Глава 3. Модуляции эпического тембра общебиблейского повествования1. Чередование разновидностей тембра как основа тембральной организации притч В начале курса мы приводили факты, свидетельствующие о разностильности оригинального текста. Было бы ошибкой считать, что жанровое разнообразие было полностью уничтожено переводчиками Библии Короля Иакова в предпочтение некоторому жанровому единству. Вопрос заключается лишь в том, насколько они сочли возможным сохранить это разнообразие в подборе слов, синтаксических оборотов и расстановке знаков препинания. Как было сказано ранее, в основе этого литературного памятника лежит эпический жанр (выделяемый здесь достаточно отчетливо). Мы также отмечали, что эпический жанр это явление чрезвычайно многостороннее и представлено целым рядом литературных форм и под-жанров . Достаточно обратиться к словарю литературоведческих терминов, чтобы понять насколько трудной является задача определения всех эпических жанров в составе изучаемого нами библейского текста. Большое различие наблюдается, в частности, между эпосом сотворения мира и такими эпическими стилями, которые противопоставляются друг другу по временной отнесенности: эпический стиль, относящийся к прошлому (или ретроспективный эпический стиль) и стиль относящийся к будущему (проспективный эпический стиль), куда и относятся пророчества. В этих частях сообщается то, что хотя еще и не произошло, но поскольку это изрекает пророк, вдохновленный Богом, непременно сбудется, т.е. принципиальной разницы между прошлым и будущим нет. Пророк говорит не только о том, что уже зафиксировано, но и о том, что будет. Это знание доносится им до простых смертных как божественное откровение, а постоянно повторяющиеся комментарии в составе Нового Завета только подтверждают сказанное (вновь и вновь подчеркивается, что как было предсказано, так и случилось). Например, Now all this was done, that it might be fulfilled which was spoken of the Lord by the prophet, saying, Вehold, a virgin shall be with child, and shall bring forth a son, and they shall call his name Immanuel, which being interpreted is, God with us. (Matthew 1:22-23) Тем не менее, различие между ретроспективным и проспективным стилями оказывается весьма существенным для нашего тембрального анализа. Во всевозможных пророчествах слова и словосочетания, обозначающие простые и доступные понятия, оказываются нагруженными всевозможными дополнительными оттенками значений в этом тексте. Сюда относятся такие слова, как, например, a sower, an almond-tree, a pitcher, a grasshopper и т.д. В устах пророка, который использует эти слова для сравнения, они начинают звучать торжественно и значительно, а те комментарии, которые следуют за тем или иным развернутым иносказанием лишь подчеркивают великую мистическую истину, выраженную в столь сложном сравнении столь простыми словами. Обратимся теперь к материалу и проследим, как происходит перепад тембров в Библии от эпического иносказательного тембра к эпическому тембру общебиблейского повествования. Удобнее всего показать этот перепад на примере притч. Возьмем для анализа известную во всей мировой литературе притчу о сеятеле. And he spake many things unto them in parables, saying, Behold, a sower went forth to sow; 4 and when he sowed, some seeds fell by the wayside, and the fowls came and devoured them up: 5 some fell upon stony places, where they had not much earth: and forthwith they sprung up, because they had no deepness of earth: 6 and when the sun was up, they were scorched; and because they had no root, they withered away. 7 And some fell among thorns; and the thorns sprung up, and choked them: 8 but other fell into good ground, and brought forth fruit, some a hundredfold, some sixtyfold, some thirtyfold. 9 Who hath ears to hear, let him hear. (Matthew 13) Выше мы уже отмечали, что иносказания, художественные сравнения, метафоры должны выделяться в потоке речи. Интонационное оформление этих языковых единиц свидетельствует о наличии второго плана в повествовании. При переходе от иносказания к выводам, к истолкованию образов и сравнений тембр внезапно меняется. Если в притче (которая остается в системе библейских эпических жанров) ее узкий контекст диктует некоторое просветление тембра и переход в более высокий участок диапазона (этому, в немалой степени способствует и выбор лексики), то в комментирующей части тембр внезапно становится насыщенно темным , ударения сильными, изохрония ярко выраженной, замедляется темп. В притче о сеятеле, за исключением некоторых слов, зафиксированных в словаре с пометой lit. (литературное) (forthwith), или poet. (поэтическое) fowl в целом повествование отличается исключительной простотой. Специалисты отмечают, что в притче, как правило описываются явления и предметы, хорошо знакомые простому человеку. Для понимания ее сюжетной канвы не требуется глубоких знаний литературы и истории. В этом, по мнению многих, и состоит основная загадка этих повествований: ... такая непонятность в ясности была своего рода сокровенной изюминкой , которая пленяла воображение и возбуждала мысль (184). Читатель легко следит за событиями, излагаемыми в притче, без труда следует логике повествования до тех пор, пока не доходит до последней строчки в притче, Who hath ears to hear let him hear. Она заставляет читателя недоумевать, заставляет вернуться к началу притчи и читать ее снова. Приводимые после притчи слова пророка Исайи Иерусалимского, проясняют глубокий смысл данного изречения: By hearing ye shall hear, and shall not understand; and seeing ye shall see, and shall not perceive: for this people's heart is waxed gross, and their ears are dull of hearing, and their eyes they have closed, lest at any time they should see with their eyes, and hear with their ears, and should inderstand with their heart, and should be converted... Если, однако, осознав значительный скрытый смысл каждого слова в притче, вернуться к началу и прочитать ее с подобающим тембром торжественности и величия, то обнаружится, что эффект осознания иного, скрытого смысла утерян. Этот эффект прозрения возникает именно при переходе от иносказательной части притчи, к итоговой фразе, которая в торжественной и мистической форме звучит из уст пророка. Таким образом оказывается, что именно соответствующий перепад тембра и предопределяет общее впечатление от прочитанного. В притче о винограднике ветхозаветного пророка Исайи Иерусалимского в центре иносказания стоит традиционный для древнееврейской литературы образ: народ Израиля сравнивается здесь с виноградником (185): Now will I sing to my well-beloved a song of my well-beloved touching his vineyard. My well beloved hath a vineyard in a very fruitful hill: 2 and he fenced it, and gathered out the stones thereof, and planted it with the choicest vine, and built a tower in the midst of it, and also made a winepress therein: and he looked that it should bring forth grapes, and it brought forth grapes. 3 And now, O inhabitants of Jerusalem, and men of Judah, judge, I pray you, betwix me and my vineyard. 4 What could have been done more to my vineyard, that I have not done in it? Wherefore, when I looked that it should bring forth grapes brought it forth wild grapes? 5 And now go to; I will tell you what I will do to my vineyard: I will take away the hedge thereof, and it shall be eaten up; and break down the wall thereof, and it shall be trodden down: 6 and I will lay it waste: it shall not be pruned, nor digged; but there shall come up briers and thorns: I will also command the clouds that they rain no rain upon it. 7 For the vineyard of the Lord of hosts is the house of Israel, and the men of Judah his pleasant plant: and he looked for judgement, but behold opression; for righteousness, but behold a cry. Как было отмечено выше, в библейских иносказаниях все интонационные параметры в первой части притчи повышаются: тембр становится светлым (этому в немалой степени способствует значение несколько раз повторенного в начале притчи слова well-beloved (beloved) и насыщение первых строк передними узкими звуками, которые в сочетании с большим количеством сонорных придают стиху светлую, почти лирическую напевность. Любопытно проследить как модификации тембра в этом предложении размечены пунктуационными знаками. В первой, тематической части предложения светлый тембр уже задан предшествующим ему предложением; рематическая часть, в которой происходит насыщение тембра (186) отделена от темы двоеточием, которое сигнализирует, что необходимо дополнительно выделять следующую за ним часть. Интонационный контур без малейшей модификации повторяется здесь пять раз с неизменным высоким падением на центральных образах этого развернутого иносказания: fenced it, the stones thereof, the choicest vine, a tower, a winepress. Очередное двоеточие, как бы сигнализирует внимание! Смена тембра. Смена мотива. : темп замедляется, тембр постепенно темнеет (однако, высокий нисходящий контур остается здесь доминирующим (grapes, wild) и подчеркивается на сегментном уровне сочетанием двух заднеязычных гласных, губно-губного /w/ и сонантом. Здесь любопытен внезапный перебой в повествовании (3 и 4 стих). Рассказчик как бы обращается к слушателю с вопросом: Понимаете ли, что это иносказание, что речь идет о вас, иудеи!? Сможете ли сказать, чем кончится притча? Не могут, ибо, как подчеркивается в следующей главе, не дано им понять скрытый смысл иносказания: Hear you indeed, but understand not; and see you indeed, but perceive not. Make the heart of this people fat, and make their ears heavy, and shut their eyes; lest they see with their eyes and hear with their ears, and understand with their heart, and convert, and be healed. (Isa 6:9-10) Не существующий уже в современном английском языке оборот для выражения нетерпения go to лишний раз подчеркивает это и опять возвращает слушателя к иносказанию, к собственно сюжету притчи, где доминирующим становится уже обозначенный в конце первой части притчи темный тембр с регулярно сменяющимися высоким и низким падениями где высокое падение центр сравнения, а низкое падение его развитие, развертывание. Синтаксический параллелизм (как и в первой части отмеченный и отделенный от тематической части двоеточием) закрепляет интонационный эффект, основанный здесь на темном тембре. На седьмом стихе где раскрывается скрытый смысл притчи, тембр остается темным , однако меняется интонационный контур: все слова употреблены здесь в своих прямых значениях, высокое падение исчезает, а значительность фразы подчеркивается замедлением темпа, четким ритмом, произнесением ударных слов в простых ритмических группах с задержанной артикуляцией. Данный звуковой эффект закрепляется наличием в предложении синтаксически параллельных частей. С 8 по 24 стих, где высказанному в иносказательной форме приговору иудейскому народу, дается этическая оценка, где конкретизируется их вина, за которую они понесут наказание, мы наблюдаем насыщенную разновидность эпического тембра общебиблейского повествования, что выражается в еще большем его потемнении. Каждый последующий тематический блок отмечен здесь словом темного тембра woe (187), имеющим довольно выразительную сегментную структуру: губно-губной + сужающийся дифтонг, ориентированный в произнесении вглубь ротовой полости: 8 Woe unto them that join house to house, that lay field to field, till there be no place, that they may be placed alone in the midst of the earth! 11 Woe unto them that rise up early in the morning, that they may follow strong drink; that continue untill night, till wine inflame them!/.../ 18 Woe unto them that draw iniquity with cords of vanity, and sin as it were with a cart rope: 19 that say, Let him make speed, and hasten his work, that we may see it: and let the council of the Holy One of Israel draw nigh and come, that we may know it! 20 Woe unto them that call evil good, and good evil; that put darkness for light, and light for darkness; that put bitter for sweet, and sweet for bitter! 21 Woe unto them that are wise in their own eyes, and prudent in their own sight! 22 Woe unto them that are mighty to drink wine, and men of strength to migle strong drink: 23 which justify the wicked for reward, and take away the righteousness of the righteous from him! Таким образом и в данном примере мы наблюдаем типичный для Библии Короля Иакова прием объединения в одном повествовании двух тембров: эпического иносказательного и эпического тембра общебиблейского повествования, где на стыке, перепаде двух этих тембров выводится основной моральный и этический смысл притчи (хотя, надо признать, что перепад тембров в данном случае оказался не таким внезапным как в новозаветной притче о сеятеле. Здесь наблюдается постепенный переход от светлого к темному и к насыщенной разновидности темного тембра в конце повествования. *** Нередко в Библии и сама притча становится частью большого иносказания, где одно развернутое иносказание следует за другим, но при этом все они посвящены раскрытию одной истины. Место каждой из вошедших в упомянутое развернутое иносказательное повествование оказывается строго фиксированным. Так, например, в главе 15 Евангелия от Луки мытари и грешники сравниваются то с заблудшей овцой, то с потерянной драхмой, то с блудным сыном. Первой в этом ряду притч стоит притча о заблудшей овце. В центре притчи образ, который уже хорошо знаком как тем, кто непосредственно внимал словам пророка, так и тем, кто знаком с ветхозаветной и новозаветной литературой. (188) 4 What a man of you, having a hundred sheep, if he lose one of them, doth not leave the ninety and nine in the wilderness, and go after that which is lost, untill he find it? 5 And when he hath found it, he layeth it on his shoulders, rejoicing. 6 And when he cometh home, he calleth together his friends and neighbors, saying unto them, Rejoice with me; for I have found my sheep which was lost. 7 I say unto you, that likewise joy shall be in heaven over one sinner that repenteth, more than over ninety and nine just persons, which need no repentance. Как и во всех приведенных выше примерах, иносказание обозначено здесь повышением всех интонационных параметров, происходящее на фоне светлого тембра: существенно расширяется диапазон, что становится особенно заметным благодаря тому, что притча начинается с риторического вопроса, финальным интонационным контуром которого является высокое падение. Высоким падением завершается и следующий стих данной притчи: слово rejoicing здесь выделяется паузой (в тексте перед ним стоит запятая), а высокое падение хорошо гармонирует с собственным светлым и звучным тембром самого слова rejoice. Такой же тембр и у слова rejoice следующего 6 стиха. В высоком и узком диапазоне, с четким ямбическим ритмом и высоким падением на последнем слове произносится последняя строка притчи: for I have found my sheep which was lost. Здесь, как и в большинстве других притч в Библии Короля Иакова происходит перепад тембра от светлого к более темному , где смысл притчи объясняется ясно и недвусмысленно: I say unto you, that likewise joy shall be in heaven over one sinner that repenteth, more than over ninety and nine just persons, which need no repentance. В поясняющей части темп замедляется, тембр становится темным , ударения в простых ритмических группах усиливаются. Контраст с иносказательной частью становится более заметным также благодаря тому, что седьмой стих читается в низком участке диапазона. Описанный здесь перепад тембров обладает исключительной значимостью и помогает читателю понять смысл притчи. Этот перепад настолько значим, что практически в неизменной форме повторяется и в следующей за притчей о заблудшей овце притче о потерянной драхме: 8 Either what woman having ten pieces of silver, if she lose one piece, doth not light a candle, and sweep the house, and seek diligently till she find it? 9 And when she hath found it, she calleth her friends and her neighbors together, saying, Rejoice with me; for I have found the piece which I had lost. 10 Likewise, I say unto you, there is joy in the presence of the angels of God over one sinner that repenteth. В данном примере начало иносказания, как и в предыдущем случае, характеризуется повышением интонационных параметров, что контрастно обозначено риторическим вопросом в начале притчи. Глава 15 Евангелия от Луки венчается притчей о блудном сыне:. 11 And he said, A certain man had two sons: 12 and the younger of them said to his father, Father, give me the portion of goods that falleth to me. And he divided unto them his living. 13 And not many days after the younger son gathered all together, and took his journey into a far country, and there wasted his substance with riotous living. 14 And when he had spent all, there arose a mighty famine in that land; and he began to be in want. 15 And he went and joined himself to a citizen of that country; and he sent him into his fields to feed swine. 16 And he would fain have filled his belly with the husks that the swine did eat: and no man gaze unto him. 17 And when he came to himself, he said, How many hired servants of my father's have bread enough and to spare, and I perish with hunger! 18 I will arise and go to my father, and will say unto him, Father, I have sinned against heaven, and before thee, 19 and am no more worthy to be called thy son: make me as one of thy hired servants. 20 And he arose, and came to his father. But when he was yet a great way off, his father saw him, and had compassion, and ran, and fell on his neck, and kissed him. 21 And the son said unto him, Father I have sinned against heaven, and in thy sight, and am no more worthy to be called thy son. 22 But the father said to his servants, Bring forth the best robe, and put it on him; and put a ring on his hand, and shoes on his feet: 23 and bring hither the fatted calf, and kill it; and let us eat, and be merry: 24 for this my son was dead, and is alive again; he was lost and is found. And they began to be merry. 25 Now his elder son was in the field: and as he came and drew nigh to the house, he heard music and dancing. 26 And he called one of the servants, and asked what these things meant. 27 And he said unto him, Thy brother is come; and thy father hath killed the fatted calf, because he hath received him safe and sound. 28 And he was angry, and would not go in: therfore came his father out, and entreated him. 29 And he answering said to his father, Lo, these many years do I serve thee, neither transgressed I at any time thy commandment; and yet thou never gavest me a kid, that I might make merry with my friends: 30 but as soon as this thy son was come, which hath devoured thy living with harlots, thou hast killed for him the fatted calf. 31 And he said unto him, Son, thou art ever with me, and all that I have is thine. 32 It was meet that we should make merry, and be glad: for this thy brother was dead, and is alive again; and was lost, and is found. Если рассматривать данную притчу как часть более широкого контекста, где основной идеей является возвращение к вере заблудшего грешника, то оказывается, что в ней более детально толкуется содержание двух предыдущих притч. Выражается это в том, что отвлеченная аллегория (где грешник сравнивается то с заблудшей овцой, то с потерянной драхмой) сменяется историей, в которой вещи называются своими именами, хотя основным элементом повествования все же остается вымысел. Сюжетно притча может быть поделена на две части, в каждой из которых достаточно отчетливо выделяется содержательный центр: в первой части сын, во второй части отец. Ключевым предложением первой из них является повторенной дважды покаяние: Father, I have sinned against heaven, and before thee (стих 18 и стих 21), а во второй части, опять дважды произнесенная, но уже отцом фраза for this my son was dead, and is alive again; he was lost and is found (стих 24 и стих 32). Особый интерес представляет последняя приведенная здесь фраза, в которой, как и в предыдущих двух притчах этой главы повторяется лексическое противопоставление found-lost. Притча о заблудшей овце завершается фразой: I have found my sheep which was lost, за которой следует разъяснение смысла притчи; следующая за ней притча о потерянной драхме завершается фразой I have found the piece which I had lost, за которой также следует разъяснение смысла. Завершающий стих притчи, в котором присутствуют антонимы found-lost, является также и последним предложением главы. Никакого дополнительного разъяснения смысла здесь не последовало. То, что было частью притчи в предыдущих двух случаях, становится поясняющей фразой в третьем. Функционально эта фраза близка анализировавшемуся уже выше итоговому комментирующему предложению притчи о сеятеле: Who hath ears to hear, let him hear. Не случайно в притче о блудном сыне эта часть выделена двоеточием, сигнализирующем (как мы уже показывали на других примерах) смену тембра и замедление темпа (в данном случае от тембра иносказательного к эпическому тембру общебиблейского повествования). *** Принимая во внимание то, что выше было сказано о художественной литературе вообще, а также результаты нашего собственного анализа, мы приходим к выводу, что и библейские притчи следует отнести к произведениям словесно-художественного творчества. Эти произведения отличаются сюжетной целостностью и обязательным наличием в них элемента вымысла. Основным стилистическим приемом притч является развернутое иносказание. Однако в каждом отдельном случае реальное звучание библейских притч предопределяется их непосредственным (или узким ) контекстом. В этой связи возникает сложный вопрос взаимодействия звучания в рамках этого узкого контекста и звучания в противопоставлении (или сопоставлении) с контекстом широким (тем, что выше было названо эпическим тембром общебиблейского повествования). Как было показано на примере притчи о сеятеле, именно в момент перепада тембра от эпического иносказательного к эпическому общебиблейскому и возникает совершенно особый эффект осознания читателем (за кажущейся простотой сюжета) исключительно важной для него таинственной и мистической правды. Этот перепад тембров и предопределяет эстетическое восприятие притч как произведений художественной литературы, осознание их филологической значимости. (189) Завершая этот раздел спецкурса, нам необходимо также обобщить то, что выше было сказано о плане выражения: об устной форме притч и других, противопоставленных им библейских жанров. Здесь требовалось определить, каким будет характерный тон этих произведений речи. (190) Если для тембра общебиблейского таким тоном будет глоточный , нередко усиленный резонированием широко открытых стенок зева ( темный тембр), то для библейских иносказаний типичным, по видимому, будет тембр светлый , который сопровождается расширением диапазона, некоторым повышением общего тона и более разнообразным интонационным контуром. Такая интонация, по-видимому, диктуется необходимостью переходить в более высокий участок диапазона при чтении художественных сравнений, которые, как правило, произносятся с высоким падением. (191) 2. Тембр Библии и филологический перевод Наши собственно тембральные исследования пересекаются с другим научным направлением на кафедре английского языка, а именно филологическим переводом. Надо признать, что перевод с одного языка на другой всегда сопровождается потерей и искажением некоторой части оригинального произведения. Вместе с тем совершенно очевидно, что переводчик не может ограничиться лишь сохранением сюжетной канвы. Здесь необходимо установить некоторое tertium comparationis, которое позволит нам судить о качестве перевода, его эстетическом своеобразии. Этим tertium comparationis, по-видимому, следует считать определенный выбор и организацию слов, которые лежат в основе особого, ни с чем не сравнимого эмоционально-эстетического воздействия данного произведения словесно-художественного творчества на читателя. Библия в этом случае имеет ряд особенностей, которые отличают ее от всех остальных литературных произведений. Надо отметить, что текст перевода Библии несомненно должен восприниматься читающим как священный безотносительно к оригиналу, поскольку, как уже неоднократно отмечалось в предыдущих главах курса, основной целью любого перевода Библии является именно донесение слова Божьего. Это то качество текста, которое Лопухин называл богодуховностью и которое, по нашему мнению, пытались сохранить и наиболее отчетливо представить в своем переводе переводчики Авторизованной Версии. (192) Таким образом, мы должны признать, что Библия, на какой бы язык она ни была переведена, несомненно должна восприниматься как оригинальное произведение на данном языке. Дело в том, что человек, читающий Библию на данном языке, воспринимает именно этот текст как священный, и у него не должно возникать сомнения относительно правильности тех слов, которые он читает в данном произведении на данном языке. Все это ставит Библию в совершенно особое положение среди других произведений литературы. С филологической точки зрения, мы должны считать, что в мире существует столько разных книг, сколько вообще было сделано переводов Библии с оригинальных языков на другие языки мира, иначе текст не может восприниматься как священный. Эти соображения являются дополнительным подтверждением правомерности обособленного рассмотрения данного произведения английской литературы без соотнесения его с оригиналом. В то же время нельзя совершенно отгораживать все переводы Библии друг от друга. Их объединяет не только предмет изложения, сюжет и жанры, но и специфическое тембральное оформление одних и тех же частей, а также своеобразный тембральный перепад, который регулярно происходит в одних и тех же местах, и предопределяет неповторимое эмоционально-эстетическое воздействие, которое оказывает данный текст на читателя. Можно предположить, что это совпадение является, в некотором роде, золотым звеном , которое объединяет все библейские переводы между собой. 3. Функционирование тембра Библии в произведениях художественной литературы Выше мы неоднократно подчеркивали роль и значение Библии Короля Иакова для английской литературы. Изучению этого аспекта библеистики в рамках исследования тембра должен быть посвящен отдельный труд. В данной работе мы ограничиваемся лишь кратким упоминанием некоторых их них. Всемирное признание получила книга английского писателя Дж. Баньяна The Pilgrim's progress, где основным приемом повествования стало развернутое иносказание, целиком основанное на библейских историях, на лексике и оборотах Библии Короля Иакова. (193) Особый интерес в указанной связи представляют произведения Диккенса. В фонотеке ВГБИЛ имеется запись отрывка, начитанного известным английским актером Джеймсом Мейсоном: Brave and generous friend, will you let me ask you one last question? I am very ignorant, and it troubles me just a little. Tell me what it is. I have a cousin, an only relative and an orphan, like myself, whom I love very dearly. She is five years younger than I, and she lives in a farmer's house in the south country. Poverty parted us, and she knows nothing of my fate for I cannot write and if I could, how should I tell her! It is better as it is. Yes, yes; better as it is. What I have been thinking as we came along, and what I am still thinking now, as I look into your kind strong face which gives me so much support, is this: If the Republic really does good to the poor, and they come to be less hungry, and in all ways to suffer less, she may live a long time: she may even live to be old. What then, my gentle sister? Do you think: the uncomplaining eyes in which there is so much endurance, fill with tears, and the lips part a little more and tremble: that it will seem long to me, while I wait for her in the better land where I trust both you and I will be mercifully sheltered? It cannot be, my child; there is no Time there, and no trouble there. You comfort me so much! I am so ignorant. Am I to kiss you now? Is the moment come? Yes. She kisses his lips; he kisses hers; they solemnly bless each other. The spare hand does not tremble as he releases it; nothing worse than a sweet, bright constancy is in the patient face. She goes next before him is gone; the knitting women count Twenty-Two. I am the Resurrection and the life, saith the Lord: he that believeth in me, though he were dead, yet shall he live: and whosoever liveth and believeth in me shall never die. Четко различимы в данном отрывке голоса персонажей и голос автора. Трудно, однако, сказать, кем же поизносится завершающая фраза отрывка, заимствованная из Евангелия от Иоанна 11:25. Герои говорят о бессмертии и загробной жизни, говорят с грустью и надеждой. Доминирующий тембр здесь темный , громкость понижена, голос чтеца приглушенный, диапазон сужен, понижен и общий тон голоса. Казнены на гильотине оба героя, торжественно, величественно и жизнеутверждающе звучит соответствующий отрывок из Библии о воскресении: эти строки невозможно вложить в уста ни одного из персонажей, несправедливо было бы относить их и к автору судя по тембру, который избрал чтец, здесь звучит сама Библия. Здесь мы слышим то, что выше было названо эпическим тембром общебиблейского повествования, неизменно возникающем как заключительный аккорд, призванный подчеркивать значение сказанного. В анализируемом отрывке мы также наблюдаем перепад тембра 2 , переход от одного просодического комплекса к другому. В библейском отрывке тембр остается темным , однако, меняется качество голоса: приглушенный голос меняется звучный, громкость соответственно увеличивается. Как и в Библии, этот заключительный торжественный аккорд превращает сцену казни из трагедии в утверждение утверждение смысла и значения борьбы за жизнь. Библейская фраза звучит в романе Диккенса также как и в тексте св. Писания. По-видимому, слишком силен оказался заряд теософии, заключенный в приведенном библейском отрывке, чтобы его можно было свободно растворить в контексте литературного произведения. Наоборот, тембр художественного произведения в этой части оказывается подчинен торжественному и величественному тембру общебиблейского повествования. Исследованию взаимодействия и перепада стилей в рамках одного художественного произведения на кафедре английского языка был посвящен диссертационный труд М.С.Чаковской, которая установила, что наряду с образцами чисто информативного и собственно художественно-беллетристического стилей изложения, имеется бесконечное многообразие случаев, когда два основных функциональных стиля сополагаются в пределах одного текста. В составе научного текста отступления экспрессивно-эмоционально-оценочного характера всегда выступают как внесения; изъятие элементов воздействия из научного текста не нарушает его структуры. В отличие от научного текста, элементы функции сообщения в составе произведения словесно-художественного творчества становятся как бы омонимам по отношению к самим себе, приобретают другое содержание, другой качество. (194) Анализ библейских внесений в произведениях Диккенса показал, что дело обстоит гораздо сложнее. Библейский текст (в котором нельзя достаточно четко определить, что принадлежит функции сообщения, а что функции воздействия), вплетенный автором в повествование, не только не меняет того звучания, которое присуще ему в тексте св. Писания, но, более того, определяет тембр той части художественного произведения, в которой он оказался. Примечания (184) Зиновьев А.В. Указ. соч, С. 72.
|
|
|
|