ГЛАВА II

"АМВРОСИЙ - ЕПИСКОП!"

(Павлин. Житие Амвросия, 11)

- Взгляните на него, - пылко говорил Амвросий, обращаясь к присутствующим в зале преторианского суда и простирая руку по направлению к пожилому, но статному и крепкому человеку, сидящему па скамейке напротив судьи. - Разве заслуживает он осуждения? Нет, он не молит о снисхождении, не просит нашей милости. Он заслужил уважение и почет своей бескорыстной службой во славу Рима. Разве его раны не являются лучшим свидетельством его подвигов? В его плечо вонзалась всепроникающая парфянская стрела, когда он своим телом прикрыл центуриона, поднимавшего в атаку воинов императора Юлиана на штурм крепости Анафан в Ассирии. Он был поражен в бедро копьем во время осады Сенон аламанами. Шрам на его щеке напоминает о ране, нанесенной ему готским мечом. Оп служил под знаменами Юлиана, Иовиана и ныне здравствующего Валентиниана и никогда не нарушал присягу, данную им римскому народу.

Чем отплатил Рим храброму воину, чья кровь обильно оросила владения вечного города? Какую славу заслужил этот боец, который подобно героическому Коклесу сдерживал на мосту через Данубий полчища варваров? Рим выделил ему участок земли в окрестностях Сирмиума, Рим выплатил ему денежное вознаграждение за долгую службу. Но теперь Рим должен защитить его права.

Никто не обращал внимания, когда молодая жена, прельстившаяся его деньгами, а не бескорыстным сердцем, бросила его ради молодого любовника, будучи не в силах выносить его стоны и крики по ночам, когда кровавые события минувших сражений вихрем проносились в его воспаленном мозгу и зажившие было раны вновь вспыхивали острой болью. Никто не обращал внимания, когда град побил его посевы и, чтобы прокормиться, он был вынужден продать своих немногочисленных рабов. Никто не обращал внимания, когда он в одиночку, прихрамывая на одну ногу и управляясь одной рукой, скрепя зубами обрабатывал свой участок земли. Но тщетно: год не принес обильного урожая, и этот убеленный сединами ветеран, разуверившись в благосклонности к нему богов, обратился к ростовщику - алчному, жадному и хитрому, как сам Меркурий, Палладию, который, не имея чести и не зная жалости, дал ему деньги под самый высокий процент.

Что Палладию слава Рима и его легионов? Что Палладию раны ветеранов, проливавших кровь за благополучие римского народа и его собственное спокойствие? Корысть и нажива, золото и рабы, роскошная утварь и развратные наложницы - вот его крепость, осаду которой он успешно ведет легионами своих процентов.

Так должны ли мы осудить храброго Марка за то, что он, не имея меча, дубиной защищал свое владение, подаренное ему за верную службу Римом и его императором, когда Палладий и его продажные подручные попытались силой прогнать его с земли за неуплату в срок грабительских процентов по долгу? Должны ли мы выразить свое сочувствие и благодарность Палладию, получившему удар по голове - свою единственную боевую рану - при осаде крепости, имя которой Алчность?

Так пусть же весы Фемиды взвесят все обстоятельства этого дела и пусть решение высокого суда будет справедливым.

Речь Амвросия была выслушана в полном безмолвии и явно увлекла всех присутствовавших. Красноречию и убедительности аргументов молодого адвоката поражались даже побывавшие па десятках процессов секретари суда. Его уверенность в правоте подзащитного передалась всем, и решение суда было встречено как само собой разумеющееся: обвиняемого в нанесении телесных повреждений Марка оправдать, а ростовщику Палладию принять выплату долга и процентов по нему в рассрочку. Одобрительные возгласы, раздававшиеся в зале после оглашения судебного вердикта, адресовались не столько тому, чьими устами произносился приговор суда, сколько молодому адвокату.

Еще во время произнесения своей речи Амвросий заметил в зале человека, явно благородного происхождения, который, казалось, слушал его с особым вниманием. Гордая осанка, независимая поза, строгий взгляд слегка прищуренных и светящихся умом глаз заметно выделяли его на фоне присутствующих, которые состояли в основном из ветеранов - друзей Марка, с одной стороны, и из торговцев и ростовщиков с мясистыми лицами, с другой.

После окончания судебного заседания этот человек подошел к Амвросию, который начал было консультировать своего брата Сатира, ибо и ему предстояло вскоре выступать в качестве защитника.

- Так это и есть тот самый Амвросий, - с легкой улыбкой произнес незнакомец. - О твоем красноречии много говорят в Сирмиуме, но, скажу честно, то, что я услышал, превзошло мои ожидания.

- "Дар речи дан всем, душевная мудрость - не многим", - цитатой Катона ответил Амвросий, - а у меня, - скромно продолжил он словами Саллюстия, - "достаточно красноречия, мало мудрости".

- "Практика - лучший учитель", так, кажется, говорил Цицерон. - Продолжил игру в цитаты незнакомец.

- Увы, - с грустью в голосе промолвил адвокат, - Цицерон - мой недосягаемый идеал. Однако, - он вдруг насторожился, - я хотел бы знать, кому я обязан столь высокой оценкой моих скромных талантов?

- Я новый префект претория Проб, назначенный императором Валентинианом на место Вулкация Руфина, которому предписано явиться ко двору. - Немного помедлив, чтобы дать прийти в себя собеседнику, он продолжил. - Я прибыл в Сирмиум несколько дней назад и специально не афишировал своего приезда, чтобы самому познакомиться с обстановкой и подобрать достойных людей в свой совет. И здесь я не случайно. Твоя речь действительно впечатлила меня, и я хочу предложить тебе, Амвросий, стать членом совета префекта претория.

Позднее Амвросий очень скромно упоминал о своих заслугах: "Почестей этого времени мы (с братом - М. К.) достигли не потому, что было ожидаемо их получение, а потому, что виделось нескромным пренебрежение ими" (На смерть брата Сатира, 25).

Выбор Проба оказался весьма удачным, ибо Амвросий полностью оправдал его надежды. Спустя некоторое время [1] префект Проб, должным образом оценив деловые и административные качества Амвросия, рекомендовал своего советника императору Валентиниану и способствовал назначению своего протеже наместником провинции Эмилия и Лигурия [2]. Отправляя Амвросия к месту новой службы, Проб, не скрывая радости, напутствовал его такими словами: "Езжай и веди себя не как судья, но как епископ" (Павлин. Житие Амвросия, 8), давая тем самым мудрый совет являть провинциалам скорее епископское милосердие, чем суровость судьи. Но думал ли Проб, сколь пророческими окажутся его напутственные слова?

Заняв должность наместника провинции, Амвросий стал членом римского сената и получил титул clarissimus [3]. Это была вторая ступень из шести высших рангов римских чиновников, определенных еще Константином.

Центром провинции, назначенной в управление Амвросию, был Медиолан. В то время этот город являлся средоточием общественной, политической и религиозной жизни в западной части Римской империи и фактически представлял собой западную столицу, конкурируя с Римом. Особое значение Медиолана определялось тем, что с начала IV в. он был западной резиденцией римских императоров, которые не очень-то баловали своим вниманием вечный город, где до сих пор заседал сенат, хранивший последние остатки безвозвратно ушедших в прошлое республиканских традиций.

Медиоланская церковь к этому времени являлась крупнейшей и наиболее значимой после Рима епископией на западе, как в силу предания о древности распространения здесь христианства апостолом Варнавой, так и в силу того, что ей были подвластны 17 церквей и епископов (она была митрополией Лигурии, Турина, Генуи, Болоньи и Равенны).

На посту наместника провинции Амвросий своими административными талантами приобрел расположение императора Валентиниана, и у населения снискал репутацию гуманного и справедливого человека. В его руках находилась вся гражданская власть, он имел право вершить суд, и в его обязанности входило поддержание порядка и спокойствия во вверенной ему провинции и, разумеется, в ее центре. По долгу службы Амвросию приходилось иногда вмешиваться и в церковные распри, которые раздирали христианство на протяжении всего бурного IV века, и особенно ярко проявлялись в крупных центрах империи. Надо полагать, наместника провинции, в недалеком прошлом адвоката и советника префекта, мало интересовала суть религиозных споров. Как представитель гражданской власти он действовал по отношению к христианам в русле политики Валентиниана I, главным религиозным принципом которого была веротерпимость, а целью - спокойствие и порядок в империи. И если Амвросий вмешивался в дела Медиоланской церкви, то лишь для того, чтобы предотвращать столкновения и смягчать вражду между внутрицерковными группировками.

Карьера Амвросия была в общем обычной для знатного римлянина, обладавшего талантом красноречия, здравым умом и незаурядными деловыми и организаторскими способностями. Он достиг больших высот, и всего лишь одна ступенька отделяла его от поста, который занимал его отец и который был возможным пределом его честолюбивых мечтаний, так как высшей, чем префект, гражданской властью обладал только сам император.

Однако в 374 г.[4] жизнь Амвросия повернулась для него самым неожиданным образом, когда скончался Авксентий, епископ Медиоланской церкви арианского направления [5], и за обладание важнейшей на западе епископской кафедрой разгорелась ожесточенная борьба.

Надо заметить, что в IV в. выборы на епископские должности происходили еще при участии всей паствы и оставались, пожалуй, едва ли не последним элементом демократии в условиях усиления деспотизма, милитаризации и бюрократизации позднеримского общества. Но когда демократия оказывается зажатой со всех сторон, она имеет обыкновение превращаться в худшую свою крайность - охлократию, власть необузданной толпы, которая идет обычно на поводу у бессовестных демагогов, вовлекающих ее, как правило, в бессмысленные и жестокие крайности.

После легализации христианства Константином в 313 г. и по мере роста церкви значение должности епископа быстро росло. Епископ становился носителем привилегий, которые предоставляло церкви государство, и его роль вырастает до значения высшего государственного сановника. Политизация церкви, оформление ее как политического института Римской империи явились необходимым условием для возвышения отдельных епископов в силу политического значения главных городов империи, в которых они занимали свои посты. Наличие прочной материальной базы в отдельных епископиях, распространение церковной власти епископов па значительные территории, большое количество членов клира, находившихся в подчинении у епископа и заинтересованных в усилении его власти, новое положение церковной власти по отношению к светской власти - все это создавало почву для появления церковно-политических группировок, стремящихся распространить свое влияние па целые регионы римского мира. Нередко эти группировки сталкивались между собой в ожесточенной борьбе, особенно, когда речь шла о замещении вакантных кафедр. Поэтому выборы на епископские должности были в IV в. поистине критическим моментом для общественного спокойствия.

Наиболее ярким и почти классическим примером таких выборов является борьба Урсина и Дамаса в 366 г. за римский епископский престол. "Партии разделились, - пишет историк Аммиан Марцеллин, - и борьба доходила до кровопролитных схваток и смертного боя между приверженцами того и другого. Не имея возможности ни исправить этого, ни смягчить, градоначальник Вивенций был вынужден удалиться за город. В этом состязании победил Дамас, благодаря усилиям стоявшей за него партии. В базилике Сицинина, где совершаются сходки христиан, в один день было подобрано 137 трупов убитых людей, а простонародье, долго пребывавшее в озверении, лишь исподволь и мало-помалу утихомирилось" (История XXVII. 3, 11-13). А ниже Аммиан очень ярко показывает причины стремления к епископской должности: "Наблюдая роскошные условия жизни Рима, я готов признать, что стремящиеся к этому сану люди должны добиваться своей цели с напряжением всех своих сил. Ведь по достижении этого сана им предстоит жить в благополучии, обогащаться добровольными пожертвованиями со стороны матрон, расхаживать в великолепных одеяниях и разъезжать в прекрасных экипажах, задавать пиры столь роскошные, что их яства превосходят императорский стол. Они могли бы быть истинно блаженными, если бы, презрев блеск города, которым они прикрывают свои пороки, они стали бы жить по примеру некоторых провинциальных пастырей, которые, довольствуясь простой пищей и проявляя умеренность в питии, облекаясь в самые простые одежды и опуская взоры свои долу, заявляют себя пред вечным богом истинными его служителями как люди чистые и скромные" (История XXVII. 3, 14-15).

Показательно высказывание префекта Рима Претекстата, язычника по вере, адресованное тому же Дамасу: "Сделайте меня римским епископом, и я стану христианином".

Надо полагать, и Медиоланская кафедра была не менее вожделенна для лидеров церковно-политических группировок, чем римский престол, так как этот город, как уже говорилось, был фактической столицей западной части Римской империи. Мы не располагаем подробностями этой борьбы, но несомненно, что она достигла угрожающих масштабов, ибо потребовалось вмешательство наместника Амвросия.

Моросил мелкий осенний дождь, навевая мрачное настроение. Амвросий задумчиво посмотрел на пустынную улицу и на время оторвался от чтения недавно присланного ему императорского эдикта, запрещавшего христианским клирикам посещать дома вдов и сирот и объявлявший недействительными их завещания в пользу духовных лиц.

"Как же так, - размышлял Амвросий, - христиане всё время говорят, что главное их богатство не деньги, а милость божья. Неужели злоупотребление доверием несчастных вдов и сирот со стороны отдельных христиан (нет, не всех, я не могу в это поверить!) приняло такие масштабы, что потребовался специальный эдикт императора? Впрочем, если церковь действительно стала на путь обогащения, тогда становится понятным, почему они никак не могут договориться о претенденте на пост епископа нашей Медиолапской церкви. Ведь уже, кажется, прошли все сроки, а епископа они все еще не выбрали".

Ход мыслей Амвросия был прерван неожиданным появлением его помощника, который был христианином и, как полагал наместник, должен был быть сегодня в главной церкви города, где уже в который раз решался вопрос о епископе.

- Сиятельный Амвросий, - едва переведя дух после сильной спешки, промолвил вошедший, - беда грозит нашему городу. Ариане совсем распоясались и угрожают всем, кто не согласен с их кандидатом, пустить кровь. Но и наши, то есть те, кто верит в единосущную Троицу, - пояснил он несведущему в хитросплетениях религиозной доктрины наместнику, - намерены стоять до конца и готовы дать должный отпор арианам. Я уже видел по дороге сюда, что к церкви стекаются люди, причем некоторые из них действительно вооружены чем попало. Быть беде, если ты не вмешаешься. Амвросий, медиоланцы любят тебя и считают самым честным и справедливым из всех должностных лиц города. Останови безумцев, они послушают тебя, ведь ты не принадлежишь ни к одной из партий.

- Закон и порядок для меня превыше всего, - ответил без колебаний Амвросий, - хотя я и не люблю вмешиваться в христианские дела. Однако я вижу, что ваши выборы грозят вылиться в большие беспорядки. Передай мой приказ городской страже, чтобы воины немедленно отправились к церкви.

Амвросий быстро зашагал по мокрой и казавшейся безлюдной улице. Но по мере приближения к церкви народу попадалось все больше. Шагавшего в том же направлении, что и народ, наместника никто не замечал.

"Спешат как на комиции во времена Республики, - подумал Амвросий. - И дождь им не помеха, и драки не боятся, А может это потому, что, выбирая епископа, они имеют единственную возможность высказать свое личное мнение, как в былые времена, когда римляне выбирали всех должностных лиц и принимали законы".

Чем ближе подходил Амвросий к церкви и чем плотнее становилось скопление людей, многие из которых пришли из простого любопытства и жажды скандального зрелища, тем больше усиливалась его тревога. Он уже начал жалеть, что пошел на это сборище один, без обычного для его ранга сопровождения, поддавшись благородному импульсу любой ценой спасти город от беды. Наэлектризованная соперничеством толпа счала впутать ему серьезные опасения, которые усиливались еще и из-за того, что его никто не приветствовал. Не обращая внимания на моросивший дождь, Амвросий решительным движением сбросил с головы капюшон, и теперь окружавшие церковь люди стали узнавать наместника, освобождая ему путь к главному входу.

Из церкви были слышны голоса, возбужденно выкрикивавшие незнакомые имена. Крики становились всё более яростными и ожесточенными, а когда Амвросий, наконец, протиснулся в церковь, превратились в сплошной, беспорядочный шум.

Один из церковных авторитетов, стоявший неподалеку от входа, узнал Амвросия и зычным голосом объявил о приходе наместника. Амвросий был приятно удивлен, когда при звуке его имени шум стал стихать. От его недавней тревоги не осталось и следа. Он снова обрел свою привычную уверенность и твердость, которые ему обеспечивал его несомненный авторитет среди жителей Медиолана. Когда шум окончательно стих, Амвросий, взобравшись на услужливо освобожденную для него скамью, обратился к собравшимся:

- Славные жители древнего Медиолана! Ваш город стоит уже несколько веков, но всегда он оборонялся только от внешних врагов. Теперь же ему угрожает внутренний - распря между гражданами, между братьями и сестрами, родителями и детьми, соседями и друзьями. Опомнитесь, говорю я вам, я - тот, кто не является поклонником вашего Христа, но кто всегда питал добрые чувства к христианам и с уважением относился к вашей вере. Как наместник, назначенный сюда самим императором, я призываю вас повиноваться законам Римской империи и внять голосу разума. Если вы не можете спокойно договориться о том, кто будет руководить этой церковью и ее верующими, разве это является поводом для взаимных оскорблений, разве можно доводить этот спор до кровопролития, что противоречит, насколько я знаю, тому, чему учил ваш Христос. Что может быть безрассуднее вражды между людьми одной веры?

Наместник сделал паузу, обдумывая продолжение речи, и в это время среди притихшего народа, внимающего популярному оратору, раздался тонкий детский голос, который все присутствовавшие не могли воспринять иначе, как знамение свыше: "Амвросий - епископ!" Кто-то произнес с явным раздражением:

- Но ведь он даже не крещен.

- Амвросий - епископ! - Снова послышалось откуда-то сбоку.

- Но ведь он наместник, назначенный самим императором, - возразил женский голос.

- Амвросий - епископ! - Подхватила толпа, и робкие возражения сразу потонули во всеобщем гуле, который наполнил церковь, вырвался на улицу и покатился по улицам города.

Церковные историки конца IV - начала V в. удивительно единодушны в описании этого события. Павлин, Руфин, Сократ и Созомен свидетельствуют, что Амвросий обратился к собравшимся в главной церкви Медиолана с речью и "остановил безумные порывы толпы" (Сократ). В этот момент "вдруг" (это слово присутствует у всех церковных историков) всем приходит в голову "одна мысль" (Сократ), "оставив гнев" (Созомен), "единогласно" (Феодорит), "в одном удивительном и невероятном единодушии" (Павлин) провозгласить Амвросия епископом. Причем Павлин дополняет рассказ о выборах тем, что в критический момент раздался детский голос среди народа и провозгласил (в некоторых манускриптах сказано: "трижды") Амвросия епископом.

Однако, даже если принять во внимание большую популярность Амвросия среди миланцев, трудно поверить, что христиане в разгар междоусобных распрей "вдруг" сошлись в выборе на постороннем для их общины человеке - некрещеном чиновнике.

В этой связи справедливой представляется версия, которой придерживается ряд исследователей [6], о вмешательстве императорской власти и, в частности, самого Валентиниана, в дело об избрании Медиоланского епископа. При всей своей веротерпимости Валентиниан I выше всего ставил государственные интересы и не мог пустить на самотек ход выборов главы столь важной епископии, тем более, что во время его правления уже был столь неприятный прецедент, как упомянутая борьба Урсина и Дамаса в Риме. Заинтересованным лицом в деле выборов предстает и Проб, который в то время был префектом Италии и отвечал за порядок в центре огромной империи.

Источники не содержат прямых указаний на вмешательство гражданской власти в ход выборов, но у Феодорита и следовавшего ему анонимного автора жизнеописания Амвросия содержится эпизод беседы Валентиниана I с епископами накануне выборов. Император обратился к священникам со следующими словами: "Вы хорошо знаете, потому что напитаны божественным учением, каков должен быть тот, кто удостаивается епископства; знаете, что он должен настроить своих подчиненных не только словом, но и жизнью, быть первым образцом всякой добродетели и в своем житии представлять свидетельство своего учения. Такого-то мужа и теперь возведите на епископскую кафедру, чтобы и мы, правители царства, искренне, как спасительное врачебное средство, принимали его увещания". (Феодорит. Церковная история IV, 6). Некоторые, как, например, Дадден, считают эту речь выдумкой историка, ибо сочинение речей за исторических персонажей было распространенным приемом античной историографии; отвергается и сам факт совещания императора с епископами. Но если согласиться с тем, что речь Валентиниана была сочинена Феодоритом полстолетия спустя, и поверить ему в передаче самого факта встречи императора со священниками, то можно допустить, что речь Валентиниана могла содержать перечень именно тех качеств, которыми обладал Амвросий и которые император должен был хорошо знать. Когда же собравшиеся епископы попросили Валентиниана самому сделать выбор, он, по словам того же Феодорита, отказался из скромности.

Таким образом, нельзя исключить, что император так или иначе дал знать священникам, кого он желал бы видеть на посту епископа Медиолана. Проведение такой директивы в жизнь не представляло значительной трудности: с одной стороны, авторитет Амвросия среди христиан Медиолана был достаточно велик, чтобы склонить в его пользу мнение колеблющихся, тем более, что он, нe будучи крещенным, мог принять сторону любой из враждующих группировок; с другой стороны, авторитет императора делал его слово законом для всех подданных, и вряд ли кто-нибудь из клира стал бы явно противиться ему. В пользу причастности Валентиниана I к этим выборам говорит и его молитва, в которой он обращается к Господу: "Благодарю тебя..., что тому же мужу, которому я поручил тела, ты поручил душу, и тем показал, что избрание Мое справедливо" (Феодорит. Церковная история IV, 7). О возможной причастности к этим выборам префекта Проба может свидетельствовать то, что он очень радовался избранию Амвросия и тому, что оправдались сто слова, с которыми он провожал Амвросия на пост наместника (Павлин. Житие Амвросия, 8). Да и сам Амвросий говорит, что Валентиниан "обещал ему спокойное будущее, если выбор поддержит духовенство" (Письмо 21, 7).

Что касается Амвросия, то для него такой поворот судьбы оказался полной неожиданностью. Павлин подробно описывает различные уловки, к которым прибегал наместник, чтобы избежать епископского сана: вначале он, вопреки своему обыкновению, приказал на суде пытать обвиняемых, затем явно приводил в свой дом публичных женщин, и, наконец, когда в ответ на эти попытки дискредитации собственной персоны от народа слышалось почти новозаветное изречение "Грех твой: на нас!", попытался бежать из Медиолана (Павлин. Житие Амвросия, 7-9).

В полночь он вышел из города и пошел по направлению к Тицину. Сбившись в кромешной тьме с дороги, он долго блуждал, а, когда забрезжил рассвет, с удивлением, переходящим в разочарование, обнаружил, что находится у ворот Медиолана, которые назывались Римскими, так как дорога из них вела в вечный город.

Смертельно уставшему Амвросию ничего не оставалось делать, как вернуться домой после бесплодных ночных блужданий. Забывшись тяжелым сном, он проспал весь день, а вечером, проснувшись, с удивлением обнаружил у своего дома двух соглядатаев, которые явно показывали всем своим видом, что намерены воспрепятствовать новой попытке бегства.

Однако и Амвросий на этот раз действовал более осторожно и расчетливо. Через преданных ему людей, не верующих в Христа, он договорился со своим другом Леонтием, которого он знал по совместной учебе в Риме у ритора. Леонтий владел красивой виллой, расположенной в живописном месте в окрестностях Медиолана; Амвросий часто бывал там на отдыхе, так как его собственные фамильные владения находились в Сицилии и в Африке, и он навещал их из-за загруженности делами очень редко, полагаясь на усердие и скрупулезность своего брата Сатира. К тому же Амвросий любил беседовать с Леонтием на философские темы и просто, вспомнить за кружкой тягучего терпкого вина беззаботное время юности, прошедшей в вечном городе.

В конечном итоге Амвросию удалось обмануть своих бдительных стражей, и он бежал во второй раз, воспользовавшись сильным ноябрьским ливнем, который заставил соглядатаев спрятаться под навес, откуда его дом просматривался не так хорошо.

Леонтий принял старого друга очень радушно, хотя и не одобрял его бегства. Впрочем, безмятежная жизнь Амвросия среди виноградников и ленивых рабов, постоянно стремившихся спрятаться от строгого вилика, продолжалась недолго.

Однажды Леонтий вернулся из Медиолана в дурном настроении. Амвросий, читавший в атриуме неоплатоническое сочинение Викторина, услышал, как приехавший хозяин отчитывал раба, потом досталось и вилику. Когда Леонтий, наконец, вошел в атриум, Амвросий встал с ложа, чтобы приветствовать друга, но тот, вместо ответа на приветствие, мрачно произнес:

- Плохие новости, Амвросий. Помнишь, мы читали у Платона: "Против необходимости не властны и сами боги"? И дело вовсе не в том, что я не могу больше укрывать тебя. Поверь, я всегда очень высоко ценил нашу дружбу. Но ты же сам говорил, что высшей добродетелью для римлянина является следование законам и преданность императору.

- Я и сейчас готов подтвердить это, - сухо сказал Амвросий.

- Так вот, ты нарушаешь закон тем, что не исполняешь обязанностей консуляра [7], и ты не предан императору, потому что не выполняешь его приказов.

- Ну что касается обязанностей консуляра, то я обычно, как ты знаешь, позволяю отдохнуть себе в конце осени недельку-другую, и император никогда не возражал против такого отпуска его наместника; а его приказам я всегда следую неукоснительно, - попытался возразить Амвросий.

- Ты обманываешь сам себя и боишься сознаться в этом. Я вижу, как ты мучаешься, Амвросий. Ты пытаешься найти утешение в неоплатонизме и перечитал гору свитков, но это не дает тебе удовлетворения. Я готов поклясться, что твое теперешнее состояние бездеятельности противоречит твоей натуре. И всё же, не в этом главная проблема.

Ну, говори же, Леонтий, ты совсем измучил меня своими речами, - нетерпеливо воскликнул Амвросий, теребя в руках недочитанный свиток.

- Дело в том, что сегодня в Медиолан прибыл посланник императора. Валентиниан одобряет итоги выборов и приказывает тебе сложить с себя полномочия консуляра. Все в городе только и говорят об этом. Народ радуется, что император одобрил его выбор, но народ в смятении, что его избранник скрывается. А еще говорят... - Леонтий замолк и тяжело вздохнул.

- Что еще? Говори, раз уж начал, - встревожено подбодрил друга Амвросий.

- Говорят, что в том распоряжении императора есть пункт, в котором он угрожает наказанием всем, кто укрывает у себя беглого народного избранника. Но ты не подумай, друг, я не боюсь наказания...

Амвросий виновато улыбнулся и, не сказав пи слова, направился в отведенную ему комнату.

- Что ты намерен делать? - Почти крикнул ему вслед Леонтий.

- Подчиниться, - твердо ответил Амвросий, - я еду в Медиолан.

Свое нежелание принимать епископский сан Амвросий впоследствии объяснял так: "Я же знал, что не достоин был называться епископом, потому что посвятил себя этому миру" (О покаянии II, 73). А в другом месте он пишет: "Как я сопротивлялся, чтобы не быть назначенным..., но имело значение не предписание, а давление" [8]. (Письмо 63, 65).

Надо полагать, в том, что Амвросий согласился стать епископом, первостепенное значение имели два фактора: распоряжение императора и выбор народа. Как истинный римлянин Амвросий не мог не подчиниться этим двум высочайшим в его глазах авторитетам.

30 ноября 374 г. он был крещен, затем в нарушение всех обычаев и канонов [9] в течение 7 дней был проведен через церковные должности, начиная с низших, а на восьмой, в воскресенье 7 декабря, рукоположен епископом.

[1] Относительно даты у исследователей расхождения от 369 до 374 г.

[2] В то время в территорию Лигурии входили города Бергамо, Брешиа, Комо, Лоди, Милан, Новара, Павия, Верчелли и Турин; а Эмилии: Болонья, Фаенца, Форли, Имола, Модена, Парма, Пьяченца и Реджо.

[3] Светлость или сиятельство.

[4] Приведенная дата является традиционной и принятой церковью. Самые авторитетные исследователи Паланк, Кампенхаузен и Дадден приводят аргументы в пользу 373 г.

[5] Авксентий занимал Миланскую кафедру с 355 г. после того, как был смещен и отправлен в ссылку Дионисий, придерживавшийся никейского символа веры.

[6] И. И. Адамов, К. Корбелини и др.

[7] Наместника.

[8] Возможен перевод этого слова в значении "впечатление".

[9] 2-й канон Никейского собора 325 г. прямо запрещал включение в состав клира лиц, только что принявших крещение.

Назад   Вперед