Католическая реформа

§85. Общая характеристика

1. Обзор истории Реформации XVIв. не может не произвести на католика самого удручающего впечатления. В сущности, в то время католики терпели одно поражение за другим. Многие полагают, что виной тому была потрясающая воображение слабость католичества. Означает ли это, что сила католицизма была исчерпана?

2. Исторические труды, написанные протестантами, сделали расхожей концепцию, согласно которой XVI в. и первая половина XVIIв. рассматриваются как Реформация и Контрреформация. Но помимо Контрреформации (§87 сл.) имеется и другая альтернатива Реформации, и она даже важнее для Церкви и ее истории. Речь идет о католической реформе⁹⁴.

Чудовищная реальность упомянутого католического бессилия и победное шествие Реформации не должны заставить нас забыть о католической реформе, необходимо рассматривать оба эти фактора одновременно. И, кроме того, следует обратить внимание на пробуждение новой католической жизни. На фоне всемирноисторических событий ростки новой жизни (несмотря на отдельные значительные успехи орденов, знаменитых проповедников и мирян) кажутся едва заметными. Но новое возникло, начало было положено, и результат во второй половине XVIвека и в XVIIвеке оказался весьма впечатляющим.

I. Католическая реформа в XVIвеке

1. Католичес кая реформа XVIв., о которой мы будем говорить ниже и которая должна была привести к успеху, имеет самостоятельные внутрицерковные корни, является позитивным достижением католицизма; она не была вызвана протестантскими нападками. Доказатель ством может служить тот факт, что первые шаги в направлении католической реформы были сделаны хронологически еще до Реформации, не говоря уже об упомянутых выше позднесредневековых попытках обновления, предпринятых приходским духовенством и клиром орденов; не говоря уже о феноменах простонародного благочестия, которые, несмотря на все свои недостатки, были все же подобны добрым семенам, посеянным в укромных местах и принесшим богатый урожай. Другие факторы, которым обязана своим внутренним возрождением католическая Церковь, возникают независимо от нее (Игнатий и его орден; Тереза Иисусова, §§88, 92). Итоги этого развития не были исключительно негативно-защитного характера. Во многом они были позитивно-конструктивными: речь идет о возрождении католического благочестия.

2. Наряду с этим, как нам хорошо известно, уже в XVIв. шла глубинная работа над реформой внутри Церкви, атакованной протестан тизмом. Доказательством служит весь комплекс «причин Реформации», которые сделали реформаторский протест поистине неизбежным. Сейчас трудно понять внутрицерковное сопротивление жизненнонеобходимой реформе, особенно со стороны курии (Собор: §89); но именно это доказательство особенно весомо. Протестантские нападки пробудили католицизм от безволия; можно сказать, вынудили его проводить и ускорять реформу, постоянно сохранять бдительность, искать и находить правильные ориентиры. Возникла угроза гибели, и католические жизненные силы реагировали на нее. На Тридентском соборе это противодействие было особенно наглядным.

3. Это стремление, эта тяга к жизни есть, в сущности, не что иное, как неотторжимо присущая Церкви сила внутренней святости. Именно она явилась материнским лоном всего обновления, в конечном счете— предпосылкой и залогом успеха. Как во всех поворотных пунктах церковной истории, она и теперь проявилась в новом, более сильном подчеркивании аскезы; ответом на обмирщение были новые требования и новые проявления высокого служения. Слово «аскеза» следует понимать здесь в самом широком и самом глубоком смысле. Католичес кая theologia crucis [богословие креста] была реализована строго буквально, без всякого спиритуалистического выхолащивания. Разумеется, речь идет о theologia crucis, которая помнит о триумфально Воскресшем. Следует также добавить, что и после того, как удалось расширить сферу реформы, таинство — надежно сохраненное учением — лишь в недостаточной мере смогло занять свое место в спиритуализ ме⁹⁵; тем самым морализм получил некоторые шансы. Нельзя также забывать, что из-за религиозно-нравственного одичания, которое в XVIв. постоянно распространялось, прежде всего в Германии, задача могла быть поставлена лишь в таком элементарном виде; часто (и даже довольно длительное время) приходилось мириться с удовлетво рением всего лишь рудиментарных требований. Другим насущным требованием на фоне безбрежного беспорядка стала самая элементар ная катехизация и исполнение обрядов.

Но коренной перелом в творческих кругах обнаружит совсем другой облик католичества и вскоре положит основание для свершения высочайших подвигов веры; мы это увидим.

Однако вначале, в эпоху Ренессанса и перед лицом часто нерелигиозной критики со стороны ослабевших в вере гуманистов, программа заключалась не в том, чтобы критиковать других, но в том, чтобы улучшить самих себя; изменять не учреждения Церкви, но их представителей. Главным злом было обмирщение клира; поэтому девизом обновления была реформа духовенства.

Снова и снова приходится в нашем анализе напоминать о действительности «communio sanctorum» [общения святых]: великая литература и приведенные ею в движение мистико-аскетические круги; конгрегации, которые объединяли людей, искавших «божественной любви», «евангельских советов» и «радостей молитвенной жизни» (Джустиниани) были в чем-то похожи на сверхъестественный живительный поток, который изливается после засухи на бесплодную землю, заставляя пустыню плодоносить.

4. При всей осторожности и при всех дальнейших уточнениях можно все же сказать, что работа над внутрицерковной реформой велась в неожиданно крупных масштабах, хотя и по-разному в различных странах. Само это различие служило убедительным доказательством того, насколько важную роль играет церковная организация в религиозной жизни. Различное развитие в Германии, с одной стороны, в Италии и Испании, с другой стороны,— яркие тому примеры. По ту сторону Альп всеобщее обмирщение зашло намного дальше, чем в Германии; курия и сенат кардиналов были подвержены ему в уже известной нам скандальной мере. И все-таки оказалось, что религиозное католическое обновление в Германии протекало намного медленнее, чем на юге, и во многом его пришлось осуществлять иностранными силами.

Частично это можно объяснить следующими обстоятельствами: (1) Несмотря на обмирщение, итальянцы, в основном, не посягали на неприкосновенность Церкви и ее учреждений, на божественно установленный авторитет, на объективные средства благодати. В Германии, напротив, распространилась лично-субъективная позиция по отношению к благочестию. Само собой разумеется, что этот эпитет следует понимать не только как уничижительный, хотя он и имеет в виду поведение, определяемое ослаблением связи с авторитетом, преимущественно внелитургической религиозностью и излишним доверием к заслугам. Но ведь и на юге такое поведение нашло множество подражателей. С другой стороны, благочестие немцев отличалось той значительно большей серьезностью, о которой говорит Клеменс Мария Хофбауэр. Однако решающим обстоятельством оказалось все-таки преобладание личного элемента— постольку, поскольку в Германии намного более сильным, чем на юге, было пренебрежение к церковному авторитету, олицетворяемому Римом. Ведь представителями церковной иерархии в самой Германии были в основном князья, а они слишком несовершенно и отнюдь не привлекательно являли собой церковный авторитет. (2) Вторая причина заключалась в том, что антикатолическая Реформация привлекла на свою сторону большую часть национальных сил, в то время как католицизм растрачивал себя на малопродуктивную защиту— в его распоряжении было очень немного положительных и уж совсем мало творческих сил. Вот почему в католически-религиоз ном смысле Германия была истощена значительно больше, чем Испания, Италия и даже Франция. (3) Начиная, примерно, с середины века непосредственной причиной церковно-религиозного бессилия в Германии оказывается поистине невообразимая нехватка священнослужителей в результате хаоса, вызванного Реформацией. И морально-религиозный уровень этого обескровленного сословия (не говоря уже об уровне богословском) был поистине ужасающе низок. Работа над внутрицерковной реформой, которую вели на юге образованные немецкие священники (германики) и их иностранные собратья, потребовала героических усилий и преданности делу; им пришлось вести изматывающую ежедневную борьбу за каждую малость в удручающей обстановке бесперспективности, растянувшей ся на долгие годы.

5. Такой расстановке сил соответствовало и церковное самосознание на севере и юге Европы— фактор, который, по нашему мнению, является определяющим в развитии католической Церкви. Положение католиков в Германии после атаки Лютера сильно напоминало положение разгромленной армии. Правда, в какой-то степени католики начали оправляться от поражения и подчас проявляли достойную восхищения верность Церкви. Но все-таки работа слишком долго была направлена только на оборонительные цели, к тому же велась беспорядочно, в ней было больше рвения, чем точной направленности и ясности. Не хватало великого чувства уверенности и осознания своей мощи, ведь его дает только наличие резервов. Кроме того, курия подчас сильно разочаровывала даже самых своих верных защитников на севере. Епископ Фрайзингский Марий, посвятивший всю жизнь борьбе против Реформации, был настолько разочарован, что в 1538г. заявил о том, что потерял веру в спасение. Капитул Базельского собора ясно высказался в том смысле, что считает победу Реформации окончательной. Кохлей и Экк, которые отдали жизнь преданному служению Церкви, на закате дней выражали глубокое разочарование в результатах своих усилий (§90).

Насколько же иначе обстояло дело на юге! По крайней мере, в церковных руководящих кругах, близких к папе и курии. Конечно, там до тридцатых годов и даже, что касается Павла III и Юлия III, вплоть до сороковых и пятидесятых, ужасающе слабо отдавали себе отчет в той опасности, которую Реформация несла Церкви; слишком медленно осознали там всю серьезность религиозной борьбы, веры и молитвы противной стороны. Для Льва X конфликт представлялся поначалу попросту сварой монахов; в своем театре он привык смеяться над такими фарсами. Потом дело веры было практически принесено в жертву партийно-политическим соображениям (Фридрих Мудрый— кандидат в императоры от курии, см. §81). В конце концов, торжественно осудив Лютера, в Риме вообразили, что избавились от опасности. Понтификат Климента VII, в свою очередь, имел сугубо политичес кий смысл: религиозно-церковную угрозу с севера он считает настолько ничтожной, что заключает союз с Францией и Миланом против императора, вынуждая его тем самым отложить в долгий ящик борьбу с опасным нововведением. Не иначе ведет себя и католический король Франции, который руководствуется чисто политическими и эгоистическими интересами, разве что менее последовательно. Спустя долгое время после того, как курия пересмотрела и изменила такую позицию, Павла III обуял прежний дух, когда он в середине января 1547г. внезапно отозвал свои войска (хотя и присланные всего на полгода) со Шмалькальденской кампании и переметнулся к французам; пользу из этого извлекло только лютеранство. В те времена политические колебания папы были спасительными для церковного нововведения.

6. Но, с другой стороны, эта ужасная картина не должна заставить нас позабыть об истинном величии другой стороны ситуации. В той само собой разумеющейся уверенности, с которой глава Церкви и ее дальновидные богословские защитники в те времена ужасного крушения сохраняли верность всему существенному, что донесла традиция, эта их безусловная, само собой разумеющаяся слепая вера в непогрешимость Церкви поражает воображение. Даже в самых честных кругах Италии, глубочайшим образом уязвленных церковными нестроениями и действительно знакомых с протестантизмом, как, например, кардинал Контарини, словно бы отсутствует ощущение того, что совсем близкая угроза может осуществиться. Впрочем многими настойчиво и даже резко высказывалась мысль о плачевном положении Церкви, чей глава (Лев X) предается игре, развлекается музыкой, охотой и хохочет над выходками шутов вместо того, чтобы печься о нуждах своей паствы (Тицио Сиенский). Некоторые проповеди первого периода Тридентского собора переполнены такого рода жалобами.

Тем не менее большинство разделяло убеждение, что Церковь стоит неколебимо⁹⁶. Можно утверждать, что именно эта непреклонная твердость и уверенность в своей неуязвимости спасла жизнь католической Церкви в Италии. Уже следующее столетие с непреложностью доказало это. Когда различные протестантские вожди, включая Кальвина и сторонников его конфессии, прилагали огромные усилия, чтобы поправить свое пошатнувшееся из-за внутренних ересей положение, Церковь, которую провозгласили мертвой, обрела новую силу. Она не только пережила гибель целой эпохи; посреди этого конца света и в течение всего того гибельного времени она произвела нечто великолепное; начав с малого, она сотворила два столетия святых. Вряд ли когда-нибудь внутренняя неотторжимая сила Церкви подтверждалась с такой убедительностью, как в этом факте. Непреклонная вера во все существенное, что сохраняет традиция, нашла себе и здесь блестящее оправдание.

7. Все это остается правдой даже тогда, когда мы настойчиво напоминаем себе, что грандиозная внутрицерковная реформа далеко не устранила нестроения в Церкви, как не устранила она их причин в среде высшего клира; ей также не удалось сделать доступной католикам проповедь о Распятом и о вере в Него по Его святому слову. Слишком уж буквально воспринимали тогда церковную революцию только как ошибку. Слишком мало прислушивались тогда к поставленным ею искренним вопросам; а те, кто слышал эти вопросы, как, например, Контарини или Серипандо или десяток других, кто с новым пониманием прочитывали Послание св. Павла к Римлянам,— оставались в меньшинстве.

Что касается сторонников нового, то они, напротив, упорствовали в своем ослеплении (не в последнюю очередь это было вызвано отсутствием католического понимания) и не видели, что в старой Церкви с очевидностью сохранены те основные принципы, которые они же сами и отстаивали, и что определенные богословские тезисы ждут только некоторого очищенного толкования, чтобы стало ясным, что и под этой оболочкой спрятано зерно подлинной евангельской истины.

II. Папство и реформа

1. За исключением папы Адриана VI (§87) папство, как мы видели, поначалу не принимало участия в католической реформе, которая с таким трудом пробивала себе дорогу. Только разорение ренессансного Рима в 1527г. («sacco di Roma», §86, 7) создало негативную предпосылку для участия пап в деле реформы. При Павле III, происходившем из весьма сомнительной ренессансной среды (отношения его сестры Юлии с Александром VI), реформа начала обретать силу; некоторые из ее предприятий уже имели долгосрочное значение: Тридент; утверждение ордена иезуитов. На фоне остальных сил, которые частично добились поразительных успехов и путем совместных действий создали и распространили плодотворную атмосферу церковного обновления, эти два фактора приобрели выдающееся значение. Главным центром внутренней реставрации папство стало при Павле IV (хотя именно он своей войной с Испанией и деспотическими методами нанес огромный вред церковной реформе).

2. Подобно тому как в средние века стремящиеся к религиозному обновлению и прогрессивные движения никогда прямо не исходили от папства и епископской иерархии, но зарождались в менее высоких кругах communio fidelium [сообщества верных] (Клюни, цистерциан цы, нищенствующие ордена, §§47, 50, 57), так же обстояло дело и теперь; но всякий раз только присоединение к папству позволяло средневековым движениям активизировать свои глубинные силы и достичь организационной прочности. XVIвек подтвердил это правило.

3. Силы, стремившиеся к реформе, были различного характера, партии реформы отличались многообразием. Поскольку они никогда не имели каких-либо «либеральных» установок, тем паче никогда не были склонны к гетеродоксии (как были склонны к ней некоторые направления евангелизма, §86), постольку для всех них характерно полное присоединение к Церкви и подчинение ее авторитету. Гуманизм эразмианского толка, взятый сам по себе⁹⁷, по этой причине выпадает из ряда. Индивидуалистически углубленная ученая религиозность Эразма была бледным католицизмом, его католическая позиция— в некоторой степени сломленной. В рамках общей платформы партии реформы охватывали, таким образом, целый спектр католических возможностей: необходимость реформы осознавали и воцерковленные гуманисты, участвовавшие в соборах (включая партию экспектантов, §90), и Павел III, который колебался между личной светскостью и склонностью к лавированию, с одной стороны, и религиозно-церковным служебным рвением, с другой, и богословы— литературные противники Лютера, занимавшие теоретически строгую позицию, и иезуиты, которые вели многообразную работу по осуществлению реформы, и даже инквизиция, проявлявшая ригористическую строгость в своих начинаниях. Кардинал Садолет требовал применять против реформаторов мирные средства; кардинал-гуманист Контарини сочинил смелый манифест реформы, обличавший церковные нестроения и призывавший вернуться к христианской жизни (и этот манифест был лишь одним из многочисленных примеров такого рода литературы). Но папа Павел IV, например, высказывается за беспощадное применение пыток. В благочестии того времени можно различить два вида: мистическое (в определенном смысле узкие кружки ораториумов, §§86, 92, и некоторые из эремитов; Тереза и испанские мистики) и активное (Игнатий и его орден).

4. Для исторического анализа особенно важно понять, что внутрицерковная реформа пробила себе дорогу несмотря на мощное сопротивление со стороны самой Церкви и многочисленные ответные удары противников. Игнатий Лойола еще в 1555г. категорически высказался о необходимости радикального реформирования папства и курии. Высказывания св. Петра Канизия и некоторых других сторонников внутрицерковной реформы даже в 70-х годах звучат так, словно никакая работа в направлении реформы еще и не начиналась. Ответные удары противников реформы суть не что иное, как очередные публичные высказывания еще не преодоленных ренессансных взглядов, политические инвективы и сведение личных счетов внутри Церкви. По ним можно судить, насколько большим был урон, нанесенный католицизму духом политики и общепризнанным прагматизмом Ренессанса.

а) Препятствовала реформе прежде всего папская династическая и светская политика. А курия возражала против созыва собора, поскольку ожидалось, что на нем пойдет речь о реформе, которой чиновники курии опасались более всего⁹⁸. Вот почему страстные попытки Адриана IV расшевелить курию оказались безрезультатными, и Адриана не только не поняли, но оказали ему сопротивление; вот почему еще в 1534г. смог стать папой такой человек, как Павел III, вот почему даже самый строгий среди строгих иерархов Павел IV впал в недостойный непотизм; здесь же заложена причина того, что сомнитель ный в нравственном отношении дель Монте даже в 1550г. смог быть избран на папский престол (Юлий III), что даже Пий IV (1559_1565), столь выдающийся папа последнего периода Тридентского собора, был человеком, ведущим светский образ жизни.

б) Такое же впечатление почти неискоренимого зла производит жизнь некоторых католических дворянских соборных капитулов в Германии и огромного количества равнодушных и нравственно небезупречных епископов в Польше и во Франции еще в 60-е годы и много лет спустя. Позиция клира в некоторых местах настолько бездуховна, нравственно неустойчива, как будто никогда и не было Реформации, как будто Церковь не раскололась на две половины, как будто она не борется за свое существование и ей не угрожает гибель. Материала, который можно привести в доказательство этого тезиса, ужасающе много. И он показывает, как мало было сделано Тридентским собором, который все-таки принял спасительную принципиальную реформу, и сколько предстояло работы в последующие времена, чтобы провести ее в жизнь.

в) К сожалению, и спустя столетие, в конце XVIв., и позже эта слабость не была решительно преодолена: Урбан VIII (1623_1644) заботился прежде всего о княжеской пышности собственного дома (Барберини) и проявлял подозрительно активное участие в военных приготовлениях (строительство крепостей, оружейные фабрики, литейные мастерские). Или взять хотя бы Иннокентия X (1644_1655) с его двумя Олимпиями! Да и в епископатах князей Германии и грансеньо ров французского двора продолжал существовать тот же дух. И он переживет даже «ancien revgime»: при Наполеоне целый ряд кардиналов так активно принимали участие в придворной жизни, что никому и в голову не приходило, что их глава, папа вселенской Церкви, пленен тем самым политическим узурпатором, при чьем дворе они вращались. И даже нравственно чистый Пий VI (1755_1799) в свои лучшие годы способствовал непотизму, прежде чем стать великим страдальцем и изгнанником Валенсии.

5. Итак, внутрицерковная реставрация XVI_XVIIвв. является сложным и запутанным процессом роста. Не только ее силы поначалу переплетаются с силами Контрреформации (§90), причем таким образом, что именно решающие силы одного движения становятся самыми значительными факторами другого (иезуиты и папство), но и сам ход реформы во многом опирается на взаимопересекающиеся силы различных центров. Наиболее благоприятной и плодородной почвой была, без сомнения, Испания (§88). Испания и Италия — в разной степени — положили начало католической реформе. Но в Италии наряду с местными епископами, мирянами и священниками в эту работу энергично включились испанские силы, и произошло это значительно раньше, чем в ней принял масштабное участие религиозно -церковный центр— папство. И когда папство возглавило великое дело восстановления, оно осуществило его, опираясь в основном на испанские силы ордена иезуитов.

6. Чтобы показать соотношение сил и этапы этого строительства, мы предлагаем следующую хронологию. (1) Первый период. Самостоятельное католическое движение реформы. (2) Второй период. Контрреформация. (3) Третий период. Завершение всего дела (святые, а также искусство и миссии). Когда речь пойдет о первом периоде, т.е. о самостоятельной католической работе над реформой, мы сначала проанализируем ее силы (§86), а затем увидим, как с помощью этих сил Церковь осуществляла дело реформы (§87 слл.).

7. Сразу же оговорим важный момент, который ограничивает ценность внутрикатолической реформы. Он заключается в том, что ее развитие, отклоняясь от существенной исходной точки (энергичное участие мирян), пошло в направлении, определяемом благочестием орденов. Свершения Филиппа Нери, капуцинов и Франциска Сальского не снимают этого ограничения.

§86. Начало. Братства в Италии. Орден театинцев

1. Внутренняя реформа XVIв. есть прежде всего осуществление благочестивых упований позднего средневековья и тех многочислен ных попыток провести реформу, о которых мы писали выше. Все это имело большое значение как стимул и традиция. Если нам будет позволено назвать важнейшим какой-либо один элемент общей многокрасочной картины, то таким элементом окажется тогдашнее народное благочестие; но при этом надо преимущественно иметь в виду не поверхностные вульгарно-католические его проявления вроде празднеств, паломничеств, торговли реликвиями, а возрождающееся благочестие мирян, таких, например, как Геерт Гроот (§70)⁹⁹. Это благочестие сохранилось в различных кругах, о чем нам уже известно из вышесказанного. Что же касается братств, то они были в основном объединениями мирян, к ним иногда примыкали и духовные лица, но число их было весьма невелико. Например, несколько священников входило в кружок Джустиниани в Венеции или в генуэзский кружок (см. ниже, п. 2). Единственным религиозно творческим новообразованием того времени было знаменитое «Братство общей жизни»; члены братства, будучи классическими носителями devotio moderna и духовными наследниками Геерта Гроота, проявляли мирское благочестие в гуманистических формах.

Во всех ранних попытках реформы мы узнаем пробуждение простого христианского благочестия, программа этих ранних попыток укладывается в формулу «стремись к святости»; она-то и была самой глубокой основой внутреннего преображения Церкви. Еще одним впечатляющим доказательством этому служат различные итальянские братства 90-х годов XVв., дух этих братств на протяжении истории не раз являлся источником нового католического благочестия и церковности.

2. На начальном этапе оживления католического благочестия важная роль принадлежала Ораториуму божественной любви. Этот Oratorio del divino amore был совсем обычным церковным братством, одним из нескольких или многих, чьи объединенные усилия настолько укрепили церковно-религиозную жизнь, что оказали великую и длительную помощь всему церковному организму. С самого начала следует констатировать, что братства в своей деятельности руководствовались чувством здорового реализма: они весьма энергично занимались благотворительностью, т.е. требовали от своих членов братского служения ближнему. В 1494г. Джироламо из Винченцы основал у себя на родине братство, которое должно был радеть о спасении души своих членов. Там же известный народный проповедник Бернардин из Фельтре основал ораториум св. Иеронима, который привлекал участников из высших слоев общества и стремилась к праведной жизни, занимаясь благотворительностью и наставлениями в благочестии. В 1497г. один мирянин (Этторе Вернацца) основал аналогичное братство в Генуе, которое также стремилось к праведности и ставило своею целью благотворительность и богоугодные дела; число допущенных в это братство священников было ограничено. Существуют архивные документы, подтверждающие тогдашнее название братства— «Ораториум божественной любви». Объединения того же названия возникают затем в Риме, Венеции, Падуе и Брешии.

В Винченце начиная с 1518г. развивал свою деятельность тамошний уроженец Гаэтано да Тьене¹⁰⁰ († 1547г.). Вступив в Риме в Ораториум божественной любви, он начал работу по осуществлению реформы клира, которую провел в своем родном городе. Ему удалось основать группу в Венеции; в Вероне основателем ораториума был Джиберти, ставший позднее образцовым епископом. Сохранился список римского ораториума, датированный 1524 г.; среди членов братства мы находим епископов, папских камерариев и писцов апостольской курии, но наряду с ними фигурируют и имена мирян¹⁰¹; в этом же перечне значатся Гаэтано да Тьене и Джан Пьетро Карафа (п. 4).

Уставы братств (сохранились римский, генуэзский и брешийский) называют главной своей целью «сеять и насаждать любовь в наших сердцах». Это может показаться не слишком оригинальным девизом, но в действительности такой девиз чрезвычайно показателен. Ибо понятие «божественной любви» стало центральным лозунгом истинного христианства и высшего совершенства (см. выше, §85; Джустиниани даже написал трактат «Del'amor di dio» [«О божественной любви»]). В качестве средства для достижения этой цели членам братств предписывались следующие упражнения в благочестии: еженедельные собрания, на которых служили Святую мессу; ежедневные посещения мессы (или, по меньшей мере, присутствие при пресуществлении!); ежемесячное причащение Святых Таин¹⁰². Кроме того, члены братства были обязаны раз в неделю поститься и ежедневно читать семь раз «Отче наш» и «Аве Мария». Но прежде всего они должны были ухаживать за неизлечимо больными; таким образом, ораториумы стали основателями и попечителями многочисленных больниц для тех, кто заразился новыми инфекционными болезнями, завезенными из недавно открытой Америки; такие больницы были открыты в Риме, Неаполе, Виченце, Венеции и Брешии. В римском ораториуме состояло 60 членов, и они были обязаны хранить молчание о своем братстве.

Самым главным в богословском смысле обстоятельством было примыкание к Церкви как к единственной хранительнице истины и святости, и ораториумы считали это единство с Церковью само собой разумеющимся; точно так же они не подвергали сомнению различие между личностью и священным саном. По сравнению с ниспроверга тельской, в лучшем случае неплодотворной критикой со стороны индивидуализма и субъективизма позиция ораториумов выражала первичную объективную точку зрения в рамках обязывающей церковной общины¹⁰³.

3. Особым средоточием возраставших церковных сил стала, как мы уже знаем, Венеция. И снова ревностное отношение к вере проявили городские круги. Томмазо Джустиниани, который еще долгое время спустя оставался в миру, собрал вокруг себя молодых людей, чтобы приобщить их к серьезной христианской жизни. Гуманистический идеал высоконравственной общинной жизни, который позже привел его в Камальдоли к эремитам, вдохновлял участников этого братства, среди которых был и уже упомянутый выше Винченцо Квирини.

Особое историческое значение придает этому кружку Гаспаро Контарини. Контарини был как бы связным итальянских сил реформы, центром церковной работы над реформой и при папе Павле III активно контактировал с лютеранами (§87). Вообще, следует заметить, что многие личности, которые в 20-х годах в Италии участвовали в работе над обоснованием и частично над осуществлением католической реформы, поддерживали друг с другом тесную связь; таким образом, они также являли собой важную силу восстановления Церкви. Тогда уже имелись не только внутренне родственные программы действий, направленные на достижение одной и той же цели, имелись настоящие «круги», стремившиеся к общей цели церковного обновления. Разумеется, между ними возникали и напряженные, подчас весьма и весьма напряженные, отношения (например, из-за изменения позиции Карафы, §91), но так или иначе, они знали друг о друге, поддерживали дружественные отношения, подолгу гостили друг у друга (например, Джустиниани гостил у Гаэтано да Тьене в Риме), чтобы при этом «стать всецело духовным»).

4. В общественной среде того времени, отмеченного проявлениями нового благочестия, мы встречаем множество групп обычных клириков, сыгравших значительную роль в проведении реформы. Орден барнабитов, основанный в 1530г. Антонио М. Заккарией († 1539г.), стремившийся к очищению нравов и учреждавший народные миссии, возник из одного миланского братства. В Венеции Иероним Эмильяни († 1537г.) с помощью театинцев основал орден сомасков (1532г.).

Самым же важным событием стало основание членами римского ораториума Гаэтано да Тьене и Джан Пьетро Карафой ордена театинцев (1524г.)¹⁰⁴.

Эти два человека олицетворяют собой два пути развития реформы. Гаэтано придерживался мягкого францисканского образа мыслей, действовал средствами убеждения, апеллировал к душевным потребнос тям верующих. Карафа же, который позже стал папой под именем Павла IV, применял инквизиторские методы Контрреформации.

Благодаря Гаэтано орден театинцев скоро стал образцом для всех участников движения. На него ориентировались многочисленные уже имевшиеся или возникавшие в то время общины, и все вместе они образовали некое клерикальное объединение, стремившееся к общей цели.

5. Собственно цель нового католического движения была задана изначально: необходимо было восстановить то, чего более всего не хватало Церкви,— заботу о спасении душ; это само собой разумеющееся попечение необходимо было сделать задачей каждого клирика, осуществить заново. Эту цель еще сто лет назад ставили многочисленные поборники реформы; они говорили об этом на синодальных собраниях областей и диоцезов, они писали об этом трактаты и буллы, в которых шла речь о создании нового клира, озабоченного спасением душ своей паствы (испытание при рукоположении; требование религиозного образования, устранение скандальной практики диспенсаций в курии).

В сочинениях того времени неустанно доказывалось, что необходимо снова вернуться к заповеданной Отцами Церкви упорядоченной жизни священства, дабы соответствовать потребностям времени («Stimulus pastorum» Вимпфелинга). Речь шла о том, чтобы восстановить в представлении верующих образ епископа как чистого сердцем пастыря. Многие выдающиеся мужи подавали в этом смысле благой пример прочим: Контарини и епископ Веронский Джиберти († 1543г.) весьма близки к этому идеалу.

Такова была атмосфера, в которой протекала целеустремленная работа ордена театинцев. Оба основателя ясно отдавали себе отчет в том, что из всех нестроений Церкви два были наиболее вредоносными и тесно связанными друг с другом: неправедный бездуховный клир и чрезмерное богатство. Поэтому орден ставил себе целью выкорчевать с корнем оба эти порока. Уже в венецианском кружке ни один из членов не имел бенефициев. Теперь же театинцы должны были, живя в совершенной бедности, служить образцом безупречного церковного священства, чтобы их пример способствовал обновлению всего приходского клира— сверху донизу. Те, кто в наши дни требуют от общин отказа от всяческих доходов, от недвижимости, даже от просьб о подаянии, следуют традиции, идущей от Гаэтано— этого пламенного почитателя св. Франциска Ассизского.

6. а) Обычаи упомянутых братств и устав ордена театинцев не содержали в себе никаких полемических элементов, никаких выпадов против протестантизма, они имели явно позитивную направленность. И в этом была их сила. Эти общественные образования следовали великому закону жизни, ибо жизнь возникает из малого. Чем глубже погружается она в тишину и покой обращенного внутрь становления, тем мощнее проявляется затем ее энергия.

б) Сотрудничество этих братств с гуманизмом во многих случаях непосредственно предопределялось личными контактами и мотивами. Гуманистическое благочестие, которое исповедывали эти круги, многими ложно трактовалось как протестантская крамола. В некоторых местах к нему примешивался довольно бесформенный «евангелизм», а также спиритуализм неоплатонического толка, известный нам по сочинениям Пико делла Мирандола (§76). Этот спиритуализм, который близок эразмианству в своей переоценке религиозной ценности образования, мог показаться в те времена подозрительным.

Но в кругах вышеназванных братств или других общин, в жизни которых принимали участие Микеланджело и его подруга Виттория Колонна, верность Церкви и ее учению оставалась нерушимой. (Хотя и здесь приходилось подчас преодолевать напряженные ситуации, примером чему может служить кризис в Италии вокруг Оккино.). В данном случае инквизиция ошиблась, проявив излишнюю подозрительность, как она ошиблась и в обвинениях, выдвинутых против кардиналов Мороне и Поля.

С другой стороны, подозрения тех, кто обвинял гуманизм в церковной некорректности, далеко не всегда были беспочвенными, и мы уже достаточно подробно останавливались на этом выше. Но вопрос о том, как следует точно определять роль гуманизма в развитии католической реставрации, имеет очень большое значение. Это особенно касается Италии, а также — в различной степени— и других стран, куда проник дух Ренессанса и гуманизма: общая атмосфера духовно-религиозно-культурного перерождения была чрезвычайно неоднознач ной. Вот почему, пытаясь углубленно рассмотреть эту проблему, мы немедленно втягиваемся во все конфликты и расколы, которые таит в себе и продолжает провоцировать история гуманизма XV и XVIвв.

в) Положительная роль, которую сыграл гуманизм своим новым прочтением Священного Писания и «истинной древней философии»,— очевидна. Огромным достижением было издание полных собраний сочинений Отцов Церкви, особенно в Базеле и Париже; редакцион ная работа Лоренцо Валлы над текстом Библии, который ему удалось в значительной мере очистить (хотя, разумеется, далеко не полностью); издание Лефевром пятиязычной Псалтыри; издание Хименесом в Алькале Комплутенской полиглотты; издание Эразмом греческого текста Нового завета; новые возможности в изучении греческого и еврейского языков (Алькала, Лёвен, книги Рейхлина) — работы, проводившиеся в Испании, Франции и Германии. Все это было материальным средством передать богословско-религиозные идеалы древней Церкви тем современным силам, которые были способны к обновлению и восстановлению Церкви. Таким образом состоялось возвращение к первоначальному тексту чистых источников.

Уже Фичино (§76, III) стремился к религиозной реформе. Но как раз у него мы наталкиваемся на столь характерный для критических наблюдателей синтез обновленной христианской веры и античной образованности. Для Фичино и многих других «неоплатонический» Платон был великим святым, и, восстанавливая здание веры, они слишком сильно уповали на его благословение¹⁰⁵. Так или иначе, существенное значение сохраняет самый факт выступления за религиозное возрождение. Через Пико делла Мирандола, который был другом Фичино, помимо всего прочего, устанавливается прямая связь с Савонаролой, и это обстоятельство наряду с принятием церковной реформы высвечивает всю проблему Церковь_культура, иными словами, проблему расхождения обмирщенной ренессансной культуры с Церковью во всей ее остроте. С другой стороны, штудии ученика Фичино Джона Колета, занимавшегося наследием Павла, приводят Эразма на путь «нового богословия» Писания и Отцов Церкви. Но тем самым перед нами снова встает вопрос, сформулированный выше, когда мы говорили о гуманизме и анализировали Эразма: насколько гуманистическое движение, начатое добрыми христианами и исповедуемое преобладающей частью христиан, было религиозно-христианским в своем ядре (в смысле Откровения Распятого) и способствовало укреплению Церкви? Иначе говоря: насколько далеко простиралась его тенденция поставить в центре человека? И не было ли оно католически творческим лишь там и постольку, где и поскольку его сторонники, живущие по церковным заповедям, использовали новые богословские средства, предостав ляемые гуманизмом, для внутрицерковной реформы?

г) В самом деле, мы с самого начала обнаруживаем гуманистические силы в пределах собственно католической реформы XVIв.: в наиболее влиятельных кругах ордена театинцев (утвержденного папой Климентом VII в 1524г.); в антипротестантском контроверсном богословии; среди участников Тридентского собора на его ранних этапах; позже гуманистический элемент настолько сильно повлиял на достижения Контрреформации, на воспитательную работу ордена иезуитов, на благочестие Филиппа Нери и французского XVIIвека, что их стало невозможно мыслить в отрыве от этого элемента. Да, на Эразма гуманизм оказал в какой-то мере разлагающее воздействие, для Цвингли и всего XVIIIв. он оказался губительным, но католическое благочестие сумело использовать его как окрыляющую силу реформы. Снова и снова подчеркнем, что речь, разумеется, идет о людях, которые исходно вдохновлялись церковным духом и чей гуманизм преодолел тот элемент, который можно назвать излишним акцентированием «humanum» [человеческого] и который как раз вводил и продолжает вводить в соблазн. Соблазн же заключается в том, чтобы считать человека мерою всех вещей, что противно или мало согласуется с церковным взглядом на вещи и на человека.

7. Sacco di Roma [римский мешок] 1527г., во время которого 20000 императорских наемников (испанцев, итальянцев и немцев), из которых многие были лютеранами, долгое время не получавшие жалованья, изголодавшиеся и озверевшие, грабили и убивали¹⁰⁶, было началом широкого воздействия новых религиозных сил. Разрушение ренессансного Рима, в том числе доvма и церкви театинцев, послужило на пользу католическому обновлению: люди, жаждавшие реформы, рассеялись по всей стране. В Венеции они установили контакт с кругом гуманистов, выступавших за реформу и возглавляемых Гаспаро Контарини (§90). Садолето и Джиберти возвратились из Рима в свои епископства.

Пример Джиберти в Вероне, его работа, направленная на глубокое реформирование клира, стали подлинным началом «выздоровления итальянского епископата» (Pastor) и клира, предпосылкой всеохватывающей реформы. Епископ снова стал пастырем, пекущимся о спасении душ¹⁰⁷. Дух реформы сказался на постановлениях Тридентско го собора, которые предписывали воспитание и нормы жизни клира, а также принес свои плоды в деятельности Карла Борромеуса и его Академии (§91). Что касается иезуитов, Филиппа Нери, Франциска Сальского и Винсента де Поля, то для них забота о создании нового клира стала делом всей жизни.

§87. Осуществление реформы. Папство первой половины XVIвека

I. Пролог

1. Вслед за Львом X, этим «папой-сибаритом», на папский престол взошел Адриан VI (1522_1523), последний из пап неитальянского происхождения. Он родился в Нидерландах, воспитывался у Братьев общей жизни (гуманистическая devotio moderna, § 70), был профессором богословия, учеником Эразма, воспитателем Карла V, обладателем епископства в Испании, а после смерти Фердинанда Католика был назначен наместником императора в Испании. Внем немецкая внутренняя духовность соединялась с ригористической испанской церковностью, образуя истинное благочестие и возбуждая энергичное стремление к реформированию Церкви. Он войдет в историю как великая и трагическая фигура.

а) Величие этого мужа проявляется в том, что среди всех соблазнов Ренессанса он— единственный из пап последней трети XVв. и первой половины XVIв.— занимал соответствующую его сану ответствен ную религиозную позицию, следуя в своих деяниях примеру Христа. Он нашел в себе мужество публично признать вину клира и особенно римской курии в религизно-церковном мятеже¹⁰⁸. Это признание было сделано в январе 1523г. на рейхстаге в Нюрнберге, где от имени папы выступал легат Кьерегати. Адриан VI не только обещал провести реформу, но с жаром взялся за ее осуществление. Чтобы занять подобную позицию в те времена, в ренессансном Риме, по отношению к тогдашней курии, тогдашним кардиналам, требовалось огромное мужество и самопожертвование, особенно со стороны папы-неитальянца.

Признание папы в своей вине не вызвало в Нюрнберге ответной реакции. Предпочли возобновить по пунктам свои жалобы и отсрочить в силу его поразительной богословской неясности решение религиозного вопроса вплоть до свободного немецкого собора, который должен был состояться в течение одного года. Правда, в дальнейшем продвижении Лютеру пришлось столкнуться с препятствиями (он, однако, написал тогда среди прочего памфлеты о «монахе-тельце» и «папе-осле»), однако исполнение вормсского декрета против Лютера и его приверженцев не осуществлялось.

Все это ничуть не сказывается на подлинно христианском характере позиции Адриана; он осуществлял основное требование Евангелия, чья ценность никоим образом не может быть поставлена в зависимость от успеха.

б) С другой стороны: у папы не было понимания конкретных целей основатель ного обновления; вместо того чтобы медленно издавать целесообразные распоряжения и твердо придерживаться их, он с ними слишком поторопился. Ему, правда, и время не позволило бы перестроиться и исправить допущенные ошибки, а также вообще провести свои реформы: его понтификат длился 20 месяцев. Прежде всего просто отсутствовали предпосылки реформ. Ни общая духовная почва для сторонников улучшения — особенно в курии — не была подготовлена соответствующим образом, ни — что имело решающий характер — не было органа, который внутри себя осознал бы программу и мог бы подготовить для нее почву: клир высшего и низшего ранга не находился на должном уровне. Неудача Адриана VI доказывает значение ордена театинцев и параллельно с ним разворачиваю щихся попыток выстроить католическую реформу снизу.

Утешением в общих несчастьях считают достигнутое тогда возвращение патриарха-схизматика Феофила Александрийского в лоно римской церкви.

2. Следующим папой был Климент VII, из рода Медичи, нравственно чистый, неутомимый работник при своем легкомысленном двоюродном брате, Льве Х. Его понтификат был целиком посвящен политике. Конклав, который привел его на папский престол, был поприщем постыдной борьбы интриганов за власть. Как папа он выказал нерешительность (его неудачная попытка сохранять ложно понятый нейтралитет между императором и Францией); он был «несчастней шим из всех пап» [Ranke и Pastor], хотя именно он, несмотря на свою вечную нужду в деньгах, более последовательно, чем его современники, отказывался от торговли кардинальскими шапками. Но собора, прекрасного средства улучшить ситуацию, «он боялся как привидения».

II. Поворот при Павле III

1. Когда речь идет об участии папства во внутрицерковной реформе в XVI в. или о реформе самого папства, нужно точно придерживаться значения слов: еще долгое время в этой области реформа (кроме как в зародыше) не будет затрагивать собственно религиозную область, особенно в смысле сакральности. Прежде всего речь идет о том, чтобы преодолеть единовластие обмирщенных сил в римской курии и положить начало выстраиванию правильных взаимоотношений между религией и культурой. Сам этот поворот осуществлялся чрезвычайно медленно.

2. Но в конце концов нестабильность церковных обстоятельств, в частности положение дел в курии, в жизни епископов и вообще вся практика администрирования стали настолько широко известны общественности, подспудная титаническая работа над реформой настолько продвинулась вперед, а давление самых различных реформацион ных кругов стало настолько энергичным, что влияние их на ближайшее окружение папы и высшую администрацию проявилось, наконец, самым решительным образом. Это произошло во время понтификата Павла III (Фарнезе) (1534_1549). Этот папа— человек высокой образованности и больших дарований, некогда теснейшим образом связанный с римским окружением Александра VI, имевший к моменту своего восхождения на престол трех сыновей и дочь, известный весьма и весьма светским образом жизни, а также своим порочным непотизмом, начинает поощрять деятельность учрежденных в 30-е годы новых орденов: барнабитов, театинцев, капуцинов, сомасков, урсулинок, позже— иезуитов (§88); в 1536г. и потом еще дважды он производит назначения, роль которых невозможно переоценить: рукополага ет в кардиналы большую часть благороднейших, высокорелигиозных людей. Контарини, Мороне, Поль, Карафа, Садолет, мученик Фишер Рочестерский— все они входят в верховный сенат Церкви при Павле III. (Для дальнейшего развития реформы важное значение имеет та напряженность, которая существовала в отношениях между ригористическим кругом Карафы и группой Контарини, предпочитавшей мирные методы осуществления реформы.)

Эти кардиналы и епископы (Джиберти!) были включены папой в комиссию по реформе, куда не попал ни один кардинал из курии. Комиссия разработала важные рекомендации, в том числе знаменитый «Консилиум об обновлении Церкви» 1537г., имевшие в конечном счете эпохальное значение. В этих документах с предельной серьезностью вскрывались нестроения в Церкви Господней и, особенно, «в этой римской курии», в среде приходского клира и монашества. Вкачестве путей к реформе предлагалось устранить произвол и стяжательство из деятельности курии; тщательно отбирать епископов, назначаемых в диоцезы, чтобы в принципе сделать возможным руководство диоцезами: сами епископы должны отнестись к своему назначению как к долгу.

Комиссия по реформе объявила борьбу придворной лести и придворному богословию, служившему опорой куриализму. Тексты этих рекомендаций производят потрясающее впечатление и даже в наши дни целительно при испытании совести. Комиссия укоряет это богословие в том, что оно настолько рьяно провозглашает папу владельцем всех бенефициев, что формулирует тезисы вроде нижеследую щих: «Поскольку папа продает только свою собственность, он вообще не имеет отношения к симонии». Или: «Поскольку воля папы,— какова бы она ни была,— есть направляющая нить его намерений и деяний, отсюда, вне всякого сомнения, следует, что ему позволено совершать все, что ему будет угодно».

Широкая раздача диспенсаций, разрушительно воздействующая на приходскую жизнь, должна быть устранена. Здесь обнаруживаются такие вопиющие случаи, как, например, диспенсация на «religiosi apostatae» или освобождение от целибата для представителей высшего клира. Документы комиссии снова и снова осуждают симонию во всех ее проявлениях, а отпущение этого греха за деньги называют безобразием. В документах говорится не только о невообразимой неопрятности священнических одеяний, но и о недобросовестности священников при служении мессы. В самой общей форме постулируется вполне христианский, само собой разумеющийся принцип, который, однако же, глубоко шокировал тогдашнюю курию: папе, представи телю Бога, не должно быть позволено извлекать какой-либо денежной выгоды из употребления власти, завещанной ему Христом. Ибо Христов завет гласит: «Даром получили, даром давайте» (Мф 10, 9). Комиссия строго порицает отсутствие заботы о молодом поколении клириков, что приводит к падению всего сословия— к скандалам, с одной стороны, и всеобщему презрению, с другой.

3. Ничего подобного Рим до сих пор не слышал. Но поначалу это была всего лишь программа. Между тем, Павел III со своей стороны также поддержал идею созыва вселенского собора. Несмотря на все трудности, он твердо держался этой линии, хотя ему приходилось лавировать и подчас прямо-таки непостижимым образом избегать подстерегающих его опасностей. В конце концов, так сказать, в последний момент, когда самые страстные защитники идеи созыва собора разочаровались и потеряли всякую надежду, папа уступил сильному давлению политических и церковных сил и назначил открытие Собора в Триденте на декабрь 1545г.

В составе Собора были большие пробелы (§89)¹⁰⁹. Несмотря на это, созыв Собора позволил папству решительным образом сконцентрировать церковные силы и взять на себя руководство и согласование повестки дня. Сегодня мы понимаем, что только такое распределение функций соответствовало сущности Церкви, только так можно было добиться победы в грядущих решающих битвах. При тогдашней внутрицерковной слабости, при наличии внешнего давления со стороны все шире распространяющегося нововведения, эта концентрация была единственным деловым решением, единственным правильным выходом из опасного положения.

В 1542г., после отпадения от католической Церкви кардинала Оккино, папа по настоянию Карафы и Игнатия Лойолы учредил римскую инквизицию (§83) и собственную римскую центральную администрацию с явно выраженной инквизиторской миссией, призванную печься о сохранении чистоты веры. Благодаря этим инстанциям зачатки Реформации в Италии были уничтожены (§83, II, 7).

§88. Орден иезуитов

1. а) Необходимо снова и снова напоминать, что внутрикатоличес кая реформа XVIв. была сложным процессом, в котором принимали участие различные церковные силы, действовавшие самым различным образом и далеко не всегда проявлявшие последовательность. Выше мы уже говорили о том, насколько разносторонним было участие Италии в этом процессе возрождения Церкви. И все же, не боясь повториться, подчеркнем важное значение сформулированного выше тезиса: той страной, которая обновила католицизм, была Испания ¹¹⁰. Ее религиозный жар, ее католическое церковное чувство, осознание своей исторической миссии по отношению к вере и неверию и ее отнюдь не безобидное и подчас не безопасное и все-таки подчеркнуто верное Церкви духовенство обладали огромной энергией. Страна находилась на вершине государственного и культурного развития. Ведущая страна мира в эпоху Реформации оставалась верной католицизму! Отсюда понятно, что католические силы столетия были преимущественно испанскими. Не говоря уже о важной предваритель ной работе и значительных побочных результатах, эти силы создавали три центра притяжения, имевшие весьма различное значение: иезуиты, Тереза Иисусова, инквизиция. Решающую роль сыграли два первых фактора.

б) Все формы благочестия располагаются между двумя полюсами— жизнью активной и жизнью созерцательной. И только образуя целое, только действуя совместно и без односторонности, они оплодотворяют развитие, которое может быть всеобъемлющим и здоровым в смысле христианского Откровения. Испания XVIв. дала блестящее тому подтверждение, ибо может гордиться великими личностями и учреждениями, определившими развитие церковного Нового времени. Игнатий и его орден были представителями активного, даже самого активного благочестия. Тереза Иисусова, ее окружение и влияние были вершиной мистики; но дело именно в том, что мистическая созерцательность тоже оказывалась плодотворной работой на благо активного проведения реформы.

2. а) Игнатий Лойола (1491/95?_1556)— личность, которую трудно обрисовать во всех подробностях. В нем самом и в его деятельнос ти много проблематичного, много такого, что его ученики и последователи малодушно желали бы затушевать. Но ведь только феноменальное умение владеть самыми напряженными внешними и внутренними ситуациями смогло высвободить ту невероятную энергию, которой отмечены его деяния. В основе этого феномена— две причины: религиозный жар и чувство меры. И в том, и в другом проявлялась его непобедимая, его несгибаемая воля. Игнатий— один из редчайших в истории примеров концентрированной воли к действию. Но при этом следует тут же заметить, что его деятельность всегда и во всем была служениемЦеркви. И здесь перед нами встает проблема смирения великого святого, которая, пожалуй, труднее всего поддается рациональному постижению. Ибо наряду со смирением он обладал способностью к почти невероятно точному, хладнокровному самонаблюдению, к апробации и оценке средств и их в высшей степени реалистическому применению; все это не оставляет места для наивного подхода к проблематике, связанной с его личностью.

б) Игнатий (Дон Иниго) был дворянином баскского происхождения, воспитывался и долго жил при дворе испанского короля; во времена своей юности он отнюдь не отличался примерным поведением, был исполнен тщеславия и страстно стремился к славным подвигам, желая заслужить благосклонность «прекрасной дамы». В возрасте 30 лет, будучи офицером, под началом вице-короля он участвовал в войне с французами, где отличился при защите приграничной крепости Памплона в Наварре, был ранен и долгое время прикован к постели. Чтение благочестивой литературы стало инструментом его внутреннего преображе ния. Ибо в родовом замке Лойолы не было модных рыцарских романов. Поэтому прикованный к постели офицер читал «Жизнь Христа» Лудольфа Саксонского (§85) и жития святых (Франциск и Доминик). Под влиянием этого чтения он начал мечтать не о лаврах воина, но о славе праведника¹¹¹. Его «прекрасной дамой» стала мадонна. Теперь его привлек старинный, хотя и несколько расплывчатый, идеал странствующего кающегося грешника (§50).

в) Почва была подготовлена. А засеяна она была в Монсеррате (1522/1523г.)¹¹² и— во время вынужденной праздности перед запланированным путешествием в Палестину— в Манрезе (1523г.). В строжайших покаянных упражнениях и точнейшим образом контролируя свои мысли, чувства и поступки, под влиянием педагогической мистики Братьев общей жизни, которые познакомили его с сочинением об аскезе испанского бенедиктинца Гарсии де Чиснероса (реформатора монсерратского монастыря) под названием «Exercitatorium», а также с сочинением «О подражании Христу», он совершает первое великое деяние своей жизни: пишет набросок «книжечки упражнений», которую позже будет постепенно дополнять, записывая туда результаты пристальнейшего самонаблюдения и испытаний в аскезе.

Это сочинение— «Ejercicios espirituales» [Духовные упражнения]— стало самой значительной книгой всего католического Нового времени. Ее отличает непревзойденно стройная композиция, а также несравненная надежность средств, призванных мобилизовать духовные силы. Последнее утверждение вовсе не означает, что применение этих средств есть безошибочный путь к праведности; говорить так— значило бы впадать в преувеличение. Впрочем, для Игнатия эта книга никогда не была главным делом, но только действенным способом приобщения к упражнениям, которым призван обучать мастер (поначалу лишь одного или немногих учеников). И хотя в самой книге метод имеет весьма существенное значение, главным было содержание. Речь в ней идет о том, что Христос возглавляет свое воинство, особенно в Римской Церкви, но что к ней принадлежит весь мир, все миссии в христианских и языческих странах. (Этой книге упражнений суждено было развиваться постепенно, путем в высшей степени осторожных изменений и многих возвращений назад; и так же постепенно формировалась вся последующая жизнь святого: постепенно учреждался орден, постепенно исполнялись задуманные им планы; они отнюдь не были, как считает о. Nadal, плодом некоего внезапного озарения.)

Но и после Манрезы и поездки в Палестину внутреннее просветление происходило весьма постепенно. Тяжелые внутренние метания, борьба за надежность спасения души и изматывающие угрызения совести приводят Игнатия почти на грань самоубийства. И именно здесь проявляется его все подчиняющая себе воля; он все-таки достигает той надежности, к которой стремился. Он познает опасные бездны души, но теперь уже умеет владеть ими. Со временем он достигает полной самодисциплины. Уже по одному этому можно понять: Игнатий не только развивался, он сам формировал себя, формировал свою волю. Прежде чем начать образовывать других, он проверил метод на себе самом. И так во всем. Позже мы услышим, что он, например, переписывал свои письма по двадцать раз.

г) После возвращения из Палестины (январь 1524г.), где Игнатий не получил разрешения остаться, он со страстью пытается повлиять на души окружающих его людей, что вызвало незаслуженные подозрения инквизиции.

Между тем формируется его программа: на первый план выходит активное стремление к душепопечительной деятельности. Для того чтобы действовать, ему необходимо овладеть образованностью своего времени. Итак, в 33 года он начинает изучать элементарные научные дисциплины. Более высокие ступени знания поначалу ему недоступны. Но, проучившись семь лет в Париже, где он изучал философию и богословие, он защищает диплом на степень магистра (1535г.). Средства на жизнь добывает тем, что просит подаяния. Очень быстро обнаруживается его огромная притягательная сила (она тоже была выражением неутолимого желания привлекать к себе души) и его необычайное знание людей. Вокруг него собирается небольшой, но тесный круг благочестивых студентов. В 1534 или 1535г. это всего шесть человек. Каждый из них— поразительно яркая индивидуальность. За одним исключением все они испанцы. Каждый прошел курс упражнений под руководством Дона Иниго, и каждый извлек из этого видимую пользу. Во время Святой мессы на Монмартре, которую отслужил один из них— Пьер Фабер, они дают обет бедности и целомудрия (не только послушания), а также обет совершить паломничество в Иерусалим (духовный крестовый поход для обращения неверующих); согласно этому обету, если они не достигнут Святой земли¹¹³, они явятся к папе в Рим и предоставят себя в его распоряжение. Программа носит пока еще самый общий характер. Якоб Лайнес однажды сформулировал ее следующим образом: «Служить Иисусу Христу в бедности и служить ближнему проповедью и уходом за больными».

Обеты также постепенно усложняются. В одном отчете Фабера за 1529г., который был написан в 1539г., т.е. спустя 10 лет, речь, например, идет об обете, каждый год в течение 40 дней преподавать детям по одному часу закон Божий; пять обетов были выполнены. Первые обеты 1534г. соратники повторяют в соборе Нотр-Дам в 1535 и 1536г. Первый отчет об исполнении обета после выбора Игнатия предстоятелем состоялся в 1541г. в соборе св. Петра в Риме. Обязатель ство жить в бедности впервые явно выходит на первый план: подтверждающие буллы Павла III (1540г.) и Юлия III (1550г.) налагают долг бедности также на общину. Уход за больными, поначалу сильно акцентированный, отступает в программе на второй план.

В первые годы чрезвычайно сильно подчеркивалось требование аскезы, но постепенно Игнатий начинает высказываться против строгих самоистязаний; тело должно стать полезным инструментом служения Господу.

д) Впрочем, соратники Игнатия очень долго и не помышляли о том, чтобы основать новое религиозное товарищество. Однако в Италии из этой группы единомышленников образовался некий организм, в котором с самого начало дело не обошлось без напряженных внутренних несогласий. В 1537г. в Венеции, где они принимали рукоположение в священнический сан и где Игнатий отличился в уходе за больными, они назвали себя compania¹¹⁴ Иисуса. С 1537г. Игнатий постоянно живет в Риме. В 1538г. он, Лайнес и Фабер становятся членами курии. Участники братства принимают решение постоянно держаться вместе. В 1539г. в Риме возникает план основать настоящий орден, и возникает первый проект устава. Согласно этому проекту, Игнатий и учрежденный им орден, преодолев серьезные внутренние и внешние препятствия, должны присоединиться к усилиям папства, имевшим важное всемирноисторическое значение. Кроме того, основателю ордена пришлось, преодолевая телесные страдания (болезнь желчного пузыря) взять на себя труд грандиозной переписки.

е) Подтверждающая булла 1540г., которая с первых же слов соотносит учрежденный орден с «воинствующей Церковью» и обращается к членам нового сообщества как к боевому отряду под знаменем Господа, была не заключительной главой, но лишь началом, что глубоко связано со своеобразием личности Игнатия, умевшего великолепно сочетать верное служение с самостоятельностью мышления и стойкостью пред лицом Господа. Своеобразие цели или целей, а также средств и методов, применявшихся обществом, еще долгое время останется предметом интенсивных усилий и экспериментов. Та форма, которую в результате принял орден, отнюдь не предусматрива лась подтверждающей буллой.

Вообще говоря, цели ордена (число его членов первоначально не должно было превышать 60) были аналогичны тем целям, которые ставили перед собой театинцы (§86); само собою разумелось и настойчиво подчеркивалось, что его члены прежде всего должны стремиться к праведности и занимались душепопечительной деятельностью: распространением веры в любой форме— среди неверующих, среди заблуждающихся, среди верующих, для всех социальных слоев и профессий ¹¹⁵.

Особый четвертый обет предписывал самым испытанным членам ордена предоставлять себя непосредственно в распоряжение папы для особых поручений при выполнении «миссии» в самом широком смысле слова, а надежный, глубоко продуманный устав на много лет сделал этот орден ядром боевых сил папства.

3. а) Члены ордена отбирались самым тщательным образом¹¹⁶. Они получали основательное образование, а также подвергались многообразным испытаниям (даже и таким, которые могли бы показаться выбранными произвольно). Для выполнения различных задач община была разделена на многочисленные группы, так что возникло сильное внутреннее расслоение, но это же расслоение создало всепроникающий дух сплоченного боевого отряда. На общем фоне выделялся в узкий круг избранных, обладавший замечательно большой свободой в рамках предписанного послушания. С другой стороны, здесь таилась опасность напряженных ситуаций, конфликтов, которые подчас оборачивались личными душевными трагедиями. Но в целом эта напряженная атмосфера великолепным образом была поставлена на службу высокой цели и принесла свои благие плоды. Все это вместе взятое, в том числе руководящая роль упражнений, показывает, что Игнатий утверждает идеал сильной, своеобразной, самостоятельно действующей личности. И это следует толковать не в философском или психологическом аспекте, но исходя из основных богословских категорий. Игнатий считает весьма важным труд магистра, занимающегося упражнениями, и напоминает, что следует «предоставить Творцу действовать через творение, а творению непосредственно общаться с Творцом».

Правда, Игнатий отступает от этого идеала, в чем проявляется некоторый субъективизм: он прежде всего формирует своих учеников согласно общему принципу орденских уставов и Церкви, проявляя при этом неумолимую твердость, даже строгость; обе величины объективируются в наиболее чистой— даже жесткой— форме. Его орден— жесткая реакция на внутрицерковные, но особенно на внецерковные и направленные против Церкви разлагающие тенденции той эпохи. Строжайшая концентрация и дисциплина под началом пожизненно избранного генерала, обладающего (по уставу ордена) почти неограниченной властью распоряжаться и приказывать, отвергает даже ту свободу, которую предоставляли своим членам тогдашние конгрегации; такая организация позволяет в полную силу и гибко использовать все силы для осуществления планов центрального руководства или папы. Не осталось никаких следов какой бы то ни было stabilitas loci [постоянства места], даже постоянного пастырского попечения о спасении душ; никаких хоровых молитвенных песнопений, никакого собственного орденского одеяния.

б) Вырабатывается новый жесткий подход к церковно-религиозной идее послушания. Игнатий рассматривает послушание как высшую добродетель религиозного человека— и с каким жаром он ее отстаивает!— подхватывая тем самым мысль св. Франциска о том, что верующий должен быть послушен Церкви «как труп», при этом Игнатий, а позже его орден (генерал Аквавива), подходят к этой идее с позитивно-воинствующей точки зрения, и она становится поистине центральным моментом иезуитского сознания¹¹⁷.

Идея абсолютного послушания включала в себя явное ограничение личной свободы. Преодолевая лежащие именно здесь напряжения, орден иезуитов добился того, что стал необычайно сплоченной ударной силой. Разумеется, это имело свои опасные стороны (ср. п.3а). Чтобы справедливо оценить деятельность ордена, необходимо провести различие между исключением и правилом и прежде всего судить по результату. Орден возник в момент реформаторски-субъективного мятежа против Церкви. В Новое время величайшей опасностью для духа и души верующего стало злоупотребление ложно понятой свободой, и опасность эта все более возрастала. Преодолеть ее можно было, только ограничив свободу. В этом смысле как в XVIв., когда Церкви грозила гибель, так и в более поздние столетия, когда все безудержнее ширился автономный произвол, «несвобода», предписанная Игнатием, была просто необходима для тех, кто хотел бы спасти Церковь, спасти эпоху: подчиняться, владеть собой, подчинять других! Военный приказ исполнить просто: даже вопрос о причине уже есть бунт.

Протестантизм всегда видел в этом «отказе от собственной личности» нечто противное природе христианства. Конечно, с индивидуалистической точки зрения такая позиция непонятна. Но с точки зрения Церкви как общности она обладает высокой ценностью. Разумеется, героическая позиция самоотвержения небезопасна, как было сказано выше. Однако такие требования следует рассматривать в связи с проблемой личного отношения к Богу каждого отдельного человека. Итогда речь пойдет никак не об «отказе от собственной личности», но о формировании и о том, что эта личность вовлекается в последний диалектический конфликт.

4. Главным признаком формально-духовной позиции св. Игнатия является ясная постановка цели¹¹⁸, неукротимая воля, устранение всех препятствий и помех. Вто время, когда ты сидишь за книгами, даже благочестивые мысли, если они не имеют отношения к изучаемому предмету, есть препятствие, помеха, бесполезная трата сил. Значит, надо взять себя в руки, овладеть своей волей. И над этим следует работать систематически. Позже говорили о дрессировке воли, особенно в связи с упражнениями, но это было несомненным преувеличением: духовная жизнь Игнатия отличалась такой полнотой, что тренировка воли не имела ничего общего с мертвящей дух внешней муштрой. Цель, к которой он столь неуклонно стремился и которую желал осуществить в своих учениках, заключалась в том, чтобы полностью овладеть собой и своими реакциями. И именно для того, чтобы стать по возможности совершенным орудием осуществления планов Господа. Ибо само собою разумеется, что центром всего оставался Бог. На иезуитских церквях, на изданных иезуитами книгах, театральных программках, плакатах с приглашениями к диспутам, значится девиз, впечатляюще резюмирующий цели ордена: OAMDG— Omnia ad maiorem Dei gloriam— Все ради вящей славы Божией!

5. а) Активность стала характерной чертой ордена иезуитов, которому предписывалось апостольское служение. Игнатий этого и не скрывает: какой бы основательной ни была подготовка,— пишет он,— в счет идет только результат (письмо к Канизию от 18.8.1554). Пассивное состояние во время молитвы сознательно отвергается. Доверие к Богу должно быть абсолютным, и все-таки оно должно дополняться естественной силой воли. Сила воли не только подчеркивается, но подчеркивается в первую очередь: «Я могу в любое время найти Бога, когда только захочу». (Вот что значит обучение у Франциска Сальского и Винсента де Поля!)

б) Однако активность должна приносить возможно большую непосредственную пользу. Этот тезис относится как к области философии и богословия, так и к сфере благочестия и попечения о спасении души. Это имело значительные, но и опасные последствия. Поскольку, например, нельзя предаваться такому занятию, как «бесполезный» поиск истины, а следует в строгом педагогическом русле как можно быстрее обращать эту истину на пользу делу, то тем самым в определенном смысле преодолевается духовное (гуманистическое) высокомерие, которое ставит знание выше жизни; при таком подходе в школах и семинарах иезуитов были достигнуты поразительные, в сущности, не имеющие себе равных результаты; без всякого преувеличения можно сказать, что в XVI и XVIIвв. эти школы спасли церковную жизнь.— Но с другой стороны, есть опасность, что подобный метод обучения в духовной сфере может легко выродиться в мелочную формализованную назидательность, и познание и действие обратятся в свою противоположность. Уровень теории, критики, чистой науки очень скоро упал. XVIIIвек не раз обратит это обстоятельство во вред Церкви.

в) Активизм тоже становится суетливым, порой навязчивым. Неустрашимость и боевая направленность ордена иезуитов давали достаточно пищи этой тенденции. Да, благодушное «быть невозмутимым» позволило высоко подняться многим значительным членам ордена, полностью отдавшим себя делу, как то и требовалось, но ордену в целом с его религиозными задачами такая позиция не подходила. Бессмертная душа каждого человека— в опасности¹¹⁹. Значит, душу нужно спасать. Времени слишком мало. Когда речь идет о спасении души, не следует останавливаться ни перед чем. Иезуиты с хладнокровной усмешкой принимали сыпавшиеся со всех сторон упреки в отсутствии у них просветленности.

6. Политический— в великом смысле— элемент составлял сущность ордена. Он и придавал иезуитам их уверенную расчетливость и твердость. Во времена Контрреформации орден стал, пожалуй, самым мощным источником возрастаю щего католического самосознания; твердость иезуитов часто была той силой, которая устраняла сомнения и удерживала в Церкви как отдельных людей, так и целые общины¹²⁰.

Разумеется, при той расстановке сил, о которой только что шла речь, столь мощная и всеохватывающая католическая воля к действию не могла оставаться в стороне от решительного вмешательства в политику в узком смысле. Извечная опасность угрожала Церкви с новой стороны и частично реализовалась. Канизий и Надаль откровенно и с некоторой горечью признают, что вмешательство иезуитов в политические дела отрицательно сказывалось на престиже ордена. Сюда же относилось с самого начала далеко идущее влияние придворных исповедников, чья деятельность часто подвергалась суровой критике. Борьба пятого генерала Аквавивы против «аулицизма» не имела прочного успеха (ср. § 96, о роли отца-исповедника французского короля).

7. а) Упомянутое выше самосознание не слишком способствовало католичес кой установке на то, чтобы терпеть рядом с собой в качестве равноправных и другие формы благочестия, богословия и жизни орденов; в известном смысле стремление нового ордена к монопольному влиянию глубоко коренилось в его своеобразии¹²¹. Орден взял на себя обучение традиционным практикам благочестия (четки, крестный ход, ношение скапулярия; в качестве духовного чтения он настойчиво рекомендовал старинное сочинение «О подражании Христу»). Но он отдавал себе отчет в своеобразии своих методов и делал все возможное, чтобы вводить их в чистом виде. Человек XVI столетия с его гуманизмом, открытиями заморских земель и отзвуками Реформации был сформирован иначе, чем человек конца XVв. и средних веков. Образование, аскеза, благочестие и новые формы попечения над душами, которые предлагались иезуитами, лучше учитывали этот факт, чем методы работы большинства старых орденов.

Кроме того, приходилось принимать в расчет слабость и малочисленность старых орденов. Когда иезуиты, например, брали под свою опеку университет, они настойчиво стремились полностью исключить из него неиезуитские преподава тельские кадры (Прага), если они приобретали монастырь, они вытесняли старый орден даже оттуда. Множество жалоб и исков было подано на них кармелитами, картезианцами, францисканцами (одна принадлежит францисканцу Иоганну Назу, воспитаннику иезуитов!) и доминиканцами. Похоже, Канизий считал эти жалобы справедливыми, ведь он писал о ненасытности и стяжательстве иезуитов. Здесь, собственно, и проявляется та сверхличная «superbia» [гордыня], которую иезуит Кордара позже назовет характерным пороком своего ордена. (§104).

Впрочем, сам Игнатий внушал своим ученикам подчеркнутое сознание превосходства новой организации. Мы говорили уже выше о том, что у него было необычайно развито корпоративное чувство; казалось, интересы ордена он часто ставил если не наряду с Церковью, то, по меньшей мере, наряду с ее интересами. С этим вполне согласуется то обстоятельство, что (особенно на начальном этапе деятельности ордена) иезуитам не полагалось знакомиться даже с духовной и высоко ценимой Церковью литературой, если она не соответствовала своеобразию ордена. То же относилось и к научным доктринам и системам. Но историческая справедливость требует задать вопрос, можно ли было вообще, будучи «реальным политиком» и имея дело с обычными людьми, избежать такой беспощадной строгости при попытке создать новое образование в столь опасной ситуации?

Во всяком случае, тот факт, что Игнатий не вступил ни в один из старых орденов, имел огромное значение. Реформу Церкви можно было провести только на новом пути, доказательством чему служат бесчисленные, очень важные и, тем не менее, в конечном счете провалившиеся попытки провести реформу в XVв. (§85). Теперь же Игнатий не был связан старыми монастырскими порядками и вытекающими отсюда обязательствами, которые до сих пор неизбежно приводили к провалу многих начинаний, связанных с реформой. Неплохим оправданием ордену является то внушающее оптимизм обстоятельство, что новое оживление духовной жизни в старых орденах было до некоторой степени заслугой столь явно нового ордена, ибо он служил им примером или оказывал на них прямое влияние.

б) С другой стороны, будущие мастера аккомодации (§94) уже очень рано приобрели столь типичную для иезуитов, в высшей степени мудрую способность к приспособлению. Канизий, например, рекомендует отказываться от определенных католических реформаторских претензий, если того потребуют обстоятельства.

в) Разумеется, в воспитательных учреждениях юношество получало образование в соответствии с требованиями той эпохи, т.е. гуманистическое¹²². Тем самым был сделан выбор, возможно, менее убедительный с точки зрения философии и логики, но зато жизненный; он диктовался исторической необходимостью. Ошибочным этот выбор стал позднее, в Германии, когда там, в гимназиях и воспитатель ных домах, пренебрегли рекомендациями «ratio studiorum» и продолжали держаться за культуру мертвого латинского языка, в то время как в стране уже давно начали трудиться над сооружением живой немецкой культуры. Здесь критика XVIIIв. оказалась права: иезуиты отстали от своего времени, они упустили шанс позитивного преодоления Просвещения (это потребовало бы культивирования истории и естественных наук), они потеряли из виду главную цель учителя— воспитание самостоятельности учеников и потому стали лишними (S.Merkle). Во Франции и других романских странах это отставание, разумеется, не было столь чувствительным.

Другой недостаток иезуитского школьного дела заключается в том, что преподавание было слишком сильно ориентировано на потребнос ти будущих клириков. Для чиновников, коммерсантов, офицеров и будущих отцов семейств иезуитское преподавание не было в той же степени плодотворным.

8. Религиозная позиция св. Игнатия и его ордена была принципиально и последовательно церковной и папистской. Весомость и исключительность этой установки явствует из парадоксального напоминания, сформулированного в уставе ордена: «Вы должны называть белое черным, если так решит иерархическая Церковь». Отдельные пункты устава являются следствием этой главной установки. О том же свидетельствуют и упражнения: целью человека, вне всякого сомнения, является спасение души, но приводящая все в движение первопричина и исходная точка есть богопочитание. Такова объективная, изначально католическая позиция иезуитов, такова была энергическая реакция на субъективизм гуманистического и реформаторс кого толка. И таким было решительно отстаиваемое ими теоцентри ческое мировоззрение¹²³.

9. а) Орден иезуитов возник в силу масштабной исторической необходимости как прямая противоположность и антагонист протестан тизма. Строптивый индивидуализм восстает против средневековой папской Церкви; безусловное послушание спасает Церковь и формирует ее заново. И происходит это благодаря тому, что послушание снова объединило идею и жизнь Церкви, между которыми произошел губительный разрыв. Практическому клерикальному релятивизму была противопоставлена позиция твердости вероисповедания в учении и жизни. Орден иезуитов не был основан для борьбы с Реформацией. Но умонастроение Лойолы с неизбежностью сделало его победителем Реформации.

б) Первым иезуитом, направленным в Германию, был мягкосердеч ный Петер Фабер (он молился за Лютера и Буцера); в Майнце в 1543г. он принял в орден Петра Канизия— первого из подданных Германской империи (разд. II). В 1544г. в Кёльне возник первый филиал иезуитского ордена на немецкой земле, в 1551г. в Вене появился второй такой филиал. Герцог Вильгельм V призвал иезуитов в Баварию и передал им университет в Ингольштадте (1556г.). В том же году иезуиты получили в свое распоряжение университет в Праге, пришедший в совершенное запустение после гуситских выступлений. Затем была основана иезуитская высшая школа в Диллингене (1563г.).

Распространение влияния ордена в Германии было еще одним следствием катастрофической нехватки духовенства. Многие монастыри не имели настоятелей и решили обратиться к иезуитам. Влияние их все продолжало расширяться и углубляться. И здесь, в Германии, как и в прочих странах, это объясняется достижениями иезуитского воспитания в гимназиях и интернатах, затем все большими успехами в подготовке подрастающего поколения священников, а также в значительной мере полемической и апологетической (хотя и не всегда значительной) литературой, которую сочиняли и издавали члены ордена.

10. Успехи нового ордена очевидны. В момент смерти св. Игнатия, т.е. через 16 лет со дня основания, орден имел свои провинции во множестве стран, вплоть до Японии и Бразилии, насчитывал 1000, а через 50 лет— уже 13 000 членов. Большинство заметных движений в новой истории Церкви инициировалось или по крайней мере распространялось иезуитами. Без ордена иезуитов невозможно представить себе ни Контрреформацию, ни миссии в языческих странах. Решающую роль сыграла их работа с молодежью, особенно с молодой сменой духовенства, ибо это корень всякого исторического становления. Постепенно почти вся воспитательная работа католицизма сосредоточилась в их руках. В этой сфере, так же как и в попечении над душами, в понимании современных потребностей, в искусстве индивидуального подхода и вообще наставничества им не было равных¹²⁴.

11. а) Не следует забывать, что всеобъемлющая программа реформы потребовала для своего осуществления огромной повседневной работы. Ничто не показывает лучше, чем подробности рутинной работы, как далеко зашло разложение. Именно она дает представление о чрезвычайно религиозной, во многом героической позиции и деятельности первых иезуитов.

б) В Германии действовал неутомимый человек, который в качестве духовного наставника превосходил всех прочих. В течение пятидесяти лет он в своих бесчисленных поездках осуществлял эту «будничную» работу: читал проповеди, доклады и лекции, давал уроки в школах, учреждал новые школы и университеты, писал отчеты, вел переговоры, исповедовал, был дипломатом и церковным политиком, миссионером и диспутатором, экспертом по вопросам богословия в Триденте, папским посланником, советником Фердинанда I и многих других государственных мужей того времени, папских легатов и немецких политиков, не в последнюю очередь как раз в силу того, что являлся одним из организаторов Общества Иисуса в Германии, но, прежде всего, как автор сочинений по теории и практике богословия (см. ниже). Мы говорим о Петре Канизии из Нимвегена, первом немецком иезуите (1521_1597), которого по праву называют вторым апостолом Германии. В характере этой личности пламенная вера сочеталась с мягкой притягательной силой. Из Кёльна, где он вращался в кругу картезианцев, он приехал в Майнц к Фаберу, чтобы получить «благословение от того, кто посадил это дерево».

За 17 лет до своей смерти из-за расхождений со своим преемником в Германии ему пришлось уйти с большой сцены. Он был переведен во Фрайбург, в Швейцарию, где для него не было широкого поля деятельности. Там он и умер. В 1925г. он был канонизирован как святой и учитель Церкви.

Стремясь к тому, чтобы повседневная работа христианского восстановления становилась все более доступна и другим участникам процесса, Канизий создал для них и их воспитанников самое главное — точное изложение содержания веры: свои знаменитые три катехизиса, выдержавшие в Германии свыше 400 изданий. В них, как и в других его сочинениях, благочестие опирается на великолепное знание Библии. Канизий видел в нерасторжимой связи с Немецкой Церковью свой высший долг. За два дня до торжественного посвящения в сан ему было видение, оказавшее решающее влияние на всю его судьбу. И все же его борьба с реформацией не была свободна от срывов. Он отвергал ту страстность, с которой Линдан опровергал еретиков, так как желал, чтобы споры с еретиками проходили хотя и вдохновенно, но трезво и с достоинством. Однако его миролюбие подчас затуманивала страстная увлеченность. Он даже защищал использование насильственных методов против нововведений и одобрял инквизицию, хотя сам Игнатий считал инквизицию неподходящим инструментом для борьбы с реформаторами в Германии.

12. Уникальным достижением ордена, которое имело решающее значение для процесса церковного обновления в Германии, был Collegium Germanicum(1552г.) в Риме. В этой школе в течение восьми лет получают образование будущие немецкие священники, причем весь курс обучения строго ориентирован на идеалы ордена. Успехи коллегиума в восстановлении католического попечения над душами верующих (а это попечение к середине XVIв. совершенно пришло в упадок) заслуживают восхищения. Из этого учебного заведения вышло весьма впечатляющее число епископов. В XVIIв. их деятельность оказала Немецкой Церкви неоценимую услугу. В наши дни суждение об этой школе зависит от того, как относиться к монополии коллегиума на образование немецкого католического клира и как расценивать научную подготовку, которую получали германики.

Еще раньше (1551г.) Игнатий учредил в Риме Collegium Romanum в качестве центральной институции ордена. Позже этом коллегиум был преобразован в Папский университет «Грегориана», руководство которым по сей день находится исключительно в ведении иезуитов. Благодаря огромному числу слушателей со всего мира этот университет имеет ни с чем не сравнимую возможность однородного формирования клира. Понятно, что ценность этого научного учреждения, основанного святым Игнатием,— несколько иного ранга, чем значение созданных им душепопечительных учреждений.

13. Эта высшая духовная школа, созданная основателем ордена, была во многом усовершенствована при его преемнике, генерале Аквавиве, возглавлявшем орден с 1581 по 1615 г. Однако при нем преподавание было несколько односторонне сориентировано на активную форму благочестия. Аквавива твердо установил границы и цели отдельных предметов, строго очертил рамки учебного распорядка и упражнений. Он возражал против аулицизма— деятельности иезуитов при дворах. Большое значение имела также деятельность Иоганна Филиппа Ротхана (1829_1853)— первого генерала после восстановления ордена.

Знаменитыми учениками иезуитских школ, не принадлежавшими к ордену, были Декарт, Кальдерон, Корнель, Вольтер.

14. Ни один из орденов Церкви ни раньше, ни позже не подвергал ся стольким нападкам, сколько их обрушилось на Общество Иисуса. В странах протестантизма и протестантской культуры, таких как Германия, Англия, Шотландия, противниками иезуитов были лютеране и кальвинисты. К ним примыкали янсенисты во Франции и Голландии, а позже, в частности, энциклопедисты. Во всех этих случаях причина антипатии понятна. Иезуиты были передовым отрядом Контрреформации; их неутомимые атаки и оборонительные меры были тем фактором, который затормозил и даже приостановил продвижение протестантизма. Они были защитниками Римской Церкви и самыми стойкими борцами с просветительским рационализмом.

Но и внутри Церкви их деятельность встречала различную оценку, при этом враждебные высказывания в адрес иезуитов весьма часто окрашивались странной эмоциональностью. Очевидно, что само своеобразие Общества Иисуса снова и снова вызывало недовольство, что было связано с его стремлением к монопольному положению в Церкви, но отнюдь не означало сплошного отрицания¹²⁵.

Не все упреки были взяты из воздуха. Но орден, который достиг столь многого, может также взять на себя значительную «mea culpa». Недостатки ордена были оборотной стороной его достоинств (см. выше). Такой гениальный человек, как Игнатий, умел достигать сложного синтеза активного благочестия и пламенного мистического жара любви. Что же касается его преемников, то им были свойственны проявления односторонности и перегибы, например своевольные поступки, которые далеко не всегда соответствовали действовавшему в тот или иной момент уставу ордена. Случалось им и злоупотреблять той полной свободой действия, которую предоставлял устав, что вызывало справедливые нарекания. Внескольких случаях оказалось необходимым вмешательство пап (§104, II о роспуске ордена папой Климентом XIV). Как и все другие ордена, может быть, за единственным исключением картузианцев, орден иезуитов время от времени сталкивался с феноменом разрушения. Но эти достойные всяческого сожаления эпизоды, пожалуй, следует считать ценой, которую орден— с момента своего основания— был вынужден платить за огромные достижения.

Зависть и ненависть в течение нескольких веков породили огромное количество «сказок об иезуитах», которые имели невероятную популярность во всем мире. Кажется, в наши дни с этим покончено. Достаточно сказать, что орден нашел в себе достаточно гибкости и прочности для обновления. И в этом, вероятно, есть его самая большая тайна. Максимально прочная внутренняя структура в сочетании с величайшей гибкостью есть основная формула жизненной силы.

§89. Тридентский собор

I. Созыв и работа Собора

1. Требовани я созыва вселенского собора со времени Констанцы и Базеля становились все более открытыми и громкими (реформатор ские сочинения, рейхстаги, Gravamina, отдельные апелляции, гуситы). Вопрос о реформировании Церкви все еще не был решен, положение дел по существу только ухудшалось. То и дело предпринимались попытки внутрицерковной реформы, но им не хватало творческой формирующей энергии. Латеранский собор 1512_1517гг. ничего не решил и не добился, что было неудивительно, поскольку руководили им такие папы, как Юлий II и Лев X. Даже в Италии он не имел никакого значения; в Германии никто не обратил на него внимания, а во Франции его созыв вызвал возражения. Протестантская Реформация выдвинула в качестве новой дискуссионной темы вопрос веры, и он оказался в центре общественного интереса. Призыв Лютера к созыву собора летом 1518г. и протестантский раскол снова поставили со всей остротой вопрос о единстве Церкви: сочинения той эпохи, германские рейхстаги и программы всех сторонников реформы все более настойчиво требовали прибегнуть к последнему, как тогда в очередной раз казалось, средству спасения.

Когда вселенский собор, наконец, начался в Триденте, папская булла, изданная к его открытию, провозгласила его выдающимся средством спасения Церкви; в этой булле буквально говорилось о том, что над христианством нависла величайшая и непосредственная угроза.

Как мы уже наблюдали на примере соборов начала XVв., где также ставился вопрос о реформе, требования созыва собора выходили далеко за рамки теоретического спора о «causa unionis» [основание единства] и «reformationis» [преобразования]. Речь шла далеко не только о формулировке доктрины и конкретных тезисов. Речь шла о самой жизни Церкви, о ее силе и здоровье. Собор в тогдашней ситуации должен был стать моделью жизни Церкви, должен был придать католической пастве новые силы, укрепить слабое самосознание и волю к реформированию в самом широком смысле слова. В этом отношении весь Тридентский собор фактически явился демонстрацией воли и живым основанием дальнейших усилий. Уже одно то, что он собрался после стольких тщетных попыток, после стольких разочарований, внушало надежду и придавало мужество. Однако перестройка общекатолического самосознания протекала с большим трудом; в основном она стала заметна только на третьем этапе собора. Отдельные слишком громкие официальные победные реляции не смогли ввести в заблуждение ни современников, ни тем более нас, оглядывающихся назад потомков. Еще в 1559г. (!) Канизий называл собор «единствен ным, оставшимся в нашем распоряжении средством защиты от полной пагубы».

2. На пути к осуществлению плана созыва собора с самого начала возникли значительные преграды. Богословская неясность была настолько большой, что могла привести к резкому кризису, что и подтвердили острые противоречия на соборе. Но факт богословской неразберихи, к сожалению, осознавался лишь в очень небольшой степени. Более непосредственным препятствием были опасения со стороны Климента VII и Павла III, а затем категорические возражения ПавлаIV против возобновления концилиаризма, а также страх курии, многих кардиналов и их чиновников, что собор урежет их права или даже вообще уничтожит материальную основу их существования. Кроме того, проблему созыва собора на фоне общего положения Церкви сильно осложняли национально-политические притязания. В высшей степени разнообразные и сложнейшим образом переплетавшиеся интересы и тенденции в большой игре «император— Испания— Франция— протестанты (включая внутригерманские политические конфликты)— политически ангажированное папство» также всячески препятство вали созыву собора. В 40-х годах к этому прибавилось самонадеянное поведение императора в его важных, продиктованных благими намерениями, но малоэффективных религиозных беседах; чуть ли не основной проблемой стал вопрос о месте проведения собора, и курия постоянно выдвигала этот вопрос как предлог для затягивания сроков открытия, а позже для прерывания заседаний собора. К этому списку препятствий следует добавить также инертность и сопротивление епископов. Самой мощной фигурой, настаивавшей на созыве собора, был император Карл V. Но таким образом Франция автоматически становилась противником этого плана, и фактически ФранцискI сыграл фатальную роль в судьбе Тридентского собора.

Не приняв во внимание этого весьма реального столкновения политических интересов, которые были в свою очередь прямым и неизбежным наследием средневекового состояния дел в Церкви и курии, невозможно понять, что представлял собой Тридентский собор. Подчеркнем еще раз: он ни в коем случае не был всего лишь богословским диспутом. Более того, пришлось, преодолевая упорное сопротивление, выяснять, что есть богословски-догматическое ядро собора, и только после этого (после длительных усилий, предпринятых уже после закрытия синода) приступать к его реализации.

3. И все-таки, после опасного промедления и колебаний со стороны Климента VII Павел III, преодолев сопротивление курии, несмотря на сомнения и упрямое нежелание католических и протестантских князей, назначил местом проведения собора Мантую (1537г.). Но открытие собора несколько раз переносилось на более поздние сроки из-за упорного сопротивления протестантских князей (Шмалькальденский отказ 1537г.), Франциска I и из-за изменения позиции императора в результате было отложено на неопределенное время. После того как религиозные совещания императора с протестантскими князьями оказались безрезультатными, открытие собора было назначено в Триденте на 1541г. После бесконечных колебаний и всякого рода возражений в курии и при французском дворе, французский король и император, подписавшие в 1544г. мирный договор в Крепи, согласились на созыв собора, и собор— с опозданием на девять месяцев— был открыт в Триденте 13 декабря 1545г.

4. Собор протекал в три этапа: при Павле III с 1545 по 1547г. (в Болонье до 1548г.), при Юлии III с 1551 по 1552г., при Пие IV с 1562 по 1563г.

Первый этап закончился перенесением заседаний в Болонью¹²⁶. Второй этап (снова в Триденте) закончился угрожающим выпадом Морица Саксонского против императора. Десятилетний перерыв после второго этапа был, во-первых, выражением глубокого разочарования, которое вызвали даже у самых ревностных сторонников реформы догматические и церковно-политические результаты Собора, и, казалось, непреодолимые политические конфликты в католическом христианстве, а во-вторых, следствием сепаратистской политики государственной Церкви Франции. Эту ситуацию по-своему использовал Павел IV (1555_1559): он распростился с идеей собора, и вместо него назначил на 1556г. папский синод по вопросам реформы, который, к счастью, не состоялся. Только его преемник ПийIV (1559_1565) снова созвал Собор и довел его до завершения.

5. Число участников Собора с правом голоса поначалу было очень небольшим. В момент открытия на нем присутствовал тридцать один человек; к концу— примерно семьдесят. Ядро участников (кроме самого начала, когда ведущая роль принадлежала итальянцам) постоянно составляли испанцы, чья серьезность, церковность и компетент ность оказали на всех самое сильное влияние. (Ср. §76, IV, о косвенной подготовке реформы кардиналом Хименесом.) Испания послала на Собор самых крупных богословов, экспертов, без которых никогда не были бы достигнуты те блестящие результаты, какими оказались декреты по вопросам веры. Среди них следует назвать Якоба Лайнеса († 1565г.), Доминго де Сото († 1560г.), Альфонсо Сальмерона(†1585г.) и Мельхиора Кано († 1560г.). Правда, на первом этапе наибольшие заслуги следует приписать генералу ордена августинцев ДжироламоСерипандо († 1563г.), хотя далеко не все, чего он пытался добиться, нашло поддержку среди участников. Немецких участников, к сожалению, было очень мало, и пробыли они недолго. Мы уже говорили, что многие прелаты не решались удалиться из своих резиденций, ибо во время их отсутствия могла возникнуть угроза со стороны протестантских князей. Франция вплоть до третьего этапа была настроена по отношению к Собору самым враждебным образом. Итолько опасное распространение кальвинизма несколько поколебало эту позицию. Когда в ноябре 1562г. влиятельный и ловкий кардинал Гиз появился в Триденте в сопровождении тринадцати французских прелатов с правом голоса, папскому итальянскому большинству пришлось иметь дело с оппозицией испанских, императорских и французских отцов Собора.

6. Вопрос об участии протестантов ставился лишь постольку, поскольку эти последние полагали, что Собор примет их доктрину (так было в 1535г., когда отпавший позднее от Церкви Петер Пауль Верджерио выступал в Виттенберге в качестве папского легата). Соответственно, они отвергали участие в Соборе в 1537г. («Шмалькальден ские артикулы»: резкое противоречие католическому учению) и в 1545г. (рейхстаг в Вормсе: памфлет Лютера «Против папства в Риме, учрежденного дьяволом»). В 1548г. победоносный император заставил немецких протестантов прибыть на Собор; на втором этапе (1551_1552) приехали представители из Курбранденбурга, Вюртемберга, от князя Морица Саксонского и от шести верхненемецких городов. Но они выдвинули неприемлемые требования: (1) отмена и пересмотр всех решений; (2) обновление решений, принятых в Констанце и Базеле; (3) разрешение епископов от обета послушания папе. Воспользо вавшись этим поводом, вюртембергская делегация вручила Собору «Confessio Wirtembergica»— символ веры, составленный руководителем немецкой делегации Иоганном Бренцем по заказу его герцога. В своем отрицании католического учения этот текст заходил дальше Аугсбургского исповедания веры, но в нем звучали и антикальвинистские акценты.

7. Решающее значение для хода Собора и для его результатов имело то обстоятельство, что руководили Собором папы; это означало, что регламент, повестку дня и официальные формулировки внесенных предложений устанавливали назначенные папами легаты. Тем самым папы через своих легатов смогли поддержать попытки разных партий, в частности испанской, добиться изменений.

Право голоса на этом Соборе, в отличие от Констанцы и Базеля, где голосовали также и богословы, имели только прелаты, обладавшие собственной юрисдикцией (епископы, кардинал-легаты, аббаты и генералы крупных орденов).

Голосовали не по нациям, как это происходило на «реформатор ских Соборах», а поименно.

Протоколы велись только начиная с 1 апреля 1546г.; их вел Анджело Мазарелли¹²⁷.

В качестве сотрудников, кроме имевших право голоса «отцов», действовали также: (1) с политической стороны «ораторы» князей или государств. (Существовал точно отрегулированный порядок заседания, за установление которого на третьем этапе велась острая борьба.) (2) Легатам, ораторам и всему Собору помогали в качестве экспертов— советников и консультантов — ученые богословы; папские легаты имели в своем распоряжении иезуитов Лайнеса, Сальмерона, Канизия и доминиканца Амброзия Катарина Полита; со стороны императора выделялись испанские доминиканцы Мельхиор Кано и де Сото. Были представлены томисты, скотисты и августинцы (Серипандо!). Эти богословы, естественно, и выполняли основную работу.

8. Насколько глубоко влияла на Собор политика, насколько она была опасной для католического дела и его единства, показывает удручающая история созыва Собора. Но особенно отчетливо свидетель ствует об этом перенесение Собора в 1547г. из имперского города Тридента в Болонью в Церковном государстве. Это происходит как раз в тот момент, когда император, будучи на вершине власти, наконецто добивается прибытия на Собор сторонников протестантского нововведения. Перенесение Собора было проявлением потрясающей церковной и церковно-политической близорукости. «Если бы Собор не был перенесен в Болонью, Реформация могла бы принять другой оборот» (Jedin). Императора («Бог весть почему»!) перенесение глубоко уязвило; оно поставило под угрозу или даже вовсе свело на нет все его посреднические усилия, направленные на преодоление богословс ко-церковных противоречий (религиозные беседы; попытки доставить на Собор протестантов); 14 «императорских» участников остались в Триденте; император в 1548г. опубликовал «Аугсбургское Interim»¹²⁸, которое в свою очередь вызвало недоверие папства и вынудило католическую Баварию выступить на стороне протестантских сословий. Положение еще более усложнилось и запуталось в 1549г., когда Мориц Саксонский издал в Лейпциге протестантское Interim.

9. Болонский этап, во время которого состоялось три публичных заседания, не довел дела до формулировки декретов. Однако совещания отдельных богословских конгрегаций по вопросу об учении о таинствах сыграли очень важную роль. Результаты дискуссий о евхаристии и индульгенциях послужили основой для позднейших декретов. Всеобщее значение имеют решения, признавшие недействительными так называемые кландестинские браки (заключавшиеся без свидетелей по обоюдному обязательству партнеров). Эти решения были опубликованы только на третьем этапе Собора, но стали основополагающими для канонического брачного права.

10. Уступая настояниям императора, Юлий III (выступавший на первом этапе в качестве папского легата под именем кардинала дель Монте) в 1551г. снова созвал Собор, опять-таки в Триденте. На этот раз туда явились представители немецких протестантов (п. 5), а также трех рейнских курфюрстов (в числе их богословов была столь значительная фигура, как Каспар Гроппер). Надежда на то, что прямые переговоры с приверженцами Реформации могли бы способствовать воссоединению расколотой Церкви, не оправдалась из-за их требований. Заговор князей против императора Карла V привел к внезапному прекращению совещаний (28.IV.1552).

Результатом этого этапа был декрет о евхаристии (реальное присутствие и транссубстанциация в противоположность лютеровской консубстанциации и учению о убиквитете), каноны об исповеди (судейский, а не только ходатайственный характер отпущения) и о причащении больных, а также реформационный декрет о правах и обязанностях епископов.

При обсуждении этого декрета испанцы выдвинули предложение закрепить за епископами на основании божественного права долг пребывания в своей резиденции, дабы сделать невозможным «скопление» нескольких епархий в одних руках и организовать попечение о спасении душ паствы. С другой стороны они настаивали на дефиниции, согласно которой епископская власть происходит непосредственно от Бога (божественное происхождение власти рукополагать в священники никогда не оспаривалось). Это подталкивание к децентрализа ции вызвало решительное сопротивление куриалистов.

Наконец (только на следующем этапе) было принято более «политическое» решение: в отношении правительств оппозицию можно было принудить к молчанию, а окончательный вариант декрета обходил этот вопрос, хотя и допускал испанскую трактовку.

Для Церкви до сегодняшнего дня и в будущем важное значение этого декрета заключается в том, что куриалистическая попытка догматизировать строгую папскую систему провалилась.

11. Третий этап (при папе Пие IV, т.е. значительное время спустя после заключения Аугсбургского религиозного мира и отречения КарлаV) проходил почти без немецких представителей. Протестантские князья теперь все как один отвергли приглашение на Собор. Переговоры на Соборе еще более тормозились внутрикатолическими противоречиями в споре об упомянутой юрисдикции и резиденции епископов, а кроме того, встречали политические препятствия, во-первых, со стороны Франции (кардинал де Гиз), а во-вторых, со стороны испанской короны («самая опасная из всех интервенций», Jedin). Собор переживал острейший кризис, но благодаря выдающемуся дипломатическому такту кардинала Мороне и умному обращению папы Пия в Риме с де Гизом удалось предотвратить роспуск Собора и привести его к благополучному завершению.

В 1562г. указом о реформе император Фердинанд упразднил чашу для мирян, восстановил целибат, отменил реформы монастырских уставов и запретил немецкий язык во время литургии. Переговоры на Соборе касательно этих пунктов проходили весьма напряженно; но прямые контакты кардинал-легата Мороне с Канизием и позиция Фердинанда привели к успеху.

Важным результатом третьего этапа был целый ряд реформацион ных постановлений касательно брака (п. 9), назначения и обязаннос тей епископов, назначения и обязанностей священнослужителей, реформы орденов, а также декреты о чистилище, отпущении грехов, почитании святых, реликвий и изображений.

Последние постановления Собора были приняты на заключительном 25-м заседании 3 и 4 декабря 1563г. Их подписали 232 участника с правом голоса (199 епископов, 7 аббатов, 7 генералов орденов, 19 прокураторов). Преодолев сопротивление курии, папа Пий IV издал единодушно одобренное Собором подтверждение всех декретов и учредил особую конгрегацию для их аутентичного изложения и наблюдения за их исполнением. Когда для нескольких немецких диоцезов он допустил причастие под обоими видами, оказалось, что это не внесло особых изменений: этот обычай, начиная с 1571г., встречался все реже и реже.

II. Результаты

1. а) Главная цель всех усилий Собора (не только совещаний) была задана по существу положением Церкви: внутренними нуждами и протестантскими новшествами, которые воспринимались отцами Собора как революция. На Соборе речь шла о реформе и об учении. Император стремился избежать четкой формулировки доктрины, чтобы заведомо не лишать протестантов возможности возвращения в лоно Церкви. Папа же, напротив, требовал преимущественного рассмотре ния вопроса веры. Начиная с пятого заседания они пришли к соглашению, что следует параллельно решать оба вопроса. И хотя соображения, выдвинутые императором, имели весьма важное значение, все же намного важнее было выяснение вопроса веры, ибо здесь коренилась основная причина спора. Фактически решения, принятые по вопросу о дефинициях доктрины имели более существенное значение для истории Церкви.

В том, что касалось учения, Тридентский собор целиком и полностью придерживался старой христианской традиции: Церковь и Собор призваны защищать католическое учение от ложных толкований путем уточнения смысла новыми, не вызывающими разночтений формулировками.

Благодаря длительному и многоплановому обсуждению в схоластике всех проблем, касающихся вероучительных формулировок, такая задача была уже хорошо знакома, однако все уже были далеки от религиозного смиренного страха, скажем, Илария Пиктавийского, перед такими понятийными разъяснениями (не говоря уже о Епифании, который видел в философии корень всех ересей). Тем не менее, Серипандо и другие воспринимали буквальный текст Писания настолько безусловно, что опасное схоластическое стремление к разного рода экспликациям не перешло установленных границ.

б) Но все-таки не следует путать Собор с научным семинаром. Разумеется, достойным сожаления и объективным недостатком переговоров было то, что многие отцы имели слишком слабое представление о лютеранской, а позднее, о кальвинистской доктрине. Но ведь участники Собора и не могли ставить перед собой такую цель, как исчерпывающее выяснение не устоявшихся и внутренне противоречивых доктрин Лютера и других новаторов. Задачей Собора было размежевание католической истины и некатолического учения. Но, преследуя именно эту цель, участникам Собора следовало бы признать те христианские истины, которые содержались в сочинениях реформаторов. Может быть, в исчерпывающем обсуждении и не было необходимости, но если бы протестантская позиция была бы в достаточной мере принята в расчет, это пошло бы на пользу декретам.

Здесь следует упомянуть еще один аспект, имеющий важное значение с церковно-исторической точки зрения. Хотя формулировки учения и осуждающие постановления были направлены против Лютера, а затем против Кальвина, папа и отцы категорически отказались осудить реформаторов, назвав их поименно. Это оказалось чревато далеко идущими последствиями. Дело в том что в постановлениях Собора возник таким образом серьезный пробел: участники его даже не попытались дать аутентичную интерпретацию Лютера или Кальвина, оставляя открытой возможность того, что осуждающие постановле ния Собора не всегда будут прямо соотноситься с учением реформато ров; более того, остается открытым и вопрос о том, не является ли учение реформаторов в отдельных аспектах более католическим, чем воззрение, отвергнутое Собором.

в) Отличие реформаторских доктрин от католических формально характеризу ется тем, что первые недостаточно акцентируют статически-онтологический момент и слишком выдвигают на первый план динамически-личное начало. Что касается содержания, то здесь можно указать на следующие различия: (1) односторонность источника веры (только Писание); (2) односторонность в определении процесса спасения: спасение только от Бога (sola fide) [только верой], человек же, будучи грешником, есть ничто, а отсюда (3) спиритуалистически и субъективистски ложно истолкованное понятие Церкви в описанном выше смысле.

г) Против ведущих к односторонности характеристик направлены определения и осуждающие постановления Собора (декреты и каноны). Не только человечески -естественная традиция, но и традиция догматическая является источником веры, из которого можно черпать содержательные аспекты Откровения. Собор с полной уверенностью пришел к выводу, что Писание нуждается в объяснении, которое может в конечном счете быть получено только от Церкви. Церковь определила, что есть Писание; поэтому был подтвержден канон вдохновленных Откровением сочинений; латинская Вульгата была признана аутентичным, т.е. догматически точным изложением учения Церкви. В этой связи весьма важно увидеть, насколько позитивно и настойчиво подчеркивалась Собором ценность и необходимость Священного Писания. Это было сделано так, что «могло бы удовлетворить даже Лютера» (Merkle)¹²⁹.

У Церкви есть сакраментальное духовенство и семь таинств, каковые суть действенные средства обретения милости Божией. Центром ее является месса, определяемая четко как жертва, а именно искупительная жертва (а не только, как считал Лютер, хвалебная и благодарственная жертва), и если приносящие ее прихожане обращаются к Господу с доверием, верой, страхом Божиим, раскаянием и покаянием, это ведет к прощению грехов. Единственно избавительная жертва есть единожды принесенная Христом на кресте. Месса же воспроизводит это событие в современности и в памяти, причем Христос Распятый есть одновременно и Тот, Кто жертвует, и Тот, Кого приносят в жертву; во время мессы священник является Его орудием.— К сожалению, и после Тридентского собора «месса осталась тем, чем она стала в Средние века,— литургией клира; клир служит мессу, не слишком обращая внимание на народ, и она лишь в некоторой степени понятна народу» (Jungmann).

2. а) Особую важность имеет подробный декрет о спасении, который по праву вызывает восхищение. Он явился главным результатом первого этапа Собора¹³⁰. Спасение есть внутреннее преображение, достигаемое благодаря приобщению освящающей благодати Господней, но отнюдь не покрытие или забвение грехов. Всякая вызывающая спасение сила исходит от благодати Господа, но все-таки и человек, одаренный свободной волей,— хотя и пораненной первородным грехом, но еще не разрушенной,— приобщен к этой силе; свободная же воля свершает то, что служит к спасению души, ибо и поскольку она освящаема и движима благодатью Господа. И заслуги человеческие также суть дары Господни¹³¹. — Церковь в очередной раз в развитии догмата пошла своим привычным путем: догматические постановле ния Тридентского собора также являются magna charta системы «золотой середины». Еретическому «только» Собор противопоставил католическое «и» в уже более определенном смысле. Решает только Господь и Его благодать. Но спасение — это чудо, когда Господь таинственным образом возвышает грешного человека, приобщая его к сверхъестественному творению.

При разработке доктрины о спасении дело дошло до острых столкновений, поскольку «партия экспектантов» (§90), представленная энергичнее всего высокообразованным генералом ордена августинцев Серипандо (1492_1563), которого Меркле называет «почти святым и достойным любви», настойчиво пыталась провести свою точку зрения. Формулировки Серипандо не были приняты. Однако, благодаря тому, что легат Червини (будущий папа Марцелл II), отвечавший за разработку догматических вопросов на Соборе, привлек его к активному участию в пересмотре предлагавш ихся формулировок декрета о спасении (а этот декрет пересматривался четыре раза), решающие элементы августинско-библейской трактовки вошли в текст окончательной формулировк и.

б) На Соборе выступала также формально не определившаяся группа участников, куда входили и «отцы», и богословы, выдвигавшие концепцию веры, греховности и спасения, опиравшуюся на тексты ап. Павла (в частности, на Послание к Римлянам, гл. 7), на Евангелие от Иоанна и на Первое послание Иоанна. Эта концепция содержала в себе католическую theologia crucis, католический принцип «simul iustus et peccator». Возможно, самое глубокое представление об этом дает письмо английского кардинала Поля, адресованное председателю Собора дель Монте, написанное в связи с выходом Поля из коллегии легатов и из числа участниковСобора¹³².

в) Так же как при определении процесса спасения, поступил Собор, отклоняя учение об уверенности в спасении: гарантия Откровения как таковая— абсолютна (cui falsum subesse non potest) [коему невозможно ошибаться]; и эта абсолютная безошибочность не подобает личной уверенности в спасении души. Однако Собор ни в коем случае не ставит христианам в упрек их обязательную надежду на свое спасение.

3. Материалы и программа проведения реформы были представле ны папе Павлу III в форме официального одобрения комиссий по реформе. Главная же работа в этом направлении после явно недостаточ ных шагов первого этапа была проделана только позже, на третьем этапе Собора (1562/1563). По крайней мере, принципиально был принят ряд решений о необходимости общего очищения.

а) Практика бенефициев погубила клир в религиозном отношении. Теперь же вышел запрет пастырям (в том числе и кардиналам) иметь в одних руках более одного прихода; должность собирателя милостыни (сопряженная с правом отпущения грехов, т.е. с продажей индульгенций) была упразднена; святость брака защищал декрет о том, что брак должен заключать только священник. Ко спасению души народа должны были послужить регулярные и более возвышенные проповеди по воскресным и праздничным дням. Вышло также постановление, что по воскресеньям чтение Евангелия на любой литургии должно происходить на местном языке. Было высказано также пожелание избегать полемики во время проповедей; но в этих декретах начинает заявлять о себе определенная опасность морализма (красота добродетели, губительность порока).

Прежде всего, была осознана необходимость создания нового клира. В знаменитом декрете о семинариях говорилось о перспективе создания соответствующих воспитательных учреждений для будущих священнослужителей (при этом вовсе не имелось в виду какое-либо противопоставление этих учреждений университетам). Декрет о семинариях стал оплотом реформы. Недостаток духовных образовательных учреждений был решительно устранен; в какой-то степени достаточное богословское и аскетическое образование стало доступно всем клирикам.

Основополагающим моментом внутрикатолической реформы было все более зрелое понимание того, что епископ и соответственно приходской священник должны заботиться о спасении души верующих. Элементарной предпосылкой исполнения этого долга стала необходимость постоянства резиденции епископов и священников. Именно эта связь с одним— своим— приходом снова стала строгой обязаннос тью пастыря. Епископы должны были через визитации и синоды обеспечивать проведение реформы в жизнь.

б) «Reformatio in capite», т.е. реформа курии, в сущности не состоялась, хотя провизионные поездки и экспектанции были сокращены. Не удалось также подтвердить ранее существовавшее право митрополитов на освящения и визитации своих суфраганов (Суфрагания— всякая епархия, входящая в митрополичий округ, помимо столичной; суфраган— правящий епископ в суфрагании.— Прим. ред.), которое после изгнания и схизмы перешло к папе.

в) Что касается орденов, то по этому пункту Собор также издал ряд общих инструкций и указаний. На заключительном заседании был принят декрет, который предписывал орденам не иметь никакой частной собственности; предъявлять более строгие требования к женским монастырям; устанавливать возрастной ценз (минимальный возраст) для принятия пострига; ограничить численный состав руководства.

4. Принятие и введение в практику догматических и реформацион ных декретов Собора государственными органами и церковной иерархией проходило в католических странах, за исключением Польши и Италии, весьма медленно и неравномерно. Эта медлительность и неравномерность как в зеркале отражали интересы различных церковно-политических и богословско-иерархических групп, которые так интенсивно боролись друг с другом на Соборе и продолжали существовать после его завершения. Догматические декреты были приняты католическими князьями. Только национальная Церковь Испании (включая Нидерланды), в которой в этот момент наметилась опасность цезарепапизма, приняла их «при условии, что это не ущемит королевских прав». Галликанская Франция (Екатерина Медичи) в свою очередь отказалась публиковать декреты о реформе. Их постепенно вплоть до 1615г. провозглашали на синодальных собраниях в диоцезах.

Положение в империи было тяжелым из-за позиции императора Максимилиана II¹³³, в глубине души склонявшегося к протестантизму. Однако католические сословия приняли декреты на рейхстаге в Аугсбурге в 1566г. Венеция выдвигала возражения, руководствуясь торгово-политическими интересами (связь с протестантской Ганзой).

Собственно говоря, принятие и осуществление декретов, пусть только в принципе, составляет множество глав новой церковной истории. Трудности, которые становились очевидными при введении декретов в практику, лишний раз являются наглядной иллюстрацией того, как далеко зашли нестроения в Церкви; но они же свидетельствуют о достижениях все-таки обновлявшейся Церкви. В Германии над осуществлением декретов работают Петр Канизий, целый ряд епископов (Вюрцбург, Майнц, Фульда) и папские легаты. Заслуживает всяческих похвал деятельность Иоганна и Каспара Гропперов, прежде всего в Кёльне. Относившиеся к сфере их влияния реформированные синоды в диоцезах и провинциях конца XVI и всего XVIIв. и огромные усилия, приложенные для спасения душ постепенно формировавшимся новым клиром, являются славной страницей в истории католической реформы.

5. Глубочайшее значение Тридентского собора заключается не в провозглашении тех или других доктрин или предписаний; оно даже не заключается в догматически основополагающих эпохальных декретах об источнике веры и спасения; оно заключается в том, что Тридентский собор внес решающий вклад в выяснение католического понятия Церкви и сделал это в исторически действенной форме. Именно Собор в Триденте дал конкретное представление о том, что такое Церковь. Для Церкви и папства Собор был победоносным окончанием великой антицерковной битвы, начавшей в XIIIв. и постоянно направленной против папства; ибо Тридентский собор есть фактическая и частично уже принципиальная победа над концилиаристской идеей и, с другой стороны,— как конечное следствие— над протестантской идеей Церкви. В обеих этих идеях содержались тенденции раскола Церкви, национальные, демократические, субъективистски -индивидуалистические тенденции партикуляризма. Тридентский собор показал и (частично) определил Церковь как объективный, утвержденный в папстве, универсальный оплот спасения; в опроверже ние всех прежних опасений со стороны курии он стал папским Собором истории вплоть до I Ватиканского собора.

Правда, до теоретической формулировки вопрос о примате папства еще не созрел; слишком сильны были еще национально-церковные течения (епископализм в антикуриалистском смысле), а куриализм был еще слишком мало прояснен. Впрочем, следует обратить внимание на тот факт, что выявившийся в Триденте, представленный главным образом испанцами «епископализм» в отличие от позднесредневековых, современных Собору и более поздних галликанских тенденций не был направлен против примата иерархии. Скорее, он подтверждает примат папы над всей Церковью и его независимость от любой земной власти, будь то власть политическая или концилиаристская; этот «епископализм» Тридентского собора выступает— догматически вполне корректно— за самостоятельную власть епископов, вытекающую из божественного права.

Как мы уже говорили выше, Собор просил у папы подтверждения всех своих решений. Кроме того, декреты о реформе выразительно формулировались с расчетом на папское одобрение. Это означало, что Собор принимал и подтверждал правомочность папы самолично сокращать, урезать или дополнять эти решения, подтверждать их и придавать им тем самым решающую силу в Церкви. Именно так и поступил в 1564г. Пий IV.

Аналогичная куриальная позиция Собора проявилась в том, что множество нерешенных проблем было передано папе для решения по его усмотрению. Таким образом, Тридентский Индекс, новый Catechismus Romanus, миссал и молитвенник стали папскими изданиями (все три вышли при Пие V). Здесь уже твердо намечается линия, ведущая к Ватиканскому собору и к чисто ватиканско-католи ческому новому церковному уставу (важные ограничения перечислены в § 95).

6. В свое время Лютер апеллировал к Вселенскому собору, чтобы получить от него доказательство своего правоверия. Но мы уже знаем, насколько незначительную роль сыграл Тридентский собор в смысле непосредственного влияния на ход Реформации. Церковное единство христианства стало неразрешимой для того времени проблемой.

И все-таки: не будь Лютера, не было бы и Тридентского собора! АТридентский собор привел к I Ватиканскому собору с его определением о папской непогрешимости и римском верховном епископате. Издесь также можно видеть, какое значение имело реформаторское наступление для всего хода истории католической Церкви. На Тридентском соборе было много мелочной неразберихи, да и посещение Собора участниками,— если иметь в виду масштаб стоявших перед ними задач,— было из рук вон плохим. Но результат перевешивает человеческие слабости. Он ведет к медленному, однако проникающе му в глубины души обращению (метанойе), как того требует Евангелие. Тридентский собор и пронизанный его духом Catechismus Romanus (1566г.) утешительным образом подхватили призыв, которым некогда Лютер начал борьбу и который в те времена никто публично не защищал как католический: «Вся жизнь христианина должна стать покаянием».

⁹⁴ Позволю себе напомнить читателю, что этот тезис был сформулирован мною еще в первом издании книги: Munster 1931, 3. Heft, S. 71.
⁹⁵ См. §75, III.
⁹⁶ Позже чувство опасности некоторые воспринимали острее: кардиналу Карпи в 1563г. даже казалось, что он видит, как к Риму приближается процессия мертвецов.
⁹⁷ При детальном рассмотрении следует, вероятно, различать, сам ли гуманизм обнаруживает церковно реформирующую силу, или же мы имеем дело с бескомпромисс ными сторонниками реформы, проявлявшими гуманистические интересы: к их числу принадлежали кардиналы Поль и Серипандо, а также кардинал Червини; последний, впрочем, был только одним из сочувствующих.
⁹⁸ Этот ренессансный дух привел к тому, что поначалу вообще не заметили никакой опасности.
⁹⁹ Говоря о «благочестии мирян», мы, однако, не исчерпываем весь диапазон духовности строгого, в чем-то даже ригористичного Гроота, который в своих проповедях призывал каяться и избегать брака.
¹⁰⁰ Он начал карьеру как чиновник курии: был тайным секретарем Юлия II и протонотариусом; в 1526г. принял сан священника.
¹⁰¹ Их число невозможно установить с точностью, так как многие имена не имеют указания на профессию.
¹⁰² Это предписание, о котором сообщают уставы, позже приобрело всеобщее значение, оно было перенято всеми религиозными объединениями, основанными во времена барокко.
¹⁰³ Вряд ли стоит специально подчеркивать, что не всегда и не все члены братства бескомпромиссно выполняли эту программу. Например, говоря о Макиавелли, который написал и публично прочел трактат о «Miserere», можно с полным правом допустить заметные расхождения между его образом мыслей и программой братства, к которому он принадлежал.
¹⁰⁴ Название ордена происходит от старинного названия епископства Карафы _ Кьети Теате.
¹⁰⁵ Впрочем, и до Джустиниани были религиозные гуманисты, которые не признавали ни Аристотеля, ни Аверроэса, зато подчас готовы были в угоду Платону отменить Писание и Отцов Церкви.
¹⁰⁶ Разбой длился восемь дней подряд; число убитых составляло около 10000.
¹⁰⁷ Из ордена театинцев вышло 200 епископов (см. также выше, п. 5).
¹⁰⁸ Он четко и ясно высказался в том смысле, что болезнь началась с головы, со святого престола, и перекинулась на прелатов и низший клир.
¹⁰⁹ Немецкие князья-епископы не могли покинуть свои земли и диоцезы из-за напряженного положения в стране, и это нельзя поставить им в вину. Но то, что Немецкая Церковь почти не была представлена в Триденте, произошло по вине папских легатов; так как они вообще уделяли слишком мало внимания положению Церкви в Германии (Jedin), они и не воспользовались предоставленной папой возможностью обеспечить реформе голоса немецких епископов.
¹¹⁰ Как XVIIв. для Франции, так XVIв. для Испании стал классическим временем: первый современный роман, современная драма; ренессанс схоластики в Саламанке; политические и экономические достижения благодаря открытию новых земель, завоевание которых сделало Испанию мировой державой; господствующее положение в Европе.
¹¹¹ Но все же именно о славе; он сохранил это стремление даже позже, когда погрузился в строгие аскетические упражнения. Однако к аскезе он стремился не столько ради того, чтобы замолить свои грехи, сколько во славу Божию; так что слава, о которой идет речь, была в значительной степени объективирована.
¹¹² Рыцарский план возвращения Палестины через молитву и праведную жизнь. Паломничество в Палестину Игнатий совершил в 1523/1524г.
¹¹³ Игнатий до самой старости являет собой пример того, насколько жива была еще идея крестового похода.
¹¹⁴ Солдатский термин, который слышался в этом именовании, не имелся в виду изначально. Как было принято в средние века, Игнатий применяет его ко всем орденам в смысле их единства.
¹¹⁵ Уже вторая подтверждающая булла папы Юлия III (1550г.) ставит на первое место— до perfectio animarum [совершенствования душ]— защиту и распространение веры.
¹¹⁶ Хотя трудно найти исчерпывающие формулировки для объяснения того, какими критериями руководствовался при выборе святой Игнатий— великолепный знаток человеческой природы, учитель и воспитатель: например, он далеко не всегда привлекал в орден людей, обладавших незаурядными способностями. Одна из загадок его успеха как раз и состоит в том, что он достиг его с использованием сил среднего уровня.
¹¹⁷ Игнатий использует образ воскового шарика: подчиненный, утверждает он, должен быть подобен кусочку мягкого воска в руках начальника.— Некоторые из его крайних формулировок, например о «слепом послушании» начальнику как наместнику Бога, таят в себе особые трудности. Требование послушания, сформулированное таким образом, похоже, не исключало совершения явного смертного греха по приказу начальника. Обращенное к учителям требование «не говорить ничего против прелатов и князей» имело большое значение в атмосфере безудержной критики со стороны гуманистов и сторонников Реформации. Но ведь и правдивость и свобода христианина подвергались тем самым опасности.
¹¹⁸ Эта ясность не есть результат скоропалительного решения, но плод долгих испытаний, наблюдений и колебаний вплоть до 50-хгг.
¹¹⁹ Именно страх за душу отдельного человека отчетливо звучит в формулировках Игнатия и его первых соратников, а также у Канизия.
¹²⁰ Все сказанное не имеет ничего общего с упреком, который сто раз опровергался и тысячу раз снова предъявлялся иезуитам: будто бы, согласно их доктрине, цель освящает средства. Несмотря на характерное отсутствие системы во многих сочинениях XVIIв., посвященных вопросам морали, было бы неправомерным видеть основной принцип там, где имеет место только определенный недостаток. Точно так же обстоит дело и с упомянутым выше упреком (ср. §104).
¹²¹ В частности, в вопросе о школах особенно сказывалась напряженность в отношениях со старыми орденами, пытавшимися противостоять «монополии иезуитов на школьное образование». Позже орден особенно сожалел о потере господствующего положения в школах.
¹²² Педагогическая инструкция — сформулированная в 1599г. «ratio studiorum» [Руководство по школьному образованию «Ratio attune instituto studiorum societatis Jesu» было выработано в 1584г. специальной комиссией под наблюдением Клаудио Аквавивы, пятого генерала ордена.— Прим. ред.] — почти полностью гуманистична. В области богословия картина выглядит иначе. Схоластика, обновленная в эпоху барокко, выступила на первый план уже на третьем этапе Тридентского собора и достигла вершины своего развития в сочинениях Суареса († 1617 г.) и Беллармина († 1621 г.). Она уже имеет мало общего с открытой, сформированной на гуманистических ценностях позицией богословов первого этапа Собора, таких как Червини. Серипандо, например, несмотря на свое высокое поначалу положение в Соборе, уже не оказывает влияния на характер мышления.
¹²³ Соответственно развиваются принципы и композиция упражнений, опирающих ся на исторический наглядный догмат, согласно которому Христос есть центр, цель и владыка Вселенной, что получает конкретное выражение в грехопадении прародите лей и в жизни Христа с Его борьбой против самого сатаны.
¹²⁴ Только в XVIIIв. орден постепенно стал приходить в упадок.
¹²⁵ Правда и то, что сами иезуиты подчас так восхваляли свой орден, что это могло быть воспринято как дерзкий вызов. В торжественном манифесте к столетнему юбилею орден превозносился как «вечное чудо» и «величайшее чудо».
¹²⁶ Произошел спор между папой и императором: император в торжественном обращении к участникам Собора в Болонье настаивал на его продолжении.
¹²⁷ Как и в случаях прежних соборов, в аутентичной форме мы располагаем только решениями Собора или, например, описаниями отдельных торжественных мероприятий или проповедей.
¹²⁸ За императорское Interim 1548г. высказался в конце концов даже Меланхтон; папа также признал отмену целибата и рукоположения.
¹²⁹ Отдаленным результатом этой тщательности стал расцвет церковной экзегетики во второй половине XVI и в XVIIв. Установка на отношение к латинской Вульгате как к аутентичному тексту Церкви не означал, конечно, отказа от изучения текста на древних языках; Собор скорее высказывался за их изучение.
¹³⁰ Адольф фон Гарнак утверждал, что если бы он появился на 50 лет раньше и вошел бы в плоть и кровь Церкви, не понадобилось бы никакой Реформации.
¹³¹ Воззрение, согласно которому без благодати Божией ничто не может служить ко спасению души, никоим образом не оспаривалось в декретах и канонах. Но в ходе предварительных, т.е. не обязательных дискуссий были высказаны и весьма спорные воззрения (не принятые Собором). Кроме того, пришлось защищать веру против настолько философских формулировок, что обсуждение их стало лишним доказатель ством тогдашней богословской путаницы, которая через некоторое время снова возникнет в церковной истории. Доминиканец кардинал Год при папе Пие IX высказался в том смысле, что в протоколах и юридических документах Тридентского собора встречается множество догматически сомнительных или неприемлемых вещей, выражаются взгляды, близкие к протестантским, которые в некоторых случаях доходят до тезиса «sola fide».
¹³² Это была попытка противопоставления августинизма томизму; в XVIIв. во враждебной Церкви форме ее повторит янсенизм.

Назад   Вперед