Глава I. Древнееврейское пророчество в научном освещенииОбращение научной мысли и ученых к той или другой проблеме, как правило, определяется сочетанием разных причин и факторов, среди которых главными являются состояние данной области науки, степень изученности в ней одних проблем и неизученности других, состояние и запросы общественной и духовной жизни соответствующего времени и интересы и склонности самого исследователя. Зарождение научного изучения Танаха, как и изучение Пятикнижия, было порождением века Просветительства с его потребностью прояснить неясное при помощи рациональной мысли (см. ч. II, с. 245 и сл.). Древнееврейское пророчество вошло в орбиту научного внимания, когда романтизм первой половины XIX в. устами И.Г. Гердера, братьев Шлегелей и других объявил «народный дух» основой и движущей силой человеческой культуры. Поэтому неудивительно, что первое фундаментальное исследование древнееврейских пророков, монография X. Г. А. Эвальда «Пророки Ветхого Завета», появилось именно в это время, в 1840 г., и на родине романтизма, в Германии. В этом исследовании древнееврейские пророки, как и другие древние прорицатели, представлены провозвестниками и толкователями божественного слова, вечных истин, которые должно хранить в памяти человечества. Пророки, по мнению X. Г. А. Эвальда, призывали к духовному возрождению и сочетали такие призывы с активным и непосредственным участием в общественно-политической жизни своей страны и своего времени. Вслед за книгой X. Г. А. Эвальда появились многие другие исследования о древнееврейских пророках, среди которых одним из наиболее значительных было вышедшее в 1875 г. исследование Б. Дума «Теология пророков как основа для внутреннего исторического развития израильской религии», где он старался раскрыть суть пророчества и определить его роль в развитии йахвизма. Будучи истинным гегельянцем, Б. Дум воспринимал это развитие как развитие духа, прошедшее три этапа (ступени): учение Моше, учение пророков и иудаизм, причем свойственный пророкам этический идеализм рассматривался как истинная религиозность. Исследования Эвальда, Дума и их современников отличала целостность подхода к древнееврейскому пророчеству, трактовка его как явления в значительной мере однородного и постоянного, каким оно в действительности не было и не могло быть. Поэтому целостный подход неизбежно должен был уступить место дифференцирующему подходу, исходящему из признания древнееврейского пророчества явлением разнородным и многозначным не только в диахронном разрезе, т. е. в ходе времени, но также в синхронном. Начало такому подходу положил Г. Гелыиер, когда в опубликованной в 1914 г. книге «Пророки» он обратился главным образом к одному аспекту древнееврейского пророчества: к проблеме его сущности и особости. Опираясь на выводы получившей в то время известность и популярность социоэтнопсихологии В. Вунд-та, указавшей на роль экстаза в религиозной жизни народов, Г. Гелыиер подчеркнул экстатический характер древнееврейского пророчества и тем самым его типологическую близость аналогичному явлению на всем древнем Ближнем Востоке. Если второе положение Г. Гелыиера положило начало компаративному (сравнительному) изучению древнееврейского пророчества, которое продолжается по сей день, то его первое и основное положение вызвало много вопросов. Самый существенный среди них: каково соотношение между экстатической, иррациональной сущностью пророчества и рациональной ясностью и последовательностью многих пророческих речей? Поисками ответа на этот вопрос занялся Г. Гункель, который в ряде статей в 1914 г. высказал мнение, что древнееврейские пророки произносили свои речи не во время экстатического переживания, а после него, что позволяло им осмысливать и передавать это переживание в неэкстатической форме. Древнееврейское пророчество неизбежно должно было привлечь особое внимание Скандинавской школы с ее обостренным интересом к устному слову (см. ч. II, с. 256), и, действительно, ее представители (3. Мувинкель, И. Энгнелл, X. С. Ниберг, Г. Биркеланд и др.) внесли весомый вклад в изучение древнееврейского пророчества, доказав изначальную устность пророческого слова, его зачастую длительное функционирование и сохранение в устной форме с последующей, нередко весьма поздней, записью. Однако далеко не всегда слово древнееврейского пророка было только устным — наряду с ним изначально бытовало и письменное пророческое слово, что обусловило постановку вопроса о соотношении между устным и письменным пророческим словом, между так называемыми «устными» и «письменными» пророками, их «местом в жизни». Вопрос о «месте в жизни» древнееврейского пророчества и пророков стал предметом особого внимания в работах В. Р. Смита, 3. Мувинкеля и других библеистов, указавших на тесную связь древнееврейского пророчества с йахвистским культом, тогда как другие исследователи (М. Нот, Л. Перлитт и др.) связывают пророчество с феноменом «завет» (берит), который действительно играет в нем значительную роль. Если одни ученые (А. Халдар, О. Эйссфельдт и др.) склонны признавать одно из этих явлений или их оба общим «местом в жизни» для всех или большинства древнееврейских пророков, то другие (3. Мувинкель, И. Энгнелл и др.) различают между так называемыми «культовыми» пророками, например, Хаваккуком, Хаггаем и др., и «некультовыми», «письменными» пророками, какими признают Йешайаху, Йирмй-аху и др. С проблемой «культовые пророки — некультовые, письменные пророки» переплетается не менее существенный вопрос о том, кто такие «лжепророки» и в чем их отличие от «истинных» пророков. По мнению одних исследователей (3. Мувинкель, А. Йепсен и др.), «истинными» пророками признавались неэкстатические, «письменные» пророки, тогда как «лжепророками» считались чаще всего экстатические, культовые пророки. Но другие ученые (Г. Квелл, Б. Уфенхей-мер и др.) отмечают эксклюзивность и элитарность «истинных» пророков и считают истинно народными пророками как раз «лжепророков». Последние рассуждения перекликаются с так называемым социальным направлением в изучении древнееврейского про-. рочества, ставшим популярным во второй половине XX в. и утверждающим устами одного из наиболее заметных его представителей, Р. Р. Уилсона, что главным в изучении должно быть выявление «социальных масштабов пророческой активности в Йисраеле». Соответственно, в исследованиях О. Р. Джонсона, Н. К. Готвальда, Р. Р. Уилсона и других основное внимание обращается на выяснение социальных корней и связей древнееврейских пророков, социальной направленности их речений и деяний, на влияние их не только в религиозно-этической сфере, но также в общественно-политической жизни страны и народа. Научное изучение проблемы воздействия древнееврейского пророчества на окружающий его мир и восприятия (или невосприятия) этим миром слов пророков породило два новых направления в исследовании. Одно из них в основном сосредоточено на определении средств воздействия пророков (словесных и несловесных) на свою аудиторию. Работающие в этом направлении ученые (К. Кох, К. Вестерман и др.) пытаются выяснить характер и особенности пророческого слова, его основные формы. Второе направление, начало которого было положено Т. Г. Робинсоном в 1923 г., занимается проблемой «пророческой книги», стараясь разобраться, почему и как отдельные пророческие речения группировали в особые сборники. Включение или невключение какого-либо текста в собрание всегда является вопросом выбора, который, как правило, происходит параллельно на двух уровнях: составителем (составителями) данного собрания и его аудиторией. Поэтому в изучении древнееврейского пророчества должно было возникнуть направление, которое сосредоточило свое внимание на вопросе о соотношении между пророком и его аудиторией, на восприятии последней пророческого слова. По мнению ученых этого направления (Ш. X. Бланка, Р. П. Кэррола и др.), пророческое слово всегда представляет собой сложный и напряженный диалог между пророком и его аудиторией, в ходе которого часто возникает непонимание и неприятие слушателями слов пророка, в чем заключены истоки трагизма пророка (как любого другого харизматика, см. ч. II, с. 394 и сл.). Дифференцированность и специализированность в изучении какого-либо предмета или проблемы ведут, как правило, к их «атомизации», к утрате целостностного подхода. Эта негативная тенденция наметилась также в современном изучении древнееврейского пророчества. Поэтому в последнее время наблюдается тяготение к комплексному изучению древнееврейского пророчества как сложного и многогранного, но при этом внутренне цельного явления, что подтверждается исследованиями Дж. Бленкинсоппа, М. Вейнфельда и других, а также работами, вошедшими в сборник «Это место слишком мало для нас» (1995 г.), где представлены следующие разделы: «Ближневосточный фон», «Послание пророков», «Пророчество и общество», «Развивающаяся традиция», «Пророчество после пророчества» и «Будущие направления». Подобный комплексный подход будет положен и в основу последующих глав. ВОПРОСЫ ДЛЯ ОБСУЖДЕНИЯ: 1. Чем вы объясняете название собрания «Поздние (Последние) пророки» и что оно вам говорит? Дополнительная литература: Прорицание. — Пророки и пророчество. — Краткая Еврейская энциклопедия 6, 817—826, 826—828. |
|
|
|