прибавлял он, — не потому что хотели защитить веру, а потому, что домогались предстоятельских и священнических должностей, которых вы вовсе недостойны. Вы отдадите отчет в вашем нечестии и ваших преступлениях Господу Иисусу Христу, нашему Спасителю, который, конечно, не оставит их безнаказанными. Что же до нас, то нам противно поступать с монахами по всей строгости; мы приказали только овладеть городом Элией, чтобы на будущее время охранять безопасность и спокойствие его жителей. Вы говорите еще, что учение о двух естествах изумило вас, как вещь совершенно новая: но для чего же вы вмешиваетесь? Знайте, что не ваше дело вдаваться в исследование этого, потому что вы неспособны понять такого тонкого предмета"⁴³⁸. И со снисходительностью, редкой со стороны императора, Маркиан дошел до того, что объяснил им значение слова два естества, и дал таким образом отчет в своей вере. Письмо императора оканчивалось следующими словами: "Мы повелели никого не принуждать подписываться или соглашаться на чтолибо против своего желания; мы никого не хотим обращать на путь истины угрозами или насилием"⁴³⁹.

Это письмо, без сомнения, несколько странно; оно показывает еще раз, до какой степени религиозные требования тяготели над этими самодержцами римского мира, такими неограниченными в политике. Кто не подивится, видя этого старого солдата, перед которым отступал Атилла, дающим богословские объяснения невежественным монахам, рассевающим ложные слухи, и с заботливой ревностью защищающим свое православие против другого монаха, который осмелился оспаривать его?

Пульхерия в свою очередь также захотела оправдать саму себя от обвинения в ереси в одно время со "священнейшим и благочестивейшим императором и супругом ее величества"⁴⁴⁰. Письмо ее есть резюме письма государя. Она писала также игуменье одного иерусалимского монастыря Вассе, потому что монахини не оставались в долгу перед монахами в деле оппозиции Халкидонскому Собору, и не один женский монастырь принял участие в восстании. Пульхерия изложила Вассе полное объяснение своей веры и просила ее быть ее защитницей перед всеми "посвятившими себя Богу женщинами", на которых могла повлиять ложь Феодосия. Васса виделась запросто с Евдокией и, может быть по внушению Пульхерии, старалась возвратить и ее в лоно православной веры; но ее усилия не имели большого успеха.

В инструкциях императора Маркиана Дорофею рекомендовалось ему быть кротким в укрощении восстания, и мятеж был потушен без кровопролития. Монахи бьши освобождены от постоя войск и лошадей в их монастырях; иностранцы высланы бьши на места их жительства, и все пришло малопомалу в порядок; но потрясение, произведенное этими беспорядками, было продолжительно и бедственно. Феодосии, видя, что мир восстанавливается, благоразумно покинул Иерусалим; когда он узнал, что Маркиан исключил его вместе с его главными сообщниками из амнистии, то бежал с ними в Синайские монастыри, где и нашел убежище⁴⁴¹. Император написал архимандритам монастырей святой горы, чтобы они выдали ему этого злодея, уличенного в стольких преступлениях. Архимандриты ответили, что все поиски их к открытию местопребывания Феодосия были напрасны, что он, вероятно, бродит гденибудь, прячась в пещеры и леса, среди диких животных. Легко было отгадать, что человек, так тщательно скрываемый, жил спокойно между своими синайскими братьями, такими же евтихианцами, как он сам, в совершенной безопасности.

Разыскивая Феодосия, правительство, конечно, опасалось, как бы он, пробравшись тайком в Иерусалим, силой прежнего своего авторитета, снова не произвел возмущения. Но с прекращением беспорядков в Иерусалиме и авторитет этого самозванца давно уже прекратился: чрезмерная тирания его отчуждала от него все честные сердца. Евдокия скоро поняла свое ослепление. Стыдясь, что покровительствовала такому бездельнику и его сообщникам, она удалилась со сцены политических событий, где ее имя уже не произносилось более. Пульхерия пыталась возвратить ее к православной вере, сначала через Вассу, а потом, и это вернее, через ее дочь и внучек, императрицу и принцесс Западной империи, которые писали ей из Равенны по просьбе своей тетки; но сама она никогда не осмелилась обратиться прямо к ней. Просьбы, мольбы, советы — Афанаис все отвергла, не желая играть роль кающейся преступницы перед Империей, которой она управляла в продолжение двадцати лет. Одно только несчастье могло преклонить гордую дочь Леонтия под своим желанным жезлом.

Пульхерия умерла в следующем 452 году⁴⁴². Ее смерть произошла не от какихнибудь особенных причин; она спокойно угасла в Константинополе на пятьдесят четвертом году своей жизни, и тело ее похоронено было в фамильном склепе, в церкви Апостолов⁴⁴⁵. Она оставила по себе продолжительные сожаления, хотя главная задача ее давно уже была окончена.

Как правительница гражданская, она мудро управляла Империей; как правительница религиозная, она ратовала за православие и мужественно защищала его. Благодаря редкой судьбе своей, поставленная лицом к лицу с двумя самыми страшными противниками, какие когдалибо со времени Ария угрожали вере, противниками совершенно противоположными друг другу, но соединившимися, чтобы пошатнуть учение об Искуплении в двух его главных основаниях, человечестве и Божестве Христа, она выступила против них обоих и обоих их поразила. Эту славу приписывало ей христианство в лице самых высших своих представителей. Эта внучка Феодосия была восхваляема и прославляема Соборами восточными и папами римскими. Прославив ее жизнь, Церковь почтила и память ее: имя Пульхерии внесено было в святцы, эту золотую книгу христианства.

IV

Буря, уносившая Римскую империю, одним разом с ней уносила и фамилию Феодосия, последнего из великих императоров. Восточная ветвь ее пресеклась естественной смертью с Пульхерией: пороки Валентиниана III привели к концу и западную ветвь ее. Преданный своим грубым страстям, сын Плакиды, достойный брат Гонория, влюбился в жену сенатора Максима и изнасиловал ее: Максим убил его, облекся в его порфиру и, в довершение оскорбления, заставил вдову Валентиниана, Евдоксию, выйти за него замуж.

Но эта придумала мщение еще большее, потому что оно должно было пасть и на Империю: она призвала к себе на помощь Гензериха, предала ему Рим, а сама с двумя своими дочерьми уехала в качестве пленницы Вандалов⁴⁴⁴.

Когда эти вести дошли до императрицы Евдокии, в ее иерусалимский дворец, она почувствовала себя как бы совсем уничтоженной: под этим роковым сцеплением преступлений и несчастий гордость ее смирилась, и она винила саму себя, что своими ошибками воспламенила гнев Божий, который так жестоко отяготел над всем ее потомством. Полная тоски и тревоги, она послала иерусалимского хорепископа Анастасия посоветоваться от ее имени с одним святым человеком, который был обычным советником царей и народа в их несчастьях, чтобы узнать от него, как и чем она может отвратить гнев Божий, нависший над нею и близкими ей людьми. Этот святой человек назывался Симеоном и прозывался Столпником, потому что жил на верху одной колонны или столба, в пятнадцати милях от города Антиохии.

Симеон был когдато пастухом в долинах горы Апона, потом, охваченный неудержимой страстью к уединению и суровой жизни, он поступил, совсем еще молодым, в один общежительный монастырь. Но странное стремление его к подвижничеству не было удовлетворено там: жизнь в этом монастыре казалась на его вкус еще очень сладкой, а строгости, которые он возлагал на себя противно правилам монастыря, навлекали на него порицания настоятеля; он оставил монастырь и отправился жить отшельником на вершину одной горы. Он вел там образ жизни такой странный и подвергал свое тело таким мучениям, что вскоре во всей стране только и было речи, что об отшельнике горы Теланисса; так называлась гора, на которой он жил. Ограда из сухой земли, в которой он заключился, едва охраняла его от толпы любопытных, приходивших подивиться на него, прикоснуться, как к мощам, к кожаной одежде, покрывавшей его тело, и поручить себя его молитвам.

Желая избегнуть этого неудобного удивления, отшельник велел построить посреди своей ограды громадный столб в тридцать шесть локтей высоты и два локтя в диаметре, т.е. около трех наших футов в ширину. На верху его он поставил маленькую келью без крыши, открытую для всех перемен погоды, как для палящей жары солнца, так и для бурь и холода. Пространство, составлявшее пол этой кельи, было так узко, что нельзя было протянуться на нем во всю длину тела, и Симеон спал стоя, прислонясь спиной к косяку, к которому привязывал себя веревкой, чтобы не упасть. Однажды ветры унесли дверь и часть стен его кельи, и с тех пор можно было видеть его с поля день и ночь стоящим в согнутом положении, с руками поднятыми к небу. То малое количество пищи, которое отшельник получал благодаря милости приходящих, подавалось ему посредством лестницы, которую по его приказанию тотчас же уносили, чтобы он мог оставаться в полном удалении от земли и, как он думал, ближе к Богу⁴⁴⁵.

Посредством этой же лестницы достигали его кельи те редкие посетители, которых он соглашался принять и выслушать. Многие добивались этой чести, но немногие получали ее, и толпы, собиравшиеся внизу его столба, должны были довольствоваться несколькими поучениями, сказанными с высоты, и его благословением. Высокопоставленные лица переодевались иногда, чтобы придти к нему, и в числе их, говорят, бьш император Маркиан⁴⁴⁶. То же делали и варвары: сохранился рассказ об одном сарацинском градоначальнике, не имевшем детей, который был обязан плодовитостью любимой жены своей молитвам этого святого⁴⁴⁷. Множество персов, эфиопов и арабов приходили каждый день, чтобы посмотреть на него на его столбе, и возвращались счастливые тем, что видели его; одним словом, столпник Симеон сделался чудом и почти обожанием всего Востока.

С этимто простым и великого духовного смысла человеком, советы которого были всегда полезны и предсказания которого почти всегда сбывались, который, не имея ни в чем нужды в среде людей, казалось, вносил в дела их ум выше человеческого, захотела посоветоваться императрица Евдокия в своем несчастии. "Как, — писала она ему в письме, которое вручил ему хорепископ, — как могла я воспламенить против себя до такой степени Божественное мщение, и что я должна делать, чтобы оно отвратилось от меня?"

Симеон принял посланника очень благосклонно и снабдил его следующим ответом: "Знай, о дочь моя, что Дьявол, видя богатство твоей добродетели, испросил тебя у Господа, чтобы прорешетить тебя как пшеницу⁴⁴⁸. Несчастный Феодосии сделался сосудом и оружием искушения, чтобы помрачить твою любящую Бога душу и бросить в нее смятение; но уповай на Бога, вера твоя не оскудеет. Наконец, я очень удивлен, что ты, имея подле себя источник, из которого должна бы утолять жажду души твоей, кажется, совсем не знаешь о нем и идешь издалека черпать из источника скудного⁴⁴⁹. В соседстве твоем есть божий человек Евфимий; посоветуйся с ним, сделай то, что он тебе прикажет, и ты будешь спасена".

Евдокия действительно знала, что святой архимандрит Евфимий управлял одной лаврой, находящейся недалеко от Иерусалима; но она не подумала о нем, потому что он находился во вражде с самозванцем Феодосием. Лаврой называлось собрание келий, настолько отстоящих одна от другой, чтобы пустынники, не теряясь в пустыне, могли вести там уединенную жизнь отшельников; этим и отличалась лавра от монастыря, где монахи жили все вместе, как показывает и название их киновитами.

Заведение Евтихия было так просто и так легко устроялось, что без труда могло менять свое местопребывание, смотря по удобству или безопасности, и уже не раз было переносимо в разные места пустыни, лежащие вокруг Иерусалима и Мертвого моря. Так, когда Феодосии, обеспокоенный влиянием Евфимия, захотел посетить его в лавре его, для того ли, чтобы испробовать над ним силу своего краснобайства, или чтобы склонить к побегу его монахов, или наконец, чтобы показать, что привлек его на свою сторону, то архимандрит, узнав об этом, велел быстро снести отшельнические хижины, как генерал при отступлении приказывает сложить палатки, и ушел со своими монахами и багажом в другое место⁴⁵⁰. Евфимий отправился тогда в самую отдаленную от Иерусалима пустыню, готовый снова возобновить тот же самый маневр при первом случае. Когда самозванец пал, он опять приблизился к Иерусалиму, выбирая то тот, то другой округ. Место, где он предпочтительно имел свое местопребывание, называвшееся лаврою Фарама, расположено было на восток от святого города, подле Иерихона; оно получило свое название от деревни, лежащей на полмили от него.

Евдокия решилась отыскать святого Авву; но если не такто легко было открыть и убежище его, то еще большая трудность заключалась в возможности видеть его самого и говорить с ним, потому что Евфимий никогда не входил в города и села, а доступ в лавру его был строго воспрещен для женщин. Евдокия, не теряя надежды успеть в своем предприятии, велела поспешно выстроить на высшем месте восточной пустыни, в тридцати стадиях от его лавры, на полдень, башню с тем, чтобы иметь возможность завлекать туда Евфимия и часто беседовать с ним⁴⁵¹. Когда башня была окончена, она послала отыскивать его пресвитера Козьму, хранителя истинного креста(?), в сопровождении хорепископа, относившего ее послание к Столпнику; но они не нашли его в его лавре: строгий пустынник, узнав о намерении Евдокии, углубился далее в пустыню. Имея проводником любимого ученика его Феоктиста, два пресвитера наконец нашли его и, после многих просьб, убедили придти в башню, где ожидала его императрица.

При его приближении Евдокия упала на колени и сказала: "Отец мой, я вижу теперь, что Бог, несмотря на мое недостоинство, удостаивает меня своим посещением через твое присутствие"⁴⁵². Старец, дав ей свое благословение, сказал: "Дочь моя, остерегайся впредь. Знай, что несчастье поразило тебя за то, что ты дозволила себе прельститься злобой нечестивца. Оставь же это безрассудное упорство и, кроме трех Вселенских Соборов — Никейского, Константинопольского и Эфесского, признай и Собор Халкидонский. Удались от общения с Диоскором и следуй Ювеналию, епископу вашему"⁴⁵³. Сказав это, он простился с ней и ушел.

То, что он приказал несчастной государыне, было исполнено в точности. Она помирилась с Ювеналием через посредничество Козьмы и хорепископа, и ее обращение к вере Халкидонского Собора привлекло к ней множество мирян и монахов, бывших недавно горячими приверженцами ереси. Она сама, с успокоившейся совестью и без всякой тщеславной задней мысли, горячо принялась за окончание начатых ею дел и даже начала новые. Чтобы увековечить память того дня, когда мир возвратился в ее душу, она велела построить церковь святого Петра в миле расстояния от лавры Евфимия⁴⁵⁴. Она часто отправлялась туда помолиться и с удовольствием смотрела на эти разбросанные по пустыне кельи, где царило спокойствие, которого свет не мог ей дать. Не раз слыхали, как она со слезами на глазах восклицала: "Как хороши твои дома, о Иаков! И твои шатры, о Израиль!"

Среди этих благочестивых занятий Евдокия достигла шестидесяти семи лет и, чувствуя упадок сил, захотела устроить свои дела и отказать Евфимию посредством завещания крупную сумму денег. Для этого она пригласила его придти повидаться с ней в ее башню, но архимандрит отказался. "Дочь моя, — велел он ей сказать, — не ожидай больше увидеть меня в этой жизни; и зачем ты рассеваешь себя столькими заботами? Я думаю, что Господь скоро призовет тебя к Себе; постарайся же сосредоточиться в себе самой, пока еще есть время, и приготовься к страшному переходу. Не упоминай больше обо мне в этой жизни: я хочу сказать — с целью чтолибо дать мне или получить от меня; но когда ты пойдешь к Господу, то помяни меня". Говорят, что отшельник предсказал кающейся и самое время смерти ее, в следующую осень, и предсказание его действительно исполнилось спустя несколько месяцев.

Последние дни Евдокии были употреблены ею на раздачу новых даров церквам, больницам, монастырям или на поправку старых. Количество денег, пожертвованных ею на это, превосходит всякую вероятность, а историки еще не включают сюда ни издержек по постройке городских стен, ни цены священных сосудов. Она не захотела, чтобы ее тело перевезено было в Константинополь, в церковь святых Апостолов, место погребения государей ее рода. Что ей мертвой делать среди царствующего города? Там она не нашла бы уже никого из своих, кто мог бы поплакать над ней; сам Маркиан еще прежде ее сошел в могилу, а ее внучки, бывшие еще в живых, жили в плену у Вандалов. Смертные останки ее, по ее желанию, были положены у ворот Иерусалима, в церкви первомученика Стефана, постройку которой она не успела окончить⁴⁵⁵. Рассказывают, что на смертном одре, когда все события ее жизни проходили в ее памяти, как образы, готовые угаснуть, она вспомнила о Павлине, этой несчастной жертве подозрений ее мужа, и перед лицом ожидавшего ее верховного Судьи утверждала, что ее привязанность к этому другу своей молодости была всегда безупречна⁴⁵⁶.

Так сходит со сцены истории грациозная принцесса, которая своей красотой и гением на одно мгновение пролила столько очарования и прелести на царствование Феодосия II. Никто не представлял стольких контрастов в своей жизни как эта афинянка, гражданка Святой Земли, эта дочь ритора, взошедшая на престол, эта поэтесса, ставшая во главе гражданской войны за богословские вопросы. С поэтическим своим воображением, она перенесла в свою новую веру коечто из суеверных инстинктов прежней, языческой веры. Казалось, она и хотела почивать во святом граде, чтобы ангелы Голгофы служили ей защитой против богов, которых она оставила и которые все еще царствовали в ее отечестве.

Что же касается евтихианства, то, побежденное в Палестине, оно крепко держалось в Египте и по местам в соседних областях Аравии и Персии. Смерть Диоскора, последовавшая в Ганграх, в Пафлагонии, на третьем году его заточения, не обескуражила его приверженцев; напротив, они провозгласили его мучеником, и несколько книг, оставшихся после него, были почитаемы ими чуть не наравне с Евангелием. Его партия сделалась господствующей в Египте, и убиение Протерия было сигналом этого триумфа ее. Монах Тимофей Элюр, который убил его и осквернил его труп, занял окровавленный его престол; ему наследовал Петр Магнус, другой убийца и один из тех, кто бил архиепископа Флавиана на Эфесском разбойничьем Соборе. Кафедра Дионисиев и Афанасиев, казалось, сделалась наследием убийц, действительно достойных пастырей церкви (мнимо) святого Диоскора!

Примечания

²⁶² В протоколах древних Соборов Деяние есть синоним заседания.
²⁶³ Expositionem alteram nullus facit, neque tentamus, neque audemus exponere. Docuerunt enim Patres, et in scriptis custodiuntur quae ab eis sunt exposita... Sufficiunt quae exposita sunt: alteram expositionem non licet fieri. Concil, IV, p.211.
²⁶⁴ Precamur vestram magnificentiam praestari nobis inducias, quatenus cum decenti tractatu accedere ad veritatis causam possimus. Concil, IV, p. 212.
²⁶⁵ На вопрос сановников: сомневаются ли они после этих разъяснений? — они отвечали, правда: "не сомневаемся ",; но из последующего видно, что эти сомнения утихли в них только на малое время (если только утихли), а потом снова поднялись, и еще с большей силой, так что понадобились для успокоения их новые разъяснения и решительные заверения со стороны папских легатов. (Деян. Всел. Собор, т. III, 544; т. IV, 31. 33). Примеч. переводчика.
²⁶⁶ Differatur audientia usque ad quinque dies, ut inter eos conveniat vestra sanetitas ad sanestissimum archiepiscopum Anatolium, et communiter de fide tractetis, ut qui dubitant, doceantur. Concil, IV, p. 229.
²⁶⁷ Pro patribus petimus, patres Synodo reddite. Eas voces Imperatori, eas preces Augustae. Omnes peccavimus, omnibus indulgeatur. Ibid.
²⁶⁸ Clerici Constantinopolitani clamaverunt: Pauci clamant, non tota dicit Synodus. Ibid.
²⁶⁹ Quae interlocuta sunt, effectui manupentur. Concil, IV, p. 230.
²⁷⁰ Arguit quae audacter commissa sunt a Dioscoro adversus me. Concil, IV, p.235.
²⁷¹ Accusavimus enim praedicrum Dioscorum, tanquam consentaneum Eutychi haeretico et damnato et anathematizato. Ibick
²⁷² Supplico adversariam meum ad consptUum meum evocari. Concil, IV, p. 236.
²⁷³ Quoniam non v;demus praesentem esse Dioscorum, egredientes reverendi clirici inquirant eum, si prae foribus conciiii invenitur. Concil, IV, p. 236.
²⁷⁴ Custodior ego, si vero permittunt me descendere, dicant magistriani. Concil, IV p. 238.
²⁷⁵ Si volueris, ad sanetam Synodum pervenire: de hoc, si placet, da nobis responsum. Ccncil, IV, p. 239.
²⁷⁶ Dioscorus episcopus dixit: Nunc didici; quia non sunt praesentes magnificentissimi et gloriosissimi judices et sanetus senatus, et ideo nunc ita respondi. Ibid.
²⁷⁷ Quoniam amplius mihi aegritudo involuit, hujus gratia feci dilationem. Concil., IV, p. 241.—Jam ante pietati vestrae significavi, me morbo laborare. Evagr., II, 18.
²⁷⁸ De hac interrogatione a tua reverentia facta, responsum nunc facere non praecepit nobis sancta universalis Synidus. Ibid.
²⁷⁹ Semel dixi quae dixi. Concil., IV, p. 242.
²⁸⁰ Athanasius presbyter et Cyrilli sororis films. Evagr., II, 18.
²⁸¹ Lucentius episcopus dixit: Libelli, qui adversus reverendissimum episcopum Dioscorum a diversis nobis oblati sunt, ab Aetio archidiacono et primicerio notariorum recenseantur. Concil., IV, p. 243.
²⁸² Hie namque sanctissimus, magis autem circa omnia ferocissimus. Concil., IV
²⁸³ Et obsecro vestram sanctitatem praecipere, si placet, eos qui subter designati sunt, sub custodia fieri, quatenus quae veritatis sunt, ostendantur. Ibid.
²⁸⁴ Concil., IV, p. 247.
²⁸⁵ Lascivia vero praedicti reverendi viri et luxuria omni illi provinciae non ignorata est, impudicis mulieribus frequenter in episcopio et in balneo ejus aperte deliciantibus, praecipue famosissima Pansophia, quae cognominatur Orine. Ibid.
²⁸⁶ De qua et numerosus Alexandriae populus frequentissimas voces emisit, tarn ipsius, quam amatoris ejus faciens mentionem... Non solum vero haec, sed etiam homicidia per occasionem istius admirabilis doctoris perpetrata sunt. Ibid.
²⁸⁷ Sed neque eis contentus, submittit adversus mis rabilem me ecclesiasticorum catervam, ut verius autem dicam latronum, ut me de humanis rebus aufferent, mandans corpus meummortuum sibi deportari. Concil., IV, p. 248.
²⁸⁸ Cyrillus moriturus testamentum condens, honoravit eum, quicumque ille post eum fuisset ordinatus archiepiscopus, plurimis et magnis legatis de propria sua substantia, conjurans eum in scriptis per venerabilia et terribilia mysteria, ut ipsius foveret genus, et in nullo eis laborem incuteret. Concil., IV, p. 250.
²⁸⁹ Sub custodia habiti, diversis sumus paenis subjecti, quousque omnia, quae in mobilibus habebamus, daremus, ita ut tormentis non sufficerimus, quasi pro remedio cogeremur gravissimis usuris multos foeneratores inquirere. Ibid.
²⁹⁰ Et agimus annum jam septimum errantes de loco in locum. Concil., IV, p. 251.
²⁹¹ Praecepit neque publicum balneum exhiberi, neque panem transmitti, aut alium aliquem cibum ibidem venumdari, ad hoc unum respiciens quatenus sub aneustia non lavandi et famis periremus. Ibid.
²⁹² Sed reverendissimus episcopus Dioscorus omnia indevate agens, arbitratusque se super omnes esse, neque imperilia decreta, neque magnificas concessit exequi sententias, suam magis provinciam, quam imperatorum esse dicens. Concil., IV, p. 254.
²⁹³ Isidorus cum latrocinantium agmine omnes meas abstulit facultates, quas in vestibus et multis aliis rebus possidebam, ex quibus cum nostris infantibus victum habebam. Ibid.
²⁹⁴ Quae dixi, dixi. — Et eadem quae prius dico. — Iterum haec eadem dico et haec mihi sufficiunt. Concil., IV, p. 258.
²⁹⁵ Paschasinus episcopus dixit: jubet religiositas vestra, ut ultione ecclesiastica contra eum utamur? Consentitis? Concil., IV, p. 259.
²⁹⁶ Ibid.
²⁹⁷ Unde sanctissimus et beatissimus archiepiscopus magnae et senioris Romae Leo, per nos et per praesentem sanctam Synodum, una cum ter beatissimo et omni laude digno beato Petro apostolo, qui est petra et crepido catholicae ecclesiae, et rectae fidei fundamentum, nudavit eum tam episcopatum dignitate, quam etiam et ab omni sacerdotali alienavit ministerio. Concil., IV, p. 261.
²⁹⁸ Quiniam super alia et tertio ad se facta regulari vocatione, inobediens visus est, non occurrens. Ibid.
²⁹⁹ Juste et sanete saneti patres damnaverunt novum Cain Dioscorum Alexandrinae magnae civitatis quondam episcopum. Concil., IV, p. 270.
³⁰⁰ Dioscorus quidem, in urbem Papheagoniae Gangram est relegetus. Evagr., II, 5.—Leo.Ep. 111.
³⁰¹ Et unusquisque verebatur ne, ut hereticus dejectus, perderet quos baptizaverat. Concil., IV, p. 60.
³⁰² Condi., IV, p. 280.
³⁰³ Similiter vero et sancta synodus hanc fidem tenet, hanc sequitur: nihil amplius nee addere potest, nee minuere. Concil., p. 289.
³⁰⁴ Omnes sic credimus, sic baptizati sumus, sic baptizamus. Sic credidimus, sic credimus. Ibid.
³⁰⁵ Epistola sanctissimi et Deo amicissimi archiepiscopi Leonis consonat symbolo... Quapropter consensi, et eidem epistola libenter subscripsi. Concil., IV, p.290.
³⁰⁶ Ideoque etiam beatissimi papae Leonis epistola, quae illam fidem exposuisse, causa erroris Eutychis, est visa, uno sensu, unoquoque spiritu videtur illi fidei esse conjuneta. Ibid.
³⁰⁷ Omnem enim hominem anathematizabant separanten a divinitate carnem Domini et Dei salvatoris nostri Jesu Christi, quam sibi adunavit de sancta virgjne Maria genitrice Dei, et non dicentem, quae Deum decent, et quae homini convenient, ipsius esse inconfuse et indivise et sine conversione. Concil., IV, p. 301.
³⁰⁸ Omnes acquiescimus, omnes similiter credimus, omnes eadem sapimus. Sic sapimus, sic credimus. Concil., IV, p. 309.
³⁰⁹ Ipsi etiam quinque episcopi fidei subscripserunt: sicut Leo, sic sapiunt. Multi anni Imperatoribus! Multi anni Augustae. Concil., IV, p. 309.
³¹⁰ Vestra reverentia rationem Deo redditura est. Evagr., II, 18.
³¹¹ Petimus eos intrare. — Rogamus eos intrare. Concil., IV, p. 310.
³¹² Unus Deus qui hoc fecit. Multi anni Imperatorum! magnorum Imperatorum multi anni! multi anni senatus! multi anni judicum. Haec integra adunatio, haec pax Ecclesiarum. Ibid.
³¹³ Vos petitiones porrexistis? Reverendissimi episcopi Aegyptiorum dixerunt: Etiam per vestigia vestra. Concil., IV, p. 310.
³¹⁴ Anathematizantes omnes haereses, et Arii, et Eunomii et Manichaej, et Nestorii, et illos qui dicunt e coelo camem Domini nostri fuisse, et non ex sancta Dei genitrice virgine Maria, ad similitudinem omnium nostrum sine peccato. Condi., IV, p. 311.
³¹⁵ Eludere nos volunt et discedere. Ibid.
³¹⁶ Synodus propter Eutychem facta est, non propter aliud aliquid. Romanus episcopus propter ipsum scripsit. Omnes consensimus epistolae consequenter habenti expositioni sanctorum patrum. Consentiant et isti epistolae sanctissimi Leonis. Ibid.
³¹⁷ Suggerimus anathematizare eos Eutychem aperte, qui dixit ante Incarnationem duas naturas Salvatoris nostri, et post Incarnationem, unam. Concil., IV, p. 312.
³¹⁸ Si quis praeter ista, quae a nobis in petitionibus porrecta sunt, sapit, sive Eutyches sive alter aliquis, anathema sit. Ibid.
³¹⁹ Eusebius reverendissimus episcopus Dorylaei dixit: Mentiuntur. Ibid.
³²⁰ De fide est certamen. Concil., IV, p. 312.
³²¹ Tot annorum episcopi in ecclesia senescentes, usque ad hoc tempus fidem rectam catholicam ignorant, et expectant adhuc alienam sententiam? Concil., IV, p. 312.
³²² Condi., IV, p. 313.
³²³ Qui si extra voluntatem praesidis nostri aliquid faciamus, sicut praesumptores et non servantes secundum canones antiquam cinsuetudinem, omnes Aegypticae regiones insurgent in nos. Miseremini nostrae senectutis. Ibid.
³²⁴ Reverendissimi episcopi Aegyptiorum jactaverunt se in terram et dixerunt: Clementes estis, miseremini nostri. Ibid.
³²⁵ Universalis haec Synodus Aegyptiacis episcopis major est, et fide dignior. Ibid.
³²⁶ Iam non possemus habitare in provincia. Miseremini nostri. Concil., IV, p. 314.
³²⁷ Quia non possnnt decem homines praejudicium facere synodo sexcentorum episcoporum, nee catholicae fidei. Ibid.
³²⁸ Morimur, per vestigia vestra, miseremini nostri. Moriamur a vobis et non iffic. Fiat hie archiepiscopus. Ibid.
³²⁹ Sedes nostras volunt: tallant. Nolumus esse episcopi, selummodo non moriamur. Ibid.
³³⁰ Date archiepiscopum, et si contradixerimus, punite nos. Consentimus eis quae decreverit potestas vestra. Non contradicimus, sed eligite archiepiscopum: hie exspectamus usque dum ordinetur. Ibid.
³³¹ Si praeceperit gloria vestra, et jubetis illis aliquid praestari humanitatis, fide jussoribus datis, non exeant de ista civitate, quamdiu Alexandria episcopum aceipiat. Concil., IV, p. 315.
³³² Папа Лев в послании своем к Маркиану писал между прочим, что по рассказу посла его в Константинополе Юлиана, епископа косского, "нечестивый Евтихий, хотя и находится в ссылке, но и в самом месте заточения еще отчаяннее разливает яд злохулений против католической истины и, чтобы уловить невинных, с величайшим бесстыдством изрыгает то, чего в нем ужаснулся и осудил весь мир". Деян. Всел. Соб., т. IV, стр. 453. Примеч. переводчика.
³³³ Maximus archimandrita est, magister Eutychis. Concil., IV, p. 315.
³³⁴ Concil., IV,p.317.
³³⁵ Iustum igitur decrevimus, eos ad condlium abire. Concil., IV, p. 323.
³³⁶ Из Деяний Халкидонского Собора видно, что эти почтенные архимандриты подавали императору жалобу на монахов-евтихианцев, производивших смуты в монастырях, и просили его обуздать их дерзости. Это прошение отослано было императором в Собор и прочитано в их присутствии. Сановники воспользовались их присутствием на Соборе, чтобы навести у них справки о личности и роде жизни монахов-евтихианцев, подавших прошение. Примеч. переводчика.
³³⁷ Elpidius monumentorum Procopiensium custos est. Concil., IV, p. 315.
³³⁸ Photinus autem quis est? Non novimus. Ibid.
³³⁹ Leontius ex ursario est. Ibid.
³⁴⁰ Hypsius in monumentis habitat, habens duos vel tres homines, qui sub ejus disciplina degunt in Xylocirco. Ibid.
³⁴¹ Petimus etiam, ut illi qui se dicunt esse monachos, et non agnoscuntur пес а vestra magnificentia, nee a sanctissimo archiepiscopo, nee a nobis, exeant a civitate sicut impostores, propter scandalum quod conati sunt facere. Cone, IV, p. 316.
³⁴² Nemo nobis dixit, quia damnati sumus. Ibid.
³⁴³ Ut hereticus: et exi. Concil., IV, ibid.
³⁴⁴ Suggero ut legantur petitiones nostrae. Concil., IV, ibid.
³⁴⁵ Barsumas, qui inter illos intravit, occidit beatum Flavianum. Ipse instabat, et dicebat: Occide. Et non est positus in petitionibus: quare introivit. Concil., IV,
³⁴⁶ Omnem Syriam Barsumas evertit, duxit super nos mille monachos. Concil., IV, ibid.
³⁴⁷ Homicidam Barsumam emittite foras: homicidam in arenam: anathema Barsumae: Barsumam in exilium. Concil., IV, ibid.
³⁴⁸ Anathema Dioscoro: Dioscorum Christus deposuit. Istos mitte foras. Tolle injuriam a synodo. Tolle violentiam a synodo. Tolle notam a synodo. Concil., IV,
³⁴⁹ Святой Феотим бьш апостол гуннов в Скифии.—Fidem trecentorum decem et octo Patrum qui convenerunt apud Nicaeam, in qua et baptizatus sum, novi: nam ego aliam fidem nescio. Me sanctus Theotimus in Tomis baptizavit: jussit mihi nihil aliud sapere. Concil., IV, p. 319.
³⁵⁰ Episcopi sedent, et tu cur loqueris? Concil., IV, p. 320.
³⁵¹ Si non credit Eutyches sicut credit universalis ecclesia, anathema sit. Ibid.
³⁵² Ego in baptisma credo, epistolae autem non suscribo. Concil., IV, p. 322.
³⁵³ In definitione Ephesia permaneo et aliud aliquid non dico. Concil., IV, p. 322.
³⁵⁴ Asclepiades diaconus magni nominis sanctissimae Ecclesiae Constan-tinopolis recitavit definitionem. Concil., IV, p. 334.
³⁵⁵ Так как Собору неблагоугодно было ввести это вероопределение в протокол, то ни содержание, ни форма его в точности нам не известны. Только из прений, бывших на Соборе по поводу этого определения, надо заключить: 1) что в нем о лице И. Христа была употреблена формула: из двух естеств, которая очень не нравилась епископам Восточным и легатам папы; 2) что в нем опущено было наименование Девы Марии Богородицею, чем недовольны были епископы иллирийские и палестинские. Примеч. переводчика.
³⁵⁶ Non bene habet definitio, sed debet integre fieri. Concil., IV, p. 334.
³⁵⁷ Haec fides Patrum. Qui aliter sapit, abathema sit. Ibid.
³⁵⁸ Si non consentiunt epistolae apostolici et beatissimi viri papae Leonis, jubete nobis rescripta dari ut revertamur, et ibi synodus celebretur. Concil., IV, p. 334.
³⁵⁹ Et iterum Ioannae reverendissimo episcopo Germaniciae veniente ad glorisissimos judices, reverendissimi episcopi clamaverunt: Nestorianos mitte foras, inimicos Dei mitte foras. Concil., IV, p. 335.
³⁶⁰ Si autem neque hoc vestra velit sanctitas, cognoscite quia in partibus occidentalibus habet fieri synodus. Concil., IV, p. 336.
³⁶¹ Multi anni Imperatori: aut definitio persistat, aut discedimus. Ibid.
³⁶² Petimus recitari definitionem; et ii qui contradieunt et non suscribunt, ipsi ambulent. Ibid.
³⁶³ Magnificentissimi et glorisissimi judices dixerunt: Dioscorus dicebat: Quod ex duabus naturis est, suscipio, duas non suscipio. Sanctissimus autem archiepiscopus Leo duas naturas dicit esse in Christo unitas inconfuse, inconvertibiliter et indivisibiliter. Quem igitur sequimini? Sanctissimum Leonem aut Dioscorum? Ibid.
³⁶⁴ Ut Leo, sie credimus. Qui contradieunt Eutychianistae sunt. Ibid.
³⁶⁵ Но и требования другой стороны, т.е. епископов палестинских и иллирийских, не были оставлены комиссией без уважения. Они вообще были довольны проектом вероопределения и требовали только, чтобы в него внесено было наименование Девы Марии Богородицею,—что и было исполнено. Примеч. переводчика.
³⁶⁶ Dignetur saneta Synodus, fidem continens, cum taciturnitate audire quae decreta sunt in praesentia nostra a congregatis sanetissimis Patribus, qui et definitionem fidei interpretati sunt. Concil., IV, p. 337.
³⁶⁷ Propter hoc illis omnem machinationem contra veritatem volens claudere praesens nunc saneta et universalis Synodus, praedicationem hanc ab initio immobilem docens decrevit. Concil., IV, p. 340.
³⁶⁸ Per omnia nobis similem absque peccato. Ibid.
³⁶⁹ Unum eumdemque Christum filium, dominum, unigenitum, in duabus naturis inconfuse, immutabiliter, indivise, inseparabiliter agnoscendum. Ibid.
³⁷⁰ Non in duas personas partitum aut divisum, sed unum eumdemque filium et unigenitum Deum Verbum, dominum Jesum Christum. Ibid.
³⁷¹ Quae a sanctis Patribus statuta sunt, et omnibus placuerunt manifesta fient sacro vertici. Concil., IV, p. 341.
³⁷² Nam orthodoxarum sententium libellus tenaciter victricis illius martyris manibus continebatur: alter autem ad pedes illius projeetus jacebat. Niceph., XV, 5.
³⁷³ Surf., De sing. mens. II, p. 166.
³⁷⁴ Allocutus est primum latine et postmedum graece. Concil., IV, 344.
³⁷⁵ Erit autem hoc divinae providentiae, ut id quod pio proposito fieri curamus, semper adutilitatem, quaepervos ortaest, firmiter conservetur. Concil., IV, p. 346.
³⁷⁶ Imperatori multos annos! Augustae multos annos! Marciano novo Constantino, Augustae novae Helenae multos annos! Ibid.
³⁷⁷ Определение это подписано было тремястами пятидесятые лицами, в том числе и легатами, имена которых стояли на первом месте. Диоген, митрополит кизический, подписался как за себя, так и за шесть отсутствующих епископов, своих викариев: также сделали Феодор Тарский и двенадцать других митрополитов.
³⁷⁸ Vos lumina orthodoxae fidei, propter haec ubique pax est. Luminaria mundi domine tucustodi... Custodem fidei Deuscustodiat. Concil., IV, p. 360.
³⁷⁹ Si idiota sit, ab urbe regia expelletur: militaris vero et clericus gradus sui periculum sustinebunt et paenis alliis subjacebunt. Concil., IV, p. 361.
³⁸⁰ Nestorio, et Eutychi, et Dioscoro anathema. Trinitas eos tres damnavit. Trinitas eos tres ejeeit. Concil., IV, p. 361.
³⁸¹ Eos vero monachos, qui per singulas civitates sunt atque provincias, subjici episcopo, et quietem amplecti, et intendere solum jejunio et orationi, et neque ecclesiasticis, neque publicis importunos rebus existere. Concil., IV, p. 362.
³⁸² Justum judicium Imperatoris, digne sancta martyre. Haec sancta te custodiat. Pie imperator dimitte nos. Concil., IV, p. 363.
³⁸³ Verumtamen sustinete adhuc tres aut quatuor dies, et praesentibus magnificentissimis nostris judicibus, quaecumque vultis, movete, competens adepturi solatium. Ibid.
³⁸⁴ Condi., IV,p. 491.
³⁸⁵ О возвращении Евсевию Дорилейскому епископского сана и церкви в деяниях Халкидонского Собора нет формального постановления. Об этом, по всей вероятности, не было и речи на Соборе, так как православие этого мужественного противника Нестория и Евтихия было вне всякого сомнения, и восстановление его папой Львом в епископском сане не вызывало ни с какой стороны возражений. Но Феодорит стоял совсем в иных отношениях к Собору: против него были глубокие и сильные предубеждения. Папа Лев возвратил ему епископский сан, но целая половина Собора (правая сторона первого заседания) решительно не хотела признать его епископом; она видела в нем только друга Нестория и противника Кирилла, и восстановление его Собором в сан епископа кирского последовало только тогда, когда он представил епископам этой партии требуемые ими доказательства своего православия, исключавшие всякое сомнение в расположенности его к несторианскому образу мыслей. Считаем не лишним для целей предлагаемых рассказов изложить этот интересный эпизод из истории Халкидонского Собора в том виде, как он записан в протоколах этого Собора. Как только на Соборе зашла речь о возвращении Феодориту сана епископа кирского, епископы, принадлежавшие к бывшей правой стороне собрания, потребовали, чтобы он тотчас же анафематствовал Нестория. Но Феодорит, прежде чем анафематствовать мнения других, считал нужным представить на суд Собора свою собственную веру. Выйдя на середину церкви, он сказал: "Я подавал прошение благочестивейшему императору и записку присутствующим здесь представителям святейшего папы Льва; пусть, если вам угодно, они прочтутся перед вами; из них вы узнаете, как я мудрствую". Но противники его и слушать не хотели об этом. "Мы не хотим ничего читать из писанного тобой; анафематствуй сейчас Нестория",—закричали ему. На это повторное требование их Феодорит с достоинством отвечал: "Я по милости Божией и воспитан между православными, и научен православно, и проповедовал православно, и не только Нестория и Евтихия, но и всякого человека неправо мудрствующего отвращаюсь и считаю отлученным". Как ни искренни были в устах Феодорита эти слова, епископы однако не удовлетворились этим общим отрицанием его всех вообще еретиков; они потребовали, чтобы он, как бывший друг Нестория, анафематствовал специально и по всей форме этого именно еретика: "Скажи нам ясно: анафема Несторию и учению его; анафема Несторию и друзьям его",—настаивали они. В ответ на это настоятельное требование Феодорит сказал: "По истине я не скажу этого, если не узнаю, что это угодно Богу· Прежде всего я прошу вас принять во внимание и верить мне, что я ни о городе (Кире) не помышляю, ни в чести епископского сана не нуждаюсь, и пришел сюда вовсе не для того, чтобы домогаться этого; но так как меня оклеветали, будто я еретик-несторианец, то я пришел сюда, чтобы доказать, что я православный и анафематствую не только Нестория, но и всякого, кто признает в Иисусе Христе двух сынов". — "Скажи нам коротко и ясно: анафема Несторию и всем одинаково с ним думающим",—продолжали еще сильнее и решительнее настаивать епископы, и когда Феодорит, несмотря на это начал было излагать свою веру, то, раздраженные его упрямством, они прервали его на первом же произнесенном им слове: "я верую" и заглушили страшным криком: "Он еретик, он несторианец; вон еретика..." Видя, что все его попытки объяснить Собору свою веру возбуждают в противниках его одно только бесплодное раздражение и гнев, Феодорит наконец громким и твердым голосом произнес: "Анафема Несторию и тому, кто не признает св. Деву Марию Богородицей, и тому, кто единого и единородного Сына разделяет на двух сынов",—и затем, обращаясь к епископам, присовокупил, понизив голос: "Да ведь я же подписался и под вероопределением вашей святости, и под посланием святейшего папы Льва". После этого, в сознании, что он для оправдания своего исполнил все, что от него требовалось и что ему было дозволено, он, поклонившись епископам, сказал "будьте здоровы", и с этими словами хотел было удалиться из Собора. Но сановники не хотели отпустить его без торжественного восстановления его в сане епископа кирского. Обратившись к собранию, они сказали: "Теперь всякое сомнение насчет веры благолюбезнейшего Феодорита разрешилось: он и Нестория анафематствовал, и определение веры, изданное вашим благочестием, охотно принял, и послание папы Льва подписал. Вашему боголюбию остается произнести определение, чтобы он опять получил в управление свою Кирскую церковь, как рассудил и святейший папа Лев". На это все епископы воскликнули: "Феодорит достоин престола; православного—Церкви! да примет православного пастыря Церковь!" Затем последовала подача голосов и состоялось определение Собора о возвращении Феодориту Кирской церкви, принятое восклицаниями: "Это — правый суд; это—суд Христов". Таким образом судом Вселенского Собора Феодорит признан был православным (хотя впоследствии другой, тоже Вселенский, Собор снова набросил на него, уже давно умершего, тень сомнения в православии его учения).
В это же заседание Собора (26 октября) по предложению сановников состоялось примирение собрания и с несколькими другими епископами, подозреваемыми в несторианстве, в том числе с Иоанном Германикийским, после того как они по требованию епископов анафематствовали Нестория. Восстановление Феодорита в сане епископа кирского и состоявшееся примирение собрания с некоторыми другими епископами Востока, подозреваемыми в несторианстве, были такими важными событиями в истории Халкидонского Собора, что сановники не удержались от выражения своего удовольствия по поводу их: "Вот теперь,—сказали они,—св. Собор стал благоустроен во всех отношениях; время всем сохранить установившееся в нем согласие..." (Деян. Всел. Соб., т. IV, стр. 179—183). Примеч. переводчика.
³⁸⁶ Condi., IV, р. 401.
³⁸⁷ Hospitium pauperum feci, et in eo posui septuaginta lectos et omnes languentes etulceratos hospitio suscipiebam. Concil., IV, p. 404.
³⁸⁸ Memnon immisit manus suas ut me ordinaret episcopum Evazorum, et hoc fecit. Ibid.
³⁸⁹ Ego autem non acquiescebam, sed ab hora tertia usque ad sextam coram altari nie plagis afflixit: et sanctum Evangelium et altare sanguine est impletum. Ibid.
³⁹⁰ Справиться об этом предмете в томе моих Рассказов, озаглавленном: Saint Jean Chrisostome et l 'imperatrice Eudoxie, 1, II.
³⁹¹ Cireumdedit mansionem, in qua eram, innumera multitudo: et nescivi ubi essem et coram tanta potestate et coram altari, quidam enudans gladium, Hiolosericus nomine venit et ipse et omnis multitudo, et portantes me, profecti sunt in ecclesiam. Concil., IV, p. 407.
³⁹² Me autem cum multa necessitate et vi inthronisaverunt in eadem civitate Ephesi populus et clems et episcopi. Concil., IV, p. 404.
³⁹³ Mansi sic quatuor annus, ita ut decem episcopos ordinärem et multos clericos. Concil., IV, p. 405.
³⁹⁴ Crastina autem die missas celebravimus omnes simul, et post missas, manus injicientes incluserunt me, et cum vi abripueruut pallium sacerdotii mei et omnia bonamea. Concil., IV, p. 405.
³⁹⁵ Et ista sum passus, aquam quaesivi, et non mihi dederunt. Concil., IV, p. 408.
³⁹⁶ Episcopi autem qui a me ordinati sunt, Stephanum ordinaverunt episcopum, dum esse inclusus. Ibid.
³⁹⁷ Multi quidem sunt; princeps tamen eorum ipse est, qui nunc episcopus est Stephanus. Hie et sedem meam tenet, et res: et rogo omnia examinari. Necessarium est enim potius sacerdotium, quam possessiones. Concil., IV, p. 403.
³⁹⁸ Glorisissimi judices dixerunt: Interim tu responde. Concil., IV, p. 404.
³⁹⁹ Iste neque ordinatus est in Epheso, sed vacante sancta ecclesia, colligens seditiorum turbam cum gladiis, et aliis quibusdam arenariis, superingressus est, et sedit ibi. Ibid.
⁴⁰⁰ Noli me circumvenire. Ego et canonice factus sum episcopus, et ostendo hoc, et a nullo depositus sum, nee accusatus ab aliquo neque culpatus. Ibid.
⁴⁰¹ Et sumentes unum ex ipsis hunc Stephanum, fecerunt eum episcopum. Concil., IV, ρ.4Ο5.
⁴⁰² Ut testentur de universis quae gesta sunt, quandoquidem ipse superintravit in sanctam ecclesiam cum gladiis et arenariis et faeibus aliis quibusdam, et sedit in sede. Ibid.
⁴⁰³ Unus eorum qui me inthronizaverunt, hie est Olympius, nescio alius: hunc recordor. Concil., IV, p. 406.
⁴⁰⁴ Suscepit enim eum, et communieavit ei beatae memoriae Proclus, et fecit svnodicas litteras, et in diptychis eum posuit. Condi., IV, p. 407.
⁴⁰⁵ Domine Stephane, cognosce quantum potest Flavianus beatae memoriae etiam post mortem. Concil., IV, p. 409.
⁴⁰⁶ Ecce ultio, ecce veritas Flavianus post mortem vivit: martyr pro nobis oret. Ibid.
⁴⁰⁷ Mentitus est. Concil., IV, p. 407.
⁴⁰⁸ Nobis quidem videtur, neque Bassianum dignum existere ut sit Ephesiorum civitatis episcopus, quoniam ex invasione violenta episcopatum sibimet vindicavit: neque Stephanum reverendissimum episcopum, qui per conjurationem et tales adinventiones episcopatum sibimet aequisivit. Concil., IV, p. 409.
⁴⁰⁹ Haec justa sententia est: hoc Dei judicium est. Canones et leges vos custoditis. Concil., IV, p. 409.
⁴¹⁰ Miseramini nostri. Nos supplicamus sancto concilio, ut misereatur filiorum nostrorum. Filii nostri moriuntur, et civitas deperit. Concil., IV, p. 410.
⁴¹¹ Consuetudo hoc habet: si factus fuisset a Constantinopolitano episcopo, non habuerut haec agi. Ibi enim salgamarios ordinant et propter ea eversio sit. Concil., IV, p. ibid.
⁴¹² A sancto Timotheo usque nunc viginti septem episcopi facti, omnes sunt in Epheso ordinati. Solus Basilius violenter hie factus est et multae caedes hinc ortae sunt. Concil., IV, p. 411.
⁴¹³ Heraclides, et alii cum voluntate nostrae urbis archiepiscopi ordinati sunt. Basilium similiter beatae memoriae Proclus ordinavit. Ibid.
⁴¹⁴ Mihi placet, neutrum eorum illius esse civitatis episcopum, sed alium debere ordinari, eo quod praeter canones sibimet episcopatum usurparunt: habere autem eos et dignitatem episcopatus et a sancta pascendos ecclesia. Concil., IV, p.411—412.
⁴¹⁵ Concil, IV, p. 414.
⁴¹⁶ Ut ablati a monasteriis suis apud eos degere juberentur, quibus nocere non possent. Leo. Ep. 112.
⁴¹⁷ Liber., XIV, p. 98.
⁴¹⁸ Leo. Ep. 99.—Liber., X, p. 50.
⁴¹⁹ Cumque milites seditionem inhibere vellent, populum eos lapidibus appetivisse et in fugam vertisse: et cum milites in templum, quod olim fuerat Serapidis, se recepissent, populum eos illic obsedisse et vivos concremasse. Evagr., 11,5.
⁴²⁰ Evagr., II, 5. — Theoph., p. 91.
⁴²¹ Deinde cum milites petulantius illuderunt uxoribus et filiabus Alexandrinoram, multo graviora quam antehac perpetrata esse. Evagr., II, 5.
⁴²² Evagr., II, 5.—Theoph., 92.—Liber., XV, p. 100.
⁴²³ Evagr., 1,22.—Chron. Alexand., p. 732.—Niceph., XIV, 50.
⁴²⁴ De qua prophetam Davidem illud etiam dixisse ferunt: Benefac Domine έντή έυδοχία, hoc est in bona voluntate tua, Sion, ut aedificentur muri Hierusalem. Niceph., XIV, 50.—David., p. 50. v. 20.
⁴²⁵ Theodosium... cum Alexandriam venissent, adortum esse Dioscorum, et tamquam seditiosum multis concisum verberibus, et camelo impositum per universam urbem instar malefici traductum fiiisse. Evagr., II, 5.
⁴²⁶ Asseruit enimi Theodosius, quod ipsa sancta synodus duos filios, et duos Christos, et duas personas adorari docuerit, quodque contra symbolum sanctorum patrum fidem interpretata sit Concil., IV, p. 495,498.
⁴²⁷ Dicant igitur isti phantasmatici christiani. Leo. Ep. 97,6.
⁴²⁸ Theoph., 92. — Cotel., Momim. Hist. Graec., p. 415.
⁴²⁹ Niceph., XV, 9.
⁴³⁰ Theodosius composuit litteras, quas solus poterat fingere diabolus. Concil., IV, p. 498.
⁴³¹ Severianum sanctissimum Scymopolitarum episcopum interfecit. Concil., IV, p. 499.
⁴³² Desine Theodosi tantam caedem committere, desine Christo bellum inferre, et gregem ejus e divine ovili ejicere, et aliquando tandem benevo lentiam ergo veram germanumque pastorem nostram cognosce. Niceph., XV, 9.
⁴³³ Cadaver ejus ex pedibus per urbem omnem raptum, canibus tandem esca projectum est. Niceph., XV, 9. — Concil., IV, p. 486. В римском мартирологе Афанасий помещен в числе святых мучеников под 5 июля.
⁴³⁴ Theodosii etEudociae satellites. Niceph., XV, 9.
⁴³⁵ Monachorum omnium ordo et universa civitatis multitudo. Niceph., XV, 9.
⁴³⁶ Concil.,TV, p. 488. Niceph., XV, 9.
⁴³⁷ Quos oportet, agnoscentes quomodo credat nostra potentia, et a nostra pietate pariter invitatos, a sancta et orthodoxa öde nullatenus deviare, sed sedere potius in monasteriis et orationibus ad Deum fusis vacare, et consona vestrae professioni semper efficere, nullasque turbas omnino miscere. Concil., IV, p. 489.
⁴³⁸ Scitote, quia vobis quidem earum rerum examinationem facere non congruit, qui subtilitatem hujus rei intelligere nequitis. Concil., IV, p. 487.
⁴³⁹ Non enim terrore aut violentia aliquos volumus ad viam trahere veritatis. Concil., IV, p. 488.
⁴⁴⁰ Sacratissimus et piissimus Dominus et conjux meae serenitatis. Concil., IV, p. 496.
⁴⁴¹ In montem Sina, domicilium religionis, quo sarictis viris aditus est, pervenit. Condi., IV, p. 499.
⁴⁴² Chron. Alexand., p. 740.—Idat, Chron.
⁴⁴³ Nieeph.,XV, 15.
⁴⁴⁴ Осведомиться об этих событиях в моей Histoire d'Attila, 1.1, с. 8 и в томе моих Рассказов, озаглавленном: Derniers temps de l'Empire d'Occident. — Procop., Bell. Vand., 1,5.—Prise, Excerpt., 69, с. 7. — Evagr., II, 7. — Idat., Chron., p. 41.
⁴⁴⁵ Evagr., 1,13.—Theodoret, Vit. Patr., III, 26.
⁴⁴⁶ Marcianus imperator privato habitu sumpto ad sanctum Simeonem oeculte venititabat. Theod. Lect., II.
⁴⁴⁷ Theodoret., Vit. Patr., III, 26.
⁴⁴⁸ Scito filiola quod diabolus virtutum tuarum cernens, te expetivit ut cribraret sicuti triticum. Niceph., XV, p. 13.
⁴⁴⁹ Ego quidem illud valde admiratus sum quod quum fontem apul te ipsam haberes, longius aquam auriedam peteres. Niceph., XV, 13.
⁴⁵⁰ Annal. Graec. per Bened., p. 55.
⁴⁵¹ Annal. Graec., p. 60 et sq.—Niceph., XV, 13.
⁴⁵² Nunc cognovi, quod Dominus indignam me adventu et praesentia tua visitavit. Niceph., XV, p. 13.
⁴⁵³ Et Dioscori communione rejeeta, ad Juvenalem Hierosolymitanum accedere oportet. Niceph., XV, p. 13.
⁴⁵⁴ Evagr., 1,22.
⁴⁵⁵ In templo martyris Stephani ipsa deposita est, quum ad immortalem vitam commigrasset. Fivagr., 1,22.
⁴⁵⁶ Baron., annal., 460, с 20.

Назад