"Священная Римская империя германского народа", ее природа, рост и разложение

Из феодального мира Франции X—XI вв. выходят основатели феодальных государств, соединяющие в себе авантюризм, энергию и подвижность с уменьем сдержать и заставить себе служить своих вассалов. Феодальная государственность развертывается в деятельности графов Анжуйских и особенно в политике герцогов Нормандии, долго не утрачивающих связи с призываемыми ими на помощь соплеменникаминорманнами. Французские норманны пересаживают начала своей государственности на почву Англии (1066) и Италии (1016—1073), а из Италии в Святую землю. В то же самое время введенные в узкие границы своего домена, силою обстоятельств превращенные в государейпомещиков Капетинги врастают в плодотворную почву обыденной феодальной жизни, приобретают навыки хороших хозяев и кладут основание близкой низам администрации «превотов» и «мэров». Но в Капетингах живет традиция королевской власти, питающая их самосознание и обеспечивающая им особое положение в феодальном мире, а феодализирующаяся церковь обладает еще достаточною силою для того, чтобы, сведя идею былого имперского единства к идее западнофранкской государственности, морально и материально поддержать носителя зарождающейся национальности, помазанника Божьего. Италия теряет политическое единство в борьбе мелких князей за власть над нею и за призрачную императорскую корону. Соперничество Сполето, Фриуля, Ивреи, феодальное разложение папского государства, на время сдержанное железною рукою Альберика, открывают путь чужеземцам.

В Германии при последних Каролингах выдвинулись опиравшиеся на племенное сознание и традиции племенного быта герцоги. Они тяготели к самостоятельности и сосредоточению на национальноплеменных задачах, прежде всего — на защите своей территории от славян и венгров. Но слабые феодализующие процессы еще не могли разрушить всей организации центральной власти и окончательно порвать связь ее с местною администрациею. Феодализм укреплял положение церковных магнатов, и церковь в Германии сохраняла силу большего сопротивления посягательствам на ее право и имущество со стороны феодалов, даже герцогов, чем во Франции. Она лучше сберегла свою организацию и свой нравственный авторитет, не утратила положения и навыков органа управления государством и, нуждаясь в помощи королей, всячески поддерживала их власть. Во время борьбы занявшего престол Каролингов франконца Конрада I с герцогами епископы стояли на стороне короля. Хохенальтхеймский собор (916) под председательством папского легата наряду с постановлениями о свободе клириков от светского суда и апелляциях в Рим провозгласил анафему изменникам. Так в наименее культурно развитой части империи церковь сохранила наибольшее культурное значение, а вместе с ним и наибольшую связь с имперскою идеологией и традицией.

Для возрождения королевской власти — это показало правление Конрада I (911—918) — недостаточно было сочувствия и поддержки церкви, как недостаточно их было во Франции. Возрождение должно было исходить из прочного положения короля в его племенном герцогстве. Но и саксонский дом, в лице Генриха I (919—936), собравший свою племенную мощь, мог сохранить ее и удержаться над другими герцогствами лишь в союзе с церковью. А такой союз предполагал, что короли не только ставят себе национальную задачу обороны от славян и венгров, а и проникаются идеологией церкви, понимая свою борьбу с варварами как миссию среди язычников и стремясь к воссозданию распавшегося «града Божьего». Восстание 953 г. уяснило Оттону Великому (936—973) непрочность достигнутого им путем сосредоточения герцогств в руках своей семьи и ряда мер, направленных к ограничению герцогской власти. Начиная с 951 г. при дворе короля приобретает все большее влияние клир, во главе которого становятся брат Оттона Брун, Вильгельм Майнцский и Генрих Трирский. Оттон и его преемники освобождают немецкую церковь от давления аристократии, жалуют ее новыми землями, дают епископам право чеканить монету, взимать пошлины, основывать рынки, укрепляют ее социальное и политическое положение. Расширение епископской юрисдикции на территорию графства и до пределов графской юрисдикции заканчивает этот процесс, ослабляя герцогства вкрапленными в них епископскими землями и превращая духовную аристократию в главный орган управления государством. Из королевской «канцелярии», руководимой при Оттоне Вруном, выходят епископы и аббаты. Носители королевской власти на местах, они делаются послами и дипломатами. Церковь принимает на себя значительную часть финансового и военного бремени, поставляя крупные контингенты вооруженных людей и, в случае нужды, подвергаясь обложению. Расчищая и засевая руками своих крестьян пустоши, давая на своих землях приют ремеслу и торговле, в своих школах и монастырях продолжая традиции каролингского ренессанса, церковь раскрывает все свое культурное значение. Но она попадает в зависимость от короля, назначающего епископов и аббатов, подчиняющего их своему суду и созывающего церковные соборы.

Господство над немецкою церковью, как политическою силою, возможно было только при условии господства над папством. Иначе вселенская идея церкви подрывала бы самые основания власти германских королей. Императорский титул был для Оттона политическою необходимостью, и эта необходимость, а не идея Града Божьего привела его в Рим. Оттон вынужден был нарушить данное им Иоанну XII клятвенное обязательство не посягать на права папы и подчинить ему предполагаемого будущего короля Италии. Коронованный императором в 962 г., Оттон, «привилегией» утвердив владения папства в Италии, повторил каролингские акты о верховной власти императора над Римом и поставил папу в зависимость от себя. Однако даже восстановление в Риме императорской юрисдикции еще не восстановляло империи Карла Великого. Немецкоитальянское государство включало в себя лишь часть «града Божьего», было лишь «Священной Римской империей германского народа», и верховенство папы в церкви всеми, в том числе и самим Оттоном, признавалось. Политически зависимый от императора, как светский государь, в нарушение начал канонического права утверждаемый императором по избрании его в наместники Петра папа стоял выше императора, как глава церкви.

Но завершавшая немецкую политику Оттона идея империи заключала в себе традиции прошлого и мечту о всемирной монархии. В сознании себя защитником христианского мира Оттон II (973—983), супруг гречанки Феофании, начинает борьбу с исламом, стремясь включить в состав империи всю Италию и Сицилию. Его сын Оттон III (983—1002), «раб Иисуса и император римлян», весь живет фантасмою христианской империи.

Сын гречанки и продолжательницы политики его отца, друг аскетамечтателя Адальберта Пражского, сам мечтающий об уходе из мира мистик, Оттон III жадно слушал речи своего учителя, одушевленного идеей «града Божьего» Герберта. Пятнадцатилетний юноша, еле высвободившийся изпод опеки матери и бабки, думает идти по следам Карла Великого к «обновлению Римской империи», проникается сознанием величия своей державы и чувствует себя наследником кесарей. То кающийся грешник, падающий к ногам святого Ромуальда, то романтик, вдохновляемый великим прошлым Рима, «по роду грек, по императорской власти римлянин», Оттон ради прекрасной, но туманной мечты порывает со своим народом; «не желая видеть родную землю, сладостную Германию», хочет сделать столицею своею Рим. «Не называл ли я вас моими римлянами? Не для вас ли отказывался я от отчизны и близких? Из любви к вам жертвовал я саксами, всеми германцами и даже собою... Ваше имя и вашу славу хотел распространить я до последних пределов земли. Вы были излюбленными моими детьми. Отдаваясь вам, я поселял во всех других ненависть к себе и зависть. И теперь, в благодарность, отпадаете вы от вашего отца!» Увлекаемый грезой, Оттон не видит реального мира. Как дитя, вводит он при своем дворе пышный церемониал византийских василевсов. Протовестиарии, протоскриниарии, логофеты, протоспатарии окружают юношуимператора. На мантии его вышиты сцены из Апокалипсиса. Сознав себя главою «града Божьего», Оттон избирает и назначает пап, одаряет их имперскою землею, считая выдумками ссылки их на какието свои права. Папа низводится к положению патриарха Запада. Но папская идея уже укоренилась в сознании, в курии стала мощною традициею, определявшей взгляды и деятельность всякого нового папы. Учитель Оттона Герберт принял имя Сильвестра II и громко заявил о своем намерении поставить сан епископский выше королевской власти. Он искал поддержки Оттона, чтобы удержаться в Риме, но папа Сильвестр, радостно вручавший корону послам Стефана Венгерского, забыл о речах ритора Герберта.

Личная трагедия Оттона III позволяет ощутить всю болезненность противоречий, заключенных в идее «града Божьего», которая сплелась с судьбами Германии. Императоры салического дома Генрих II (10021024), Конрад II (10241039) и Генрих III (1039—1056) попытались восстановить расшатанную, истощившею племя саксов политическую власть. Опираясь на свое франкское герцогство, они старались найти новые точки опоры, вовлекая в администрацию сложившихся к XI в. в особый класс министериалов и покровительствуя зарождавшейся в Германии городской жизни. Но заполнившие при Генрихе III двор и сменившие в его совете князей министериалы не могли дать королям достаточно надежную и длительную опору в борьбе с феодальными силами. Несмотря на свое происхождение, министериалы, как прежде вассалы и еще ранее антрустионы, быстро поднялись по социальной лестнице, слились с рыцарством, прониклись его психологией и приобрели относительную независимость. Города, расцветавшие благодаря приближению международных торговых путей к Везеру и Рейну, в XI в. были еще слабы, а там, где они, казалось бы, могли поддержать императорскую власть — в Италии, интересы их разошлись с притязаниями императоров на господство над ними и сохранение за собою регалий. Конечно, покровительство аррьервассалам и признание за ними наследственного права на их лены ослабляли в пользу императора феодальный строй, но это вызвано было вынужденным признанием наследственности крупных ленов. Генрих III должен был отказаться от личной политики Оттонов и считаться со съездами имперских князей, а победы над племенными герцогствами приводили лишь к временным успехам. Герцогства в пограничных областях были необходимы в целях обороны самой империи. Они ближе, чем императорская власть, стояли к национальным задачам германского народа, высылавшего вперед своих колонистов и защищавшего свои земли. Попытки Конрада II увеличить королевский земельный фонд, по существу безнадежные, были оставлены его сыном. Таким образом, салиям приходилось идти по дороге, указанной Оттонами, пользоваться оттоновскими традициями имперского епископата и подчинять государству церковь. Но это означало осваивание властью идей церкви, в своем развитии обращавшихся против власти и обособлявших от нее клир.

Генрих III, как «патриций города Рима», по праву участвует в избрании пап, т. е. фактически их назначает, так же, как немецких и итальянских епископов. Но при нем уже создался союз королевской власти с тою частью клира, которая стремится к реформе. Сам Генрих становится во главе движения. Он деятельно трудится над возрождением церкви и папства и этим подготовляет разрыв церкви с империей. Он воздерживается от поборов при назначении на церковные должности. Но ведь и само назначение не совместимо с идеалом независимой церкви, особенно когда обладавшего моральным авторитетом Генриха III сменит его сын, а обновленная и осознавшая себя курия передаст судьбы церкви в руки пламенных защитников теократической идеи. Епископат грозит высвободиться изпод власти императора, чтобы сплотиться около папы и, уходя из империи, унести с собою в церковь накопленные в ней силы и приобретенные от нее права. Так в высшем культурном слое империи опять, но острее, чем при Каролингах, намечается роковой разлад. А этот высший слой по своей идеологии и великодержавнорелигиозной политике уже разошелся с национальной жизнью Германии и ее непосредственными задачами. Герцоги и крупные феодалы заняты обороною страны, укреплением и расширением своей власти. И Генрих III, растрачивая мощь франконского герцогства, напрягает все свои силы в борьбе с мятежами имперских князей, которые обещают повиновение его малолетнему сыну Генриху IV только при том условии, что будущий король будет «справедливым» государем. В новой обстановке Германия X—XI вв. повторяет историю каролингской монархии. Империя связывает себя с церковью, укрепляя и обновляя ее, сливается с нею. Но, сливаясь с церковью, она проникается се идеологией и отрывается от национальных задач, возрождая церковь — разлагает себя.

Различие в судьбах Франции, Германии и Италии вскрывает различное сочетание моментов творящей новое жизни. Жизнь полнее и необузданнее обнаруживает свою энергию там, где слабее разрушенные ею окостенелые рамки традиции, античной или первобытной, т. е. в верхах феодального общества и во Франции, во Франции же — не в Нормандии и не на юге, а в центре. Сдерживаемая традициями примитивной племенной культуры, жизнь сосредоточивается в них и задерживает свой творческий распад в немецких герцогствах, поддерживает силами племенного духа деятельность норманнов. Она выливается в романогерманские традиции ассоциативности, раздробляя общественность и государственность, но и организуя низы и перерезывая иерархические ряды. Подавляемая богатством античной традиции и новыми культурными воздействиями извне, жизнь подчиняется им и медленно их растворяет, медленно синтезирует старое, еще порабощающее ее, с новым! Синтетический процесс плодотворнее и яснее в распаде и гибели культурных форм во Франции, где возможны взаимодействие и взаимооплодотворение самых разнообразных элементов культуры. Он скован традицией и более внешен, т. е. формален, в культурной среде, в силу этого быстро отделяющейся от полноты жизни. Поэтомуто церковь и связывающая себя с нею власть и уходят в отвлеченную идеологию, и там, где, как в Германии, церковь лучше сохраняет свою культурную особность, свои традиции, она дальше от глубоких жизненных и религиозных процессов и делается для них внешнею, хотя и свято хранимою до поры до времени формою. Этого не могло случиться в романских странах, взрастивших церковь на своей почве, интимно с нею связанных. Но и в Германии жизнь церкви и ее развитие обусловлены укорененностью ее идеалов и даже ее идеологии в самой стихии жизни, как бы далеко эта идеология не уводила. Особенность германского мира не в том, что ему чуждо само существо церковной религиозности, а в том, что ее формы остаются для него в значительной степени внешними.

Назад   Вперед