Глава II. Книга Псалтирь: человек беседует со своим БогомНа протяжении веков и тысячелетий Танах в целом и большинство сочинений в нем оказывали (и продолжают оказывать) огромное воздействие на жизнь, чувства и мысли значительной части человечества. Но, бесспорно, самой влиятельной, самой популярной и действенной была книга Псалтирь, многие ее псалмы. Подражания им, попытки пополнения их числа начались еще до того, как Танах, а с ним и книга Псалтирь были канонизированы и тем самым провозглашены образцами для подражания. Уже кумраниты, а возможно, сам основатель этой секты, Учитель праведности (см. ч. I, с. 129 и сл.) во II в. до н. э. сочинил в подражание псалмам Танаха свои «Гимны» или «Благодарственные молитвы» (с. 317-318), а в первой половине I в. до н. э. были созданы псевдоэпиграфические «Псалмы Соломона» (с. 332). С тех пор и в еврейско-иудаистской, и в христианской среде продолжалась почти непрерывная творческая работа по созданию подражаний псалмам. Таковыми являются чудесные «Сиониды» еврейского поэта и мыслителя Йехуды Халеви (XI в.), в которых ощущается истинный дух псалмов, обогащенный опытом тысячелетий: Цийон, вопрошаешь ли ты о судьбе изгнанных Таковы и знаменитые псалмы М. Лютера (XVI в.), заявившего в предисловии к собранию своих стихов, что в книге Псалтирь «каждый находит псалмы и слова, соответствующие условиям, в которых он пребывает, и отвечающие его нуждам, как будто они сочинены исключительно для него». В этих словах точно определены причины особого воздействия псалмов, которые действительно выражают «слова о Боге и к Богу», т. е. говорят о лежащем в основе любой религии отношении «Бог — человек, человек — Бог». Этого отношения касаются почти все сочинения в Танахе, однако в большинстве из них, например в речениях пророков (см. ч. III, с. 125 и сл.), эта тема предстает как одна из многих и разных, тогда как в книге Псалтирь она главная, почти единственная; наряду с отношением «человек — человек» она освещается во многих псалмах. Если отношение «Бог — человек, человек — Бог», которое было жизненно важным для людей разных верований в древности и средних веках, до сих пор остается существенным для миллионов верующих разных вероисповеданий, то отношение «человек — человек» является основополагающим для человеческого существования независимо от времени и места, общества и верования. Книга Псалтирь затрагивает оба названных отношения, уже этого достаточно для обеспечения ей надпространственнос-ти и вневременности, тем более что она обращается к человеку не только тем, что она говорит, но также тем, как она говорит. В Танахе много сочинений высочайшего художественного уровня, но лишь немногие могут по глубине и искренности чувства соперничать с такими стихами: Доколе, Йахве, будешь забывать меня вконец, * Курсивом указана нумерация псалма и стиха в синодальном издании (если она расходится с нумерацией в масоретском изводе). В русском поэтическом переводе Наума Гребнева эти строчки звучат так: Ты, Боже, будешь забывать доколе А. Книга Псалтирь: На древнееврейском языке книга Псалтирь называется техиллим, это множественное число от техилла — слова, имеющего в Танахе значения «слава Бога и человека; прославление, славословие, песня», особенно в псалмах: Радуйтесь, праведники, о Йахве, В Септуагинте древнееврейское слово техилла точно передано древнегреческим ψολμός, имеющим значения: «игра на лире; песня, гимн, славословие», а собрание псалмов соответственно названо βΰβλος ψαλμοί («Книга псалмов»), или ψαλτηήιον, откуда и происходят названия этих песен и всего собрания на современных языках, включая русский: псалом, Псалтирь. В масоретском изводе Танаха книга Псалтирь включает 150 псалмов, однако в Септуагинте это собрание состоит из 151 псалма, причем в русском синодальном переводе, который основывается на Септуагинте, за этим псалмом следует примечание: «У евреев псалма сего нет; он переведен с греческого». Но среди текстов Кумранской библиотеки имеется свиток, содержащий часть псалмов из Танаха, включая 151-й псалом на древнееврейском языке, который, следовательно, был у евреев, но по каким-то соображениям не был включен в книгу Псалтирь. Если учесть, что в книге Псалтирь в масоретском изводе и в Септуагинте, и, соответственно, в русском синодальном переводе некоторые псалмы сформированы по-разному: в Септуагинте объединены псалмы 9-10 и псалмы 114-115 (т. е. из четырех псалмов получилось два), а псалмы 116-117, наоборот, разделены на два отдельных, что привело к разнобою в нумерации в них, — то правомерно предположить, что в еврейско-иудаист-ской среде еще на рубеже эр циркулировали различные версии книги Псалтирь с расхождениями в составе и расположении псалмов. Разумеется, эти обстоятельства вызывали стремление упорядочить объемный текст Псалтири (2527 стихов) путем классификации входящих в него псалмов. Стремление это стало основой научного подхода к псалмам в книге одного из крупнейших библеистов начала XX в. Г. Гунке-ля «Псалмы» (1926 г.), положившей начало исследованию жанров псалмов (Gattungen), их классификации или типологизации по жанровой принадлежности, что и поныне является одним из важных подходов при изучении книги Псалтирь. Но выявление и определение жанровой принадлежности, даже древнего текста, такого, как Танах, где границы жанров были строго зафиксированы и каждый жанр отличался устойчивостью, имел свою тематику, стиль и назначение, свое особое «место в жизни», включая сюда своего автора и аудиторию (см. ч. I, с. 205 и сл.), не может служить единственным, универсальным ключом. Хотя жанр уже представляет собой данность в тексте, он в значительной степени является «вещью в себе», которая, чтобы стать «вещью для нас», должна быть выявлена и определена исследователем, т. е. в значительной степени зависит от его взглядов и установок, знания и опыта, умения и т. д. Это проявляется в частых расхождениях при определении жанровой принадлежности одного и того же текста, и лучший пример тому — разнобой в определении жанровой принадлежности многих псалмов в современной библеистике. Поэтому, отнюдь не отвергая метода классификации псалмов по их жанровой принадлежности, целесообразно поставить вопрос: не содержат ли псалмы индикаторов классификации, которые заложены самими создателями этих текстов? Такие индикаторы действительно есть, и один из них — заглавие, которое придано большинству псалмов, что уже само по себе служит признаком важности этого индикатора для создателей псалмов и их аудитории. Все заглавия псалмов в книге Псалтирь могут быть сведены к пяти стабильным формулам. Первая формула включает имена собственные — Давид, сыны Кораха, Асаф, Йеду[и]тун, Эйтан Эзрахит, Моше и Шеломо, с префиксиальным предлогом ле-, который в древнееврейском языке указывает на принадлежность чего-либо или кого-либо чему-либо или кому-либо, на связь первого со вторым. Соответственно, заглавие ледавид может быть переведено «принадлежащее Давиду» или «Давида», например, в 25-м/24-м псалме и др. Во второй формуле ключом-показателем выступает слово менаццеах с тем же префиксом ле-. Глагол нцх означает в Танахе «надзирать», главным образом в связи с работами и действиями в Иерусалимском храме (Эзра 3:8 и др.). Соответственно, менаццеах означает «надзирающий, управляющий»; для понимания значения его в заглавиях псалмов важно то, как описывается организация Йошийаху, царем Йехуды, службы левитов: «Левиты Йахат и Овадйаху из сынов Мерари и Зехарйа надзирают, а Ме-шуллам из сынов Кехат управляет (или «руководит», менаццеах) и левиты, понимающие в музыкальных инструментах» (2 Хрон. 34:12), что указывает на связанность этого термина с левитами и их музыкальной деятельностью в Иерусалимском храме. Это позволяет переводить ламенаццеах в заглавиях псалмов как «Управляющему (или "Для управляющего") песнопением» (4:1 и др.). В третьей, расширенной формуле к именам собственным или термину менаццеах добавлены уточняющие термины разных типов. Один тип представляет специальные музыкальные термины: мизмор («песня, светская или религиозная, в сопровождении музыкальных инструментов»), шир («песня, светская или религиозная») и негина («песня-насмешка; игра на струнных инструментах»), что позволяет переводить заглавия ламенаццеах мизмор (шир или негина): «Управляющему (или "Для управляющего") песнопением...» (31:1/50:1; 46:1/45:1; 54:1/53:1 и др.). Другой тип уточнений определяет жанровую специфику песней, их разновидности: техилла в заглавии: техилла ледавид («Восхваление Давида» — 145:1/744:1 и др.), тефилла («молитва») в заглавии: тефилла ледавид («Молитва Давида», 17:1//6:1 и др.) и редкое в Танахе слово шиггайон, этимология и семантика которого неясны, но возможно значение: «тревожная, взволнованная песня», что допускает перевод заглавия шиггайон ледавид как: «Взволнованная (или "Встревоженная") песня Давида» (7:1 и др.). К третьему типу дополнений относятся слова, уточняющие назначение соответствующего псалма; глагол зкр («вспомнить, напомнить, упомянуть») в заглавии: мизмор ледавид лехазкир, что можно перевести «Сопровождаемая музыкальными инструментами песня Давида для воспоминания» (38:1/37:1 и др.); слово маскил («разумный, разумеющий») в заглавии: ламенаццеах маскил либней корах может быть переведено: «Разумеющему управляющему (или «Умелому управителю») песнопением из сынов Кораха» (42:1/47:1 и др.). Встречающийся только в книге Псалтирь термин михтам, возможно, означает «запись», и тогда заглавие михтам ледавид может быть переведено: «Запись [песни] Давида» (16:1/75:7 и др.). Четвертая формула дополняет предыдущие определением ситуаций или условий, при которых псалом был произнесен, например в заглавии: «Сопровождаемая музыкальными инструментами песня Давида, когда он бежал от Авшалома, сына своего» (3:1) или «Сопровождаемая музыкальными инструментами песня Давида, когда он находился в пустыне Иехуда» (63:1/62:1). Пятая формула заглавий содержит только термины (их всего два), определяющие специфику данного псалма. Термин ма'алот является множественным числом существительного ма'ала, которое в единственном числе значит: «ступень; восхождение (включая возвращение депортированных в Иерусалим)», а во множественном числе — «паломничество» (что побудило 3. Мувинкеля определить псалмы с заглавием шир хамма'алот.., т. е. «Песня восхождения...» (120:1/119:1 и др.) как псалмы паломничества или паломников). Второй термин — восклицание халелуйа, образованное как сочетание глагола хлл («прославлять, петь радостную песню») и ипокористикона (т. е. сокращенной формы) теонима Йахве, и, соответственно, означающее «прославлять (или «прославление») Йахве», например в заглавии 106-го//05-го псалма и многих других. В заголовках большинства псалмов находит выражение одно из сущностных явлений духовной жизни, словесности Осевого времени, включающей Танах, — признание авторства и автора (см. ч. III, с. 104 м сл.). Среди указанных в названиях псалмов «авторов» чаще всего (75 раз) упоминается Давид, что послужило причиной для устойчивой в иудаизме и христианстве традиции связывать псалмы, книгу Псалтирь с царем Давидом. Какова в действительности связь между царем XI в. до н. э. и псалмами, названными его именем? В Танахе не только рассказывается о Давиде как поэте-музыканте, но приводится также несколько поэтических текстов, якобы сочиненных им (см. ч. III, с. 49 и сл.). К ним относится плач по Авшалому, проникнутый подлинным отцовским горем из-за предательства и гибели сына (2 Шем. 19:1). Своей тональностью плач напоминает тот единственный псалом Давида, в заглавии которого упоминается Авшалом: Йахве, как множились враги мои, Поэтому не исключено, что отдельные (но немногие) псалмы, связанные с именем Давида, действительно восходят к царю — поэту и музыканту, однако большинство этих псалмов, судя по содержанию, языку, мировоззрению и т. д., не могли быть созданы им. В масоретском изводе книги Псалтирь псалмы, названные именем Давида, образуют пять отдельных комплексов, и в связи с этим возникает вопрос: составляли псалмы Давида первоначально одну коллекцию или с момента создания были несколькими отдельными коллекциями? Если встречающиеся только в формулах заглавий псалмов Давида термины шиггайон и михтам появляются в разных комплексах псалмов Давида, например михтам в первом комплексе (16:1/75:1) и во втором (56:1/55:1), то это может служить указанием на изначальное объединение всех (по крайней мере, большинства) псалмов Давида в одну коллекцию. В пользу чего говорит также более или менее сходный объем этих псалмов в пределах 6 /7-12/14 стихов. На втором месте после Давида, в заголовках 28 псалмов, в качестве «авторов» названы Асаф, сыны Кораха, Эйтан, Хейман и Йеду[и]тун, которые в большинстве своем являются названиями реально существовавших в позднее допленное (2 Цар. 18:18; Йеш. 36:3 и др.) и послепленное время (Эзра 2:41; Hex. 11:17 и др.) левитских агнатических образований, в том числе храмовых певцов (мешорерим). Поэтому не лишено основания предположение, что псалмы, названные именами этих левитских коллективов, действительно могли быть созданы или собраны ими. Это предположение подкрепляется также тем, что все указанные псалмы содержат в заглавиях разные музыкальные термины — менаццеах, мизмор и шир, что соответствует деятельности храмовых певцов. Что касается вопроса о том, были ли они изначально собраны в одну коллекцию или в несколько, то первый вариант представляется более вероятным. Предположение о существовании коллекций псалмов до их сведения в книгу Псалтирь особенно убедительно проявляется на примере 15 псалмов, озаглавленных по пятой формуле с «ключом» ма 'алот. На это указывает не только компактное расположение этих псалмов в книге Псалтирь, но также их общее послепленное происхождение, подтвержденное заголовком одного из них: «Песня восхождения, когда Йахве возвратил пленение Цийона...» (126:1/725:1) и др. Единообразие содержания и компактное размещение в книге Псалтирь позволяет предположить также существование в качестве отдельной коллекции до включения в книгу Псалтирь псалмов с «ключом» халелуйа. Выявленные коллекции охватывают большинство псалмов, но не все. За их пределами остаются 14-16 псалмов, например псалом, озаглавленный «Молитва Моше, человека Элохима» (90:1/59:7) и другие. Может быть, именно это обстоятельство побудило составителей книги Псалтирь ввести дополнительный классификационный момент — разделить книгу на пять разделов, возможно, в подражание Пятикнижию. На это указывает один комментарий эпохи Талмуда, в котором сказано: «...как Моше дал Иисраелу пять книг законов, так Давид дал Иисраелу пять книг псалмов...» (Мидраш Техиллим 1:2) Первый раздел книги Псалтирь включает псалмы 1-41/40 и содержит, как и полагается разделу, которым открывается собрание, связанное с именем Давида, главным образом псалмы из коллекции псалмов Давида. Во втором разделе (42/41-72/71) сосредоточены псалмы из левитской коллекции вместе с несколькими псалмами из коллекции псалмов Давида. Третий раздел (73/72-89/55) также включает псалмы левитской коллекции, тогда как четвертый раздел (90/59-106/7 05) состоит в основном из единичных псалмов, не вошедших в коллекции, и нескольких псалмов из коллекции псалмов Давида. В пятом, заключительном, разделе (107/706-150), как и полагается завершающему сложное по своему составу собрание текстов, собраны псалмы из всех коллекций, включая «псалмы восхождения» и «псалмы халелуйа», одним из коих заканчивается этот раздел и вместе с ним — вся книга Псалтирь: халелуйа, прославляйте Бога в святости Его, прославляйте Его в твердыне могущества Его. Прославляйте Его в величавых деяниях Его, прославляйте Его по множеству величия Его... (150:1 и сл.). Объединение псалмов в коллекции и размещение их в книге Псалтирь по разделам образуют первичные классификационные системы, которые введены самими создателями псалмов и составителями книги Псалтирь. Классификация псалмов по жанрам или типам является вторичной классификационной системой не только потому, что она — творение современной научной мысли, современной библеистики, но главным образом потому, что как таковая она в книге Псалтирь не присутствует. Это не означает, что классификация псалмов по жанрам или типам представляет собой что-то совершенно внешнее и надуманное, — ведь жанровые особенности и различия в псалмах есть, но в условиях нарастающей в диахронии размытости жанровых особенностей и границ специфика жанра, особенно субжанра, не всегда достаточно однозначна, из-за чего умножаются «нечистые», смешанные в жанровом отношении сочинения, в том числе псалмы. Это объективное обстоятельство вместе с субъективными факторами — подготовленностью исследователя, его взглядами и пр. — порождают ту разноголосицу, что наблюдается в современном псалмоведении. Сопоставление трех современных классификационных схем хорошо иллюстрирует это положение:
Как видно из этого сопоставления, разные схемы классификации псалмов по жанрам или типам различаются не только по количеству выделяемых субжанров, но также и по определению их характера. Поэтому предпочтительна менее дробная классификация по более объемным типам: гимны Богу, псалмы жалоб, псалмы благодарения и дидактические псалмы. К типу «гимны» относятся 40-60 псалмов во всех коллекциях и разделах книги Псалтирь. Все псалмы этого типа обладают общностью содержания, важнейшим свойством которого является то, что Бог представлен в них объектом, правда, объектом действующим, о котором говорит, которого воспевает и восхваляет постоянный и неизменный субъект гимна — человек, представленный как «я» и как «мы». В гимнах Бог восхваляется за Его различные действия, в том числе за сотворение Им вселенной: Простирающий свет, как мантию, но чаще — за справедливость и благодеяния, оказанные и оказываемые всем тварям, всему человечеству: Дабы знали на земле пути Твои особенно за благодеяния «нам»: Элохим нам прибежище и сила, а также человеку как индивиду, как «я»: Благослови душа моя Йахве, Относимые к второму типу псалмы жалоб, их в книге Псалтирь 20-30, обладают определенной содержательно-структурной общностью, которую образует последовательность жалобы, упования и утверждения. Это отчетливо выражено в 3-м псалме: Йахве, как умножились враги мои, Однако такая содержательно-структурная общность не исключает различия по аспектам: «кто жалуется и на что жалуются», и многие современные библеисты вслед за Г. Гункелем делают различие между коллективными жалобами, в которых жалобщик — людская общность, главным образом «мы», например: ...зачем Ты, Элохим, навечно отверг нас, и индивидуальными жалобными псалмами, в которых жалобщик — индивид, часто Давид: Сжалься надо мной, Элохим, сжалься, Но это различие трудно возвести в классификационный критерий, поскольку во многих псалмах оба субъекта жалоб — коллективный и индивидуальный — сочетаются, например, в псалме 44:2/43:2, который начинается как коллективная жалоба: «...Элохим, мы своими ушами слышали, наши отцы нам рассказывали...», но переходит в индивидуальную жалобу: «Ибо я не уверен в луке своем, мой меч не спасет меня...» (стих 7 и сл.), чтобы завершиться как жалоба коллективная: «Да встанет помощь Твоя нам, спаси нас ради милости Твоей» (стих 27). Псалмы жалоб различаются также по второму показателю, т. е. по тому, на кого жалуются. Если в коллективных жалобах это политические общности: ...пришли [чужие] народы в наследственный надел Твой, то в индивидуальных псалмах это чаще всего человек из «нас», который причиняет зло в сфере бытовой, приватной: Они (злодеи) говорят друг другу пустое, Но и это не может служить критерием и причиной для разделения псалмов жалоб на два отдельных подтипа. Особенно затруднительно выделить как особый тип псалмы благодарения, так как мотив благодарения Богу присутствует во многих гимнах и также псалмах жалоб. Поэтому число более или менее «чистых» псалмов благодарения невелико (18/17; 30/29; 32/31; 105/104 и др.). Псалмы этого типа обладают некоторой композиционной общностью, в которой можно выделить три компонента: кто благодарит, за что благодарит и кого благодарит. Наиболее стабильным и единообразным является третий компонент, поскольку все благодарности обращены к Богу, причем именно в этом компоненте близость псалмов благодарения к гимнам проявляется наиболее наглядно; примером могут служить слова типичного псалма благодарения: За это Тебя дух мой воспевает непрестанно, В основном единообразен также первый компонент, так как почти во всех рассматриваемых псалмах это «я»: Радостно мне, что Йахве слышит и иные. Менее стабилен второй компонент, который варьирует от благодарности Богу за Его благодеяния вообще, за милость и благоволения всем идущим по «пути Йахве», например, в словах: Глаза Йахве [обращены] к праведникам до благодарности за помощь и спасение индивида от его личных врагов и неприятностей, как, например, в словах: Я буду веселиться и радоваться милости Твоей, в которых истоки и причины всех бедствий коренятся в отношении «человек — человек». Именно это отношение образует важную составную четвертого типа псалмов — дидактических псалмов или псалмов мудрости (37/36; 111/110; 119/118 и др.). Отличительным признаком этого типа псалмов, помимо содержания, является особая концентрация в них терминов религиозно-этических и мудрости, таких, как дерех («путь», см. ч. II, с. 331 и сл.), глагола цдк («быть правым, праведным») и существительных цедек — цедака («коллективная верность; правое, правильное действие Бога и человека; справедливость»), хахам, хохма («мудрец», «мудрость») и других, например, в 119-м/118-м псалме: Вразуми меня, и буду я соблюдать закон Твой и во всех псалмах этого типа. Все изложенное здесь свидетельствует об изначальной многогранности и многоликости псалмов, над которыми, однако, возвышается общее и основополагающее для всех псалмов качество — единство в них поэзии и музыки. Б. Поэзия и музыка в псалмах В Танахе есть немало поэтических шедевров, но нигде, кроме Псалтири, поэтическое мастерство не достигает таких высот, как в бессмертном псалме: На реках Вавилона, там сидели мы и плакали, Поэтическое совершенство достигается умелым, талантливым применением созданных соответствующей поэзией и характерных для нее поэтических приемов. Для поэтики псалмов показательны в основном три таких приема: параллелизм, акростих и употребление стабильных пар синонимов. Не повторяя сказанного раньше о сущности и особенностях приема параллелизма в Танахе (см. ч. I, с. 218 и сл.), обратимся к более сложному и поэтому менее распространенному в Танахе акростиху. Суть этого приема в том, что каждая строка стихотворения начинается словом, первая буква которого представляет букву древнееврейского алфавита в его последовательности. Эта сложная форма стихосложения присутствует главным образом в псалмах мудрости, например, в 119-м/118-м псалме: 'ашрей (алеф) «Счастье чистых сердцем...»: стихи 1-8 начинаются Суть третьего поэтического приема состоит в применении стабильных пар синонимов, в которых первое существительное обозначает явление конкретное, а второе — явление более абстрактное, как, например, в паре хасид («праведный») и 'эмун («верный»), 'ани («бедный, нищий») и 'эбйон («жалкий, несчастный») и т. п., например, в стихе: Спаси, Йахве, ибо не стало праведного (хасид), Язык книги Псалтирь в целом и в отдельных псалмах отличается ограниченным употреблением редких и уникальных слов, преобладанием обычной для Танаха лексики, что указывает на целенаправленный экзотеризм, обращенность как отдельных псалмов, так и всего собрания к самой широкой аудитории. Но использование распространенной лексики, обычного языка вовсе не препятствует созданию поэтических шедевров, и книга Псалтирь убедительно подтверждает это. Обычными языковыми средствами создатели псалмов умели живописать природу и в грозных ее проявлениях: И сотряслась и всколыхнулась земля, так и в часы спокойствия и умиротворения: Птаха тоже находит себе дом Ни одного особо оригинального слова нет в стихе: Истомлен я стенанием своим, но мало стихов в Танахе, где так просто и выразительно показаны горе и отчаяние человека. Обыденность лексики не мешала творцам псалмов, а возможно, наоборот, стимулировала их на поиски и создание ярких и красочных образов — метафор, сравнений и т. д. При этом показательно, что наряду с метафорами, сравнениями и др., встречающимися лишь в отдельных псалмах, есть и такие, что повторяются во многих, например метафора «Бог — твердыня, крепость, утес» (18:3/77:3; 31:4/30:4 и др.). Это может служить дополнительным свидетельством определенной общности всех псалмов. О том же говорит музыка, наполняющая собою псалмы. Книга Псалтирь — не единственное сочинение в Танахе, в котором присутствует музыка. Именно музыка венчает чудо спасение народа в Чермном море: «Тогда Моше и сыны Иисрае-ла запели эту песню Йахве...» (Исх. 15:1/14:31); в тех случаях, когда «злой дух от Иахве» омрачал Шаула, юный Давид «брал гусли и играл рукой своей и отраднее и лучше становилось Ша-улу...» (I Шем. 16:23) и др. Но Псалтирь отличается тем, что в ней о музыке не только упоминается — здесь она служит объединительным компонентом сущности книги. О музыке в книге Псалтирь можно говорить в двух аспектах — о том, каково было музыкальное исполнение псалмов (но это предмет специального музыковедческого рассмотрения) и о музыкальной терминологии в псалмах и ее значении, доступном неспециалистам. В книге Псалтирь упоминаются около 20 музыкальных терминов, причем шесть из них являются уникальными и за пределами книги Псалмов не встречаются. Упомянутые в книге Псалтирь музыкальные термины обозначают саму связь данного текста с музыкой, его мелодику: шир, шира и мизмор. Ко второй группе относится термин села, вероятно означающий «повышение тона» или «пауза в музыкальном исполнении», т. е. указывающий на элемент ритма; это видно из повторения термина села во многих псалмах через два-три стиха, как, например, в 3-м псалме — после 3-го, 5-го и 9-го стихов. Термин менаццеах представляет третью группу, обозначая исполнителя или, точнее, руководителя музыкального исполнения, тогда как четвертая группа содержит 14 названий музыкальных инструментов, таких, как небел (струнный инструмент, арфа) и тоф (барабан, тамбурин), 'угаб (флейта) и киннор (лира), шушан (восьмиструн-ный инструмент) и другие, которыми особенно насыщено перечисление в 150-м псалме: Славьте Его звуком трубы, Поскольку конец текста зачастую выделяет его цель (см. ч. II, с. 399-400), то особая концентрация музыкальных терминов в последнем псалме книги Псалтирь может служить дополнительным свидетельством значения, которое придается музыке в этой книге. В. Двуцентричность картины мира в книге Псалтирь Место и роль любой координаты в модели мира проявляются в занятом ею там пространстве. Если руководствоваться этим критерием, то высокая степень повторяемости одних только тео-нимов, без учета многочисленных обозначений Бога личными местоимениями 'ата («ты») и ху' («он»), делает картину мира в книге Псалтирь выраженно теоцентричной. Но при определении степени и уровня теоцентричности следует учитывать также и роль, которую занимает в той или иной модели мира божество. Выявляется сущностное различие между тем, что Бог представлен непосредственно, в качестве главного субъекта слова и действия (например, в картине мира повествовательной части Пятикнижия — см. ч. II, с. 380 и сл.), и тем, что Он представлен опосредованно, через человека, повествующего о Боге как о субъекте слова и действия. Это различие еще существеннее, если Бог представлен не столько как субъект слова и действия, сколько как адресат обращения к Нему. Именно это наблюдается в книге Псалтирь, и подтверждением тому в псалмах может служить лишь эпизодическое применение по отношению к Богу личного местоимения «я» ('ани, 'анохи). Не приходится сомневаться в монотеистичности восприятия и осмысления одного и единственного Бога в псалмах, что неоднократно провозглашается: Ибо кто Бог, кроме Йахве, или: Ибо велик Ты и творишь чудеса. Однако монотеистичность Йахве в картине мира книги Псалтирь не стоит абсолютизировать, так как в псалмах часто утверждается, что Бог не один и единственный, а лишь самый могущественный среди богов: Ибо Бог великий Йахве Множественность наименований Бога отнюдь не опровергает монотеистичности его восприятия и осмысления, но всегда указывает на некоторую вариативность в этом восприятии (см. ч. II, с. 309 и сл.). Сказанное справедливо также по отношению к книге Псалтирь, в которой Бог обозначен не только тремя основными его названиями — Йахве, Эл/Элохим и Йахве Эло-хим, — но также обширным набором других теонимов, в том числе столь архаичных, как Бог отцов, Сильный Йаакова, Бог Всевышний, Шаддай и др. (см. ч. II, с. 309 и сл.). Контекст упоминаний этих теонимов показывает, что они высвечивают разные грани в восприятии одного и единственного Бога. Если, например, Шаддай в стихе: Когда шаддай рассеял царей на ней (земле), выражает некоторый оттенок вещности, горнего пребывания в восприятии и осмыслении Бога, то обращение к архаичному обозначению 'абир йа 'акоб в стихе: «Пока я (Давид) найду дом для Йахве, обиталище для Сильного Йаакова» (132:5/131:5), возможно, было призвано подчеркнуть давность связи Иисраела со своим Богом. В картине мира книги Псалтирь один и единственный Бог представлен как Бог «далекий», демиург, творец вселенной, не только в отдельных высказываниях, например: «и Иахве небеса сотворил...» (96:5/95:5) или «Небеса и землю и море и все, что в них, сотворил Хранящий истину навечно» (146:6/145:6) и др., но также в одном из наиболее ярких в Танахе изображений Бога в этой роли: Простирающий свет как мантию, Показательно, что именно этот псалом содержит еще одну особенность восприятия и осмысления Бога как Бога «далекого» в картине мира книги Псалтирь, а именно наличие элементов или рецидивов мифологичности, заметное в словах: Там (в сотворенном Богом море) плывут корабли, Ливйатан (морское чудовище) — образ, восходящий к ханаа-нейско-угаритской мифологии, и если в приведенных стихах этот образ появляется в несколько «облегченном» виде, то в другом псалме, где он выступает вместе с другим персонажем из той же мифологии — таннин (морское чудище): Ты мощью своей возмутил море, сокрушил головы танниним в воде. полнее отразилась древняя мифологема о сотворении вселенной богом-демиургом в борьбе с чудовищами, силами хаоса и беспорядка (см. ч. II, с. 368 и сл.). Однако в картине мира книги Псалтирь один и единственный Бог значительно чаще представлен в качестве Бога «близкого», который постоянно присутствует в сотворенном им мире и воздействует на него — главным образом, на человека. При этом показательно, что в восприятии и представлении Бога в этой роли нет и тени мифологичности, что может служить показателем меньшей важности для создателей псалмов ипостаси Бога «далекого» и большей — Бога «близкого», которая в картине мира книги Псалтирь проявляется в разных аспектах. Один из них — это универсальная близость «ближнего» Бога ко всему сущему, к человеку вообще и человечеству, например, в стихах: Да восхвалят Тебя народы, Элохим, Однако эту универсальную близость не следует абсолютизировать, ибо намного чаще упоминается особая близость «близкого» Бога к «нам», к избранному народу: Счастлив народ, которому это [выпало], или: Благословен Йахве, Бог Йисраела Но основное выражение близости «близкого» Бога в картине мира книги Псалтирь — это Его близость к индивиду, к «я», что убедительно подтверждается интенсивным применением творцами псалмов (около 100 раз) теонимов Эл/Элохим с энклитическими местоимениями «мой» и «твой», равно как и стихами: И я на Тебя уповал, Йахве, или словами из 22-го псалма (позднее повторенными Иисусом на кресте): «Боже мой, Боже мой, зачем Ты покинул меня...» (22:2/27:2, ср. Матф. 27:46) и т. д. С преобладанием в картине мира книги Псалтирь восприятия одного и единственного Бога как преимущественно Бога «близкого» сочетается представление о Боге как о царе в ряде псалмов (45/44; 93/92; 96/95 и др.), ярко выраженное в стихах: Ибо Йахве Элйон страшен, это побудило некоторых исследователей (Г. Гункель, 3. Мувин-кель, А. Вейзер и др.) выделить особый тип (или подтип) псалмов, так называемые псалмы воцарения Йахве, и искать их «место в жизни» в якобы отмечавшемся древними евреями празднике Нового года как торжестве по поводу ежегодного восхождения Йахве на престол (по аналогии с праздником Нового года Акиту в Месопотамии — см. ч. I, с. 163). Но в законах о праздниках в Пятикнижии (см. ч. II, с. 290) нет и намека на представление и ритуал ежегодного воцарения Бога, а аналогия с праздником Акиту вообще неправомерна, поскольку там идет речь о царе, т. е. о человеке смертном, и представление о ежегодном обновлении царства Бога никак не вяжется с основополагающим для йахвизма представлением о вне- и надвременности одного и единственного Бога. Поэтому другие исследователи (Э. Белфер, Г. Вейлер и др.) связывают топос «Йахве царь» с теократическими тенденциями в древнееврейской религиозно-политической мысли и в Танахе, наглядными проявлениями которых могут служить два примера, отделенные друг от друга веками, — слова, вложенные историо-писцем в уста Бога в описании введения царственности в стране Йисраел: «...ибо Меня они (сыны Йисраела) отвергли царствовать над ними» (I Шем. 8:7), и заявление анонимного пророка: «И будет в тот день Йахве царем над всей землей, будет Йахве один и имя Его одно» (Зех. 14:9). Однако теократия не была постоянной и структурной чертой древнееврейской религиозно-политической мысли. Скорее всего, как свидетельствуют оба приведенных примера и другие, ее следует считать явлением маргинальным, всплывавшим, как правило, в ситуациях неординарных, каким был переход от до-государственного существования к жизни в условиях государства или в ожиданиях эсхатологического «того дня». Но этих предпосылок и признаков теократии нет в псалмах, где Йахве как царь представлен не столько властителем над человеком, а главным образом, его защитником и благодетелем: Заключил Я завет с избранным Моим, что соответствует особому месту и роли, отведенным человеку в картине мира книги Псалтирь. О том же говорит особо интенсивное употребление в псалмах местоимения 'ани — 'анохи применительно к человеку (преимущественно как субъекту слова и действия), например, в стихах: К Тебе, Йахве, я взываю или: Всем сердцем взываю, Книгу Псалтирь отличает очень богатый словарь, в котором по высокой степени интенсивности употребления выделяются слова, обозначающие в Танахе понятия «человек вообще, как таковой», — 'адам и 'энош, что особенно заметно по сравнению со сдержанностью в употреблении слов, обозначающих человека как конкретное существо, например антропонимов. Ведь если отбросить личные имена в заглавиях, в самом тексте псалмов упоминаются лишь немногие имена — патриархи, Моше и Аха-рон, Шемуэл и Давид и некоторые другие, причем не столько в качестве конкретных лиц, индивидов, а главным образом как традиционные образы прошлого, образцы богобоязненности, например, в словах: Моше и Ахарон среди священников Его Столь же скупы творцы псалмов на упоминания топонимов и этнонимов — во всем Танахе Ассирия упоминается 151 раз, а в псалмах только один раз; Вавилон, соответственно, 287 и 3 раза, Египет — 681 и 15 раз и т. д., причем лишь изредка в качестве конкретных стран, например, в словах: «На реках Вавилона...» (137:1 и сл./'136:1 и сл.), а чаще всего — в качестве образов, как, например, тот же Вавилон вместе с другими странами в словах: Упомяну знающим меня рахаб [чудовище в месопотамской Не менее сдержаны создатели псалмов в употреблении распространенной в Танахе социально-политической терминологии, даже терминов, которые обозначали жречество, — из 758 упоминаний слова кохен («священник») в Танахе оно лишь 5 раз встречается в псалмах, а слово леей («левит») — из 293 упоминаний в Танахе — только раз в псалмах, и это несмотря на несомненную связь псалмов именно с этой средой. Показательно, что даже по отношению к «мы» творцы псалмов избегали применения конкретных этнонимов и топонимов Йисраел, Йехуда и других и предпочитали более общие термины гой и 'ам (см. ч. III, с. 100), например, в словах: Йахве даст силу народу Своему (ле 'сто), Правомерно заключить, что в картине мира книги Псалтирь человек осмысляется главным образом как «я», освобожденное от многих разнообразных конкретных экзистенциальных связей и принадлежностей, кроме одной, не подчеркиваемой, а, скорее всего, само собой разумеющейся: он еврей и йахвист. Но это в значительной степени оторванное от конкретной жизненной среды «я» не выглядит в картине мира книги Псалтирь безжизненной абстракцией. Наоборот, перед нами живой человек, у которого есть и тело, и душа. О телесности «я» в картине мира книги Псалтирь свидетельствуют часто упомянутые голова и уста, глаза, рука, нога и другие части тела человека, особенно леб — лебаб («сердце») в различных его модусах и функциях, например, как орган человеческого тела в словах: рассыпались все кости мои, но также и как средоточие человеческой психики, например, в словах: «...сердце мое возрадуется спасением Твоим...» (13:6/72:6) Для обозначения души создатели псалмов предпочитали слово нефеш («горло, дыхание; душа; живое существо; человек, личность; жизнь»), которое идеально соответствовало восприятию и осмыслению человека, освобожденного от конкретных связей «я». Нефеш использовалось для обозначения человеческого «я» как цельности, например, в словах: «Многие говорят душе моей (ленафши), нет ему спасения в Боге...» (3:3 и др.), но также для обозначения человеческой психики в словах: «Истомилась душа моя желанием суждений Твоих...», «Хранит душа моя свидетельства Твои и любит их очень» и др. (119:20, 167 и щ>./118:20, 167 и др.), в которых раскрывается двуединство человеческой психики, ее двух компонентов — разума и чувства. Не случайно, что в псалмах редко упоминаются ключевые термины словаря мудрости в Танахе, такие, как бина («понимание, осознание»), да 'am («знание, умение, познание») и даже самый распространенный — хохма и хахам; весьма вероятно, что для создателей псалмов это было выражением намеренно осторожного отрицательного отношения к разуму, разумному началу как компоненту человеческой психики. Единственное исключение в этом плане — частое обращение творцов псалмов к глаголу сйх («говорить возбужденно; жаловаться; восхвалять; медитировать») и существительному сиах («печаль; жалоба; медитация»), которые в псалмах упоминаются 20 раз (из всего 34 упоминаний в Танахе), чаще всего — в 119-м/'118-м псалме: Как люблю я учение Твое, что лишь подтверждает сказанное о сдержанном отношении создателей псалмов к сфере разума, так как они обозначают явление скорее эмоциональное, нежели рациональное. Словарь эмоций в книге Псалтирь богаче и разнообразнее словаря разума, он охватывает и выражает широкий спектр человеческих чувств. Показательно предпочтение эмоций светлых, радостных эмоциям мрачным, печальным. Это подтверждается высокой степенью повторяемости в псалмах слов, обозначающих первые эмоции, например глаголов емх («радовать, радоваться») и рнн («громко восклицать, кричать; ликовать»), существительных симха («радость, ликование») и рина («жалобное восклицание; радостный возглас, ликование») и других, по сравнению с малой степенью повторяемости слов, обозначающих противоположные эмоции, таких, как 'бл («скорбеть, горевать») и 'ебел («горе, скорбь») и иных. Сказанное не исчерпывает всего богатства и многогранности восприятия и изображения человеческой психики в картине мира книги Псалтирь, но позволяет обратиться к двум отношениям, которые определяли жизнь и поведение человека не только в прошлом, но также (по крайней мере, второе отношение) в настоящем. Речь идет об отношении «Бог — человек, человек — Бог» и отношении «человек — человек», которые в йахвизме, в Танахе объединены в представлении «путь» (дерех) (см. ч. II, с. 331 и сл.). Книга Псалтирь — одно из сочинений Танаха с особо высокой частотностью употребления слова дерех в мировоззренческом, религиозно-этическом значении. Это всегда непреложно-правильный «путь Йахве», например, в словах: «Укажи мне, Йа-хве, пути Твои, научи меня стезям Твоим» (25:4/24:4 и др.), и далеко не всегда правильный и праведный «путь человека», например, в словах: «Ибо знает Йахве путь праведников, а путь злодеев погибнет» (1:6 и др.). Однако в отличие от других картин мира в Танахе, где преобладает признание «пути человека» в основном плохим, неправедным, в картине мира книги Псалтирь он часто представлен как «путь» правильный и праведный, что подтверждается двумя специфическими для словаря псалмов его обозначениями — дерех цаддиким («путь праведников», 1:6) и дерех тамим («путь безгрешных, честных»), например, в словах: «Счастье чистых сердцем, идущих в учении Йахве...» (119:1/118:1 и др.); оба эти обозначения усиливают роль человека в концепции дерех. Какие же требования предъявляет этот «путь» человеку? Картина мира книги Псалтирь показывает симметрию между двумя составляющими дихотомии «Бог — человек, человек — Бог», однако в первом звене прослеживается акцент на обязанности Бога по отношению к человеку, а во втором — надежды и упования (даже с оттенком требования), что Бог выполнит свою обязанность, например, в словах: Когда я взываю, услышь меня, Бог правды моей, На это указывает также высокая степень повторяемости в псалмах глагола бтх («доверяться, уповать») применительно к отношению «человек — Бог», например, в словах: И доверятся Тебе все знающие имя Твое, Концепция дерех охватывает не только отношение «Бог — человек, человек — Бог», но также отношение «человек — человек», которому в картине мира книги Псалтирь отведено значительное место. Почти во всех случаях, когда человек, «я», находится в беде, подвергается опасности, это исходит не от Бога или природы, а только от человека, о чем красноречиво говорит следующее высказывание: Йахве, как умножились противники мои, а также многие другие. Соответственно в картине мира книги Псалтирь люди различаются главным образом по своему поведению, действиям в религиозно-этической сфере: человек хороший, праведный — цаддщ («невинный, праведный») и хасид («верный, верующий»), например: Сохрани [Бог] душу мою, ибо верный я перед Тобой, Если же человек плохой, неправедный, — он 'ойеб («враг»), цар («противник, неприятель»), раша' («виновный, преступник, злодей») и т. д., например: Злоумышляет злодей {раша*) против праведника {цаддик) Это находит отражение и в том, как осмысляется в картине мира книги Псалтирь посмертная участь человека. Представление о ше'ол, подземном мире и месте обитания мертвых или их душ, нельзя считать изобретением творцов псалмов. Однако ни в каком другом сочинении в Танахе это слово не употребляется столь часто, как в псалмах (16 раз из всего 66 упоминаний в Танахе). Еще важнее тот факт, что ни в какой другой картине мира в Танахе ше 'ол не привязан столь тесно и непосредственно к религиозно-этической сущности человека: это место, предназначенное только и исключительно для злодеев и грешников — «И возвратятся злодеи в ше'ол...» (9:18), праведники же будут непременно и безусловно избавлены от него: «...и Ты спасешь душу мою из ше'ол подземного» (86:13/55:73 и др). В отличие от многих других картин мира, например, в пророческих речениях (Йеш. 14:11; Йехезк. 31:15 и др.), где наказание злодеев и грешников отправлением их в ше 'ол, равно как и избавление праведников от ше 'ол приурочено к определенному и специфическому сроку, к эсхатологическому Судному дню, в картине мира книги Псалтирь эти действия лишены временной определенности, во всяком случае не приурочены к названному дню. В этой связи заслуживает внимания почти полное отсутствие (кроме одного упоминания — 146:4/745:4) в книге Псалтирь терминов, обозначающих в Танахе Судный день, что позволяет предположить лишь ограниченное внимание творцов псалмов к эсхатологическим аспектам бытия и веры человека. Но не опровергается ли это предположение тем, что одно из ключевых понятий йахвистской эсхатологии — машиах («помазанный, помазанник; мессия») упоминается в псалмах с весьма высокой степенью частотности — 10 раз (из всего 39 упоминаний в Танахе)? Рассмотрение всех упоминаний слова машиах в псалмах показывает, что оно 5 или 6 раз применено по отношению к Давиду, причем не как к мессии, царю в будущем, а лишь как к «помазаннику», царю в прошлом, например: Нашел Я слугу [или «раба»] Своего Давида, В двух-трех случаях этим словом обозначаются разные помазанники, например: «Не трогайте помазанников Моих и не делайте зла пророкам Моим» (105:15/704:75), и лишь в одном псалме машиах определенно выступает как эсхатологический мессия: Там возращу рог Давиду, Опираясь на эти данные, правомерно заключить, что в картине мира книги Псалтирь место и роль эсхатологически-мессианских представлений и ожиданий ограниченны и преобладает ориентация на настоящее. Это вполне согласуется не только с тем, что человек в этих отношениях представлен как «я», индивид, который пребывает главным образом в настоящем, но также и с той формой реализации отношения «человек — Бог», которую предпочитали творцы псалмов. Во всех без исключения религиях во все времена отношение «бог — человек, человек — бог» реализуется в ритуале и посредством ритуала, который представляет собой стереотипную последовательность действий, включающих жесты, предметы и слова, призванные воздействовать на сверхъестественные, божественные явления в интересах и целях исполнителя ритуала. В зависимости от состава и характера действий ритуалы делятся на инструментальные, главным образом, жертвоприношения, и вербальные, в основном молитвы. В йахвистском ритуале представлены обе указанные разновидности — однако с движением в диахронии от преобладающего инструментального ритуала через его сочетание с вербальным ритуалом к преобладанию вербального ритуала, особенно в послепленное время. В контексте такого характера и динамики йахвистского ритуала особенно показательно, что богатая в Танахе ритуальная лексика представлена в псалмах, т. е. в текстах, «место в жизни» которых предполагается в йахвистском культе, крайне скудно. Если в книге Псалтирь такие ключевые термины йахвистского культа и ритуала, как мщдаш («храм, святилище») и мизбеах («жертвенник»), зебах и корбан (оба: «жертва, жертвоприношение»), 'ола («жертва всесожжения») и др., упоминаются лишь изредка, то не приходится сомневаться в настороженном отношении творцов псалмов к инструментальной форме ритуала, особенно по сравнению с их совершенно иным отношением к ритуалу вербальному. Основным обозначением последнего в Танахе является слово тефилла («молитва»), которое встречается в псалмах 32 раза (из всего 77 упоминаний в Танахе). Уже этот факт говорит об очевидном предпочтении творцами псалмов вербального ритуала, причем в большинстве случаев термин тефилла употребляется с энклитическим местоимением — «Да предстанет моя молитва перед лицом Твоим, приклони ухо к жалобе моей» (88:3/57:3 и др.), что привязывает молитву к индивиду, к «я». Приведенными чертами не исчерпывается богатство и многогранность картины мира книги Псалтирь, но их достаточно для вывода о ее двуцентричности с одним и единственным Богом, осмысленным главным образом как Бог «близкий», чья основная функция — защитить человека, который в основном в ипостаси индивида, «я», образует второй центр этой картины мира. Это позволяет предположить преобладание в книге Псалтирь «личной религиозности», т. е. признания особой значимости религиозного чувства, мысли и действия индивида и семьи (Р. Алберц), что составляет одно из сущностных различий между древнееврейскими псалмами и религиозной лирикой древнего Ближнего Востока. Г. Древнееврейские псалмы и религиозная лирика По мнению одного из крупнейших исследователей псалмов 3. Мувинкеля, древнееврейское псалмописание содержит «множество примеров близости стиля, а также выражений и идей с шумерским, вавилоно-ассирийским и египетским псалмописа-нием, и поэтому правомерно предположить, что Йисраел был тот, кто учился у более древней литературной традиции. Это не означает зависимости от какой-либо определенной модели... но свидетельствует об участии в общей литературной культуре. Конечно, возможность прямых влияний не исключена: например, влияние гимна Атону фараона Эхнатона, или того, что некоторые древнееврейские псалмы воспроизводили предшествовавшие ханаанейские». Упомянутый здесь древнеегипетский гимн Атону, как правило, сопоставляют с 104-ы/103-м псалмом: между ними действительно немало общих черт как по содержанию, так и по изложению:
Признавая эту близость, не следует игнорировать сущностные различия между приведенными сочинениями, между древнееврейскими псалмами и древней ближневосточной религиозной лирикой в целом, особенно на уровне религиозно-мировоззренческом. Они состоят в первую очередь в том, что во всей древней религиозной лирике Ближнего Востока, от архаической шумерской молитвы до гимна Атону, единственным субъектом действия является божество, человек же представлен в ней главным образом как объект божественного воздействия, как, например, в словах гимна Атону: Творец (Атон) семени в женщине, и т. д. Этому выраженному теоцентризму модели мира древней религиозной лирики противостоит двуцентризм картины мира книги Псалтирь. Не менее существенно различие между первичной мифологичностью большей части древней религиозной лирики Ближнего Востока и в значительной степени демифологизированными реликтами мифологичности в псалмах. Это хорошо видно на примере восприятия и осмысления явления техом («изначальное водное пространство; бездна») в псалмах: «Милость Твоя как горы Бога, постановления Твои как бездна глубокая...» (36:7/35:7), где техом есть лишенная всякой мифологичности метафора, и того же техом в древне-месопотамской поэме «Энума Элиш» (см. ч. I, с. 163 и сл.), где это слово обозначает первобожество, богиню Тиамат. Если к этому добавить, что древняя религиозная лирика почти полностью сосредоточена на отношении «бог — человек, человек — бог» и лишь изредка обращается к отношению «человек — человек», которое в древнееврейских псалмах занимает значительное место, то различие между этой лирикой и псалмами, особенно на религиозно-мировоззренческом уровне, представляется существенным. Д. Время создания и «место в жизни» Когда речь идет о словесном тексте с множеством текстовых единиц разных уровней, каким является книга Псалтирь, то вопрос о времени создания и «месте в жизни» неминуемо превращается в вопрос о «временах» создания и «местах в жизни» отдельных псалмов, коллекций псалмов и всей книги. Мало того, поиски ответов на эти вопросы еще осложняются скудностью в книге Псалтирь временных и топографических данных, исторических событий и других примет, которые могли бы служить опорными пунктами не только для датировок, но также для выявления «места в жизни». Поэтому неудивительно, что у разных исследователей датировка отдельных псалмов колеблется в диапазоне от признания большинства псалмов творением после-пленного времени до эпохи Хасмонеев и лишь единичных псалмов — творениями допленного времени (Ю. Вельхаузен и его школа) до признания допленного происхождения большинства псалмов и послепленного — лишь немногих (Г. Гункель, 3. Му-винкель и др.). Последняя точка зрения отчетливо выражена в выводе М. Дахуда: «Эти соображения указывают на допленную дату для большинства псалмов, но некоторые среди них... могли быть созданы во время Давида». «Соображения», о которых писал американский библеист, — это свидетельства языка псалмов, наличие в нем архаизмов, слов и образов из угаритско-ханаанейской словесности, мифо-логизмов и пр. Не будем отрицать важность этих данных. Но более плодотворным представляется комплексный подход, который состоит в использовании всех данных в тексте псалмов — языковых, стилистических, фактографических, религиозно-мировоззренческих и других, для решения вопроса о времени и «месте в жизни» — сначала для отдельных псалмов. Например, содержание 79-го/ 78-го псалма, который начинается словами: Элохим, пришли народности в наследственный надел Твой, достаточно определенно указывает на временно-ситуативную близость этого псалма и ряда других (74/73; 80/79 и др.) к катастрофе 586 г. до н. э., а содержание, настроение и вся атмосфера знаменитого 137-го/136-го псалма — «На реках Вавилона, там сидели мы и плакали...» (1 и сл.) не оставляет сомнения в том, что этот псалом был создан во время и в среде Вавилонского пленения, тогда как историко-топографические данные в 60-м/59-м псалме: Когда он (Давид) победил Арам Нахарайим и Арам Цова и и ряда других псалмов (3; 108/707; 110/709 и др.) не исключают их допленного происхождения. Однако если учесть особое внимание большинства псалмов к «я», к вербальному ритуалу и другим явлениям социально-духовной жизни древних евреев позднего допленного времени, времени пленения и послепленного времени, то едва ли будет ошибкой признать большинство псалмов творением и выражением Осевого времени древней истории, т. е. середины I тысячелетия до н. э. В Ранних пророках при изложении истории древнееврейских государств наблюдается любопытный факт: если в частях, повествующих о событиях X — второй половины IX вв. до н. э., имя Давида упоминается 10 раз, то в описании последующего периода оно упоминается больше 20 раз, причем главным образом — в аксиологических формулах, представляющих Давида как образец царя. Аналогичное явление можно отметить в пророческих речениях, поэтому правомерно предположить, что последний период существования царства Йехуды был временем особой популярности образа царя — поэта и музыканта, основателя государства. Следовательно, вполне возможно, что это было и временем, благоприятным для составления коллекции псалмов, связанной с именем Давида. Поскольку имена, указанные в заглавиях псалмов в левитской коллекции, были в основном именами левитов и названиями реальных левитских родов или домов отцов позднего допленного времени и послепленной Граж-данско-храмовой общины, то представляется возможным датировать составление коллекции левитских псалмов серединой V в. до н. э. К этому времени и среде можно отнести также составление коллекций псалмов ма 'алот и халелуйа, что оправдывает датировку создания книги Псалтирь IV—III вв. до н. э. Со времени зачинателя научного псалмоведения Г. Гункеля, но особенно после исследований 3. Мувинкеля, в современной библеистике царит почти единодушное признание «места в жизни» псалмов в йахвистском культе. Как это четко сформулировал норвежский ученый: «Признание, что библейские псалмы должны быть интерпретированы как культовые тексты, может служить, по крайней мере, рабочей гипотезой». Но йахвистский культ не был единообразным, он реализовался в разных формах и видах, от сугубо публичного, институиро-ванного и формализованного культа в храме до приватного и спонтанного обращения индивида к Богу как проявления «личной религиозности», столь ярко выраженной в словах: Йахве, пожалей меня, ибо несчастен я, и т. п. Это позволяет определить «место в жизни» большинства псалмов в той форме йахвистского культа, которую Р. Алберц определил как «малый культ» (может быть, лучше «приватный культ»). Но книга псалмов содержит также псалмы, «место в жизни» которых в публичном и институированном йахвистском культе (92/91; 93/92 и др.), что соответствовало «сближению в послепленное время личной религиозности и официальной религии» (Р. Алберц), а после гибели Иерусалимского храма привело к включению псалмов в синагогальную службу. С той поры и на протяжении веков и тысячелетий псалмы были и остаются постоянным спутником жизни миллионов людей, иудеев и христиан, источником вдохновения и образцом для подражания художников, композиторов и поэтов. ВОПРОСЫ ДЛЯ ОБСУЖДЕНИЯ 1. Что вы можете сказать о поэтичности и музыкальности в псалмах? Дополнительная литература:
Псалмы. — Краткая Еврейская энциклопедия 6, 871-876. |
|
|
|