Приложения

Место огня среди элементов

Мы заметили, что элементы материи были отделены от последовательности эмоций, через которую София прошла в своем страдании. Число этих эмоций колеблется от трех до четырех, в зависимости от того, считается ли «неведение» за одну из них. Основным состоянием заблудшей Софии, до ее разделения на множество привязанностей, является неведение. С другой стороны, в перечислениях полного набора привязанностей неведение иногда возглавляет список и соединяется с остальными простым « и », и представляется одним из них, хотя и первым в этом ряду равных. Однако неведение никогда таковым не бывает: поскольку оно предшествует остальным в их возникновении, оно выраженно удерживается как их общий род и принцип, а не как отдельное условие. В сущности, строго говоря, существуют только три привязанности, или страсти, — печаль, страх, смущение (или потрясение) — и о них говорится, что «все они — в неведении» или что «неведение присуще всем трем». Это объясняет, как исцеление Софии от ее привязанностей могло произойти при приобщении к знанию, ее «формировании в знании», так как это восстанавливает их исходное состояние.

Теперь, так как каждый из элементов материи соответствовал одной из привязанностей как своему изначальному принципу, а традиционное число элементов четыре, неведение как характерный принцип должно пополнить это число, но не должно при этом потерять свой уникальный статус принципа, общего для трех предшествующих. Эту очевидную трудность валентиниане превратили в выдающуюся возможность акцентирования базовой роли неведения в их онтологической системе: неведению в ментальной сфере соответствует в физической сфере огонь, который, подобно своему архетипу, не столько элемент среди элементов, сколько действующая сила. Так, мы на с. 189 приводили цитату о связи земли с потрясением, воды — со страхом, воздуха — с печалью, которая заканчивается словами о том, что «огонь, однако, присущ им всем, как смерть и разрушение, точно так, как неведение спрятано в трех страстях». Не интересуясь физической теорией ради нее самой, валентиниане рассматривали выдающееся место огня среди элементов единственно во имя духовного соответствия. Подобную разработку физической стороны мы находим во Фрагментах Феодота 48.4: «В трех элементах играет, распространяется и скрыто находится огонь; из них он зажигается и с ними он умирает, у него нет отдельного собственного характера, как у других элементов, из которых образовались сложные вещи». Это, конечно, напоминает функцию огня у Гераклита, которая была принята и разработана стоиками в их космологии. В версии стоиков данная доктрина была настолько широко известна, что фундаментальная роль огня в валентинианской системе природы должна считаться за одно из тех умышленных заимствований, которые сочетаются с радикальной переоценкой их места в космической сфере за счет Антикосмического духа. Вот как стоики рассматривали космическую роль огня: «Эта теплая и жгучая сущность, настолько разлитая во всей природе, что ей присущи власть порождения и дело становления» (Цицерон. О природе богов, П. 9. 28); для них это «разумный огонь», «пламенный Разум вселенной», истинно божественный элемент космоса. Но что у стоиков в связи с этими характеристиками представляется носителем космического Разума, то у валентиниан является, при той же вездесущности, воплощением Неведения во всем творении. Где Гераклит говорит о «вечно живом огне», они говорят об огне как о «смерти и разрушении» во всех элементах. Но даже они согласились бы в том, что интересующие их так называемая космическая «жизнь» и так называемый деми-ургический «разум» полностью символически представлены в огне.

В собственно гностических системах Демиург выразительно называется богом огня; но поскольку этот род «жизни» и «разума» является по своей истинной сути смертью и неведением, это согласие в действительности представляет собой тонкую карикатуру на гераклито-сто-ическую доктрину. Мы наблюдаем здесь изменение концепции огня до его восприятия как адской стихии: с подобным мы встретимся в «рождении огня тьмы», который манихеи определяли как одно из завоеваний «Материи».

Приложение II

Система Апокрифа Иоанна

Для сравнения мы приводим здесь резюме этого главно го труда Барбело-гностиков, недавно опубликованного ил коптского папирусного кодекса (58 страниц). С отклонениями, не менее многочисленными, чем в валентинианском мифе, он представляет в определенных отношениях самую близкую параллель последней системе, хотя в общем демонстрирует более примитивный интеллектуальный уровень и в особенности утрату тех концептуальных глубин, которые составляют подлинную оригинальность валентинианской мысли. По этой причине мы можем говорить о большей близости его к общему развитию мысли сирийско-египетского направления или, более глобально, Софии-гносиса.

ПЕРВЫЙ БОГ

Подобно всей гностической спекуляции, откровение Апокрифа Иоанна (жанр откровения был установлен с самого начала) начинается с трактата о сверхтрансцендентном Первом Принципе; и здесь мы встречаем тот род выразительного и патетического многословия, которое пробуждает, по-видимому, «невыразимое» у многих, его исповедующих: свыше четырех страниц безудержного описания, посвященных совершенно неописуемому божественному Абсолюту; разглагольствования на тему о Его безупречности, безграничности, совершенстве и т. д. — того, кто вне измерения, качества, количества и времени; вне понимания, описания, имени, индивидуальности; вне жизни, блаженства, божественности и даже существования — типичный пример расцвета «отрицательной теологии» , чьи представители не устали за столетия от саморазрушительной природы своей задачи. Более лаконичные валентиниане обошлись в аналогичном случае несколькими говорящими символами (такими, как «Хаос», «Тишина»).

БАРБЕЛО И ЭОНЫ (ПЛЕРОМА)

Дух-Отец окружен «чистой [также: живой] водой Его света»141; через Его отражение в этом первом неожиданном удвоении божественности порождается в результате гипостатизирования Его Мысли Первая Эннойя, упоминавшаяся прежде (см. цитату на с. 104, прим. 4). Она является также «Первым Человеком» (имя в дальнейшем приложимое к Самому Отцу), «изначальным духом», «мужским-женским» и называется Барбело.

С тех пор пошло поколение Плеромы. «Барбело попросила его дать ей «Первое Знание»; и он согласился: после его дара Первое Знание стало явным [воплотилось, т. е. перешло от имманентного к отдельному бытию]»142, и таким же образом в дальнейшем происходили Эоны — персонифицированые абстракции, которые связывают в возвышении Невидимого и Барбело — пока Плерома не завершилась, за исключением Только-Порожденного Сына (Христа), который более сексуальным образом «порожден» Эннойейот «пристально» посмотревшего на нее Отца. Не находим мы здесь распространения Эонов в парах, которое как таковое стало источником дальнейшего распространения (валентинианская схема, которая благодаря Иринею также дошла до барбелиотов). Но парный принцип внезапно встречается там, где он нарушен: в заблуждении Софии.

СОФИЯ И ИАЛДАВАОФ

Отсюда повествование переходит к критическому событию прегрешения и кризиса, от которых произошел низший порядок. «Но наша (младшая) сестра, София, будучи Эоном, произвела Мысль своею мыслью; в согласии с размышлением Духа [Отца] и Первого Знания она захотела открыть в себе самой образ, даже если Дух не уступит н не разрешит ей; и не было у нее сотоварища, разрешившего ей... Она нашла своего супруга также не согласившимся на это; без согласия Духа и без ведома своего супруга, раздувшаяся [?] из-за непреодолимого ее желания, Ее мысль не осталась бесплодной [не действенной], и открылся в ней труд несовершенный и отличавшийся от ее вида, ибо она создала это без своего сотоварища. И не было это подобным образу его Матери, ибо было это другой формы... [в виде змеи и льва]... Она отбросила его от себя, за пределы этих мест, дабы никто из Бессмертных не увидел его, ибо она породила его в неведении. И она окружила его светлым облаком, дабы никто не увидел его... и она назвала его Иалдаваоф. Это был Первый Архонт. И он взял большую силу от своей Мате ри. И он удалился от нее и двинулся прочь от мест, где был рожден. Он завладел различными местами. Он создал себе зон в пламени светлого огня, где он пребывает поныне».

АРХОНТЫ И АНГЕЛЫ

«И он соединился со своим Безумием, которое было в нем, и породил власти для себя... [ангелы, от изначального количества по числу Эонов, умножились от определенного, хотя и не слишком точного, числа до общего числа в 360]... Они были порождены Архипрародителем, Первым Архонтом Тьмы, из Неведения того, кто породил их...» Главных властей — двенадцать, семь из которых находятся на небесах, пять — в хаосе нижнего мира (не упоминающегося в дальнейшем). Имена этих семи, за одним исключением, — имена иудейского бога или их искажение, а их звериные облики (напр., Элоайу с обличьем осла, Иао — с обличьем змея, Адонин — с обличьем обезьяны) показывают глубину презрения или отвращения, с каким мировые правители обрисованы у гностиков. Все они персонифицируют «влечение, жажду и ярость».

Но действительным противовесом традиционному образу ветхозаветного Бога является их вождь и прародитель Иалдаваоф. Мы упоминали прежде о том, как он обеспечил свое руководство над этими творениями, скрывая от них власть, которую он получил от Матери (см. цитату на с. 134). Эта мрачная картина в какой-то степени проясняется его связью с каждой из семи лучших властей (некоторые из них, очевидно, дублируют соответствующие Эоны, такие как «провидение», «понимание», «мудрость»): были ли с самого начала значащими их имена или они были пародией на «настоящие вещи», здесь текст не позволяет нам решить; но при взгляде на позднейшую роль «поддельного духа» как наиболее характерного жизненного воплощения архонтов вторая альтернатива является наиболее вероятной.

РАСКАЯНИЕ, СТРАДАНИЕ И ИСЦЕЛЕНИЕ СОФИИ

При хвастовстве Иалдаваофа, который не ведал о существовании чего-то более высокого, чем его Мать, последняя приходит в волнение: злоба и отступничество ее сына, «несовершенного уродца тьмы», заставили ее понять собственную вину и изъян, вытекающий из ее действия без согласия с ее сотоварищем. «И она раскаивалась и сильно плакала, и металась туда и сюда во тьме неведения, она стыдилась себя и не смела вернуться». Это и есть «страдание Софии» в этой системе: оно приходит после явлений, что произошли от ее заблуждения, и является таким образом просто эмоциональным эпизодом, несравнимым с решающей, буквально «субстанциальной» ролью, которую оно играет в валентинианской системе.

В ответ на ее покаянную молитву и заступничество «братьев» Эонов, высший Дух позволил ее сотоварищу спуститься к ней, чтобы исцелить ее изъян; но из-за чрезмерного неведения, которое проявилось в ней, она оставалась в «Девятом» Эоне, т. е. над космической Огдоадой, за пределами Плеромы до тех пор, пока ее восстановление не было завершено. В дальнейшем с этой целью к ней приходит глас: «Человек существует, и сын Человека» (первый Бог и Только-Порожденный)

ТВОРЕНИЕ АРХОНТАМИ ЧЕЛОВЕКА (ПСИХИЧЕСКОГО АДАМА)

Теперь и Иалдаваоф услышал этот глас, и, очевидно (пробел в тексте), он также произвел в воде образ совершенного Отца, «Первого Человека» в форме «человека»145. Это вдохновило Иалдаваофа (как это происходит и с Царем архонтов у Мани) на творческий замысел, с которым согласились все семь архонтов. «Они увидели в воде образ и сказали друг другу: «Пойдем, создадим человека по образу и подобию Бога». Так, загадочная множественная форма известной библейской версии, которая повлекла множество мистических интерпретаций в самом иудаизме и за его пределами, здесь объясняется гностическим приписыванием архонтам сотворения человека. Подражание низших сил божественному, недозволенное и грубое, представляет собой широко распространенную гностическую идею: иногда, являясь особенностью уже демиургической деятельности как таковой (валентиниане), она приводит в результате к творению природного человека — к этому мы обратимся более подробно в рассмотрении мифа Мани.

Рассказ продолжается: «Из себя и всех своих сил они сотворили и придали вид образованию. И каждый создал из [своей] силы душу: они сотворили ее по образу, который они видели, и путем подражания Тому, кто существует изначально, Совершенному Человеку». Это представляет собой творение только психического Адама: «из себя» означает из их субстанции, которая есть душа, но не материя. Каждый архонт сделал свой вклад в «душу», которая потому кратна семи, и различные ее части соответствуют различным частям тела: «костнаядуша», «мускульная душа» и т. д.; а остальные 360 ангелов произвели «тело». Но долгое время творение оставалось неподвижным, и власти не могли заставить его подняться.

ВЛИВАНИЕ ПНЕВМАТИЧЕСКОГО ЧЕЛОВЕКА

Тогда эта самонадеянность так же, как и ошибка в работе архонтов, стала известна Матери, которая пожелала открыть силу, которую в состоянии неведения она отдала своему сыну, Первому Архонту. На ее просьбу Светлый Бог послал Христа с его четырьмя «светами» (Зонами), которые в виде ангелов Иалдаваофа (! — высший Бог не принимается во внимание до этого момента обмана) дают последнему совет, рассчитанный на то, чтобы вдохнуть в человека «силу Матери»: «Подуй в его лицо от духа [пневмы] твоего, и тело его восстанет». Он так и сделал, и Адам начал двигаться. Так пневматический человек был внедрен в психического человека. Мы можем отметить здесь, что вообще существует два гностических объяснения присутствия пневмы в сотворенном человеке: в одном случае оно вызвано замешательством Света — человек обязан ее наличием либо Его собственному спуску вниз (напр., Поймандр), либо замыслу архонтов (Мани); другое объяснение, противоположное первому, — хитрость Света в его споре с архонтами (как в цитируемом и в валентинианском мифах). Но последняя версия не должна считаться более «оптимистической», чем первая, так как хитрость только использует наилучшим образом основное зло, то есть эта божественная субстанция становится в первую очередь отделенной от мира Света.

ДВИЖЕНИЕ И ПРОТИВОДВИЖЕНИЕ

Со страхом архонты поняли, что творение, которое создали их силы и души, превосходит их в мудрости, и они унесли его вниз на дно всей Материи. Снова вмешался Отец, во благо «силы Матери», теперь скрытой в творении, и послал вниз Благого Духа, Мысль Света, названную им «Жизнь» (женск.), которая спряталась в нем, так что архонты не могли обнаружить ее. «Это та, кто помогает всему творению, трудится вместе с ним, направляет его в его совершенный храм, просвещает его об истоках его изъяна и показывает ему его [путь] восхождения». Адам просветился светом, что есть в нем, и его мысль возвысилась над теми, кто создал его.

ЧЕЛОВЕК ЗАКОВАННЫЙ В МАТЕРИАЛЬНОЕ ТЕЛО

И вслед за тем было принято новое решение с согласия всех ангелов и властей. «Они произвели большое волнение [элементов]. Они перенесли его в тень смерти. Они снова сделали форму из земли [= «материя»], воды [= «тьма»], огня [= «желания»] и ветра[= «духа противоречия»]... Это —оковы, это могила тела, в которое был одет человек, так что оно стало [для него] оковами Материи». Так земной человек был завершен и унесен Иалдаваофом в рай. (Об этом и о различии между двумя древами см. цитату на с. 92).

ТВОРЕНИЕ ЕВЫ

Иалдаваоф, чтобы извлечь из Адама скрытую силу, которую Тьма преследует, но достать не может, принес забвение (важно отметить) Адаму, и «из его ребра» он воплотил Мысль Света (содержавшуюся там?) в женской форме. Но она сняла покров с его чувств, и он, «отрезвев от опьянения тьмой», узнал в ней свою сущность147. Через Эпинойю в Еве Христос научил Адама вкусить от древа Познания, что Иалдаваоф запретил ему, «чтобы он не узрел своего совершенства и не заметил своей наготы». Но змей (на более позднем этапе — см. ниже) научил его вожделению порождения, которое служило интересам архонтов.

БИТВА ЗА ЧЕЛОВЕКА: ДУХ И ДУХ ПРОТИВОРЕЧИЯ

Когда Иалдаваоф осознал, что Адам и Ева вместе с познанием, приобретенным ими, отвернулись от него, он проклял их и изгнал их из «рая» в черную тьму. Потом он воспылал похотью к девственной Еве, осквернил ее и родил с ней двух сыновей: Иаве с медвежьей мордой и Элоима с кошачьей, называемых среди людей до наших дней Каин и Авель. Элоима, «праведного», он поставил над огнем и ветром (высшие элементы), Иаве, «неправедного», над водой и землей (низшие элементы): вместе они правили «могилой» (т. е. телом) — очень искусное толкование Ветхого Завета! В дальнейшем он заронил в Адама страсть к порождению (т. е. Демиург есть «змий»), и Адам породил с Евой Сифа, и так началась цепь порождений. Мать послала свой Дух вниз к поколениям людей, чтобы родственная ей сущность пробудилась от бессилия познания и зла «могилы». Эта продолжительная деятельность материнского духа была направлена на то, чтобы подготовить их к приходу Духа из святых Эонов, который принесет им совершенство. Архонты встретили это деяние равным по продолжительности деянием их «Духа Противоречия», который входит в души, вырастает, ожесточает, закрывает их, отягощает их, сбивает их с пути на деяния зла и таким образом лишает их возможности познания. Через это совершаются и все чувственные порождения.

УЧРЕЖДЕНИЕ ГЕМАРМЕНА

Следует отметить другое движение Тьмы в этой великой битве: предназначение гемармена, дьявольского изобретения архонтов. Видя успех усилий Духа в просвещении человечества, Иалдаваоф «пожелал получить власть (управление) над способностью мыслить... Он принял решение вместе с властями: они породили Судьбу, и через меры, периоды и времена они сковали богов на небесах [планетах и звездях], ангелов, демонов и людей, так что все они попали под ее узы, и она [Судьба] господствует надо всем: злой и извращенный замысел!»

В конечном счете все это, хотя и препятствующее и откладывающее работу по спасению, тщетно. Дальнейшие события мы можем опустить и на этом закончить наше рассмотрение.

ТВОРЕНИЕ, МИРОВАЯ ИСТОРИЯ И СПАСЕНИЕ СОГЛАСНО МАНИ МЕТОД МАНИ; ЕГО ПРИЗВАНИЕ

В лице валентинианской системы мы познакомились с величайшим достижением сирийско-египетского типа гностической спекуляции. Ее двойником в иранском типе является система Мани. Возникшая на столетие позже, в связи с особенностями этого типа как такового и несмотря на ее высоко продуманную разработанность, она представляет в теоретическом отношении все же более архаический уровень гностической мысли, поскольку простой и открытый «зороастрийский» дуализм двух извечно противоположных принципов, который Мани принимает за точку отсчета, устраняет теоретическую задачу развития дуализма в собственной истории самого трансцендентного, породившую все тонкости валентинианской спекуляции. С другой стороны и возможно по этой причине, манихейство является единственной гностической системой которая приобрела большую историческую силу, и религия, основанная на ней, несмотря на конечный упадок, должна считаться одной из основных религий человечества. Мани был единственным из строителей гностических систем, который намеревался создать новую универсальную религию для всех, а не только для избранной группы посвященных, и потому в его доктрине, в отличие от учений всех других гностиков, за исключением Мар-киона, не было ничего эзотерического. Валентиниане определяли себя как элиту знающих, «пневматиков», отделенных настоящей бездной знания от массы просто верующих христиан; и их пневматическое толкование Библии подчеркнуло разницу между явным значением, открытым «психикам», и скрытым значением, доступным им самим. Работа Мани не проникала в тайные стороны данного откровения и не учреждала меньшинство посвященных в пределах существующей церкви, но предполагала создать новое откровение как таковое, новую структуру Священного Писания, заложить фундамент новой церкви, что означало замену любой существующей церкви, и она замышлялась как вселенская, наподобие католической церкви. Действительно, манихейство было реальным и в то время очень серьезным соперником католической церкви в новой попытке организовать массовую религию, интересующуюся спасением человечества и систематической миссионерской деятельностью, способствующей этой цели. Короче говоря, оно было церковью по зарождающейся католической модели.

В одном отношении «католицизм» Мани вышел за рамки христианской модели: во благо ли вселенского призыва или из-за его собственных многосторонних свойств, он сделал догматическую основу своего учения одновременно и синкретичной, и совместимой с единством центральной гностической идеи. В теории он признавал истинность и условную обоснованность ранних великих откровений; на практике, что является первой попыткой такого рода в письменной истории, он обдуманно объединил буддийские, зороастрийские и христианские элементы со своим собственным учением, так что он не только смог провозгласить себя четвертым и последним пророком в историческом ряду, а свое учение — сущностью и завершением учения своих предшественников, но и его миссионеры смогли в каждом из трех регионов проповеди манихейства, в которых преобладали зороастризм, буддизм или христианство, подчеркнуть ту сторону манихейского синтеза, которая была знакома умам слушателей. По-видимому, вначале этот эклектический подход принес успех. Манихейство распространилось от Атлантического до Индийского океана и глубоко проникло в Центральную Азию. На Востоке его проповедники странствовали далеко за пределами тех областей, в которые проникло христианство, и там некоторые ответвления манихейской церкви продержались еще столетия после того, как западные его ветви были подавлены победоносной христианской церковью.

Не следует предполагать, что если метод Мани был синкретическим, то и сама его система была синкретической. Напротив, она представляла собой наиболее монументальное воплощение гностического религиозного принципа, в котором было сознательно разработано догматическое и религиозное представление элементов древних религий. Это не отрицает того, что на мысль Мани действительно повлияли три религии, чьих основателей — Будду, Зороастра, Иисуса — он признавал как своих предшественников. Если мы попытаемся разделить это влияние, то мы можем сказать, что христианская религия оказала воздействие на его эсхатологию, а буддизм — на нравственный и аскетический идеал человеческой жизни. Сердцем манихейства, однако, была принадлежащая Мани спекулятивная версия гностического мифа о космическом существовании и спасении, и эта версия демонстрирует поразительную живучесть: как абстрактный принцип, лишенный большинства мифологических деталей, которыми Мани приукрасил его, она вновь и вновь возникает в сектантской истории средневекового христианства, где часто «еретическое» было идентично «нео-манихейскому». Таким образом, хотя глубина и утонченность мысли Мани определенно уступает лучшим творениям сирийско-египетского гносиса, относящимся благодаря своей изощренности к избранным труппам, с точки зрения истории религии манихейство является наиболее значимым продуктом гностицизма.

Мани родился, возможно, от персидских родителей, около 216 г. н. э. в Вавилонии, тогда принадлежавшей Парфянскому царству. Его отец, по-видимому, был связан с сектой «баптистов», в которой мы можем достаточно легко угадать мандеев (более, вероятно, близко связанных с элкесаитами и сабианами), и, действительно, в манихейской гимновой поэзии обнаруживается отдаленное влияние мандейской модели. На его детство пришлась реформа Персидского царства при новой династии Сасанидов. Его главная деятельность как учителя и организатора новой религии происходила при Шапуре I (241 - 2 72), и он был замучен его наследником Бахрамом I около 275 г. н. э. Он получил свой «зов» в царствование Ардашира I , основателя сасанидской династии, который умер в 241 г. Сам Мани описал это событие своей жизни следующими словами:

В годы Ардашира, царя Персии, я вырос и достиг зрелости. В тот особенный год, когда Ардашир... Живой Заступ ник пришел ко мне и говорил со мной. Он открыл мне тайную мистерию, скрытую в мирах и поколениях: мистерию Глубины и Высоты: он открыл мне мистерию Света и Тьмы, мистерию столкновения и великой войны, в которую сту пила Тьма. Он открыл мне, как Свет [прогнал? преодолел?] Тьму благодаря их смешению и как [в результате] образо вался этот мир... Он просветил меня о мистерии формиро вания Адама, первого человека. Он научил меня мистерии Древа Познания, от которого вкусил Адам, благодаря чему его глаза смогли видеть; мистерии Апостолов, которые были посланы в мир выбрать церкви [т. е. основать религии]... Так было открыто мне Заступником все, что было и будет, и все, что видят глаза, слышат уши и мыслит разум. Благодаря ему я смог познать каждую вещь, я увидел через него Все, и я стал единым телом и единым духом.

( Keph . Ch . 1,14:29 - 15:24)

Уже этот автобиографический рассказ о его зове (не полностью приведенный здесь) содержит в сокращении все основные темы и догматы развитого учения Мани. Это учение пытается объяснить «начало, середину и конец» всеобщей драмы бытия, где данная триада обозначает три основных подраздела учения: «Основу учения Мани составляет бесконечность первых принципов, срединная часть интересуется их смешением; и конец — отделением Света от Тьмы».

СИСТЕМА

Последующая подробная реконструкция системы следует в основном сирийскому отчету Феодора бар Конаи и дополняется фрагментами из параллельных текстов, подходящими к определенному отрывку и способствующими дальнейшему представлению трактуемой идеи. Эти параллельные версии берутся из Acta Archelai (цитируемые как «Гегемонии»), Александра Ликополийского, Тита Бострийского, Севера Антиохского, Феодорита, св. Августина и мусульманина Эн-Надима. Поскольку это не исследование источников манихейского материала, адресованное ученым, мы избавляем читателя от ссылок на отдельные отрывки в структуре нашего произведения, так как это только внесло бы путаницу. Разработанный мозаичный метод предназначен не для реконструкции гипотетического оригинала, но применяется для удобства читателя-неспециалиста просто как обзор разнородных и разбросанных по разным текстам деталей.

ПЕРВЫЕ ПРИНЦИПЫ

«До существования неба и земли и всего иного было две природы, одна благая, а другая — злая. И они отделились друг от друга. Благой принцип обитает в месте Света называется «Отцом Величия». За его пределами обитают пять его Ш'кин: Ум, Познание, Мысль, Осторожность, Решительность. Злой принцип называется «Царем Тьмы» и обитает в своей земле Тьмы, окруженный пятью Зонами (или «Мирами»): Зонами Дыма, Огня, Ветра, Воды и Тьмы. Мир Света граничит с миром Тьмы без разделяющей стены между ними» (бар Конаи).

Это — «основа» учения, и с противопоставления двух архи-принципов начинаются все рассказы об учении Мани. Персидские манихеи, следуя зороастрийской традиции, называют олицетворенную Тьму Ахриман, арабские источники — Архи-Дьявол или Иблис (искаженное греческое diabolos ). Греческие источники почти единогласно употребляют по отношению к ней термина, nule т. е. Материя; и греческое слово используется даже в сирийских и латинских переводах учения, не говоря уже о его использовании в коптских и манихейских текстах. Не вызывает сомнения, что сам Мани в своих трудах (особенно сирийских) использует этот греческий термин для обозначения принципа зла; но в равной степени «Материя» всегда функционирует здесь как мифологическая фигура, а не философский концепт. Она не только персонифицирована, но обладает активной духовной природой, без которой она не была бы «злом»: и ее сущность — позитивное зло, а не пассивная материальность, которая «плоха» только из-за своей недостаточности, т. е. отсутствия в ней Бога. Мы, следовательно, понимаем кажущееся противоречие, что Тьма называется и дыханием материи», и «нематериальным и разумным» (Север); и об этой материи говорится, что она «однажды получила дар мысли» (Ифраим). Наиболее четко сформулированное отличие hyle Мани от hyle у Платона и Аристотеля встречается в отчете сведущего в философии Александра, который указывает, что Мани приписывает ее силам, движениям и стараниям, которые отличаются от тех же у Бога только тем, что они злы: ее движения есть «беспорядочные движения», ее старания — «злые вожделения», и ее силы символизирует «тьма, пожирающая огонь». Материя здесь происходит из того же пассивного субстрата философов, что и Тьма, которой она подобна, и изначально является единственно активным из двух противоположных принципов, а Свет в его спокойствии побуждает к действию только первоначальное нападение Тьмы.

Две эти сферы извечны в том, что касается прошлого: у них нет истока, но они сами — истоки, хотя иногда говорится, что Сатана как личностное воплощение Тьмы был порожден из ее предсуществующих элементов. Во всяком случае, две сферы как таковые существуют бок о бок совершенно не связанные, и Свет, принимая во внимание существование Тьмы как вызов, не хотел ничего, кроме отделения, и не имел ни благожелательного, ни честолюбивого стремления пролить свет на свою противоположность. Что касается Тьмы, ей предназначено существовать и покинуть себя, когда она наиболее полно выразит свою природу, как Свет выразил свою. Эта самодостаточность Света, который желает светить для себя, только чтобы не лишиться своей природы, и который, по его намерениям, не может быть соблазнен вовеки, демонстрирует глубокую разницу не только между манихейским и христианским отношением к этим проблемам, но также и сирийским гносисом, который позволяет движению вниз начаться из Света, и таким образом Свет становится ответственным за всякий дуализм. В вере Мани во внутреннюю неизменность Света, существует аристократический элемент, сохранивший что-то от изначального духа иранской религии, который в своем самодовольстве не предоставляет мотива становления и может восприниматься как естественное положение глубокого духа бытия сосуществующего с Тьмой, бушующей внутри себя так долго, что только ярость осталась в ней. Также и манера, в которой трактуется Свет, последовательно намечает необходимость битвы и принимает перспективу защиты и жертвы, — отважный дух древнего иранского дуализма выжил в гностической, т. е. антикосмической, трансформации.

Итак, если дуалистическое разделение является нормальным и удовлетворительным состоянием для Света, тогда вместо направления сверху вниз подъем снизу должен привести судьбу в движение. Начала, таким образом, лежат в глубине, а не в высоте. Это представление об изначальной инициативе глубины, принуждающей высоту оставить ее спокойствие, снова отделяет иранский гносис от сирийского. Тем не менее, эти две различные модели причинности существуют, чтобы объяснить одинаковый гностически достоверный эффект — завлечение Света во Тьму — и таким образом путь Света в глубину, т. е. нисходящее движение, вызванное вначале, является в обоих случаях космогонической темой.

НАПАДЕНИЕ ТЬМЫ

Что побудило Тьму набраться сил и бороться против Света? С точки зрения внешнего толчка — восприятие Света, который до этого был неизвестен ей. Чтобы получить такой опыт, Тьма первой достигла своих внешних пределов, и из них она была вытолкнута в ходе внутреннего столкновения, в котором ее члены непрерывно поглощались разрушительной страстью. Так как по своей природе Тьма есть ненависть и борьба, то она должна направлять свою природу против себя, пока столкновение со Светом не предоставит внешний и лучший объект. Мы приводим эту часть учения в следующей компиляции из Севера, Феодорита и Тита.

Тьма была настроена против себя — древо против его плодов и плоды против древа. Борьба и ожесточенность свойственны природе ее частей; нежное спокойствие чуждо тем, кто наполнен злобностью, и каждый разрушает то, что скрыто от него.

И был настоящий мятеж, который дал им возможность поднять миры Света. Верно, что эти товарищи древа смерти не знали друг друга, чтобы начать. Каждый имел все, кроме собственного разума, каждый не знал ничего, кроме своего голоса, и видел все, кроме того, что перед его глазами. И только когда один из них пронзительно закричал, они услышали его и стремительно повернулись на звук.

Так восставшие и взаимно побуждаемые, они сражаются и пожирают друг друга, и они не перестанут нападать друг на друга, пока наконец они не поймают вид Света. В ходе этой войны они перешли преследующие и преследуемые границы Света, и когда они увидели Свет — вид удивительный и великолепный, намного превосходящий их собственный, он поразил их, и они восхищались им; и они собрались — все Материи Тьмы — и обсудили, как они могут смешаться со Светом.

Но из-за расстройства в их умах они утратили восприятие сильного и кроткого Бога, обитающего там. И они постарались подняться в высоту, потому что никогда познание Бога и Божества само не придет к ним. Так, без понимания, они бросили на него безумный взгляд из страсти к зрелищу блаженных миров, и они думали, что они будут принадлежать им. И унесенные страстью в них, они теперь возжелали со всей их мощью бороться против него, чтобы обладать им и смешать со Светом свою собственную Тьму. Они объединили свою темную пагубную Hyle и со своими бесчисленными силами поднялись все вместе, и в желании лучшего начали нападение. Они напали в одном теле, не зная своего врага, они никогда не слышали о Божестве.

Эта убедительная фантазия не была полностью собственным изобретением Мани. Изначальную модель предоставил ортодоксальный зороастризм, и уже по меньшей мере через столетие после Мани иранская модель приспособилась к целям гностицизма. Но эта братоубийственная борьба Тьмы, неизбежно повлекшая за собой первое созерцание Света, которую это созерцание, в свою очередь, привело к ужасному союзу разделенных сил, представляется оригинальным и искусным вкладом Мани в учение. Кроме того, в общем иранском образце осознание Света возбуждает во Тьме зависть, жадность и ненависть и провоцирует ее агрессию. Ее первая атака неистова и хаотична, но по мере развития войны она становится дьявольски разумной, и позднее, в формировании человека и затее полового размножения она приобретает черты мефистофелевской изобретательности: и все это с целью овладения Светом, удержания его и ухода от омерзительности собственной компании. Ненависть парадоксально смешивается с осознанием вызывающего зависть превосходства и страстью к нему, и таким образом одновременно является ненавистью к себе Тьмы при виде лучшего. Фраза «страсть к лучшему», которая постоянно повторяется в этой связи, допускает явную конфронтацию иранской и греческой концепций. В Пире» Платона это именно «эрос» недостаточности лучшего направляет усилия всех вещей к участию в бессмертии и в случае человека является выдающимся толчком к восхождению к познанию и совершенству. Естественность, с которой в манихейском контексте «страсть к лучшему» части Тьмы принимается за неправильное устремление и греховное желание, указывает на пропасть, которая отделяет этот мир мысли от мира Эллады не меньше, чем от христианства.

«Страсть» — не для бытия, но для обладания лучшим; и ее осознание есть осознание не любви, но негодования.

Грозное нападение Тьмы вывело сферу Света из ее спокойствия и побудило ее к тому, что иначе никогда бы не случилось, а именно к «творению».

МИРОЛЮБИЕ МИРА СВЕТА

«Поскольку Царь Тьмы собирался подняться к месту Света, страх распространился среди пяти Ш'кин. Потом Отец Величия подумал и сказал:

Из своих Эонов, пятерых Ш'кин,

Я не пошлю ни одного на битву,

Ибо я сотворил их для мира и блаженства.

Я сам пойду вместо них

И буду вести войну против врага».

(Феодор бар Конаи)

0 неспособности мира Света вести войну, т. е. сделать что-то несправедливое, мы читаем далее: «У Бога не было ничего злого, чтобы подвергнуть наказанию Материю, и в доме Бога не было ничего злого. Его никогда не пожирал огонь, который метает громы и молнии, не душила вода, которая послала потоп, не резало ни железо, ни любое другое оружие; но все с ним есть Свет и прекрасная субстанция [букв, «мир»], и он не может быть несправедливым к Злому». Эта коренная концепция миролюбия сферы Света приводит иногда к той версии, что новая божественная ипостась, порожденная Богом для встречи с силами Тьмы, с самого начала сотворена не для битвы, но для спасительной жертвы, и в этом случае она называется скорее Душа, чем Первый Человек, который является сражающейся фигурой. Поскольку по массе свидетельств, как и по общей конструкции системы, докосмическая битва Первого Человека с архи-врагом является широко распространенной концепцией, наше описание будет следовать главным образом источникам, ссылающимся на эту версию. Иногда мы находим противоположную убежденность: «Его воинство доено сильно, чтобы преодолеть врага, но он желает за-(ершить это благодаря своей собственной мощи» (Эн-Надим). Это означает для развития мифа явление, общее для версий: божество, чтобы встретить противника, производит специальное «творение», представляющее его самость, что значит: «Я сам пойду дальше»; в этой фразе заключается и ответ на последующую судьбу божественной ипостаси — дальнейшее умножение божественных фигур из высшего источника. Это — общий гностический принцип эманации, здесь сочетающийся с идеей скорее внешней, нежели внутренний необходимости, провоцирующей ее.

ПЕРВОЕ ТВОРЕНИЕ. ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК

«Отец Величия породил Мать Жизни, а Мать Жизни произвела Первого Человека, а Первый Человек породил пять Сыновей, подобных людям, которые препоясались оружием для битвы. Отец поручил им битву против Тьмы. И Первый Человек вооружился пятью качествами, и они были пять богов: светлый ветерок, ветер, свет, вода и огонь. Он сделал их своим оружием... мы опускаем подробное описание того, как он одел себя в эти стихии одну за одной, в последнюю очередь взяв огонь как щит и копье и быстро спустился из Рая вниз, пока он не дошел до границы области, прилегающей к полю битвы. Вперед себя он послал ангела, который распространял свет перед Первым Человеком».

«Первое творение» в самом начале божественной истории произвело центральную сотериологическую фигуру системы: Первого Человека. Сотворенный, чтобы сохранять мир в мирах Света и сражаться в их битве, через свое поражение он включает божество в продолжительную работу по спасению, частью которой является и само творение мира. Эта фигура широко распространена в гностической спекуляции: мы уже встречались с подобным примером в герметическом Поймандре. Мы не можем здесь углубляться в прошлое более древней восточной спекуляции. Для гностиков существование прекосмического бога «Человека» выражало одну из главных тайн их Познания, и некоторые секты зашли настолько далеко, что называли само высшее божество «Человеком»: «Великая и скрытая тайна согласно одной ветви валентинианства то, что имя силы, предначальной, которая превыше всего — Человек». Примечательно, что персидские манихеи называли Первого Человека «Ормузд»: в зороастризме это имя самого Бога Света (Ахура Мазда), которому противопоставлен Бог Тьмы, Ахриман (Ангра Майнйю). Он теперь отождествляется с Первым Человеком, эманацией высшего божества — с одной стороны, доказательство огромного влияния религии в представлении о человеке, и, с другой стороны, доказательство увеличения божественной трансцендентности, которая больше не допускает прямого вмешательства Первого Бога в метафизическую битву, которая была выдающейся особенностью иранского Ормузда. И поражение, которое в гностической версии потерпел сражающийся против Тьмы Человек, несовместимо с положением высшего божества. Так, у манихеев Ормузд как эквивалент Первого Человека становится исполнительным органом изначальных Богов Света: «Ормузд пришел вместе с Пятью Богами по повелению всех Богов сражаться против Дьявола. Он спустился и боролся с небожественным Архидемоном и Пятью Дьяволами» ( Chuastuanift Ch . 1). Пять стихий Света, которые Первый Человек надел как оружие, выступают как очень сжатые представления изначальных пяти ипостасей божества, Ш'кин; несмотря на их скорее материальные имена, они, как позднее становится очевидным, суть духовной природы, и как таковые — исток всей «души» во вселенной.

ПОРАЖЕНИЕ ПЕРВОГО ЧЕЛОВЕКА

«Архидьявол также взял свои пять качеств, а именно дым, огнь пожирающий, тьму, палящий ветер и туман, вооружился ими и пошел, чтобы встретиться с Первым Человеком. Как только Царь Тьмы увидел свет Первого Человека, он подумал и сказал: «То, что я искал далеко, я нашел близко». После этого они долго бились друг с другом, и Архидьявол победил Первого Человека. Вслед за тем Первый Человек отдал себя и пятерых своих сыновей в пищу пяти сынам Тьмы, как человек, у которого есть враг, подмешивает смертельный яд в пирог и дает его своему врагу. Архидьявол поглотил часть его света [то есть пятерых его сыновей] и одновременно окружил его качествами и элементами. Как только Сыны Тьмы поглотили их, пять светящихся богов лишились понимания, и от яда Сынов Тьмы они стали подобны человеку, укушенному бешеной собакой или змеей. И пять частей Света смешались с пятью частями Тьмы» ш.

И с этого момента метафизический интерес переходит на «Пятерых Богов», оружие или провожатых Первого Человека, как на наиболее полно затронутых этим поражением жертв, и мы чаще всего повсюду слышим, как в них выражается соответствующий религиозный аспект божественной судьбы: «это яркость Богов, побежденных с самого начала Ахриманом, Демонами [и т. д.], которую они держат теперь в плену»; «из пяти элементов, охраны Бога Ормузда, он взял как добычу светлую Душу и сковал ее в грязи. Поскольку он сделал ее слепой и глухой, она была неосознающей и смущенной, так что вначале она не знала своего истинного происхождения» ( SalemannrcM . исправление на с. 340). Здесь мы понимаем причину важности судьбы «оружия»: из его субстанции произошли наши души, и наше состояние есть результат того, что произошло. Это довольно просто подтверждается Гегемонием: «Архонты Тьмы съели его оружие — то есть душу». Это уравнение — одна из основных точек системы.

ЖЕРТВА И ПОДМЕШИВАНИЕ ДУШИ

Поглощение также оказывает воздействие на поглотителя. Оно не только отклоняет Тьму от ее первоначальной цели, самого мира Света, но поглощенная субстанция в ней действует как успокоительный яд, ее желание либо удовлетворяется, либо притупляется, и ее нападения таким образом приостанавливаются. Обе субстанции — яд друг для друга, так что в некоторых версиях Первый Человек не столько побежден, сколько в ожидании возмездия добровольно отдает себя на пожирание Тьме. В любом случае, сдача Души в плен Тьмы не только отводит непосредственную угрозу от подвергаемого опасности мира Света, но в то же время предоставляет средства, благодаря которым в итоге побеждают Тьму. Первая, близкая цель выражается в идее «соблазнения» и «успокоительного яда»; отдаленная цель хитрости (для жертвы — одна, даже если и усиленная божеством) лежит в представлении о том, что окончательное переразделение означает «смерть» Тьмы, т. е. ее окончательное превращение в не имеющую силы. Вот как оно предстает в источниках, которые сосредотачиваются на Душе и опускают Первого Человека: «Он послал вперед против Материи силу, которую мы называем Душа, часть собственного света и субстанции, чтобы защищать границы, но на самом деле как приманку, так что она успокоила Материю против ее воли и полностью смешалась с ней; и если бы впоследствии эта сила отделилась от Материи, это означало бы смерть последней. И вот что происходило: поскольку Материя постигла силу, что была послана, она тянулась к ней в страстном желании и в яростном порыве поймала и пожрала ее, и та стала заключена, подобно дикому зверю, или (как они тоже говорят) заснула, будто благодаря заклинанию. Так благодаря предусмотрительности Бога Душа смешалась с Материей, неподобное с неподобным. Из-за смешения, однако, Душа стала субъектом привязанности Материи и против своей истинной природы выродилась в частицу зла».

Наиболее впечатляющее толкование этой стадии борьбы, сочетающее Первого Человека, воителя и Душу, оружие и жертву, находится в четырех строфах Псалма ССХХШ манихейской Книги Псалмов, который, несмотря на неизбежные повторения, не стоит утаивать от читателя.

Он подобен пастырю, что смотрит на льва, пришедшего разрушить его овчарню: и он использует хитрость, и берет агнца, и кладет его в ловушку, в которую он может поймать льва; и благодаря одному ягненку он спасет овчарню; и после этого он исцеляет ягненка, что был ранен львом. Это также путь Отца, который посылает своего сильного сына; и он [сын] производит из себя Деву, снаряженную пятью силами, которыми она может сражаться против пяти бездн Тьмы. Когда Страж [?] стоял на границе Света, он показал им свою Деву, которая есть его душа; они встряхнулись в своей бездне, желая превознести себя над ней, они открыли свои уста, желая поглотить ее. Он крепко держал ее силу, он распростер ее над ними, подобно сетям над рыбой, он пролил на них ее дождь, подобно очищенным облакам воды, она толкнула себя в них, подобно пронизывающей молнии. Она подкралась к их внутренним частям, она ограничила их, и они не знали этого.

(9:31 - 10:19)

Читатель отметит в меняющейся образности этого отрывка, что «оружие» большинства текстов заменяется «девой» как символом души (несомненно, более уместный на наш вкус образ) и что последний умышленно и наиболее действенно служит Первому Человеку средством оскорбительной войны: упоминания о поражении там нет. Это — один из примеров той свободы, с которой манихейские мыслители обращаются с символикой. И даже здесь Первому Человеку, очевидно, столь победоносному, после всего «помогает выбраться из бездны» «его брат» (Живой Дух — см. ниже), который возвращает нас к ведущей теме данного учения.

Итак, агента Света — Первого Человека с его пятикратным вооружением Души — несмотря на его успехи в остановке врага, улавливают во Тьму, «сильно на него давят», приводят в оцепенение и бессознательное состояние, и «таким образом Бога принуждают к творению мира» во благо того не-смешиваемого, что было смешано.

ВТОРОЕ ТВОРЕНИЕ: ЖИВОЙ ДУХ; ОСВОБОЖДЕНИЕ ПЕРВОГО ЧЕЛОВЕКА

«Первый Человек вновь обрел сознание и семь раз обратился с молитвой к Отцу Величия. Отец услышал его молитву и как второе творение породил Друга Света, и Друг Света породил Великого Зодчего, а Великий Зодчий породил Живого Духа. И Живой Дух породил пятерых сыновей [от каждой из пяти духовных сущностей Бога; мы здесь опускаем их имена]. И они отправились к Земле Тьмы, и с границы смотрели вниз в глубину бездны Ада, и обнаружили Первого Человека, поглощенного Тьмой, и его пятерых сыновей. Затем Живой Дух воззвал громким голосом; и зов Живого Духа стал подобен острому мечу и лежащей обнаженной форме Первого Человека. И он сказал ему:

Мир тебе, благой среди нечестивцев,

светящийся среди тьмы,

Бог, обитающий среди тварей ярости,

которые не знают его славы.

После этого Первый Человек отвечает ему и говорит:

Приди ради мира того, кто умер,

приди, о сокровище безмятежности и мира!

И далее он говорит ему:

Что теперь с нашими Отцами,

Сынами Света в их городе?

И Зов сказал ему: с ними все в порядке. И Зов и Ответ соединились друг с другом и поднялись к Матери Жизни и Живому Духу. Живой Дух принял вид Зова, а Мать Жизни — вид Ответа, ее возлюбленного сына. Первый Человек был освобожден от адских субстанций Живым Духом, который спустился и простер над ним свою десницу, и поднявшись, он снова стал Богом. Но Душу он оставил позади [эти части Света были также тщательно перемешаны с частицами Тьмы]».

«Душа» суть, таким образом, сила, которую Первый Человек, сам уже освобожденный и возрожденный перед началом мира, оставил Материи. Во благо этих потерянных и совершенно поглощенных частиц был сотворен космос как великий механизм выделения Света. Что касается довременного освобождения божественного Человека, оно имеет для манихеез значимость, аналогичную значимости воскресения Христа у христиан: это не просто событие прошлого (в эсхатологическом взгляде на время не существует « простого прошлого»), но символический архетип и действенная гарантия всего будущего спасения. Для верующего оно в сущности реально, потому что в страдании и искуплении оно является образцом его собственной судьбы: и отнюдь не лишено значения то, что Бог носит имя «Человек». Поэтому то, что в неизменном времени мифа представляется простым эпизодом, не нужным объективному развитию, а почти мешающим ему (поскольку это развитие оборачивается длительностью смешанного состояния), принадлежит по своей аналогичной внутренней значимости непосредственной действительности спасения. Доказательством этого, помимо очевидной человеческой привлекательности мифологической сцены, является церемония из повседневной жизни, в которой манихеи рассказывают про архетипическое освобождение Первого Человека, повторяя решительный жест: «По этому мнению манихеи, когда встречают друг друга, пожимают правые руки в знак того, что они — те, кто спасся из Тьмы» (Гегемонии). «Первая «правая рука» — та, что Мать Жизни дала Первому Человеку, когда тот собрался уходить на войну. Вторая «правая рука» — та, которую Живой Дух дал Первому Человеку, когда он прекратил войну. По образу этой мистерии правая рука произвела правую руку, что и используется среди людей, когда они совершают рукопожатие» ( Keph . pp . 38. 20; 39. 20 - 22). Другим доказательством является роль, которую две ипостаси Зова и Ответа (или, альтернативно для последнего, «Слушания») играют на протяжении исторического процесса спасения, и ее выдающееся завершение к концу времен. Мы приведем соответствующий отрывок из Кифалаи в конце главы, но здесь хотим процитировать прекрасное наблюдение ее первого комментатора: «Так миф о подъеме Первого Человека благодаря Живому Духу связывается со спасением в конце времен как его прототип и предпосылка: «Зов» Живого Духа и «Слушание», которым Первый Человек на него ответил, живут в частицах Света, оставленных им позади как стремление и возможность воздействовать с их помощью на возвращение царства Света к концу мира». Без этого мистического «присутствия» многие докосмические «спасения» в гностической спекуляции были бы непонятны.

ТВОРЕНИЕ МАКРОКОСМА

В следующем рассказе о творении мы можем опустить многие мифологические детали, которые скорее фантастичны, чем значимы. На первом этапе Живой Дух и его свита богов отделили «смешение» от основной массы Тьмы. Затем «Царь Света приказал ему сотворить настоящий мир и построить его из этих смешанных частей для того, чтобы освободить частицы Света от темных частиц». К концу этого архонты, объединенные Светом (и потому ослабевшие), были преодолены, и из их кожи и тела были сотворены небо и земля. Хотя и говорится, что архонты были прикованы к небосводу (все еще прикреплены к своей растянутой коже, которая образовала небеса?), а с другой стороны, сообщается, что земля и горы были сформированы из их плоти и костей, данная последовательность проясняет то, что из-за всего этого они не потеряли ни своей демонической жизни, ни Тьма не потеряла в общем своей силы действовать. Но манихейский пессимизм изобрел здесь чрезвычайно образный способ отрицательного взгляда на мир: все части природы, что окружают нас, произошли от нечистых трупов сил зла176. Как кратко провозглашает один персидско-манихейский текст: «мир есть воплощение Архи-Ахримана». Он также является тюрьмой для сил Тьмы, которые теперь заключены в его пределах; и опять же представляется местом очищения Души заново:

Он разбросал все силы хаоса по десяти небесам и восьми землям, он запер их в этом мире в космосе,}, он сделал его тюрьмой для всех сил Тьмы.

Он стал также местом очищения Души, что была поглощена ими.

( Man . Ps . CCXXIIL 10. 25 - 29)

После этого та часть поглощенного Света, которая была менее всего запятнана, отделилась177 от Hyle , очистила «свет» в физическом смысле и из чистейшей части сформировала солнце и луну — два «корабля», а из остального — звезды. Таким образом звезды, за исключением планет, принадлежащим архонтам, являются «пережитками Души». Но при этой макрокосмической организации только малая часть Света спасется, «все остальное останется заключенным, притесненным, запятнанным», и небожители оплакивают его.

ТРЕТЬЕ ТВОРЕНИЕ ВЕСТНИК

«Затем поднялись в молитве Мать Жизни, Первый Человек и Живой Дух и просили Отца Величия: «Сотвори нового бога и вели ему, чтобы он пошел и увидел темницу Демонов, и чтобы он создал ежегодный переворот и защитников для солнца и луны, и чтобы он был освободителем и спасителем яркости богов, которые с самого начала были побеждены Ахриманом, Демонами [и т. д.] и которых они держат в плену до сих пор, а также той яркости, которая осталась в космических царствах неба и земли и там страдает, и чтобы он подготовил для ветра, воды и огня тропу и путь к Высшему». И Отец Величия услышал их и породил третье творение — Вестника. Вестник назвал Двенадцать Дев (согласно их именам, олицетворяющих добродетели и божественные качества) и с ними установил механизм двенадцати ведер». Вестник отправился к неподвижным кораблям Света, привел их в движение и начался переворот сфер. Этот переворот стал средством выражения космического процесса спасения как отличного от того, что предписывается умам людей, поскольку он функционирует как механизм разделения и перемещения вверх Света, пойманного в ловушку природы.

ПРОИСХОЖДЕНИЕ РАСТЕНИЙ И ЖИВОТНЫХ

Вначале, однако, вестник попробовал короткий путь: «Как корабли двигаются и приходят к середине небес, Вестник открыл свои формы, мужскую и женскую, и стал видимым всем архонтам, детям Тьмы, мужским и женским. И при виде Вестница, который был прекрасен в своих формах, все архонты воспылали к нему страстью, мужские — к его женскому виду, и женские — к его мужской внешности. И в своей похотливости они начали освобождать Свет Пяти Светлых Богов, которых они поглотили» (бар Конаи). Это странно натуралистический путь извлечения Света из пленивших его, мифическая тема, которую гностики до Мани уже воплощали в своих системах. Истечение Света достигается благодаря ангелам Света, он очищается и грузится на «корабли», перемещающие его в родную сферу. Но сомнительная хитрость Вестника допускает двойное толкование его успеха, ибо вместе со Светлой и Темная субстанция («грех») также уходит от архонтов и, смешавшись со Светом, стремится также войти в корабли Вестника. Выполняя это, Вестник снова скрывает свои формы и, насколько возможно, отделяется от извергнутого смешения. Пока более чистые части поднимаются вверх, загрязненные частицы, т. е. те, которые слишком тесно соприкасались с «грехом» , падают вниз на землю, и там эта смешанная субстанция формирует растительный мир. Таким образом все растения — « злаки, травы, и все корни, и деревья суть творения Тьмы, а не Бога, и в этих формах и видах вещей Божество связано по рукам и ногам». Подобное, только еще более жалкое происхождение приписывается животному миру, который возникает из уродцев дочерей Тьмы, родившихся при виде Вестника, также держащих в заточении Светлую субстанцию.

ТВОРЕНИЕ АДАМА И ЕВЫ

Открытие на короткое время форм Вестника, вдобавок приведшее к этим новым видам заключения Света, также вдохновило Тьму на мысль о последнем и наиболее действенном средстве удержания опасной добычи, а именно о заключении ее в форме, наиболее ей соответствующей. Эта форма задумывалась как божественная, которую та уже видела. Царь Тьмы, предчувствующий окончательную потерю всего Света через длительное разделяющее действие небесных переворотов, захваченный стремлением сотворить что-то равное тому видению, предполагающий таким способом изобрести самую надежную тюрьму для чуждой силы и, наконец, желающий иметь в своем мире замену для иначе недостижимой божественной фигуры, управляя которой и через которую он иногда освобождается от ненавистной ему компании, порождает Адама и Еву по образу чудесной формы и вливает в них весь Свет, оставленный в его распоряжении. Это порождение описывается со многими омерзительными подробностями, включая спаривание мужских и женских демонов, пожирание потомства их Царем и т. д. Основным содержащим доктрину пунктом в этой фантазии является то, что тогда как возникновение растений и животных было незапланированным, было неудачей тактического маневра Света, творение человека есть преднамеренное противодействие, в сущности, грандиозное противодействие Тьмы стратегии Света. И используя божественную форму для своей цели, она искусно обращает самую большую угрозу своей власти в главное орудие защиты. Вот что стало с библейской идеей о существовании человека, сотворенного по образу Бога! «Образ» стал злым умыслом Тьмы, воспроизведением не только своего рода богохульства, но дьявольской хитростью, направленной против оригинала. Все источники согласны в одном: поскольку обычно целью Тьмы является «неотделение Света от Тьмы», то в подобии божественной формы определенно большая часть Света может быть заключена в виде «души» и оставаться там более действенной, чем в любой другой форме. С этих пор борьба между Светом и Тьмой сосредотачивается на человеке, который становится главной наградой и в то же время основным полем битвы двух сражающихся партий. Каждая из двух сторон делает на него ставку: Свет — ставку на свое восстановление, Тьма — на истинное выживание. Это метафизический центр манихейской религии, и он усиливает значимость деяний и судьбы отдельного человека до абсолютной в истории всеобщего существования.

Человеческое тело есть дьявольская субстанция и — в этой особенности, усиливающей общее уничижение вселенной, — также дьявольский замысел. Здесь манихей-ская враждебность к телу и сексу, со всеми ее многочисленными аскетическими последствиями, зиждется на мифологическом основании. Эти враждебность и аскетизм имеют общие логические обоснования в гностическом взгляде на вещи, какими бы ни были специфические мифологические доказательства; но редко они так полно и так твердо утверждаются, как в манихейском мифе. В контексте этой теоретической поддержки задержка на особенно отталкивающих деталях порождения человека демонами добавляет элемент отвратительного в иначе «разумно» поддерживаемую вражду.

Творение Евы преследовало особенную цель. Она более полно подчинена демонам и таким образом становится их инструментом против Адама; «ей они придали свою похотливость, чтобы совратить Адама» — совратить не только на плотскую страсть, но через нее и на размножение, самую грандиозную затею в стратегии Сатаны. Поскольку это не только явно продолжает пленение Света, но из-за размножения сильно рассредоточивает Свет, то в конечном итоге становится затрудненной работа по спасению, единственный путь которой — пробуждение каждой отдельной души. И Тьма, таким образом, все оборачивает на совращение Адама, небожители же — на пробуждение его, чтобы предохранить его от совращения.

МИССИЯ СВЕТОЗАРНОГО ИИСУСА ИИСУС ПАТИБИЛИС

Когда пять ангелов увидели Свет Господа оскверненным, они попросили Вестника Благих Вестей, Мать Света и Живого Духа послать кого-нибудь к этому первому творению освободить и спасти его, открыть ему познание и справедливость, и освободить его от демонов. И они послали Иисуса. Светозарный Иисус достиг невинного Адама... » Далее следует сцена, полный текст которой приводится на с. 86. Иисус здесь — бог, миссией которого является дать человеку откровение, отдельная ипостась или эманация Вестника, чья миссия подчинена Свету вообще и предваряется творением человека. То, что он тот, кто заставил Адама вкусить от Древа Познания, объясняет христианское обвинение манихеев в том, что они приравнивали Христа к змею в Раю. Содержание его откровения, учение о «его самости, брошенной во все», требует комментария. Оно выражает другой аспект божественной фигуры: помимо того, что Иисус — исток всей откровенческой деятельности в истории человечества, он является олицетворением всего Света, смешанного с материей; то есть он — страдающая форма Первого Человека.

Эта оригинальная и проникновенная интерпретация фигуры Христа была важной частью манихейского вероучения, и она была известна как учение о Jesus patibilis , «страдающем Иисусе», который «повешен на каждом дереве», «служит границей каждому блюду», «каждый день рождается, страдает и умирает». Он рассредоточен во всем творении, но его наиболее истинной сферой и воплощением представляется растительный мир, то есть наиболее пассивная и единственно невинная форма жизни183. Еще в то же самое время в активной стороне своей природы он есть над-мирный Нус, пришедший свыше, который освобождает эту плененную субстанцию и постоянно до конца мира собирает ее, т. е. себя из физического рассредоточения.

Разнообразные аспекты этого спасительно-спасаемого принципа прекрасно выражены в псалме:

Приди ко мне, мой родич, Свет, мой проводник... С тех пор, как я ушел во тьму, мне давали пить воду... Я стойко несу бремя, хотя оно и не мое. Я — среди своих врагов, звери окружают меня; бремя, которое я несу, — от властей и княжеств.

Они воспылали гневом, они поднялись против меня...

Материя и ее сыны отделили меня от них, они сожгли меня в своем огне, они придали мне мучительное подобие.

Чужеземцы, с которыми я смешался, не знали меня; они вкусили от моей сладости, и они пожелали удержать меня с собой.

Я был жизнью для них, но они были для меня — смерть; я стойко держался среди них, они износили меня как свою одежду.

Я есмь во всем, я держу небеса, я есмь основа, я держу землю, я есмь Свет, что сияет впереди и приносит радость душам.

Я есмь жизнь мира: я есмь млеко, что во всех деревьях: я — сладкая вода, что от сынов Материи...

Я выношу все это, пока я исполняю волю моего Отца; Первый Человек — мой отец, волю которого выполняю.

Смотри, Тьму я покорил; смотри, огонь истоков я потушил, как Сфера быстро повернулась, как солнце получило очищенную часть жизни.

О душа, обрати свой взор в высоту и созерцай свои оковы... смотри, твой Отец зовет тебя.

Теперь сядь на Корабль Света, и получи венок славы, и возвратись в свое царство, и возрадуйся со всеми Эонами.

( Man . Ps . CCXLVI . 64. 8 - 65.13)

Откровение Иисуса Адаму включает предостережение против приближения Евы. Адам вначале внимает ему, но позднее демоны соблазняют его, и так начинается цепь размножения, временное увековечение царства Тьмы. Это делает необходимой временную историю откровения, которая, периодически повторяясь, приводит через Будду, Зо-роастра и исторического Иисуса к самому Мани и в сущности просто снова и снова воспроизводит изначальное откровение Светозарного Иисуса, согласованное с историческим прогрессом религиозного понимания.

От зона к зону апостолы Бога не переставали приносить Мудрость и Деяния. Так, в одну эпоху их приход [т. е. приход «Мудрости и Деяний»] проявился в странах Индии через апостола, который был Буддой; в другую эпоху в земле Персии — через Зороастра; в третью — в земле Запада — через Иисуса. После этого, в последнюю эпоху, пришло это откровение, и пророчество пришло через меня. Мани, апостола истинного Бога, в земле Вавилонской. В этом пророчестве Мани принимает древнее гностическое учение, наиболее ясно изложенное в Псевдо-Клементинах, от одного «истинного Вестника, который с начала мира, поменяв свои формы со своими именами, бежал через Эон до тех пор, пока не достиг своего времени и, помазанный Божьей милостью за свой труд, не получил вечного отдыха» ( Homil . Ш. 20).

Когда мы снова обратимся к космогонии, мы осознаем следующие разделения. Три «творения» были выведены божеством благодаря агрессии Тьмы и ее последствиям: творение Первого Человека — для битвы и жертвы; Живого Духа (также называемого Демиургом) — для освобождения защитника и, поскольку оно остается незавершенным, строительства вселенной из смешанной субстанции; Вестника (также называемого Третьим Вестником) — для приведения вселенной в движение и освобождения Света, воплощенного в ней. Эта третья миссия противопоставлена Тьмой творению человека, которое, в свою очередь, делает необходимой миссию Светозарного Иисуса к Адаму. Через позднейшее совращение и последовавшее за ним явление размножения, драма и вместе с ней миссия «Иисуса» затянулась в истории человечества. Эта мировая история в узком смысле слова полностью принадлежит целому отделению божественной истории, представленному эманацией Вестника: это его измененные ипостаси, которые действуют как божества откровения в человеческой религиозной истории, а именно, «Иисус» для Адама в начале, Параклет для Мани в середине и Великая Мысль — в апокалиптическом конце истории. К последнему апокалиптическому действию мы обратимся позже.

ПРАКТИЧЕСКИЕ ВЫВОДЫ АСКЕТИЧЕСКАЯ НРАВСТВЕННОСТЬ МАНИ

Практические выводы из этой космо-сотериологичес-кой системы являются предельно четкими, все они доходят до сурового аскетизма. «Поскольку о разрушении Hyle распорядился Бог, следует воздерживаться от всех одушевленных предметов и есть только овощи и все, что не является чувствующим, и воздерживаться от брака, удовольствий любви и рождения детей, так чтобы божественная Сила не могла бы на ряд поколений дольше оставаться в Hyle . Однако не следует для того, чтобы усилить воздействие очищения вещей, кончать жизнь самоубийством» (Александр).

На воздержание в вопросах пищи влияют две точки зрения, помимо общей аскетической позиции: необязательно смешиваться с дополнительной субстанцией Света и таким образом ее задерживать; и, поскольку этого невозможно совершенно избежать (растения также содержат его), по меньшей мере избегать повреждения Света в его чувствующей форме у животных. Кроме того, из сведения контактов с субстанцией Тьмы до минимума и из нечувствования дома в мире, истинная цель которого — содействовать «разделению», следует заповедь нужды, которая включает среди прочего запрещение строительства дома или предостережение против него.

Наконец, пан-психизм, который вытекает из представления о смешении и предполагает наличие уязвимой субстанции Света повсюду (даже в «неживотной» природе), приводит к наиболее преувеличенному представлению о грехе, которое когда-либо существовало: «Когда кто-либо ходит по земле, он оскорбляет землю [т. е., точнее, поскольку Свет соединился с ней]; тот, кто двигает рукой, оскорбляет воздух, поскольку это — душа людей и тварей... [и так далее]» (Гегемонии). «Человеку следует посмотреть вниз на землю, когда он идет своим путем, чтобы он не раздавил крест Света и не разрушил растения» ( Keph . p . 208. 17). Грех, следовательно, ipso facto включенный во все действия, является, разумеется, неизбежным и как таковой предназначается Тьмой для творения человека, но существует грех нисколько не меньший и включенный в регулярную исповедь. Превращаясь в практический принцип, эта концепция вызывает чрезмерный квиетизм, который стремится уменьшить деятельность как таковую, что представляется абсолютно необходимым.

Однако полный ригоризм манихейской этики приберегается для специфической группы «Избранных» или «Истинных», которые должны вести монашескую жизнь, исполненную аскетизма, возможно, отталкивающуюся от буддийского монашества и определенно сильного влияния христианского монашества. Значительные массы верующих, называемых «Слушатели» или «Воины», жили в мире при менее строгих правилах, и к их похвальным деяниям принадлежала забота об Избранных, сделавших возможной их жизнь через очищение. В общем, мы, таким образом, имеем три категории людей: Избранные, Воины и грешники, очевидно соответствующие христианско-гностической триаде пневматиков, психиков и sarkics («плотских людей»). Соответственно, существуют три «пути» для душ после смерти: Избранный приходит к «Раю Света»; Воин, «страж религии и помощник избранного», должен возвращаться к «миру и его ужасам» так часто и так долго, «пока его свет и его дух не освободятся, и после долгого странствия туда и обратно он не достигнет собрания Избранных»; грешники попадают во власть Дьявола и в Ад (Эн-Надим).

УЧЕНИЕ О ПОСЛЕДНИХ ВЕЩАХ

Таким образом, история мира и человека представляет собой продолжительный процесс освобождения Света, и все устройство вселенной, подобно всем событиям истории, рассматривается с этой точки зрения. Орудиями спасения в истории являются зовы апостолов, основателей «церквей» (религий), с их воздействием пробуждения, поучения и посвящения.

Вселенским орудием спасения представляется космический переворот, в особенности переворот солнца, которое, «вращая небеса, собирает своими лучами части Бога даже из нечистот» (Августин). То есть солнце автоматически, как природный процесс, извлекает, привлекает и очищает Свет от Hyle , и как корабль переносит его на колесо Зодиака, вращение которого переносит его к миру Света. Два орудия спасения дополняют друг друга: «Освобождению, отделению и подъему частиц Света помогают хвала, посвящение, чистое слово и благочестивые деяния.

Таким образом частицы Света [т. е. души мертвых] поднимаются по столпу утренней зари к сфере луны, и луна получает их непрерывно с начала до середины месяца, так что она прибывает и становится полной, и потом она направляет их к солнцу до конца месяца, и таким образом она убывает, потому что освобождается от своего бремени. И переправа загружается и разгружается снова, и солнце передает Свет Свету над ним в мире хвалы, и он идет в этот мир, пока не достигает высшего и чистого Света. Солнце не прекратит этого до тех пор, пока ни одной частицы Света не останется в этом мире, кроме маленькой частицы, так спрятанной, что солнце и луна не могут достать ее [это окончательное сожжение будет свободным]» .

Все меньше и меньше день ото дня

вырастает количество душ [на земле],

пока они поднимутся вверх, очищенные.

( Ephraem , s . Mitchell 1109)

В этом космическом видении присутствует что-то несомненно грандиозное, и для манихеев оно настолько убедительно, что они могут сказать: «это очевидно даже для слепого» (Александр). Мы едва ли согласимся с этим, но можем с готовностью согласиться в том, что образы луны, прибывающей и убывающей с грузом душ, солнца, постоянно отделяющего и очищающего божественный Свет, Зодиака, подобного водяному колесу, непрерывно зачерпывающему и отправляющему Свет вверх, обладают несомненным очарованием, что эти образы придают порядку вселенной религиозное значение, которое утратили зловещие «сферы» других гностических систем.

Таким образом в последовательности времен, зовов и переворотов «все частицы Света непрестанно восходят и поднимаются в вышину, а частицы Тьмы непрерывно спускаются и опускаются в глубину до тех пор, пока одна освободится от другой, и смешение сойдет на нет, и смесь постепенно исчезнет, и каждая придет к своему целому и к своему миру. И это воскрешение и возвращение» (Шахрастани). Когда этот процесс дойдет до наиболее тесно перемешанного остатка, тогда «Вестник явит свой образ, и ангел, что поддерживает землю, сбросит свою ношу, и вырвется великий огонь из-за пределов космоса и пожрет весь мир, и его будет не остановить, пока Свет остается в творении освобожденным» (составлено из Гегемония [= Эпифаний] и Эн-Надима).

Апокалиптический конец предыдущей цитаты, в итоге выраженный «Вестником», наиболее полно описан в двух отрывках из Kephalaia (гл. 5; 16) — первый озаглавлен «На четверых Охотников за Светом и четверых — за Тьмой», где четвертый и последний Охотник за Светом (или Рыбак) называется «Великим Помыслом»; этот отрывок из Книги Псалмов представляет надлежащее окон-

В конце, когда космос постепенно исчезает, тот же самый Помысел Жизни соберет себя и сформирует свою Душу [т. е. свою Самость] в форме Последнего Изваяния. Его сеть — его Живой Дух, и со своим Духом он поймает Свет и Жизнь, что существуют во всем, и построит из них свое тело.

Зов и Слышание, Великий Помысел, который пришел, чтобы смешать элементы... и остался там в тишине... до того времени... когда он пробудился, и занял свое место в великом огне, и собрал в своей Душе себя, и сформировал себя в виде этого Последнего Изваяния. И ты найдешь его, как только он выйдет из себя и выбросится из грязи, которая чужда для него, но еще вберет в себя Жизнь и Свет, что существует во всем, и построит из него свое тело. Затем, когда это Последнее Изваяние будет полностью завершено, тогда оно вырвется и поднимется из великой битвы через Живой Дух, своего отца, который придет и... выявляет все члены... исчезновения и конца всех вещей.

И он соберет вместе и намерения смерти, всей Тьмы, и сделает их подобными своей истинной самости...

В то мгновение прихода Живого Духа... он поддержит Свет. Но намерение смерти и Тьмы он запрет в обиталище, которое было создано для него, где возможно заточить его навсегда.

Не существует других способов ограничить Врага, кроме этого; так как он не был воспринят Светом, потому что он чужой для него; и он не может ни остаться снова в своей земле Тьмы, ни разразить войну, более сильную, чем первая. Новый Зон будет построен на месте мира, который исчезнет, и в нем могут господствовать силы Света, потому что они полностью выполнили и исполнили волю Отца, они покорили ненавидящих...

Это — Познание Мани, поклонимся ему и благословим его. Таким образом, несмотря на конечный итог, можно иногда кратко сказать, что «две природы восстановились, и архонты с этого времени будут обитать в своих нижних областях, кроме Отца в верхних областях, после того, как он возьмет обратно свою собственность» (Гегемонии). Действительное представление о том, что власть Тьмы, хотя и не Тьма сама по себе, будет разрушена навсегда, и в противоположность дикому беспорядку начала она теперь находится в глубоком покое. После долгой дороги изначальная жертва Света нашла свое вознаграждение и достигла своей цели: «Свет с этих пор спасен от Тьмы и от порчи от нее» (Эн-Надим).

Назад   Вперед