ГЛАВА II ПРЕДПОСЫЛКИ ХРИСТИАНИЗАЦИИ

1. Римская империя в I-III вв.

Изучение проблемы христианизации в контексте IV века невозможно без рассмотрения общего исторического фона Римской империи и всего Средиземноморского мира. Тенденции развития IV в. были следствием предшествующей истории, и предпосылки христианизации вызревали на протяжении длительного периода. В связи с этим представляется необходимым в самых общих чертах рассмотреть историю Римской империи в предшествующее христианизации IV века время с особым акцентом на кризисном III веке, когда в наибольшей степени стали очевидными предпосылки этого исторического явления. Для более объективного и всестороннего анализа христианизации следует рассмотреть не только чисто религиозную сторону этого исторического процесса, но и выяснить, как на нем сказывались все сферы жизни Римской империи (экономическая, социальная, политическая и культурная) и какое обратное влияние оказывала христианизация на эти сферы¹.

Создание Римской империи справедливо приписывают политическому гению Октавиана Августа, который заложил основы системы принципата, просуществовавшей на протяжении двух столетий без значительных изменений. Это время считается периодом наивысшего расцвета Римской империи²: ее политических институтов (несмотря на регулярные столкновения принцепсов с сенатом, особенно в I в., политико-административная система империи в целом работала превосходно); ее экономики, которая в это время достигает наивысшего для античности уровня (хотя уже к середине II в. обнаружились проявления кризиса); ее социальной сферы (несмотря на отдельные выступления и восстания в провинциях, весь период в целом можно считать временем социального мира и даже, до известной степени, благоденствия); ее культуры, которая вобрала в себя достижения предшествующих Риму цивилизаций и культурный опыт завоеванных римлянами народов.

Общему состоянию Ранней Римской империи и ее истории в I—II вв. уделялось достаточное внимание в отечественной и зарубежной литературе, и мы ограничимся здесь лишь общей констатацией ее всестороннего расцвета, пик которого оказался пройденным в середине. II в. Основой этого расцвета советская историография обоснованно считала наиболее полное развитие рабовладельческого способа производства и доведение системы эксплуатации рабов до высшей степени совершенства³.

В наши задачи не входит рассмотрение всех аспектов этого исторического феномена. Ограничимся лишь тем, что попытаемся представить картину основных причин краха этого прекрасно отлаженного механизма, который был основой всей античной цивилизации⁴.

В настоящее время общепризнанна примитивность простой констатации марксистского термина о несоответствии производительных сил и производственных отношений как главной причины всех поворотов всемирной истории. Нельзя не признать узости такого подхода и при анализе причин кризиса III в., который определялся всей совокупностью исторических факторов, включая политическую и духовную сферы. Объяснение причин кризиса следует искать не в одном противоречии, а в том, что многие противоречия римской цивилизации вышли на поверхность в конце II века практически одновременно. Именно сочетанием множества исторических факторов, в том числе и противоречиями рабовладельческого способа производства, можно объяснить кризис Римской империи, постигший ее в III в. и ставший, по сути, преддверием падения античного мира.

Помимо кризиса системы рабства стали очевидными и другие противоречия, малозаметные ранее на фоне общего благополучия Ранней Римской империи: между рыночными тенденциями в экономике и ее натуральной основой⁵; между античным укладом, представленным муниципальным сектором, и укладом, представленным экзимированны-ми латифундиями⁶; между центробежными и центростремительными силами в провинциях; между растущими потребностями и ограниченностью роста производства, как в силу накопительского и потребительского отношения к получаемым доходам⁷, так и в силу невозможности дальнейшего повышения производительности труда рабов, которая достигла своего предела. Наконец, к числу причин кризиса можно отнести недальновидную, а порой и губительную политику императорского правительства⁸, а также внешний фактор — переход Римской империи к стратегической обороне лосле Траяна и усиливающееся давление варварской периферийна ее границы⁹.

Механизм возникновения кризиса состоял в том, что растущие расходы империи при отсутствии притока материальных ценностей извне из-за прекратившихся завоеваний стали покрываться за счет увеличения налогового бремени и выпуска недоброкачественной монеты. Это быстро привело к инфляции, которая расшатала весь экономический организм империи и вывела на поверхность все ранее скрытые и тлеющие противоречия. Ситуация осложнилась еще и тем, что в момент возникновения кризисных явлений в империи не нашлось талантливых правителей, способных если не предотвратить развитие кризиса, то хотя бы ослабить его удар.

В экономической сфере основными проявлениями кризиса были: частичное разрушение производительных сил; экономический сепаратизм¹⁰ и почти полная натурализация экономики; невиданные для античности темпы инфляции и почти полное расстройство всей финансовой системы; разорение хозяйств, связанных с рынком, и укрупнение магнатского землевладения, представленного экзимированными латифундиями; упадок городов как центров ремесла и торговли и перемещение ремесла в латифундии; резкое сокращение уровня и объема торговли как внешней, так и внутренней.

Кризис III века нашел очень сильное выражение в социальной сфере, которая претерпела существенные изменения еще в эпоху Ранней Римской империи. Уже ко времени правления Адриана в Римской империи стало ощущаться деление всего римского общества на две основных категории (рабы фактически составляли третью категорию, но с точки зрения самих римлян они не считались частью римского общества): элиту (honestiores) и простолюдинов (humiliores). Первая категория четко делилась на три прослойки — сенаторов, всадников и декурионов, а вторая категория, более пестрая и разнообразная в социальном отношении, такого деления у римлян не имела и, составляла в целом, с точки зрения общественного мнения и морали, единую массу. В эпоху Принципата, когда происходило расширение римского гражданства и интеграция всего населения Римской империи, деление на honestiores-humiliores заменило прежнее деление на римлян-неримлян и стало решающим фактором обладания формальными юридическими привилегиями (САМ, v. I.P, 566). В течение III в. различие между honestiores и humiliores стало еще более резким и более фиксированным в законах, что существенно тормозило социальную мобильность (Starr. P. 654).

Высшим сословием Римской империи оставалось сенаторское сословие, которое насчитывало несколько сот фамилий (Garnsey, Sailer. P. 112)¹¹. Это сословие в эпоху Империи состояло не только из "исконных" римлян — представителей старинных патрицианских и плебейских родов¹², но и разбогатевших всадников, сумевших превзойти сенаторскую планку имущественного ценза; из приближенных императоров, введенных в это сословие из милости или за особые заслуги; а также из представителей провинциальной аристократии, в том числе и варварской знати, что стало возможным со времен Клавдия и Домициана¹³. Сенаторское сословие было не только высшим, но и богатейшим — его представители владели самыми крупными земельными поместьями, которые, как правило, имели статус экзимированных.

Сенаторское сословие в значительной степени было ответственным за кризис. Сенат все еще оказывал большое влияние на политику Римской империи, а сенаторы были самыми крупными землевладельцами, и концентрация земельной собственности осуществлялась, прежде всего, в их интересах. Наконец, именно это сословие имело,самые большие потребности, и их рост все более не соответствовал возможностям экономики, что провоцировало вьтуск недоброкачественных денег и последующую инфляцию, которая стала мощным катализатором кризиса.

Но сенаторское сословие в то же время в наименьшей степени испытало на себе проявления кризиса (САН, v. XII. Р. 274). Сенаторские владения были слабо связаны с рынком (САМ, v. I. P. 564) и могли относительно безболезненно существовать в условиях натурализации экономики. Эти хозяйства были наиболее устойчивым типом среди всех экономических структур Римской державы. Это явилось одной из причин того, что в результате кризиса III в. произошло оформление про-тофеодального уклада в экономике (САН, v. XII. Р. 275) в рамках экзимированной собственности, в наименьшей степени пострадавшей от кризиса. Другим результатом стало сохранение ведущих позиций сенаторского сословия в социальной структуре Римской империи в следующем IV в.

Вместе с тем в результате политических столкновений, которыми так изобиловал III век, многие представители сенаторских фамилий были уничтожены физически, многие лишились своей собственности в результате конфискаций и реквизиций. Политическое влияние сенаторского сословия уменьшалось по мере того, как формировался новый правящий класс из представителей военных кругов (Starr. P. 654).

Вторым по значению сословием римского общества было всадни-чество, численность которого определяют в 0,1% населения Римской империи (САМ, v. I. P. 565)¹⁴. В эпоху Ранней Римской империи всадническое сословие имело тенденцию к превращению в аристократическую прослойку по аналогии с сенаторским сословием. По Диону Кассию (52.19.4), всадническое сословие походило на сенаторское, обладая сходными критериями для принадлежности к нему — благородным происхождением по рождению и богатством, но во второй степени. Кроме ценза в 400 тыс. сестерциев, установленного Августом, при Тиберии было введено дополнительное требование — два предшествующих поколения свободно-рожденных (Pliny, NH 33.32; Garnsey, Sailer. P. 113).

Еще в эпоху Республики всадники наживали громадные состояния за Счет беззастенчивой эксплуатации провинций, ростовщических и торговых операций. Этот слой населения состоял в большинстве своем из энергичных, предприимчивых людей, своего рода "античных бизнесменов" (САМ, v. I. Р. 565). Октавиан Август, создавая систему принципата, по достоинству оценил деловые и организаторские способности этого сословия и попытался поставить его на службу государству. Последователи Августа продолжили эту тенденцию (Garnsey, Sailer. P. 114), и к III в. всадничество фактически превратилось в служилое сословие (САМ, v. I. P. 565): его представители занимали важные, но вторые по значению после сенаторских посты в императорской администрации и в армии¹⁵; многие всадники успешно реализо-вывали свои предпринимательские способности в государственном (императорском) секторе экономики. К концу эпохи Принципата были изобретены специальные эпитеты, подчеркивающие ранг всадников, занятых в императорской администрации: egregms для прокураторов, perfectissiimis длястарших префектов и eminentissimus для преторианских префектов. Эти несколько сот особо выделенных всадников составляли меньшинство сословия, принадлежащее к императорской элите; большинство же составляла местная аристократия, имевшая в качестве знака отличия золотое кольцо и узкую пурпурную ленту на тоге (Garnsey. Sailer. P. 114).

Кризис III в. сильнее всего ударил по тем представителям всаднического сословия, которые продолжали заниматься предпринимательской деятельностью на свой страх и риск. Всадников же, занятых на государственной службе, по всей видимости, кризис затронул мало — разве что свою зарплату в условиях почти полной натурализации экономики они стали получать не деньгами, а в натуральной форме (ИЕ. С. 630). В результате кризиса, можно полагать, все или почти все представители всаднического сословия, связанные с рынком, исчезли с исторической арены, и в IV век всадничество вошло как полностью служилое сословие.

Муниципальные и провинциальные рабовладельцы составляли социальную основу Римской империи¹⁶ и входили в сословие декурио-нов (куриалов). Также как сенаторы и всадники, декурионы должны были обладать определенным богатством и быть свободными по рождению (обязательное требование — быть сыновьями вольноотпущенников, но не вольноотпущенниками). Декурионы формировали органы местного городского самоуправления — курии, состоявшие из состоятельных людей, чье социальное положение не вызывало никаких сомнений. В III в. юрист Каллистрат писал, что хотя торговцев не следует совсем не допускать в органы городского самоуправления, все же не является достойным для тех лиц, которые подвергались публичной порке, быть допущенными в это сословие, особенно в тех городах, которые имеют достаточно благородных мужей (Digest. 50.2.12). Впрочем, богатство часто перевешивало другие критерии социальной допустимости по чисто практическим соображениям. Не только потому, что за исполнение своих общественных обязанностей декурионы не получали никакой платы, но потому, что от них требовались пожертвования в общественную казну по случаю избрания в городской совет или на жреческую должность, и, конечно, богатство декурионов являлось залогом уплаты налогов в императорскую казну (Gamsey, Sailer. P. 115).

После эдикта Каракалы 212 г. о римском гражданстве формальная разница между муниципалами и провинциалами исчезла. Но в результате этого эдикта сословие декурионов, формирование которого началось еще после Союзнической войны и которое состояло в подавляющем большинстве из владельцев товарных рабовладельческих вилл, стало нести на себе основное бремя налогов. Римское государство поставило декурионов в очень сложное положение — они отвечали за сбор налогов своим состоянием, если не набиралась требуемая сумма (САМ, v. Ι. Р. 565-566).

Растущие финансовые потребности государства заставляли муниципальных и провинциальных рабовладельцев искать дополнительные источники дохода, применять рациональные методы организации хозяйства, изобретать все более изощренные способы эксплуатации рабов, являвшихся основной рабочей силой их поместий. Однако рабовладельческий способ производства достиг предела своих возможностей, и уже в середине II в. товарные рабовладельческие виллы стали ощущать первые симптомы кризиса, а в III в. именно эти хозяйства стали его эпицентром, и именно они в наибольшей степени пострадали от него. Сословие декурионов оказалось затронутым кризисом в очень значительной степени¹⁷. Многие из них разорились, некоторые сумели перестроиться, либо сдавая часть земли в аренду колонам, либо предоставляя известную самостоятельность рабам, либо переориентируя поместья на самообеспечение и натуральное хозяйство. Пожалуй, самым сложным в положении декурионов было то, что они несли на себе всю тяжесть фискального бремени и были своего рода посредниками между государством и налогоплательщиками, являясь и сами таковыми.

В ходе кризиса сословию декурионов в целом удалось выстоять и сохранить свое социальное значение. В IV в. сохранились и товарные рабовладельческие виллы, и натуральные хозяйства, основанные на рабском труде, но уровня II в. ни сельское хозяйство, ни римская экономика в целом больше никогда не смогли достигнуть (САН, v. XII. Р. 279). Само сословие декурионов тоже уже больше никогда не было прежним, и общественное сознание этой прослойки претерпело за годы кризиса существенные изменения.

Humiliores делились на целый ряд социальных прослоек, положение которых в Римской империи было неодинаково. Основную массу их составляли мелкие свободные производители — крестьяне, ремесленники и торговцы.

Римское крестьянство было слабо связано с рынком, и основой существования этой прослойки было натуральное хозяйство. В силу этого и в силу особенностей сельскохозяйственного труда крестьяне являлись одной из самых консервативных прослоек римского общества. Лишь немногим представителям этой прослойки удавалось вырваться из ограниченного и замкнутого мирка, в котором они жили на протяжении всей жизни, либо попадая в армию, либо пытаясь найти различные пути обогащения в сфере торговли, ростовщичества или какой-нибудь другой предпринимательской деятельности. Хотя эту прослойку нельзя назвать динамичной, все же она подвергалась определенным изменениям; с одной стороны, часть крестьян разорялась, теряла свои участки земли и превращалась в колонов-арендаторов или поденщиков; с другой стороны, крестьянство в Римской империи постоянно пополнялось за счет ветеранов римской армии¹⁸, получавших по окончании срока службы земельный участок, а также за счет варваров — либо во вновь образованных провинциях, либо в пограничных районах, где они получали разрешение на поселение.

В экономическом отношении крестьянство пострадало от кризиса меньше, чем другие прослойки населения, и сохранилось как класс (Garnsey, Sailer. P. 103), но главный урон оно понесло в результате политической анархии, отсутствия элементарного порядка и безопасности, от произвола солдат и бандитов, обиравших крестьян до нитки, подвергая их насилию и грабежу. Лишенные надежды на то, что императорская власть способна обеспечить им безопасное существование, и чтобы как-то спастись от этих бедствий, крестьяне вынуждены были объединяться в общины. Однако эти общины, возникавшие в III в., имели уже совершенно иной характер, чем в прежние времена. Тем более что простого объединения нескольких крестьянских дворов чаще всего оказывалось недостаточно, чтобы противостоять всем опасностям тревожного времени. Целые деревни шли под покровительство (патронат) земельных магнатов, нередко обладавших собственными вооруженными отрядами и, следовательно, способных обеспечить более эффективную охрану, чем далекая и призрачная императорская власть¹⁹. Другим выходом из тяжелого положения, вызванного кризисом, было бегство с насиженных мест в поисках лучшей жизни. Как правило, такие беглецы объединялись в вооруженные отряды и занимались грабежом и разбоем; порой эти объединения разрастались до угрожающих размеров, охватывающих целые провинции (например, багауды).

Еще одним последствием кризиса стало выделение в самостоятельную социальную прослойку колонов, положение которых отличалось от положения свободных крестьян, с одной стороны, и рабов, с другой. Вместе с тем, предоставление самостоятельности сельскохозяйственным рабам в децентрализованных латифундиях привело к появлению прослойки квазиколонов, статус которых был, разумеется, ниже свободных колонов. Однако общей тенденцией развития колоната в III в. и в эпоху Поздней Римской империи стало сближение юридического и социального положения колонов и рабов и оформление крепостных форм зависимости²⁰.

Прослойка ремесленников и торговцев, будучи в наибольшей степени связанной с рынком, больше всего испытала на себе экономические проявления кризисами многие ее представители лишились всяких средств к существованию²¹. Однако и социальное, и экономическое значение этой прослойки, разумеется, сохранилось и после кризиса, и в последующее время.

Очень важную роль в социальной структуре Римской империи играла армия²², которая представляла обособленную и специфическую социальную прослойку со своими корпоративными интересами. В силу профессионального характера армии солдаты на длительное время отрывались от своей социальной среды и имели свои социальные интересы. В эпоху Ранней империи армия состояла из трех основных частей: преторианской гвардии — наиболее привилегированной и важной в политическом отношении части; легионных войск, формировавшихся из римских граждан — основы всей римской армии, и вспомогательных войск, набиравшихся из жителей провинций и варваров, получавших римское гражданство по окончании срока службы. После эдикта Каракалы, который стер разницу между гражданами и негражданами, в армии произошла определенная социальная нивелировка, которую начал проводить еще отец Каракалы Септимий Север, уравнявший положение преторианцев с другими частями и повысивший жалование солдатам (ИЕ. С. 632). Но, став более монолитной, армия стала и более опасной для самой же императорской власти. Последний представитель династии Северов - Александр Север — был убит взбунтовавшимися легионерами.

Социальное значение армии состояло в том, что, начиная с Септи-мия Севера, были сняты ограничения, препятствовавшие военным, не принадлежащим к "благородным" сословиям, продвинуться на командные должности выше центуриона. Это позволяло каждому солдату дослужиться до самых высоких чинов, и из среды солдат, набиравшихся в провинциях, вышли многие императоры III в. (Штаерман, 1987. С. 274).

Заметное место в социальной структуре Римской империи занимала люмпенская прослойка, существовавшая за счет случайных заработков, но большей частью за счет подачек от императоров и высших чиновников. В условиях кризиса эта прослойка порой вообще лишалась всяких средств к существованию и вынуждена была добывать таковые путем грабежа или воровства. В III в. эта прослойка сильно уменьшилась в результате физического уничтожения в частых уличных столкновениях, а также от голода. По подсчетам зарубежных исследователей, общее количество населения Римской империи уменьшилось в III в. примерно на 1/3 - с 70 до 50 млн (САН, v. XII. Р. 267-268), и, надо полагать, люмпенская прослойка составляла в этой трети одну из самых значительных долей.

Следует также отметить, что особую прослойку в римском обществе представляли вольноотпущенники, которые занимали своеобразное промежуточное положение между рабами и свободными. Как правило, их отличали хорошие деловые качества и стремление занять более высокое социальное положение. Некоторым из них удавалось добиться продвижения по социальной лестнице и влиться в те или иные прослойки свободного населения, а потомки вольноотпущенников могли претендовать и на еще более высокие позиции²³.

Наконец, самое низшее положение в социальной структуре римского общества занимали рабы. В I—II вв. рабство в Римской империи претерпело определенные изменения. Оставаясь прежним по сути, рабство приобрело ряд новых черт в силу целого ряда причин, главной из которых было резкое сокращение внешних источников пополнения рынка рабов из-за перехода Рима к стратегической обороне. Прежде всего, рабовладельцы стали поощрять создание рабских семей, и рабам все чаще стали предоставлять экономическую самостоятельность, будь то участок земли с хижиной и инвентарем, ремесленная мастерская или торговая лавка. Усиливается роль материальных и моральных стимулов в принуждении рабов к труду, и появляется целый ряд законов, если не ограничивающих власть господина над рабом, то, во всяком случае, вносящих определенную регламентацию в их отношения. Рабство включается в правовое поле общества, инкорпорируется в общую систему римского права, а раб рассматривается в определенной степени как субъект права (ИДР. С. 252).

Рабы, как и другие социальные прослойки Римской империи, не являлись однородной массой (Garnsey, Sallef. P. 119—120). Самым тяжелым было положение рабов, занятых в сельском хозяйстве, и у государственных рабов, работавших на рудниках и в каменоломнях; несколько лучше было положение рабов, занятых в ремесле и торговле; на еще более высоком уровне находились рабы, занятые непосредственным обслуживанием рабовладельцев; еще более высокое положение занимала так называемая рабская интеллигенция (артисты, художники, певцы, поэты, музыканты и т. д.), и, наконец, самой привилегированной группой была рабская администрация и управленческий аппарат. Разумеется, и внутри этих основных категорий выделялись отдельные группы рабов, и положение рабов различалось не только между категориями, но и внутри них. Вместе с тем, каждая из перечисленных категорий рабов обладала определенной групповой психологией и имела свои социальные интересы.

Кризис III в. по-разному отразился на различных категориях рабов. Надо полагать, что в наибольшей степени пострадали рабы, принадлежавшие тем рабовладельцам, которые сами оказались больше всего затронутыми кризисом. Если хозяин разорялся, он был вынужден либо продавать своих рабов, либо вообще бросать их на произвол судьбы, обрекая на голодную смерть или заставляя самостоятельно добывать себе средства существованию путем грабежа и разбоя.

Пожалуй, одним; из самых главных последствий кризиса III в. в сфере рабства явилось резкое сокращение общего числа рабов в импеии, как в результате падения естественного прироста рабского населения, так и в силу того, что значительная часть рабов получила самостоятельность и перешла в разряд вольноотпущенников и колонов. Хотя рабство как система и рабовладельческий способ производства как экономический уклад сохранились и продолжали существовать в Поздней Римской империи, кризис III в. нанес им непоправимый удар и лишил всяких возможностей возрождения в прежних масштабах.

Дополнительным фактором, оказывавшим влияние на общую социальную картину Римской империи, можно считать внешние влияния со стороны варваров и жителей провинций. К началу III в. италийцы, т. е. римляне в собственном смысле, утратили превосходство даже в двух высших сословиях римского общества — сенаторском и всадническом (Garnsey, Sailer. P. 9). Этническая структура населения империи была очень пестрой, что оказывало определенное влияние на социальный климат, но, пожалуй, в большей степени на общественное сознание, которое, надо полагать, было интернациональным более, чем в любой другой античной державе.

В целом последствия кризиса и вызванные им изменения затронули в той или иной мере все социальные слои римского общества. Некоторые социальные прослойки испытали в III в. столь сильные потрясения, что это неизбежно должно было иметь своим следствием глубокие изменения общественного, группового и индивидуального сознания. Экономические и социальные проявления кризиса были теснейшим образом связаны с политической сферой Римской империи.

Фундамент и здание политической системы принципата были выстроены Октавианом Августом, и его последователи в I—II вв. лишь достраивали и совершенствовали то, что было сделано мудрым основателем. Система была безусловно монархической по своей сути, хотя и сохраняла определенные элементы республиканского устройства, необходимые в переходный период. Этот дуализм был обусловлен отчасти живучестью республиканских традиций (особенно у правящих классов), но главным образом — сохранением полисных структур в рамках территориальной империи²⁴. Однако в течение I—II вв. полис как форма общественной жизни и как социально-экономический организм все более изживал себя; республиканские традиции постепенно уходили в прошлое и становились сферой творчества римских историков, писателей и поэтов и объектом для ностальгии у представителей старинных римских родов. В то же время происходило усиление монархической тенденции и абсолютизма императорской власти. В течение более чем столетнего периода с 69 до 180 г. римское государство стало более патерналистским и бюрократическим и в то же время более космополитическим и менее "римским" (САМ, v. I. P, 73).

Особенностью принципата как политической системы было если не полное отсутствие, то, во всяком случае, минимальное количество чиновников и незначительный, в сопоставлении с масштабами империи, государственный аппарат на протяжении всего периода I—II вв.²⁵ В наследие от Республики Империя получила уникальную для античности систему использования в качестве бюрократии (мелких чиновников, секретарей, посыльных и т. п.) рабов, принадлежавших тому или иному господину, занимающему государственный пост. Причем, чем выше был этот пост, гем, как правило, богаче был человек, его занимавший, последовательно, тем больше рабов он мог использовать для выполнения своих государственных обязанностей. В эпоху Принципата рабы и вольноотпущенники императоров нередко поднимались до самых высот государственной иерархии²⁶. На местном же уровне Римская империя сохранила систему самоуправления, оставшуюся от полисных времен, в виде совета декурионов, отправлявших свои обязанности как почетный долг и не получавших за свою службу денег из государственной казны. В результате расходы государства на управленческий аппарат долгое время оставались минимальными.

Однако полис и империя были взаимоисключающими системами, и общей тенденцией исторического развития было неизбежное изживание полисных структур с их самоуправлением и формирование централизованного государственного аппарата — необходимого атрибута всякой авторитарной власти. Начало этому положил еще Август, создавший целый ряд новых должностей (префекты: претория, Египта, города, анноны, вигилов, вод, а также наместники императорских провинций — прокураторы), выходивших за рамки республиканского государственного устройства, реставрация которого была официальным лозунгом его правления. Но, пожалуй, более важным в этом отношении явилось создание императором Клавдием особых государственных канцелярий: писем, жалоб и финансов, ставших основой формирующейся бюрократической системы (ИДР. С, 209).

Династии Антрнинов, в общем, еще удавалось сохранять политическую систему принципата в том виде, в котором она была задумана Августом, и Траян даже.счел возможным возродить ненадолго уже почти забытые комиции. Однако вполне очевидным для II в. было усиление императорской власти в противовес сенату и централизация государственного управления, а также постепенное увеличение бюрократии (САМ, v. I. Р, 523-524).

III век стал явным водоразделом между двумя контрастными политическими системами (Cameron, 1993. Р. 3) — принципатом и доми-натом. Уже Септимий Север (193—211) сделал то, что давно назрело, но что не решались сделать его предшественники²⁷. Он разработал и начал осуществлять принцип полной монархии: император — единственный источник власти, а его воля — высший закон для всех жителей империи. Сенат лишается права издавать законы и выбирать магистратов, и это право становится исключительной привилегией принцепса. Проводится реформа государственного управления, которая все ставит на свои места: стираются различия, ставшие к этому времени весьма эфемерными, между традиционными магистратурами и бюрократическими должностями, устанавливается система подчинения различных должностей и рангов и даже происходит некоторая милитаризация имперской бюрократии. Наконец^ завершается организация императорской провинциальной администрации, которая становится главной властью на местах, в то время как декурионы отвечают лишь за сбор налогов и продолжают выполнять общественные обязанности, которые в новых условиях превращаются в повинности. Бюрократия и бюрократический стиль управления начинают пронизывать все звенья государственного аппарата и армии (ИДР. С. 311).

Другой стороной реформ Севера была попытка совместить давно назревшее слияние античного муниципального строя и управления через сословие всадников, доминировавших как в военном, так и гражданском аппарате. Эти реформы, хотя они и отвечали требованиям времени и общей тенденции исторического развития, явились одной из причин политического кризиса, т. к. вызвали новый виток противоборства сената и императорской власти, которое вылилось в борьбу "сенатских" и "солдатских" императоров. С другой стороны, реформы привели к резкому возрастанию государственных расходов на содержание бюрократического аппарата, а это имело своим следствием повышение налогов. Правда, в III в. императоры не столько повышали налоги, сколько шли по пути чеканки неполноценной монеты. Однако это не было решением проблемы, а, напротив, вызвало сильнейшую инфляцию, в значительной мере спровоцировавшую экономический кризис (Jones Α., 1994. P. 15). А усиление бюрократии в условиях отсутствия четко разработанных принципов наследования власти и ее преемственности, что было, пожалуй, одним из самых слабых мест системы принципата еще со времени Августа²⁸, стало одной из главных причин политической анархии III в.

Политический кризис III в. имел в качестве одной из своих сторон общий упадок законотворческой деятельности. Римская юриспруденция достигла вершины своего развития в трудах Павла, Ульпиана, Модестина и Папиниана, после которых в III в. наступил некоторый застой в юридической мысли, а за ним последовал период кодификации. Перечисленные юристы привнесли порядок в обширнейшее законодательство, предшествовавшее им, а также установили новые юридические принципы, причем многое в юридической теории этого времени было позаимствовано из эллинистического востока. Юристами были детально разработаны все обязанности, связанные с почетными должностями и повинностями, причем некоторые их установления и толкования ускоряли упадок муниципальной знати (ИЕ. С. 633). Кроме того, юристы несут ответственность за внедрение в юридическую теорию и практику принципов, которые оправдывали авторитарную власть. Их последователям, в общем-то, оставалось лишь систематизировать существующий материал (Sinnigen, Robinson. P. 477).

Одной из самых сильных и в то же время самых опасных сторон политической жизни системы принципата была армия, которая являлась становым хребтом всего имперского порядка (Garnsey, Sailer. P. 89). Последние широкомасштабные завоевания пришлись на правление Тра-яна (96—117 гг.), после чего Римская империя окончательно перешла к стратегической обороне своих границ. Уже к концу II в. римская армия постепенно стала утрачивать боевой дух, а сведение к минимуму завоевательных походов, раньше приносивших громадную военную добычу, массу рабов и огромные материальные ресурсы, привело к значительному увеличению внутренних государственных расходов на военные нужды²⁹. Ввиду того, что внешние проблемы для армии и для империи отошли на определенное время на второй план, армия к концу II в. стала все чаще обращаться к проблемам внутренним. Это привело к повышению ее политической роли и в то же время сделало ее опасной силой в периоды бессилия центральной власти и политической анархии. Вместе с тем, армия оказалась неспособной должным образом обеспечивать защиту границ Римской империи, когда варварский мир пришел в движение и внешние вторжения поставили под угрозу само существование государства, численность армии существенно возросла с 25 легионов (300 тыс. чел.) во времена Августа до 33 легионов к середине II в., а во времена Каракалы численность римской армии достигла 400 тыс. чел. (САН, v. XII,. Р. 262; Garnsey, Sailer. P. 88).

В III в. вся римская армия становится самостоятельной политической силой, способной не только свергать императоров, но и возводить их на трон. Причем, в отличие от Ранней империи, где политическим балом правили в основном лишь преторианцы, теперь императоры становятся "солдатскими" в подлинном смысле. Однако, превратившись в политическую силу, армия в III в. оказалась вне политического контроля³⁰ и в значительной степени утратила дисциплину и стройность своей структуры. Солдаты нередко превращались в обыкновенных бандитов, грабивших мирное население и вносивших еще большую анархию в истерзанную кризисом империю³¹.

Политический кризис III в. принял особенно тяжелые и болезненные формы в связи с мощными сепаратистскими движениями в провинциях, которые были ответом на возникшие трудности и представляли собой отчаянные попытки выбраться из кризиса самостоятельно, когда центральное правительство было неспособно решать проблемы всего государства в целом. Сепаратизм был порожден как политическими, так и экономическими причинами, и развитие этих движений привело к тому, что Римская империя в III в. не,раз фактически переставала существовать как единое целое.

Политическая нестабильность и экономические проблемы вызвали резкое обострение социальной обстановки в империи и привели к возникновению целого ряда социальных движений. Как правило, эти движения объединяли самые разнородные социальные силы, не имели четко определенных целей и программ и были лишь одним из способов выживания в кризисное время.

Самым ярким проявлением политического кризиса Римской империи стала настоящая чехарда наимператорском троне, который, казалось, перестал играть роль высшего поста и передавался из рук в руки, словно эстафетная палочка. В течение полувека, с 235 по 284 г., на фоне успели посидеть 29 "законных" императоров, а в разных частях империи в это же время приходили к власти десятки "незаконных" узурпаторов. В условиях такой анархии само понятие законности императорской власти утратило всякое значение.

Кризис затронул не только экономическую, социальную и политическую сферы, но и стал преддверием заката всей античной культуры.

Римская культура эпохи империи была синкретической по своему характеру. По сути, применительно к этому периоду античной истории невозможно говорить именно о римской культуре - это была культура всего Средиземноморского мира, оказавшегося под римским владычеством. Еще в период Поздней Республики в культуре Рима четко проявлялись эллинистические черты. Но не только Восток и Греция оказали влияние на римскую культуру эпохи империи: она впитала в себя и элементы культуры варварской периферии, так как романизация отнюдь не была односторонним процессом, а имела обратное влияние со стороны романизируемых народов.

I—II вв. н. э. оказались для Римской империи временем наивысшего подъема в области изобразительного искусства, архитектуры и литературы. Этот подъем отчасти объясняется общим материальным благополучием и относительным миром, который переживали народы, населявшие империю. Но, пожалуй, в большей мере этот подъем был обусловлен синтезом различных культурных стилей и традиций. Немаловажную роль играло сохранение республиканских и полисных традиций, что придавало культурной жизни открытый и свободный характер даже в периоды деспотического правления отдельных императоров. В определенной степени культурный расцвет был обусловлен и высшей стадией в развитии классического рабства. Рабы не только создавали материальные ценности, но и освобождали своих хозяев от тяжелого и изнурительного физического труда, создавая возможности и для интеллектуального творчества, и для творческого восприятия произведений искусства и литературы.

Однако по мере изживания полисных черт в жизни Римской империи и нарастания кризисных явлений происходили изменения и в сфере культуры. Наиболее ярко эти изменения проявились в идеологии, которая оказывала мощное влияние на всю культурную сферу и которая в период с I по III в. испытывала переход от идеологии гражданина к идеологии подданного³². Общий упадок экономической и социальной жизни и политические неурядицы Кризисного III в. способствовали упадку и кризису всей античной культуры³³, которая после преодоления кризиса уже никогда больше не возвращалась к классическим образцам, но пошла по пути вырабатывания новых культурных стандартов грядущего средневековья. Сепаратистские движения в провинциях имели своим следствием культурную изоляцию отдельных регионов римского мира, а варварские набеги приводили к прямому уничтожению произведений античного искусства.

Кризис и общий упадок, охвативший все сферы жизни Римской империи в III в., сильнейшим образом отразился на общественном сознании, морали и психологии людей того времени. Кризис породил чувство неуверенности в завтрашнем дне, вызвал утрату душевного комфорта и спокойствия, нарушил привычные и устоявшиеся стереотипы поведения, свойственные тем или иным группам населения. Моральный упадок как признак приближающегося всеобщего краха признается практически повсеместно. В предсказаниях восточных астрологов говорилось, что человечество станет "запутанным, лживым, вероломным,, коварным,, ревнивым, интригующим, предательским, злобным, сварливым и переменчивым", а античные авторы, особенно христианские (Ориген, Киприан, Лактанций), отмечают, что всех вскоре постигнут "страдания, корысть, грех, обман и воровство" и что мир вернется из золотого века в железный (Mac Mullen, 1976. Р. 5), Не было недостатка в сверхъестественных объяснениях происходящего (Mac Mullen, 1976. Р. 7). Общими настроениями эпохи были ощущение надвигающейся всемирной катастрофы, необходимости каких-то действий по ее предотвращению, чувство отчаяния и несправедливости всего мирового порядка. Все старания направляются на то, чтобы путем посвящения в мистерии, приобщения к тайным знаниям мудрецов узнать, как выйти из-под власти материального мира и достичь истинной свободы, всеобщего единения и, тем самым, преодолеть царящее на земле зло (ИЕ. С. 637).

Идеалы большинства римлян обращены теперь в прошлое — во времена стабильности и процветания, и хотя лучшие прошлые эпохи в сознании разных людей были разными, они все равно казались им лучше настоящего (Mac Mullen, 1976. Р. 12). Героем кризисной эпохи становится уже не служащий Риму политик и полководец, а боговдох-новенный мудрец, как, например, пифагореец, ученик брахманов и афинских софистов Аполлоний Тианский³⁴ или основатель неоплатонизма философ Плотин в написанной его учеником Порфирием биографии (ИЕ. С. 637-638).

Следует отметить, что кризис, экономические трудности, инфляция, набеги варваров, политическая нестабильность, культурный упадок — все эти проявления кризиса по-разному воспринимались каждой социальной группой римского мира. Мало того, и внутри этих социальных групп восприятие кризиса отдельными индивидами было различным (Mac Mullen, 1976. P. 22)³⁵. Императоры старались найти более действенное обоснование своей власти и вместе с тем удовлетворить запросы и настроения различных слоев населения, народ искал помощи у богов милосердных и могучих, а высшие прослойки были исполнены пессимизма, пассивности и отвращения к земной жизни (Штерман, 1987. С. 299).

Таким образом, III век стал временем напряженных духовных и религиозных исканий, которые были обусловлены глубокими изменениями в общественном и индивидуальном сознании людей того времени, вызванными экономическими, социальными, политическими и культурными проявлениями кризиса. Несомненно, что перемены в сознании людей, происходившие под воздействием этих кризисных явлений,должны были породить и породили новое восприятие окружающей действительности и стали одной из важнейших предпосылок христианизации.

Примечания и комментарии

¹ Ср.: Майоров, с. 25: "Исторические обстоятельства, при которых появился на свет и стал господствующим средневековый способ философствования, — это социально-экономические, политические и идеологические обстоятельства эпохи Римской империи. Среди них определяющим было постепенное деформирование и последующее разложение рабовладельческого строя..."
И далее с. 27: "В социально-экономических реалиях поздней античности содержались необходимые предпосылки возникновения средневековой идеологии. То, что Римская империя в социально-экономическом отношении к V в. превратилась в общество с ярко выраженными протофеодальными чертами, служит опосредованным основанием того факта, что именно в этот период формируются образцы средневековой идеологии, именно на этот период приходится жизнь учредителей средневековой духовной культуры".,
²  Время от Траяна до Марка Аврелия считают "счастливым периодом", а по выражению Гиббона, это был счастливейший период в истории человечества (Ehrenberg, р. 13).
³ См. работы В. И. Кузищина, и особенно: Античное классическое рабство как экономическая система (М., 1990).
⁴  Основательный и до сих пор непревзойденный в отечественной, да и, пожалуй, в мировой историографии анализ кризиса III в. дан в работе Шта-ерман Ε. Μ. Кризис рабовладельческого строя в западных провинциях Римской империи (М., 1957).
⁵  Главными препятствиями для развития рыночных тенденций в римской экономике были: отсутствие массового производства в силу абсолютного господства мелких ремесленных предприятий, узость внутреннего рынка из-за относительно невысоких доходов основной массы населения империи и, пожалуй, главное, несовершенство транспорта и связи: нередко дешевле и легче было перевезти ремесленную мастерскую на новое место или создать ее на новом месте заново, чем возить издалека готовую продукцию (ИДР, с. 247).
⁶  В этом укладе многие исследователи видят прообраз будущей феодальной системы производства. См.например: История древнего мира, 1983, с. 223—224.
⁷  Целью производства в античности было потребление и накопление, а не расширенное воспроизводство. См.: Кузищин В. И. К. Маркс об античной экономике // ВДИ. - 1983, № 2. - С. 3-39; Андреев В. Н. К. Маркс о цели античного производства и афинская экономика V—IV вв. до н. э. // ВДИ. — 1983,№4.-С. 3-31.
⁸ Об этом речь пойдет ниже, но здесь уместно назвать специальную работу, посвященную этой проблеме: Mac Mullen R. Roman Government Response to Crisis A. D. 235—337 (New Haven & London, 1976). Любопытное мнение высказано в САН, ν. XII, р. 254—256 о государственно-социалистических тенденциях в экономике Римской империи, которые противоречили индивидуалистическим принципам. Интересно, что идею всемогущества государства авторы выводят из "органической концепции полиса", которая подверглась изменениям со стороны "восточно-ориентированных" эллинистических и других теорий государства. Государственный социализм, отмечается далее, был реакцией против "преувеличенного индивидуализма", столь характерного для римской жизни в I—II вв., но в новых условиях IV в. появилась оппозиция "преувеличенному государственному социализму" в лице феодальных лендлордов, представлявших новый индивидуализм (р: 280). Эта схема довольно оригинальна, и, несомненно, заслуживает более пристального внимания в контексте изучения кризиса III в.
⁹ В зарубежной литературе можно встретить множество точек зрения на основные причины кризиса III в. В определенной степени типичным можно , считать перечень, представленный Ф. ДадденОм: 1) сокращение населения; 2) варваризация Римской империи; 3) "безжалостная" налоговая система; 4) строго кастовая социальная система; 5)коррупция и жадность государственных чиновников; 6) коррупция римской юстиции (Dudden, p. 96—103). Ср. у В. Эренберга: "внешние враги империи, внутреннее разложение, правление солдат, исчезновение целых групп населения, коррупция бюрократии, духовная; расслабленность, недостаток технических знаний и ... рост христианства" (Ehrenberg, р. 14); Ч. Старр перечисляет такие причины кризиса, как сокращение населения, вмешательство государства в экономическую и социальную жизнь, инфляция, натурализация экономики, рост налогов и восстания (Starr, p. 653). Интересное объяснение кризиса можно встретить у С. Вильямса, который считает основной его причиной натиск варваров на границы империи (Williams, р. 15—23). Наконец, М. И. Ростовцев видел причины кризиса в крестьянской революции, направленной против городской буржуазии и интеллигенции и осуществляв-шейся армией и ее вождями (ИЕ, с. 630).
¹⁰ О причинах и последствиях экономического сепаратизма в Римской империи см.: САН, ν. XII, р. 236-237.
¹¹  Саллер определяет долю сенаторского сословия в несколько тысячных процента от населения Римской империи. См. его статью: САМ, ν. Ι, ρ, 564.
¹²  "Сенаторское сословие не было исключительно наследственной аристократией" (Garrisey, Sailer, p. 113). Ниже авторы справедливо отмечают, что тенденция к превращению сенаторского сословия в касту в Римской империи все же существовала. Так, сыновьям сенаторов было рекомендовано посещать заседания сената вместе с их отцами, хотя, пожалуй, наиболее значительным в этом отношении было то, что для принадлежности к сенаторскому сословию требовалось иметь предков-сенаторов в трех предшествующих поколениях (Digest. 23. 3.44 pref).
¹³ Новые члены сената из-за пределов Италии составляли около половины всего состава сената в начале III в. (Garnsey, Sailer., p. 123). Интересы провинций были для них на первом месте, а в провинциях — интересы их класса (ИЕ, с. 631).
¹⁴  Гарнсей и Саллер говорят, что количество всадников исчислялось тысячами (Garnsey, Sailer, p." 113).                      ·
¹⁵  Исключение составлял преторианский префект; реальное положение которого было выше сенаторов, что нашло отражение в дворцовом протоколе конца II в. (Garnsey P., Sailer R., р. 114).
¹⁶ "the backbone of the empire" (CAM, v. I, p. 565).
¹⁷  Ссылки на финансовые трудности средних декурионов начинают появляться в официальных источниках уже в эпоху Антонинов (САМ, v. I, p. 566).
¹⁸ Ветераны, особенно офицеры, нередко пополняли категорию honestiores в награду за их службу по поддержанию социального порядка (Garnsey, Sailer, p. 116).
¹⁹ Мак Маллен считает, что мелкие землевладельцы в результате кризиса вообще "исчезли со сцены", хотя в разных регионах с большей или меньшей частотой они еще встречались; причиной их исчезновения автор считает налоги (Mac Mullen, 1976, р. 209). Такая точка зрения, на наш взгляд, не соответствует действительности.
²⁰  Проблемы колоната в последние годы получили основательную разработку в трудах А. В. Коптева. Результаты его исследований опубликованы в монографии: От прав гражданства к праву колоната (Вологда, 1995). См. также Автореферат докторской диссертации: Формирование крепостного права в Поздней Римской империи - Ранней Византии IV-VI вв. (М., 1996).
²¹  В Кэмбриджской древней истории (САН, ν. XII, р. 266-267) отмечается, что именно "буржуазный средний класс" в наибольшей степени пострадал от кризиса, хотя и не бью полностью уничтожен, но "духовно и материально претерпел смертельный удар"; любопытно, что к "буржуазии" здесь приписаны и куриалы). Возрождение ремесла и торговли после кризиса было наиболее трудным и мучительным и наименее успешным, особенно на западе (р. 277).
²² Подробно об изменениях в римской армии на протяжении III в. см. САН, ν. XII., р. 208—220. Также см. специальное исследование: Southern P., Dixon К. R. The Late Roman Army (New Haven & London, 1996).
²³  "Вольноотпущенники как группа ясно показывают ограниченность всякого анализа римского общества, основанного только на классах. Их можно было найти в каждом экономическом классе" (САМ, v. I, p. 568).
²⁴ Это очень убедительно показано в книге Егорова А. Б. Рим на грани эпох (Л., 1985).
²⁵  См. исследования Смышляева А. Л.: Всадники во главе ведомств императорской канцелярии во П-начале III в. н. э. // ВДИ. - 1978, № 2. - С. 91; Об эволюции канцелярского персонала Римской империи в III в. н. э. // ВДИ. — 1979, № 3. - С. 60. Также: Garnsey, Sailer, p. 20-40.
²⁶Один из самых ярких примеров — вольноотпущенники императора Клавдия Нарцисс, Паллант и Полибий.
²⁷ О реформах Септимия Севера см.: САН, ν. XII, р. 19-36; ИДР, с. 310-311.
²⁸  "Система, в которой так много зависит не от постоянно проводимой политической линии, а от случайной последовательности способных правителей, не может долго существовать" (Sinnigen, Robinson, p. 473).
²⁵ О расходах Римской империи на армию см.: Grant R., 1990, р. 8.
³⁰  В Кэмбриджской древней истории (САН, ν. XII, р. 261) применительно к этой тенденции используется довольно яркий термин — "военный абсолютизм".
³¹  О военной анархии III в. и ее последствиях см.: Mac Mullen R. Soldier and civilian in the later Roman Empire (Cambridge, 1963).
³²  Все аспекты этого перехода блестяще показаны в статье Штаерман Ε. Μ. От гражданина к подданному// Культура древнего Рима. Т. ί, с. 22—105.
³³ Этой проблеме посвящена работа Штаерман Ε. Μ. Кризис античной культуры. (М., 1975).
³⁴  Герой романа Филострата, популярного в III в.
³⁵ Ср. о различном воздействии инфляции на разные слои населения: Jones Α., 1994, p. 16-20.

2. Религии Римской империи и христианство в I-III вв.

Для изучения предпосылок христианизации первостепенное значение имеет рассмотрение религиозной обстановки в Римской империи в I—III вв., которая не просто отражала исторические условия, но и имела целый ряд собственных особенностей и закономерностей.

Развитие римской религии являет собой удивительный феномен в истории античной цивилизации. Возникнув на примитивной стадии существования римской общины, простая и формальная римская религия развивалась не вглубь, а вширь — за счет включения в пантеон богов других народов, внедрения в религиозную практику новых культов и верований и даже за счет наделения своих божеств чертами богов иноземных (DRR. Р. XVI). Поэтому применительно к эпохе империи невозможно говорить о собственно римской религии, ибо она уже не была исключительно римской. Также и язычество в целом не представляло собой стройной и четкой религиозной системы, а было, скорее, общим названием¹ для разнородных и разнообразных религий², некоторые из них вполне могут претендовать на рассмотрение как законченные и цельные системы.

В религиях Римской империи I—III вв.³ можно выделить следующие основные компоненты:

1)  собственно римская религия, имеющая происхождение в римской гражданской общине и включающая некоторые компоненты семейно-родового культа;

2) религии италиков — племен, общин и городов, включенных в состав Римско-италийской конфедерации в V—III вв. до н. э. (в основном местные культы сохраняли некоторое значение в отдаленных от городов сельских местностях Италии);

3)  греческая религия и мифология, которая оказала сильнейшее влияние на весь облик римской религии ко времени начала империи и составила неотъемлемую часть традиционной римской религии;

4) восточные религии и культы, начавшие проникать в Рим еще со времен Пунических войн и получившие огромную популярность в эпоху кризиса Республики;

5)   варварские религии и культы, как правило, родоплеменные, сохранявшие свое значение в основном среди рабов и варварского населения империи (по мере варваризации империи роль этого компонента неуклонно повышается).

Разумеется, данная классификация довольно условна и искусственна, как и выделение каждого из перечисленных компонентов из общего религиозного контекста. Надо полагать, римляне крайне редко склонялись к почитанию какой-либо исключительно одной религиозной системы⁴. Синкретический характер римского государства и римской культуры не мог не отразиться на состоянии римского сознания, которое, несомненно, было предрасположено к восприятию синкретических систем, в том числе и религиозных⁵.

В дополнение к данной классификации следует отметить, что в Римской империи существовали религиозные системы, не являвшиеся строго языческими по своему характеру (если понимать под язычеством политеизм), — культ императора и иудаизм, являвшиеся, по сути, mq-нотеистическими системами. К монотеизму приближался столь широко распространившийся в III в. культ Солнца⁶.

Наконец, в Римской империи существовали и религиозно-фило-соф-ские системы, тоже монотеистические в своей основе — система Филона Александрийского, римский стоицизм, неоплатонизм⁷.

Каждый из перечисленных компонентов явления, которое мы называем "римская религия", был связан с особенностями исторического развития Рима и в той или иной мере отражает его этапы. Насколько сложным и многообразным был процесс создания Римской империи, настолько же сложной и разнообразной была ее религия. Важным фактором было то, что каждый из компонентов римской религии не был замкнутым и закрытым от внешних влияний. Исторический опыт римлян как раз имел противоположное направление. Практически все компоненты римской религий находились в постоянном взаимодействии как в сознании людей, так и в религиозной практике. Но, разумеется, далеко не всегда это взаимодействие и взаимовлияние было заметно, и некоторые религиозные системы, как, например, иудаизм, оставались достаточно замкнутыми и развивались в значительной степени автономно от других религиозных систем, хотя и испытывали определенное влияние с их стороны.

Также большую роль в религиозном климате империи играла этническая пестрота народов, находившихся под властью Рима (Sinnigen, Robinson. P. 462). Интересным феноменом религиозной жизни Римской империи было возникновение своеобразных синкретических культов и верований⁸. Пожалуй, самым ярким примером такого рода синкретизма является культ Сераписа, пользовавшийся значительной популярностью вплоть до конца IV в. Еще более популярным был культ Митры, который выступил едва ли не главным соперником христианства в первые века его существования. Объединение в митраизме различных древних культов и верований не было внешним и механическим, но глубоким и органическим (Поснов. С. 43)⁹, что было одним из главных факторов широкого распространения этой религии.

В целом римские религии были наследием полисной системы и общинного уклада жизни. Они были теснейшим образом связаны с полисными и общинными структурами и представляли собой форму общественного сознания, свойственную полисному мировоззрению и общинному мировосприятию. Разложение полиса на западе и общины на востоке происходило особенно интенсивно в эпоху империи и являлось, пожалуй, главным содержанием истории римских провинций в I—III вв. Разумеется, этот процесс сопровождался интенсивной ломкой сознания и не мог не отразиться на религиозной сфере жизни.

В эпоху Римской империи в ее религиях появляются новые черты и тенденции, главными из которых были:

1)   стремление к синтезу различных верований и культов (еще до эпохи империи такой синтез был осуществлен в результате перенесения греческой мифологии на римских богов, а с созданием империи процесс слияния религий стал еще более интенсивным);
2)   рост популярности религиозных систем с мистическим уклоном, особенно восточных культов (Sinnigen, Robinson. P. 462);
3)   повышение роли морально-поведенческих аспектов религий, связанных с идеей загробного воздаяния¹⁰;
4)   тенденция к религиозному универсализму (ее можно проследить, например, в культе Юпитера, Митры, Солнца, Великой Матери);
5)   создание искусственных религиозных систем с политической целью, например, культа императора, который имел различные оттенки в разных провинциях¹¹ и был "главным экспортом Рима в Империю" (Sinnigen, Robinson. P. 167)¹²;
6)   тенденция к синтезу философии и религии, особенно ярко проявившаяся в неоплатонизме, а также к усилению религиозных и моральных аспектов в философских системах, развитых на римской почве из греческой основы (стоицизм).

Отношение римского правительства к различным религиозным культам и верованиям в целом было терпимым. Исключение представляли лишь культы, явно угрожавшие общественному спокойствию и безопасности, как, например, вакханалии (Grant R., 1990. Р. 17—18). Хотя включение новых богов в римский пантеон было характерной чертой развития римской религии, в каждом отдельном случае требовалось специальное постановление сената. В эпоху империи отношение правительства к тем или иным богам или культам нередко зависело от симпатий или антипатий правящих императоров и их окружения (Grant R., 1990. Р. 18-19). Но римская религия в целом пользовалась твердой поддержкой со стороны государства, а каждый римский император был официальным главой римского религиозного культа и носил титул Pontifex Maximus.

Большой интерес представляет вопрос о религиозности римлян. В литературе (ИДР. С. 175; Токарев. С. 433-434; Hollsapple. P. 41; Garnsey, Sailer. P. 171 и др.) обычно выделяются такие черты римского национального характера как рационализм и практицизм¹³, которые наложили отпечаток на их специфическое отношение к религии и религиозной практике, упрощенно выражаемое формулой "Ты — мне, я тебе"¹⁴. Вместе с тем в последние годы появились исследования, достаточно убедительно показывающие, что римлянам был не чужд мистицизм и что на протяжении всей своей истории они, как и другие народы античности, были весьма религиозными людьми и не мыслили своего существования без влияния со стороны богов или потусторонних сил¹⁵. Широкое распространение среди римлян имела вера в астрологию, магию и пророчества (Grant R., 1990. Р. 14-15; Garnsey, Sailer. P. 173).

Исследования последних лет убеждают в том, что вряд ли есть основания говорить о некой революционной перемене в религиозности римлян на рубеже Республики и Империи. Римляне, как и прежде, продолжали верить в могущество богов, в их способность влиять на судьбы мира и человечества, и даже ориентализация римской религии имела ограниченное значение (САН. Р. 448-449). Можно согласиться и с тем, что на уровне личного религиозного опыта римская религия показывала значительную жизнеспособность (Garnsey, Sailer. P. 176) в самые сложные периоды римской истории.

Главное значение для изменения характера религиозности римлян имели не столько те или иные политические события, социальные потрясения или экономические трудности эпохи империи, сколько постепенное разложение полисных структур и деформация общинного уклада жизни. Традиционные божества утрачивали связь с окружающей человека реальностью и даже в измененном виде постепенно переставали удовлетворять религиозные потребности людей. Порожденные империей новые реалии жизни требовали заполнения появляющегося религиозного вакуума.

Период ранней Римской империи стал временем активных религиозных исканий и интенсивного религиозного творчества, в основе которых была новая реальность времени — мировая империя, впитавшая в себя достижения составляющих ее народов (ИДР. С. 259). Лишь немногие из римлян приходили к отрицанию богов (но не религии как таковой), как, например, Лукиан, хотя и он не был атеистом в полном смысле слова. Большинство же пыталось либо приспособить старых богов к новым условиям, либо пускалось в богоискательство. Последний путь, надо полагать, был более распространенным ввиду обширного выбора, предоставляемого перечисленными религиями и культами. Но этот путь был и более трудным в силу широты выбора и сложной ломки общественной, групповой и индивидуальной психологии, особенно в период кризиса III в.

В целом римская религия во всех ее проявлениях оставалась доминирующей религией и, несмотря на все отмеченные изменения, в I—III вв. в основном сохраняла полисный и общинный характер. Новые элементы в римских религиях, связанные с изменениями, произошедшими за время Империи, развивались очень интенсивно и к началу IV в. стали постепенно вытеснять традиционные представления. Однако, будучи религиями общины в той или иной ее форме, религии Римской империи, несмотря на все модификации, синтезы и модернизации, не могли отвечать новым реалиям, новым запросам времени. Вызов новой эпохи приняло христианство.

I—III вв. были временем развития и становления в недрах Римской империи новой религии — христианства, которому суждено было одержать победу над Римом и превратить Римскую империю в империю христианскую.

На пути к христианству античный мир прошел длительный и насыщенный путь развития. От первых контактов во II тыс. до н. э. между древневосточными цивилизациями и крито-микенской цивилизацией через общение греков с внешним миром во время Великой греческой колонизации (VIII-VI вв. до н. э.), через греко-персидские войны и контакты с востоком в ходе последующих событий начала кризиса полиса (V в.—первая половина IV в. до н. э.) Греция и Восток объединились в системе эллинистических государств, а начиная со II в. до н. э. на это объединение стала наслаиваться третья сила — Рим. I в. до н. э. был временем наиболее интенсивного синтеза всех сторон жизни древнего мира в единую эллинистически-римскую цивилизацию, а формирование Римской империи было внешней политической формой этого процесса. Таким образом, линии развития Востока, Греции и Рима некоторое время проходили параллельно, но потом начали неуклонное сближение, усиливавшееся по мере установления контактов между различными цивилизациями. Это сближение достигло апогея в эпоху эллинизма (Греция + Восток) и в эпоху Римской империи.

Если попытаться соединить центры трех цивилизаций—Древнего Востока (условно им можно считать столицу Персидской державы Персеполь), Греции (Афины) и Рим, то середина линии будет находиться где-то на восточном побережье Средиземного моря, которое и фактически являлось в это время своеобразным международным перекрестком.

Эллинизм, как уже отмечалось, был важным шагом на пути к новой религии¹⁶. Он являлся результатом кризиса древнегреческого полиса и кризиса древневосточной цивилизации, развитие которой тормозилось консерватизмом общины и деспотией.

Синтез полиса и древневосточных форм общественной жизни имел в своей основе следующие явления и последствия:

1)  разложение античной гражданской и древневосточной общины (изнутри вследствие развития экономики и снаружи в результате войн) привело к возникновению тайных обществ и распространению мистериальных культов;
2)  преодоление замкнутости и закрытости общинных коллективов привело к возникновению понятия универсальности мира, открытости людей, появлению способности к восприятию новых идей, нравов, обычаев;
3)  преодоление коллективизма способствовало развитию индивидуализма и обращенности человека к внутреннему миру;
4)  исчезновение общинной гомогенности и равенства способствовало возникновению ощущения равенства перед высшими или потусторонними силами;
5)  утрата демократических начал в жизни и усиление монархических начал привели к возрождению первых в новых профессиональных и религиозных обществах и выражению вторых в тенденции к монотеизму;
6)   замена ополчения наемниками привела к замене стремления защищать свой полис или общину чувством преданности идее или вере, что вызывало стремление бороться за них и защищать их.

II в. до н. э. — I в. н. э. были временем кризиса Римской Республики (в основе, как уже отмечалось, был кризис римской гражданской общины — civitas) и перехода к Империи. Одновременно происходил синтез эллинизма с римской цивилизацией¹⁷. Итогом этого стало создание единой античной цивилизации, в которой наличествовали и древневосточные, и древне-греческие, и древнеримские черты. Впервые в истории было достигнуто единство народов Средиземноморья в рамках единой политической системы. В этих условиях не могла не возникнуть потребность в создании новой религиозно-идеологической системы, которая должна была обладать следующими вытекающими из исторических условий нертами:

1)  единовластие Рима и императора на земле порождало монотеисти-. ческие религиозные настроения;
2)   обожествление правителя, существовавшее на Древнем Востоке раньше и возникшее снова вместе переходом к Империи, наделение императора божественными чертами привело к возникновению идеи богочеловека;
3)   объединение многочисленных народов, проживавших в ареале Средиземноморья, в рамках единой империи способствовало формированию представлений об универсализме мира и Вселенной;
4)   нивелировка всех жителей империи сначала по принципу "граждане - неграждане", затем по. принципу "император - подданные" способствовала возникновению идеи равенства всех людей перед высшими силами или перед единым богом;
5)   изменение системы нравственных ценностей вследствие кризиса полиса и как следствие — падение нравов привели к формированию идеи искупления грехов, перенесению центра тяжести религии и философии на мораль и этику;
6)  неудовлетворенность жизнью, отсутствие уверенности в завтрашнем дне, внутренняя опустошенность, переходящая в безысходность и отчаяние, — чувства, порожденные эпохой кризиса общины, как античной, так и древневосточной, способствовали возникновению идеи спасения и загробного воздаяния;
7)   космополитизм, всеобщность, универсальность, как новые черты общественного сознания, приводили к идее католической (вселенской) церкви, и одновременно в ней происходило сохранение демократических начал жизни (само слово "церковь" - ecclesia означает в переводе с древнегреческого "народное собрание");
8)  формирование из идеологии гражданина идеологии подданства, характерной для эпохи Империи привело, к появлению религиозной идеи смирения и покорности;
9)  рационализм и практицизм римлян и других народов, попадавших под их влияние, вызывал тягу к мистике и духовности, к общению с высшими силами душой, а не разумом и неизбежно порождал богоискательство и стремление к новой религии.

Подводя итог сказанному выше, следует, обобщая, признать, что главной исторической причиной возникновения христианства был кризис полиса на западе и общинного уклада жизни на востоке. Это приводило к сильнейшей ломке общественного и индивидуального сознания и в новых исторических условиях синтеза трех цивилизаций привело к возникновению уникальной религиозной системы, каковой явилось христианство. Несомненно, что условия развития христианства и роста количества приверженцев новой религии определялись перечисленными выше факторами. К сказанному следует добавить, что в самой Римской империи содержались и все необходимые условия для превращения христианства в мировую религию, так как сама империя носила мировой характер.

Развитие христианства в I—III вв. представляет собой процесс превращения небольшой общины в могучую церковную организацию и учения бродячего проповедника в мировую религию. Завершение этого процесса приходится на IV в., когда христианство оказалось в иных исторических условиях, нежели ранее. I—III вв. были как бы генетической фазой христианизации, подготовившей триумф христианства в следующем столетии.

История первых трех веков христианства с известной условностью может быть разделена на три периода, каждый из которых имел свои особенности и свое значение для последующих судеб этой религии.

Первый период продолжался со времени казни Иисуса Христа до начала II в. и обычно обозначается в литературе как Апостольский век. В этот период жизненно важное значение имело преодоление последователями Иисуса узких рамок иудаизма и самоопределение христианства как самостоятельной религии. Первостепенную роль в этом сыграл апостол Павел, адресовавший христианскую проповедь к язычникам-неиудеям и много сделавший для распространения первохристианства за пределами Палестины.

Важное значение для развития христианства в этот период имела Иудейская война (66-72 гг.), в ходе которой были физически уничтожены сторонники борьбы с Римом, был разрушен Иерусалимский храм - центр ортодоксального иудаизма, а также, в связи с упразднением остатков самостоятельности иудейского государства, иудаизм лишился политической основы. Однако для распространения первохристианства по римскому миру особое значение имело рассеяние иудеев, среди которых было немало и иудеохристиан, по всей Римской империи. Иудейская война оказалась своеобразным рубежом, отделившим христианство от иудеохристианства и создавшим условия для широкого распространения нового учения.

Еще одной очень важной чертой этого периода была запись христианского учения, существовавшего первоначально только в устной традиции. Формирование священного канона происходило на протяжении длительного периода, окончательно состав Нового Завета был утвержден на Карфагенском соборе в 418 г., но почти вся первоначальная христианская литература, как каноническая, так и значительная часть апокрифической, оформилась именно в Апостольский век.

Второй период охватывает большую часть II в. и первую половину III в. Его главное содержание составляет процесс формирования христианской церкви¹⁸. В это время происходит трансформация небольших и разрозненных первохристианских общин в достаточно четкую и стройную организацию - церковь, во главе каждого из подразделений которой находился облеченный особыми полномочиями глава общины — епископ. Происходит разделение христиан на клир и мирян, начинает складываться территориальная структура церкви, собираются первые соборы епископов, пока еще поместные, оформляется христианская обрядность и основы литургии, воз-водятся первые христианские храмы.

От процесса формирования церкви был неотделим процесс оформления христианской догматики. За первой волной полуанонимных и анонимных авторов Апостольского века, о которых мы знаем очень мало и которые заложили основы христианской теологии, последовала волна христианских теологов, философов и апологетов, о которых мы знаем больше и от которых до нас дошли многие сочинения. На вторую половину II в. и первую половину III в. приходится деятельность таких выдающихся христианских мыслителей как Ириней, Тертуллиан, Климент Александрийский, Киприан и Ориген. В их многочисленных трудах были намечены основные направления дальнейшего развития христианского вероучения, сформулированы многие теологические принципы христианства, выдвинуты идеи, ставшие впоследствии фундаментом христианской философии. Эти мыслители подготовили условия для расцвета христианской патристики в следующем столетии.

Наконец, в это время происходит распространение христианства по всей территории Римской империи и во всех социальных слоях римского общества, хотя доля христиан среди низших прослоек (humiliores) оставалась значительно большей, чем среди высших прослоек (honestiores) в силу определенного социального риска, с которым до 313 г. была сопряжена вера во Христа.

Важными чертами этого периода была борьба христиан и формирующейся церкви как с внутренними, так и с внешними противниками. Внутри главную опасность представляли гностики и другие, появлявшиеся одно за другим течения (докетизм, монтанизм, маркионизм и др.). Борьба с возникавшими течениями, которые впоследствии стали называться ересями¹⁹, оказалась испытанием на прочность как основ оформлявшегося христианского вероучения, так и формирующихся организационных структур церкви. Впрочем, без поддержки со стороны государства борьба с внутренними противниками была недостаточно эффективной, и практически все течения внутри христианства, возникшие в это время, продолжали существовать и далее. Однако уже в это время формируется определенный основной ствол христианства, который составлял христианское большинство и который позже, в IV веке, стал называться ортодоксальным христианством.

Извне новая религия подверглась яростным атакам со стороны языческих мыслителей (Лукиана, Цецилия, Цельса и др.), что вызвало ответную волну полемики со стороны христианских писателей и привело к появлению апологетического направления в христианской литературе. Апологетам приходилось отвечать не только на доводы своих прямых оппонентов, но и доказывать полезность христианства для государства, а также опровергать мнения о зловредности христианства, бытовавшие среди простых обывателей.

Ввиду растущего числа христиан и оформления церковных структур христианство уже к началу III в. стало достаточно реальной силой, на которую не могло не обращать внимание государство. Впрочем, вплоть до середины III в. оно не выработало определенной политики по отношению к новой религии (Федоеик, 1988. С.,66)²⁰ ,.и отдельные гонения на христиан, имевшие место со времени Нерона или даже Клавдия, проводились не столько с целью физического уничтожения христиан и полного искоренения новой религии, сколько были вызваны конкретными обстоятельствами²¹.

Третий период — с середины III в. до начала IV в. — можно назвать эпохой гонений, так как именно отношения церкви и государства приобретают в это время первостепенное значение для христианства. Новые исторические условия, вызванные кризисом Римской империи, не только ставят перед христианством новые задачи, но политика гонений, проводимая императорской властью в это время, выдвигает на повестку дня вопрос о выживании новой религии и формирующейся церкви. Удары, нанесенные христианству в период от Деция до Диоклетиана, были самым суровым испытанием за все время его существования. Уже сам факт, что христианство не только выстояло в эту жестокую эпоху, не только сохранило церковную организацию и основные ценности вероучения, но и выросло, окрепло и приумножило количество своих сторонников, является доказательством того, что процесс христианизации Римской империи стал к началу IV в. необратимым и из генетической фазы стал перерастать в фазу активного проникновения новой религии во все сферы жизни римского государства и превращения ее " неотъемлемый элемент римского общества.

Вместе с тем следует отметить, что значительную часть рассматриваемого периода занимает почти сорокалетний отрезок времени, когда христиане пользовались относительным миром. После жестоких гонений Деция и Валериана в 261 г. император Галлиен издал эдикт о терпимости. В соответствии с этим эдиктом преследования христиан прекращались и им возвращалась их собственность, а епископам разрешалось отправлять свои обязанности и церкви возвращались под их контроль. Другой эдикт разрешил восстанавливать христианские кладбища (Федосик, 1988. С. 162-169; Grant R., 1990. Р. 17Hi72y Hollsapple. P. 58; Keresztes, 1989. Р. 83—93)²². Евсевий сообщает, что в это время позиции христиан укрепились, и многие из них даже стали наместниками провинций (Eus. H. E. VII, 13). И хотя общая численность христиан к концу III в. все еще оставалась относительно небольшой, их влияние в это время значительно возросло.

Это влияние проявлялось прежде всего в следующем.

Во-первых, христианская церковь являлась организацией, которая была практически одинаковой во всех ее проявлениях во всех частях империи. В связи с упадком городов в III в. и варваризацией провинций епископ²³ христианской общины становился все более значимой фигурой в каждом локальном центре, так как он не только был ответственен за поддержание морального духа, мужества и стойкости своих прихожан и симпатизирующих христианству людей в это трудное время, но и осуществлял широкую благотворительную деятельность по отношению к сиротам, вдовам, нищим, убогим; давал приют странникам, Организовывал похороны бедняков и выкуп пленных у варваров (Hollsapple, p: 50—59). Разумеется, такая деятельность была возможна только при наличии соответствующих средств, и размах благотворительности в конце Ш в. еще не был большим ввиду бедности самой церкви. Однако все же постепенно в сознании граждан благотворительность стала все больше ассоциироваться с христианством и епископом как главой христианской общины.

Во-вторых, в конце III в. христианство проникает далеко за пределы Римской империи, и этот факт свидетельствовал в пользу того, что новая религия претендует на роль универсальной не только в рамках одного, пусть и огромного, государства, но и на роль универсальной мировой религии.

В-третьих, христиане в условиях гонений приобрели ореол мучеников, и зачастую с ними у многих ассоциировалась оппозиция разложившейся, неустойчивой и даже порой одиозной императорской власти. Последователи христианства имели в начале IV в. определенную репутацию героизма и высокой морали в глазах простого народа, что делало притягательной и саму веру.

Степень распространения христианства в разных частях Римской империи была различной, и мы имеем лишь очень приблизительные данные на этот счет, хотя попытки реконструировать карту распространения христианства к началу IV в. неоднократно предпринимались исследователями (Hollsapple. Р. 62; Поснов. С. 79-81). Столь же трудной представляется и задача выяснения степени проникновения новой религии в различные социальные прослойки римского общества. Вопрос о территориальном и социальном распространении христианства в IV в. будет рассмотрен специально²⁴, а пока отметим, что наиболее часто встречающаяся в литературе цифра определяет максимальную численность христиан в Римской империи в начале IV в. как 1/10 всего ее населения (Федосик, 1988. С. 14; Болотов, т. 3. С. 17-29).

В заключение этого краткого очерка о религиозной ситуации в Римской империи в I—III вв. отметим, что общим итогом развития религий в этот период стало постепенное сближение язычества и христианства в самых различных аспектах. Это сближение подготовило относительно быструю победу христианства над язычеством и сравнительно безболезненную адаптацию христианства в структуры Римской империи, что, по сути, и составляло основное содержание христианизации IV в. Несомненным является и то, что за первые три века своего существования христианство прошло тернистый путь и не просто укрепило свои позиции, но стало реальностью Римской империи, требовавшей соответствующего внимания. Следует также отметить и то, что по мере роста церкви и распространения в Римской империи христианство приобретало все больше земных черт и уже ко времени Константина было далеко от Civitas Dei и потеряло всякие претензии на то, чтобы быть "не от мира сего" (Ehrenberg. P. 180)²⁵.

Примечания и комментарии

¹  Слово "язычество" введено в употребление христианами и впервые официально было использовано императорской властью при Валентиниане I для обозначения тех, кто оставался верным нехристианским культам (СТп XVI, 2, 18; 116, 24). Поэтому вряд ли корректно называть языческими религии Римской империи, по крайней мере, до IV века.
²  Картина религиозной жизни первых веков нашей эры была, по выражению В. Эренберга, очень многоцветной и разнообразной (Ehrenberg, p. 15).
³ Лучший, на наш взгляд, обзор нехристианских религий в Римской империи в современной западной литературе дал Р. Мак Маллен: Mac Mullen R. Paganism in the Roman Empire (New Haven, 1981). В отечественной историографии непревзойденными остаются работы Ε. Μ. Штаерман: Мораль и религия угнетенных классов Римской империи (Μ , 1961) и Социальные основы религии Древнего Рима (М., 1987).
⁴  Ч. Одаль считает, например, что главными факторами религиозной жизни, которые способствовали обращению Константина в христианство и принятию церковью солдата-императора, были суеверие, синкретизм и апо-калиптика (Odahl, p. 90).
⁵  О религиозном синкретизме римлян накануне "Константиновой революции" см.: Odahl, p. 97-103.
⁶  Интересное описание развития культа Солнца в связи с императорским культом дает Ε. Μ. Штаерман, причем культ Солнца она ставит в связь с системами Плотина и Макробия, а также увязывает его с культом времени (Штаерман, 1987, с. 277-289).
⁷ Как отмечает Г. Г. Майоров, одной из важнейших характеристик патристики IV—VI вв. является усвоение ею большого числа неоплатонических идей. А именно патристика стала главной идейной и теоретической основой христианизации. Интересно, что "неоплатонизм III в. в лице своего родоначальника Плотина, — пишет Г. Г. Майоров, — не отказался ни от политеизма, ни от мифологизма, но в то же время подчинил их более высокому принципу и даже растворил в понятии Единого. Поскольку Плотин часто отождествлял свое Единое с высшим божеством, с логическим и генетическим началом всего сущего, с абсолютным совершенством и благом, с началом, трансцендирующим само бытие и мышление,— его система легко могла быть истолкована как монотеизм" (Майоров, с. 145). О влиянии неоплатонизма на христианство см. Ivanka Ε. von. Plato Christianus (Einsiedeln, 1964); Fortin E. L. Christianisme et culture philosophique au 5-eme siecle (Paris, 1959). Последнее исследование в отечественной литературе: Ситников А. В. Философия Плотина и традиция христианской патристики (Спб., 2001).
⁸  М. Поснов называет синкретизмом на религиозной почве "механическое нанизывание, скопление, собирание почему-либо угодных верований" (Поснов, с. 42). С. Вилльямс высказывает интересную мысль о том, что религиозный синкретизм римлян был порожден поисками порядка и единства в политеизме (Williams, p. 159).
⁹  М. Поснов приводит здесь рассуждение Груссэ о том, что культ Митры был завершением язычества в религиозном отношении, как неоплатонизм — в религиозно-философском, т. е. митраизм "занимает посредствующее положение между язычеством и христианством".
¹⁰ Тенденция к объединению с моралью наблюдалась в это время и в философии (Sinnigen, Robinson, p. 463).
¹¹   В культе императора, олицетворявшего Империю, несомненно, можно увидеть форму обожествления римского государства (Holsaple, p. 42).
¹²  Эренберг отмечает, что официальная римская религия со времени установления римского могущества была выражением единства империи и делом более политическим, чем религиозным (Ehrenberg, p. 15).
¹³ Любопытное замечание сделано Робертсом в его "Истории мира": "...практичные люди часто бывают суеверными" (Roberts J. Μ., ρ. 204). Дж. Пеликан отмечает, что римская религия была более практической, нежели теоретической (Pelikan, p. 113). Это замечание можно признать справедливым, если учесть, что глубокие теоретические обоснования религии являются скорее сферой философии, чем религии как таковой и до христианства вряд ли возможно встретить хоть какие-то признаки теологии как науки.
¹⁴  Самый красноречивый, хрестоматийный пример — разговор Нумы Пом-пилия с Юпитером (Plutarch, Numa, XV).              -s
¹⁵   Этот вопрос неоднократно был предметом внимания исследователей. Особенно значимыми представляются публикации последних лет в ВДИ: Свенцицкая И. С. Особенности религиозной жизни народных масс в азиатских провинциях Римской империи (II—III вв.): язычество и христианство // ВДИ. - 1992, № 2. - С. 54-71; Штаерман Ε. Μ. Человек и космос в мире Рима// ВДИ. -1992, № 3. - С. 179-211.
¹⁶ По выражению П. Атанассиади-Фоуден, "a stepping stone to a new religion" (Athanassiadi-Fowden, p. 2).
¹⁷Как справедливо отмечает В. Эренберг, Римская империя и христианство эволюционировали из эллинизма (Ehrenberg, p. 106).
¹⁸ Этот процесс очень убедительно и основательно показан в работе Свен-цицкой И. С. Раннее христианство: страницы истории (М., 1987); многие важные вопросы становления церковной организации освещаются в работах Федосика В. А.
¹⁹  Так же как было бы неправильно называть язьгчеекими нехристианские религии до возникновения и применения этого термина, столь же некорректно и применение термина "ересь" до возникновения догмы, начало которой было положено никейской формулой Первого Вселенского собора 325 г. Тем более что разногласия внутри христианства до IV в. касались в большей степени организационных, а не вероучитёльных вопросов, ведь даже состав Священного Писания еще не был окончательно определен.
²⁰  До Деция римские власти следовали политике Траяна, сформулированной им в ответе на письмо (Ер.ТО, 96) Плиния^; Младшего (Garnsey, Sailer, p. 89).
²¹  Например, пожар в Риме при том же Нероне!
²²  Последний из перечисленных авторов подчеркивает ограниченное значение этих эдиктов и доказывает, что локальные гонения имели место, хотя наш главный источник - Евсевий Кесарийский говорит применительно к этому времени только об одном мученике (Eus. Η. Ε. VII, 23).
²³  Теоретическое обоснование повышения роли епископа осуществил в середине III в. епископ Киприан. См.: Федосик, 1992,"с. 61—64.
²⁴См. Гл. VII § 1 и 2.
²⁵ Эренберг далее замечает; что христианство постигла судьба почти каждого великого духовного движения и что история христианства была "столь же глупой 1и столь же запятнанной кровью, как и история государства".

3. Реформы Диоклетиана и предпосылки христианизации

Преодоление кризиса III в., поставившего под угрозу само существование Римской империи, в истории связывают с именем Диоклетиана. И хотя оздоровление империи началось еще при его предшественниках, именно Диоклетиан начал осуществлять реформы, способствовавшие не только преодолению кризиса, но и переходу Империи в новую стадию развития, несмотря на то, что создаваемый порядок носил печать консерватизма (Mac Mullen, 1987. Р. 7-8).

Период, открытый правлением Диоклетиана, называют эпохой до-мината или эпохой поздней Римской империи. Эта стадия существенно отличалась от классической античности почти по всем критериям, характеризующим цивилизацию. И одно из главных отличий состояло в том, что Поздняя Римская империя — это христианизирующаяся и затем христианская империя¹. Правление же Диоклетиана оказалось временем, когда окончательно сложились предпосылки для союза христианства и римского государства, когда империя созрела для обращения в христианство, а христианство оказалось готовым для "обращения" в империю.

Относительно происхождения Диоклетиана в источниках есть сведения, что он был сыном вольноотпущенника из Иллирии или Далмации; есть и мнение, что его родители были рабами (Hollsapple. P. 67). Несмотря на низкое происхождение², он сумел добиться административного продвижения в Галлии при Аврелиане, затем был наместником Мезии при Каре и консулом, а в момент провозглашения императором командовал императорской гвардией.

Флавий Вописк так характеризует нового императора: "Это был замечательный человек, умный, любивший государство, любивший своих подчиненных, умевший выполнять все то, чего требовали обстоятельства того времени. Он был всегда преисполнен высоких замыслов; иногда, однако, лицо его принимало несколько жесткое выражение, но благоразумием и исключительной твердостью он подавлял движения своего беспокойного сердца" (SCA, ХХХХ, XIII, 1).

Обладая набором качеств мудрого, твердого и справедливого правителя, столь необходимых любому государственному деятелю, Диоклетиан принял вызов времени и взялся за восстановление блеска и величия Римской империи. Начало его правления было ознаменовано почти непрерывными войнами как с внутренними врагами (багаудами и сепаратистскими движениями), так и с внешними (персами, арабами, варварами). Наведение элементарного порядка внутри Империи и укрепление ее границ, почти уничтоженных в предшествующее время, было самой насущной задачей императорской власти, и Диоклетиан решил ее весьма успешно: к началу IV в. и внутренний, и внешний мир в основном были восстановлены.

Второй неотложной задачей было укрепление самой императорской власти. В ходе политических коллизий III в. система принципата претерпела столь значительные изменения, что от нее почти ничего не осталось, и так называемый "поздний принципат" III в. ииеп^ кроме названия, столь же мало общего с принципатом Ι—Π вв., сколько "республика", "восстановленная" Августом, имела с Римской Республикой III—II вв. до н. э.

Самым большим политическим злом эпохи, предшествовавшей правлению Диоклетиана, были узурпации власти, ставшие совершенно обычным явлением в III в. Источником этого зла нужно считать, вероятно, то, что система принципата не выработала четкой системы наследования власти, и это было одним из самых слабых ее мест. Для того чтобы покончить с этим неблаговидным наследием, Диоклетиан ввел систему тетрархии. Осуществление этой реформы началось уже на второй год его правления, когда в 285 г. цезарем, а затем августом (в 286 г.) был назначен Максимиан. При этом не последовало официального разделения империи, хотя каждый август имел свою армию, своего преторианского префекта и свою резиденцию³, Рим с этого времени утрачивает свое значение как официальная столица империи: резиденцией Диоклетиана была Никомедия на востоке, а Максимиана - Ме-диолан на западе. Эдикты и рескрипты издавались августами совместно, но инициатором всего законодательства оставался Диоклетиан (Hollsapple. P. 74; Williams. P. 67).

Следующим шагом в создании новой политической системы стало назначение в 293 г. двух цезарей — помощников и заместителей каждого из августов - Гая Галерия и Констанция Хлора. Новая система предусматривала переход всей полноты власти к цезарям в случае внезапной смерти или отречения августов. Предполагалось, что через 20 лет оба августа отрекутся от престола и возведут в этот сан своих цезарей, которые, в свою очередь, провозгласят цезарями двух своих полководцев (ИДР. С. 326). Надо отметить, что тетрархия была в гораздо меньшей степени системой, чем она кажется в трудах позднейших авторов: она была ответом на проблемы времени и работала не столько в силу присущей ей логики, сколько из-за того, что ее заставляли работать административные таланты Диоклетиана (Williams. P. 63). Основание этой системы было весьма хрупким — в принципе она держалась лишь на взаимном согласии четырех правителей (Cameron, 1993. Р. 32).

Впрочем, не только политическое зло узурпации власти заставило Диоклетиана обратиться к системе четверовластия. Управлять столь огромным государством, переживавшим такой острый и затянувшийся кризис, казалось непосильным бременем для одного человека⁴, тем более что еще одним наследием принципата было, как уже отмечалось, почти полное отсутствие бюрократии. В условиях общего благополучия й процветания система самоуправления городов и территорий, поощрявшаяся императорской властью, работала весьма исправно, но эта система оказалась неспособной выстоять в условиях кризиса и в условиях усиливающегося давления на нее из центра, особенно налогового. На смену разлагавшимся структурам самоуправления, остаткам демократии и республиканизма былых времен в III в. пришла бюрократия; и Диоклетиан попытался придать ей стройный и законченный характер, дополнив систему тетрархии системой Домината.

Доминат являлся следствием кризиса и был порожден необходимостью укрепления центральной власти⁵. Еще Октавиану Августу, несмотря на все республиканские ширмы и идеологические увещевания, был отнюдь не чужд абсолютизм, и эта тенденция в политической жизни Римской империи сохранялась и усиливалась на протяжении всех трех веков, предшествовавших доминату. Однако лишь во время Диоклетиана эта тенденция стала политической практикой и получила полное оформление.

Политическая система домината являла собой в упрощенном виде формулу, согласно которой император был доминусом-господином, а все остальные граждане империи являлись его подданными! Доминат предполагал введение соответствующего дворцового церемониала⁶, подобного тому, что существовал в государствах восточной деспотии⁷. Императоров отличала диадема⁸ и шитая золотом пурпурная одежда⁹, они редко показывались народу, а те, кто был к ним допущен, обязаны были простираться ниц, соблюдая ритуал, принятый при дворе персидских царей (ИЕ. С. 642). Тйтулатура императора теперь обязательно включала термины "священный" и "божественный". Кроме того, система домината вводила строгую иерархию чиновничьих должностей и оформляла бюрократические структуры империи. Ниже божественного императора находилась многочисленная децентрализованная бюрократия, разделенная на гражданскую и военную секции, хотя даже гражданские чиновники обычно носили военную одежду как наследие милитаризации бюрократии в III в.

Задуманная и созданная Диоклетианом система домината имела, разумеется, и слабые места: доминат и тетрархия с самого начала казались противоречащими друг другу. Тетрархия создавала видимость разделения центральной власти, что не соответствовало основному принципу домината и ограничивало абсолютизм доминуса.

Главной опорой домината, как и любой другой политической системы, основанной на принципе абсолютной власти, была армия. Будучи выходцем из армейской среды, Диоклетиан прекрасно понимал, сколь важна для власти лояльность и преданность войск и сколь необходимо безусловное подчинение армии императорской власти. Несмотря на все перипетии III в., римская армия сохранила и свою структуру, и свой боевой дух. Под предводительством императора Клавдия Готского римская армия сумела нанести сокрушительное поражение готам, а Диоклетиану, как уже отмечалось, удалось добиться с помощью армии внутреннего и внешнего мира для империи. Однако армия, хотя она, по всей видимости, пострадала от кризиса меньше, чем другие структуры империи, оставалась постоянным источником опасности для центральной власти и тоже нуждалась в реформировании. Военная реформа Диоклетиана не отличалась большим размахом, но отвечала требованиям времени. В связи с усиливающейся варваризацией империи, которую уже никак нельзя было остановить, Диоклетиан решил поручить охрану границ от варваров самим же варварам. Созданные им пограничные войска состояли в основном из варваров-колонистов, и воины вели оседлый образ жизни, имели семьи и хозяйство. И хотя такая пограничная охрана не могла считаться во всех отношениях надежной, все же затраты на нее были минимальными, и на первых порах она вполне оправдывала себя и обеспечивала охрану границ. Другая часть армии — мобильные войска (comitatensis), которые начали формироваться еще при Галлиене (Hollsapple. P. 71; Southern & Dixon. P. 11—14), комплектовались отчасти на принципе добровольности и отчасти путем рекрутского набора, проводимого в соответствии с количеством рабов и колонов, находившихся в имении землевладельца. Кроме того, в состав мобильных войск включались отряды варваров, добровольно переходивших под власть Римской империи. Диоклетиан увеличил численность армии¹⁰, особенно мобильных войск, и придал большую стройность ее структуре.

И дворцовый штат, и бюрократия, и армия требовали очень значительных средств на свое содержание, поэтому еще одним важным направлением реформ Диоклетиана было оздоровление финансов и создание четкой системы налогообложения. Монетная реформа Диоклетиана имела целью ввести твердые нормы содержания драгоценных металлов в монетах, и хотя порча монеты продолжалась, способствовала финансовому оздоровлению империи. Эта реформа была дополнена эдиктом о ценах (301 г.), являющим собой первую в истории попытку государства регулировать обращение путем установления максимальных цен и первую в истории Римского государства попытку государственного вмешательства в экономику. Как и все последующие попытки административного регулирования цен, имевшие место в историй, эта реформа Диоклетиана не удалась, и эдикт о ценах вскоре был либо отменен, либо просто перестал соблюдаться. Наряду с этими мероприятиями была осуществлена налоговая реформа, целью которой была унификация налогообложения: теперь налоги взимались и с душ, и с земли, и с занятий населения (ремесло, торговля). Однако эффективность этой реформы могла быть высокой лишь в том случае, если бы все население Римской империи имело постоянное место жительства и работы.

Логичным дополнением к перечисленным реформам была административная реформа, без которой система домината лишалась необходимой стройности и четкости. Вся Римская империя была разделена на 4 префектуры (причем префекты играли больше гражданскую, чем военную роль и были главными помощниками тетрархов в управлении империей) и 12 диоцезов¹¹, объединявших несколько провинций, общее число которых было доведено до 100 (САМ, I. Р. 96; Hollsapple. P. 72; ИДР. С. 327). Целью увеличения количества провинций было обеспечить более эффективный контроль над меньшими территориями, а также уменьшить власть и значение наместников и предотвратить возможность сепаратистских выступлений. Италия лишилась своего прежнего привилегированного статуса и приравнивалась к обычным провинциям. Диоцезами управляли викарии, провинциями — ректоры¹². Ректоры подчинялись викариям, но наместники особо важных провинций подчинялись непосредственно императорам (ИДР. С. 327).

Административная реформа проводилась Диоклетианом и завершалась Константином вместе с реформой управления, сутью которой было более четкое разделение функций между различными звеньями центрального правительства. Во главе бюрократической иерархии стояли региональные преторианские префекты¹³, которые были вторыми после императоров лицами, ответственными за решение военных, финансовых, законодательных и административных вопросов (Cameron, 1993. Р. 40). Им подчинялась вся гражданская администрация до губернаторов и городских советов. При Константине префекты были лишены военных функций, но стали верховными гражданскими магистратами. Каждый префект действовал как верховный судья и издавал мелкие эдикты. Он имел свои финансы и свою бюрократию.

Все юридические вопросы — подготовка законов и рескриптов, юридические консультации, прохождение петиций к императору и его решений по ним — были сосредоточены в руках верховного "министра юстиции" — квестора Священной палаты (quaestor sacri palatii). Начальник канцелярии (magister officiorum) помимо документации (scrinia) ведал внешними сношениями, арсеналами, полицией и охраной (domestici). Назначения на дворцовые должности и дворцовые штаты, а также более низкие уровни императорской бюрократии вместе с системой почтовых коммуникаций и сетью государственных агентов (agentes in rebus) контролировались им же. Вместе с этим он ведал аудиенциями у императора и дворцовым церемониалом (Williams. Р. 205—206¹⁴). Как и прежде два "министра финансов" (palatini) отвечали соответственно за общественные финансы и за частные владения императора. Высшее военное руководство после императора осуществлялось двумя магистрами — пехоты и кавалерии. Каждый из высших чиновников имел свой штат подчиненной ему бюрократии, нередко насчитывавший до нескольких сот чиновников. Низшим звеном бюрократии были кураторы, которых избирали на местах и которые осуществляли надзор за работой городских курий (Starr. P. 673—674).

Старые республиканские институты лишались всякого политического значения: сенат превратился, по сути, в муниципальный совет города Рима, хотя и пытался претендовать на большее, а прежние магистратуры остались лишь почетными званиями. Высшие императорские чиновники назначались теперь самим доминусом, а после отставки они причислялись к сенаторскому сословию.

Важной особенностью системы домината было то, что бюрократический аппарат стал превращаться в самостоятельную силу, противостоящую почти всем социальным слоям. Придворные и чиновники потребляли значительную часть производившегося в государстве прибавочного продукта и постоянно претендовали на дополнительные средства и услуги. Внутри же этой прослойки процветали интриги, доносы, протекционизм, коррупция (Cameron, 1993. Р. 40; ИЕ. С. 642).

В контексте проблемы христианизации Римской империи в картине реформаторской деятельности Диоклетиана первостепенное место занимает его религиозная политика, без рассмотрения которой невозможно изучение Константиновой революции.

Как и любая другая политическая система, доминат нуждался в соответствующем идеологическом оформлении. В античности самой приемлемой и удобной формой идеологии являлась религия, и Диоклетиан понимал, что его реформам и созданной им системе необходима религиозная поддержка. Суть новой монархии Диоклетиан стремился отразить в религии (Williams. P. 58).

Судя по той информации, которой мы располагаем, Диоклетиан не был глубоко религиозным человеком: он придерживался политеистических воззрений и бьш склонен к суевериям, но доминирующим элементом в его личной религии был гений римского народа (Hollsapple. P. 80). Поэтому можно полагать, что его религиозная политика определялась не столько его внутренними убеждениями, сколько политическими соображениями. И характер исторического развития Римской империи, и создаваемая Диоклетианом политическая система домината требовали унификации религии и подчинения ее нуждам политической практики. Тенденцию к унификации, как было отмечено выше, испытывали и сами языческие религии, поэтому Диоклетиану могло показаться, что его религиозная реформа пройдет относительно безболезненно. Собственно говоря, его религиозная политика вряд ли вообще может быть названа реформой — скорее это была попытка восстановления прежнего значения римского язычества и, в определенном смысле, модернизация, а вернее, реанимация утратившего всякое значение в период политической анархии культа императора. Пожалуй, именно культ императора нес главную нагрузку в религиозно-идеологическом оформлении новой политической системы. Вместе с тем, Диоклетиан стремился вернуть римской религии ее общественный характер (Williams. P. 59).

В начале своего правления, летом 285 г., после назначения Макси-миана цезарем, Диоклетиан присваивает себе титул Иовия — сына Юпитера и дает своему цезарю титул Геркулия — сына Геркулеса. Эта акция, с одной стороны, должна была ясно показать подчиненное положение цезаря августу, а с другой стороны, подчеркивала божественное происхождение императорской власти (ИДР. С. 326) и ее высшее по отношению ко всем земным институтам положение. Кроме того, связывая культ Юпитера с культом императора, Диоклетиан ставил своей целью восстановление престижа и значения римского язычества. Связь власти с божеством должна была показать ее легитимность, ибо ни Диоклетиан, ни Максимиан не стали императорами по воле сената, как предусматривалось традиционной системой принципата, но были приведены к власти армией, и эта божественная легитимность должна была стать, по мысли Диоклетиана, залогом стабильности и порядка. Наконец, целью Диоклетиана было единство государства, выраженное триадой: император — закон — государственная религия.

Хотя Диоклетиан и его коллеги по тетрархии оказывали покровительство язычеству, поддерживая его материально, восстанавливая старые и возводя новые языческие храмы, христианство на первых порах не подвергалось преследованиям, и церковь пользовалась относительным миром. Оправившись от ударов, нанесенных в ходе предыдущих гонений, и преодолев внутренние разногласия, возникшие из-за них¹⁵, церковь постепенно укрепляла свои позиции в обществе и умножала количество приверженцев христианской религии.

Известно, что христиане во время правления Диоклетиана были наместниками провинций (Eus. H.E. VIII. 1, 2), занимали высокие посты при императорском дворе и в императорской администрации (Eus.H.E. VI—II. 1,2-4), и даже жена и дочь самого доминуса были или христианками (Lact. De mort. 15, 1; Eus. H.E. VIII. З¹⁶) или, во всяком случае, были катехуменами и готовились принять крещение (Hollsapple. P. 80, 82-83). В это время христиане даже строили свои церкви (Eus. H.E. VIII. 1, 5; Lact. De mort. 12) и беспрепятственно устраивали свои собра- ' ния в городах (Eus. H. E. VIII. 1, 5). Евсевий резюмирует положение церкви следующими словами: "...с каждым днем наше благополучие росло и умножалось..."· (Eus. H.E. VIII. 1, 6).

Однако развитие христианства в рамках системы, создаваемой Диоклетианом, все более приходило в противоречие с его замыслами. Христиане не признавали ни Юпитера, ни Геркулеса, ни других языческих богов, напротив, они считали их злыми демонами. Но, отказываясь почитать Юпитера, они тем самым становились в открытую оппозицию по отношению к доминусу, который именно на санкции этого божества основывал свою власть. К тому же христианская церковь, пройдя почти трехвековой период формирования, представляла собой уже достаточно разветвленную и структурированную организацию, обладающую помимо большого авторитета и определенными материальными ресурсами. Вряд ли есть основания считать, что к началу IV в. христианская церковь стала государством в государстве (Hollsapple. P. 81), но, во всяком случае, общая тенденция ее развития вела именно к этому, что делало церковь весьма опасным для государства институтом в условиях ее полулегального или нелегального статуса. Возможно, Диоклетиан усмотрел в церкви организацию, параллельную государственной и поэтому мешающую окончательному укреплению единства государства (ИДР. С. 328). Наконец, и растущий авторитет епископа, центральной фигуры церковной организации, делал его реальным соперником представителей императорской администрации в провинциях, а это опять-таки шло вразрез с развитием строгой бюрократической иерархии - одной из неотъемлемых частей системы домината. К этому следует добавить, что большую тревогу императорской власти вызывало увеличивающееся количество христиан среди солдат римской армии (Hollsapple. P. 85), которая была главной опорой императорской власти.

Все эти факторы не могли не беспокоить Диоклетиана, тетрархов и высший эшелон императорской бюрократии. Причем, надо полагать, что осознание "христианской опасности" приходило не сразу, а постепенно, по мере осуществления реформ. И Диоклетиан, и его сторон-, ники понимали, что новое гонение на христиан может привести к серьезным осложнениям внутри государства, уже начинавшего пожинать плоды мира, единства, внутреннего согласия, стабильности и порядка. Именно этим можно объяснить тот факт, что Диоклетиан предпринял гонение на христиан лишь в самом конце своего правления, когда система домината и положение христианства в государстве пришли в столь явное противоречие, что оставлять эту проблему нерешенной больше уже было нельзя¹⁷. И хотя многие историки, начиная с античных времен, не без оснований считают инициатором последовавшего гонения Галерия (Lact. De mort. 10—11; Hollsapple. P. 86-88; Болотов, т. 2. С. 145), проблема дальнейшего существования христианства в государстве должна была быть решена независимо от воли или настроения отдельной личности. Причем это решение могло быть двояким: либо попытаться подавить христианство силой и физически уничтожить оппозицию, либо попытаться заключить с христианством союз и включить его в систему домината как еще один элемент всей конструкции наряду с бюрократией и армией. По первому пути пошел Диоклетиан, по второму — Константин, но оба они решали по-разному одну и ту же проблему: христианство в государстве — религия и доми-нат — опора нового режима власти¹⁸.

В задачи настоящего исследования не входит рассмотрение хода гонения Диоклетиана, подробности которого описаны Евсевием (Н. Е. VIII) и Лакташдаем (De mort. 13—33), а также многими историками последующего времени (Williams. P. 173—185;). Отметим лишь, что по своим масштабам это гонение превзошло все предыдущие, и следствием его стало, как и ранее, не подавление христианства и церкви, но, напротив, рост авторитета этой религии и увеличение численности ее приверженцев. Эффект гонений оказался обратным: чем большим притеснениям подвергалось христианство, тем более популярным оно становилось. Очень важным фактором выживания христианства в условиях гонений было то, что, несмотря на преследования, физические мучения, изгнания и казни, христиане в подавляющем большинстве оставались лояльными по отношению к властям и не оказывали физического сопротивления гонителям, выражая лишь моральное осуждение и надежду на их будущее прозрение.

Гонение Диоклетиана не только продемонстрировало прочность церкви и стойкость христиан, с одной стороны, но и выявило непоследовательность, а порой и беспомощность императорской власти в решении религиозных вопросов. Оно с достаточной ясностью показало, что в начале IV в. сложились объективные предпосылки не для вражды, а для союза христианства и государства. К числу этих предпосылок, на наш взгляд, относится следующее.

1.   Разложение в период Империи античных полисных структур, в том числе и полисного религиозного сознания.
2.  Унификация населения Римской империи после эдикта Каракалы, требовавшая унификации идеологии и религий.
3.   Кризис Римской империи в III в., вызвавший глубокие изменения во всей структуре общественного сознания и индивидуальной психологии,
4.   Создание новой политической системы - домината, требовавшей принципиально нового по сравнению с традиционным язычеством идеологического и религиозного обоснования.
5.   Провал всех попыток подавить христианство силой или изменить его в угоду императорской власти.
6.   Быстрый рост популярности христианства во всех регионах римского мира (и даже за. его пределами) и во всех слоях римского общества, в том числе и в высших.
7.   Формирование к началу IV в. достаточно мощной и стройной церковной организации, которая могла стать для государства либо опасной оппозицией, либо сильным союзником.
8.   Потребность церкви в легальном существовании, которое позволило бы не только активизировать ее деятельность, но и расширить и укрепить ее материальную базу.

Таким образом, и христианство (а именно церковь как главная несущая конструкция всего здания этой религии), и Римская империя (а именно ее политическая система) оказались готовыми к союзу в начале IV в., после того, как стало очевидным, что гонение Диоклетиана не достигло цели.

Римская империя сама создала благоприятные условия для распространения христианства: единое государство, объединяющее разные народы и культуры; единый язык, который понимали почти все ее жители; самую развитую в условиях античности систему коммуникации (Hollsapple. P. 42-43). Историческое развитие Римской империи в I-III вв. объективно подготовило умы к восприятию христианских идей и к адаптации церковных структур в структуры империи.

В связи с тенденцией к абсолютизации и теократизации императорской власти Римской империи требовалась религия, освящавшая и социально-политический строй, и соответствовавшую ему этику, то есть религия догматическая, каравшая за отступление от догмы. Традиционная римская религия в начале IV в. явно не подходила для такой задачи, ибо она не имела общеобязательной догмы, не выработала понятия ереси и не пошла дальше требования соблюдения предписанных обрядов в официальном императорском культе. Догматическая система не могла возникнуть на базе религии, не имевшей четкой структуры и стройной системы представлений, объединяющих все ее элементы в учение о космическом и земном порядке (Щтаерман, 1987. С. 275).

Христианство возникло на развалинах классического античного мира, и Империя, ставшая новой формой сохранения античных традиций в новых исторических условиях, стала одновременно и условием развития и распространения новой религии, которая объективно выходила за рамки классической античности, хотя и основывалась на ее достижениях. Оба организма - христианство и Римская империя — были следствием разложения и трансформации полисных структур, порождением одних и тех же исторических условий, и уже в силу этого должны были иметь тенденцию к объединению. И хотя в течение I—III вв. линии развития христианства и Римской империи чаще расходились, чем сближались, в начале IV в. сложились максимально благоприятные условия не только для сближения, но и для союза.

Примечания и комментарии

¹ Именно этот критерий многие зарубежные исследователи считают главным в определении периода Поздней Античности. В советской историографии в определенной степени можно считать типичным подход, сформулированный А. Р. Кор-сунским: "Переход к доминату знаменовал собой начало последнего периода в истории Западной Римской империи - общественного строя, основанного на рабовладении. Высшая ступень в развитии античной военной диктатуры должна была предотвратить дальнейший упадок государства. Й в самом деле, доминат привел к временному ограниченному восстановлению и консервации распадающейся системы господства" (Корсунский, Гюнтер, с. 9).
² Как и следовало ожидать, позже стали говорить о многих предзнаменова-нях, полученных Диоклетианом, что он будет императором (SCA, XXX, XIII, XIV, 2-3).
³  С.Вильяме считает решение Диоклетиана создать должность второго августа очень важным для всего оздоровления империи (Williams, p. 49), и с этим нельзя не согласиться.
⁴  Эта же истина открылась наследникам Константина после его смерти (Williams, p. 209). Впрочем, Т. Варне считает, что сам Константин разделил империю между цезарями к концу своего правления (Barnes, 1982, р. 198).
⁵  М. Грант справедливо отмечает, что установление тетрархии было необходимым ответом на кризис (Grant M., ρ. 19). Однако есть и другие точки зрения. Так, по мнению А.В. Коптева, то, что система принципатале выработала четкой системы наследования власти, говорит о том, что император рассматривался не как самостоятельный правитель, а как "слуга" гражданского коллектива. Система тетрархии представляла собой развитие той же идеи. Диоклетиан, считает А.В.Коптев, вообще мыслил в тех же политических и административных формах, что и, скажем, Септимий Север. Все его реформы вполне укладываются в рамки представлений. Ранней империи ^- то, что эти мероприятия имели иные последствия, чем ожидалось, обусловлено тем, что социальное поле Империи изменилось в течение 3-го века. Понятие "доминус" нисколько не противоречит этому — доминус ведь не монарх, а глава домашнего коллектива.
⁶  О дворцовом церемониале см.: Mac Mullen, 1987, р.12—13; и особенно: Maccormack S.G. Art and ceremony in late antiquity (Berkley, 1981).
⁷  Применительно к Поздней Римской империи иногда применяют термин "ориентализация" в том смысле, что она по своей структуре напоминала некоторые восточные царства (Cameron, 1993, р.42; ИЕ, с.642). "Диоклетиан был первым из императоров, кто стал носить диадему, хотя некоторые приписывают это нововведение Аврелиану (Hollsapple, р.70 и далее о церемониале pp.70—71).
⁹ Как замечает Аврелий Виктор, Диоклетиан пожелал даже для ног своих употреблять шелк, пурпур и драгоценные камни (A.Vict.Caes.XXXIX,2).
¹⁰ По справедливому замечанию А.Камерон, определение численности римской армии важно для определения того бремени, которым она была для империи, и которое было одной из причин ее последующего упадка. Камерон определяет численность Диоклетиановой армии в 400 тыс.чел. (Cameron, 1993, р.33-35).
¹¹  Диоцезы были новым образованием, которого не существовало ранее, и для управления ими была введена новая должность викария, который имел преимущественно судебные функции (Lact.De Mort.7.4,cf.48.10; Barnes, 1982, р.224).
¹² Наместники провинций могли иметь различные титулы: пресид, проконсул, консуляр.
¹³ Число преторианских префектов в эпоху домината менялось, но на протяжении IV в. преимущественно их было три (Cameron, 1993, р.40).
¹⁴ Вильяме находит основания сравнивать созданную Диоклетианом и Константином систему управления с китайской бюрократией.
¹⁵ Гонения поставили перед церковью сложный вопрос: как поступать с падшими — теми христианами, которые согласились выполнять языческие обряды в ходе гонений. По этому поводу существовали, по меньшей мере, три мнения, которые вызвали к жизни появление трех внутрицерковных группировок: новациан, фортунатовцев и ортодоксов. Об этих группировках и борьбе между ними см.: Федосик, 1988, с. 108-134.
¹⁶  Евсевий сообщает, что им разрешалось свободно говорить о боге и придерживаться христианских обычаев, а в сообщении Лактанция отмечается, что их принудили совершить языческие обряды во время последовавшего гонения.
¹⁷ Мы оставляем в стороне объяснение этого гонения Евсевием (H.E.VIII.1, 7—8), который считал его наказанием бога за отступление христиан от веры и морали во время "Галлиенова мира". Л.Холсэпл, например, объясняет отсрочку гонения на христиан тем фактом, что Диоклетиан был консерватором по своей натуре и имел своим образцом Марка Аврелия, надеясь на то, что, в конце концов, христиане найдут путь приспособления к его идеальной унифицированной государственной религии (Hollsapple, р.81—82).
¹⁸  Как заметил С.Вильямс, "...новый Абсолютизм... заставил их сотрудничать в великом плане выживания..." (Williams, p.204).

Назад   Вперед