Глава 4 Евангелия

1. Синоптические Евангелия.

Мы подошли к более подробному рассмотрению Евангелий. Выше уже были приведены некоторые доказательства с датами и ранними свидетельствами; далее необходимо выяснить, что можно сказать о происхождении и подлинности Евангелий. Изучение вопросов, связанных с происхождением Евангелий началось с возникновением христианства. Уже в начале II века Папий, епископ Герапо-лиса в Малой Азии, собирал информацию о Евангелиях и христианах старшего поколения, лично беседовавших с Апостолами. Приблизительно в 130—140 году Папий написал утерянный ныне, за исключением нескольких фрагментов, протицированных другими авторами, пятитомник — «An Exposition of the

Oracles of the Lord» («Толкования Оракулов Господних»), в предисловии к которому есть слова: «Не буду колебаться — приводить ли для вас или нет вместе с моими объяснениями информацию, полученную от старшего поколения, гарантируя ее подлинность, поскольку принадлежу к числу тех, кто наслаждается речами проповедников Истины, а не многоречивых болтунов; радуется не за преклоняющихся перед приказами сильных мира сего, а за тех, кто рассказывает о заповедях, данных Господом, заповедях, исходящих от Него и являющихся Истиной для верующих. Если любой человек, бывший спутником старца, придет ко мне, я расспрошу его о высказываниях Андрея или Петра, Филиппа, Фомы или Иакова, Иоанна, Матфея или же любого другого Ученика Господа; о чем рассказывают произведения Ареста и старца Иоанна, Его последователей. Я и не предполагал, что из книг можно почерпнуть столько ценных для меня высказываний гласа Жизни и Веры».

Среди многих вещей, познанных Папи-ем благодаря старейшинам, была и информация о происхождении Евангелия, которую мы вскоре рассмотрим. С тех давних времен и до наших дней люди продолжают поиски доказательств, горя желанием узнать как можно больше не только о текстах Евангелий, но и о дошедших до нас источниках, лежащих в основе их написания. Прелесть учения, называемого «источником критицизма», в данном случае несомненна. Но поиск источников Евангелия, их гипотетическое воссоздание может оказаться настолько захватывающим, что студент забудет о главном: Евангелия, дошедшие до нас как литературные документы I века, гораздо более важны, чем документы, считающиеся их источниками, хотя бы потому, что последние, если они и существовали когда-либо, исчезли, а Евангелия дожили до наших дней. Необходимо помнить, что «источник критицизма», интересный сам по себе, менее объективен, чем «текстовой критицизм», т. к. опирается на сомнительные элементы.

Но предусматривая все это, мы должны помнить об ограниченности литературного критицизма; в данном случае основной задачей является исследование источников наших Евангелий. Если предполагаемые даты их написания, указанные в предыдущей главе, являются правильными, тогда не слишком много времени отделяет евангельские события от появления Евангелий. Если же с разумным подходом показать, что их тексты полностью или частично зависят от древних документов, то можно утвердиться в их подлинности.

Определенных выводов можно достичь, сравнив сами Евангелия. Мы будем правы, если скажем, что они делятся на две группы: первая из них — это первые три Евангелия, а вторая — это четвертое Евангелие от Иоанна. К проблеме четвертого Евангелия мы обратимся чуть позже, а сейчас рассмотрим три первых, называемых «синоптическими», т. к. они размещены в синоптическом порядке, в котором их легко изучать совместно. (Первым чеппвеком, назвавшим их так в 1774 году был ученый-текстовик Д. Д. Грисбах. — Примеч. пер.) Даже без подробного изучения синоптических Евангелий можно обнаружить, что они имеют много общего материала. Например, смысловое содержание 606-ти из 661-го стиха Марка встречается у Матфея, 350-ти стихов Марка с небольшими изменениями присутствуют у Луки. Говоря иными словами, из 1,068 стихов у Матфея около 500 содержат материалы, сходные с материалами у Марка, из 1,149 стихов у Луки примерно 350 схожи со стихами у Марка. Лишь 31 стих у Марка не имеет ничего общего со стихами у Матфея и у Луки.

При сравнивании Матфея и Луки выясняется, что у них есть около 250 стихов с похожим материалом, не имеющим места у Марка. Этот общий материал написан схожим языком, местами он абсолютно идентичен, но иногда значительно отличается. Существуют 300 стихов от Матфея, содержащих рассказы и рассуждения, характерные лишь для этого Евангелия и около 550 стихов от Луки, содержащих эксклюзивный материал, не повторяющийся в других Евангелиях.

Существуют факты, в которых легко удостовериться; сомнение возникает лишь тогда, когда мы пытаемся истолковать их. Иногда материал двух или более синоптистов настолько схож, что даже трудно назвать данное сходство случайным. Объяснение этого сходства было дано в прошлом веке — евангелисты воспроизводили тот язык, на котором в первые дни Церкви проповедовалось первое простое устное Евангелие. Это мнение являлось главным, например, в «Greek Testament» («Греческих Заветах») Альфорда и в «Introduction to the Study of the Gospels» («Предисловии к изучению Евангелий») Вест-кота. Позже эта теория стала менее значимой, поскольку стало ясно, что многие явления можно весьма аргументированно объяснить с помощью документальных доказательств. Ныне эта теория приняла другую форму и называется форм-критицизмом.

Форм-критицизм опирается на устные «формы», «образцы» или «шаблоны», которыми изначально, до появления документальных источников Евангелий, были апостольские проповеди и учения. Подобный метод стал популярен с 1918 года. Ценность его преувеличивалась в некоторых странах, однако один-два полезных вывода были сделаны именно благодаря ему. Во-первых, гипотеза о документальности источников сама по себе неадекватна при оценке всех фактов «устной теории» Альфорда и Весткота; действительно, недавняя популярность форм-критицизма была следствием неудовлетворенности скудными результатами вековых занятий эмпириокритицизмом.

Во-вторых, тенденция древности тиражировать «формы» привела к тому, что в них превратили и религиозные проповеди. Эта тенденция широко прослеживается в древне-языческом и древнеиудейском мирах, она же заметна и в материалах евангелий. В апостольские дни проповеди Иисуса и описание Его деяний были изданы крупными тиражами, сперва на арамейском, но вскоре и на греческом языках; эти проповеди связаны с нашими синоптическими Евангелиями и их документальными источниками.

Нам не нравится стереотипность устного или литературного стилей; мы предпочитаем разнообразие. Но в современной жизни бывают моменты, когда шаблонность необходима. Например, при свидетельстве в суде, полицейский или очевидец не приукрашивает свой рассказ, а как можно точнее придерживается предписанной и стереотипной «формы». Его задача — дать как можно более точное описание произошедших событий. В рассказе, возможно, не будет хватать художественного завершения, зато он будет точен. Стереотипность многих Евангелий играет ту же роль — она является доказательством их истинности и правильности. Она часто встречается, потому что сохраняет определенную «форму», описывает похожие события или приводит схожие высказывания, изложенные однообразным языком. Но из этой языковой схожести нельзя делать вывод, что два подобных рассказа — это двойная версия одного и того же события, что две похожие притчи (например, брачный пир у Матфея 22:2 и большой ужин у Луки 14:16. — Примеч. пер.) — ЭТО различные версии одного и того же рассказа. Важно понять, что если офицер полиции в одинаковой форме описывает два дорожных происшествия, то он все равно рассказывает о двух разновидностях одного происшествия.

Но, возможно, самым значительным достижением форм-критицизма является вывод о том, что человеку никогда не достичь сверхъестественности Иисуса, вне зависимости от того, как он классифицирует материалы Евангелий и насколько глубоко зашел в исследовании евангельских историй. Классификация материалов Евангелия на основании «форм» — не самый удобный и быстрый способ, но он использует новые методы компоновки недавно обнаруженных материалов с уже известными; поэтому с его помощью можно достичь тех же результатов, что и при других классификациях, например классификациях по источникам или проблемам. Все Евангелия сгруппированы таким образом, чтобы показать Иисуса как Мессию, Сына Божия; все подчеркнуто мессианским значением того, что Он говорил и делал. Как бы тщательно мы ни исследовали и ни анализировали Евангелия, невозможно найти альтернативного изображения. Таким образом, форм-критицизм опровергает надежду на то, что возврат к первоначальным евангельским традициям сможет вернуть полностью Иисуса-человека, говорившего об Отцовстве Бога и братстве человека.

Евангелием от Марка неразумно пренебрегали в древние времена, потому что оно короче других Евангелий. Например, Августин говорил, что Марк, должно быть, следовал за Матфеем «как его лакей и прислужник». Но каждый, изучающий синоптические Евангелия, в которых общий материал упорядочен в параллельных колонках, увидит, что большей частью сокращен не Марк, а Матфей. У Марка отсутствует свыше половины материала, содержащегося у Матфея; но что касается их общего материала, то у Марка он гораздо полнее. Недавнее подробное изучение лингвистических и литературных деталей Евангелий привело многих ученых к выводу о том, что Евангелие от Марка в его конечной форме было старейшим из всех Евангелий и служило источником для Матфея и Луки. Эта так называемая «гипотеза Марка» (здесь термин «гипотеза Марка» используется исключительно в литературном смысле, он определяет зависимость двух других евангелистов от Марка. Этот термин также использовался с целью показать, что лишь рассказ Марка о земном служении Христа имеет историческую ценность — мнение, к которому полностью присоединяется эта книга. — Примеч. авт.) В общих чертах была представлена в XVIII веке. Первым же, кто обосновал ее в 1835 году, был Карл Лачман. Он показал, что общая последовательность трех синоптистов — последовательность Марка, поскольку Марк и Матфей иногда согласуются в последовательности повествования с Лукой, но чаще Марк и Лука с Матфеем. Матфей же и Лука никогда не согласуются с Марком. Таким образом, Марк может показаться в этом отношении нормой, от которой двое других время от времени отклоняются. К этому следует добавить, что большинство эпизодов Евангелия от Марка приводятся и в Евангелиях от Матфея и от Луки, по большей части сохраняя язык Марка. С точки зрения литературного критицизма появление такого общего материала с одной стороны у Марка, а с другой стороны у Матфея и Луки, можно считать скорее приоритетом Марка, чем Луки или Матфея. Но несмотря на то, что «гипотеза Марка» и поныне является преобладающей, она подвергалась жесткой критике прекрасно образованных и одаренных писателей. Так, великий немецкий ученый Теодор фон Занн придерживался мнения, что Матфей написал Евангелие на арамейском языке, а нынешнее греческое Евангелие от Марка было создано позже в частичной зависимости от арамейского Матфея; лишь после этого Матфей обратился к написанию греческого Евангелия, используя на этот раз Евангелие от Марка. Менее сложное чем у Занна объяснение было высказано римским католическим писателем Домом Джоном Чепменом в книге «Matthew, Mark and Luke» («Матфей, Марк и Лука», 1937) И Б. К. Батлером в книге «The Originality of St. Matthew's Gospel» («Подлинность Евангелия от Св. Матфея», 1951), которые обращаются к «гипотезе Марка» и спорят о зависимости Евангелий от Марка и от Луки на греческом языке от Евангелия от Матфея на греческом.

Сила «гипотезы Марка» не может быть передана одним-двумя предложениями; ее доказательство совокупно и может быть понято лишь при изучении хорошего синопсиса (предпочтительнее греческого, хотя достаточно много доказательств есть и в современном английском переводе), содержащего три синоптических Евангелия, которые имеют параллельные места-утверждения, свободные от предвзятости в пользу той или иной гипотезы. Вместе с синопсисом студенты, изучающие греческий язык, должны исследовать и языковые данные; это советует сэр Джон Хоукинс в своей книге «Ногае Synopticae» (издание второе, 1909).

То, что Марк или кто-то весьма схожий с ним явился источником для двух других си-ноптистов, не столь уж удивительно, если учесть, кто такой Марк на самом деле. Евсей в своем произведении «Ecclesiastical History» («История Екклезиаста», 3:39) цитирует Па-пия, рассказывающего о происхождении Евангелия. Папий записал это со слов некоего человека, которого он называет старцем: «Марк, будучи переводчиком Петра, записал в точности то, о чем он (Петр) упоминал, все высказывания и деяния Христа; однако не по порядку. Он не был ни слушателем, ни спутником Господа, не собирал Его высказывания; но позже, как я сказал, Марк сопровождал Петра и адаптировал его учение как насущную необходимость. Поэтому Марк не ошибся, записав то немногое, о чем он (Петр) упо-

минал; поскольку обращал внимание на то, чтобы не упустить ничего из услышанного и не добавить от себя какого-нибудь лишнего утверждения».

Это мнение получило новую оценку в наше время. Некоторые форм-критики пытались представить второе Евангелие как состоящее из независимых историй и высказываний, передававшихся устно в раннехристианской Церкви, а позднее отредактированных и объединенных в «обобщенный конспект», не имеющий исторической ценности. Но при исследовании этого «обобщенного конспекта» обнаружилось, что он не является редакторской выдумкой, а представляет из себя последовательный набросок евангельского рассказа. Ныне, в некоторых ранних конспектах христианских проповедей или в «Kerygme» Деяний мы находим похожие наброски евангельской ИСТОрИИ (например, Деян. 2:14 и далее; 3:12 и далее; 4:10 и далее; стих 30 и далее; 10:36 и далее; 13:16 и далее; 1 Кор. 15:3 и далее). В Деяниях И В Посланиях они охватывают период со времени проповедования Иоанна Крестителя и до Воскрешения Христа, с подробным выделением Страстей Господних. Но именно в этом и заключается второе Евангелие. Наброски, однако, дополнены красочными эпизодами жизни Христа, такими, которыми можно пользоваться в проповеди. Следовательно, говоря в общем смысле, Марк оказался рассказчиком евангельской истории, т. к. поведал о самом раннем периоде Церкви, и если, по мнению Папия, Марк лишь является интерпретатором Петра, то заслуживает внимания тот факт, что Петр — основной проповедник Евангелия в первых главах Деяний.

Дальнейшим доказательством влияния Петра на Марка явились лингвистические исследования К. X. Тернера под названием «Marcan Usage» («Словоупотребление Марка») в «Journal of Theological Studies» («Журнале теологических исследований») от 1924 и 1925 годов. Эти публикации, помимо прочего, показывют, как Марк использует в рассказах местоимения для того, чтобы вызвать чувство, будто сам Петр излагает свои воспоминания от первого лица. Читатель может получить от такого отрывка «яркое впечатление, как от свидетельства, являющегося фоном Евангелия: например в 1:29 — "мы пришли в наш дом с Иаковом и Иоанном. Теща моя лежала в горячке; и мы тотчас же сказали Ему о ней"». Можно быть полностью уверенным, что в Евангелии от Марка гораздо больше, чем в рассказах Петра, говорится о служении Иисуса. Марк вероятно включил и некоторые собственные воспоминания. По-видимому в то время, когда Иисус был арестован (Мк. 14: 51 и далее), он был молодым человеком, с трудом избежавшим опасности, поэтому некоторые детали рассказов о страданиях Господа мог вспомнить сам, ибо возможно видел их. Существует предание, что именно в его доме (Деян. 12:12) проходила Тайная Вечеря.

Мнение о том, что Евангелие от Марка является основой других синоптических Евангелий, по сути не столь уж расходится с древним мнением о том, что общий элемент всех трех Евангелий — это устная проповедь ранней Церкви; Евангелие от Марка — это устная проповедь, облеченная в письменную форму. Форма, которой придерживаются в своих устных проповедях Матфей и Лука — это форма, заданная Марком. Он стал не только переводчиком Петра (предположительно переводил Галилейский арамейский Петра на греческий), но и показал в своем Евангелии суть проповедования, переняв ее от Петра. В его Евангелии нет недостатка доказательствам в пользу того, что большинство материала изначально было написано на арамейском языке; греческий перевод местами сохраняет типично арамейские идиомы.

По-видимому, Евангелие от Марка было написано в середине шестидесятых годов I века, по первому требованию христианской общины Рима, но очень быстро разошлось внутри Церкви.

В проповедях Евангелия в первые дни Церкви основное внимание уделялось тому, что делал Иисус, а не тому, что Он говорил. Призыв, приведший к обращению евреев и язычников, был Благой Вестью о том, что смертью и Вознесением Господь обеспечил искупление грехов и открыл всем верующим вход в Царство Небесное. Но впоследствии христиане должны были многое познать, в

особенности Учение Христа. Поразителен тот факт, что большая часть материала (не связанного с именем Марка), общего для Матфея и Луки, состоит из высказываний Иисуса. На основании этого появилось предположение о том, что существует древний документ, на который опирались Матфей и Лука при написании Евангелий; этот документ часто упоминается как «Q», также его часто рассматривают как собрание высказываний Иисуса. (Этому условному документу название «Q» было дано почти одновременно, хотя и независимо друг от друга, двумя учеными в начале XX века. Немец Юлий Велъ-хаузен назвал его так потому, что «Q» — первая буква немецкого слова «Quelle» («Источник»); англичанин же Д. Эрмитедж Робинсон, обозначивший источник синоптистских материалов Марка как «П» (англ. «Р») (по первой букве имени Петра, оказавшего, по его мнению, влияние на Марка), нашел наиболее естественным обозначить второй источник следующей буквой английского алфавита - «Q». — Примеч. авт.) Како-ва бы ни была правда об этом документе было бы удобно использовать «Q» в качестве символа, обозначающего те материалы Матфея и Луки, которые не связаны с материалами Марка. На греческом языке есть доказательства того, что «Q» — перевод арамейского документа, а не устного арамейского предания. Арамейский, как известно, был общим языком Палестины, особенно Галилеи во времена Христа, и по всей вероятности являлся языком Его общения с Апостолами в повседневной жизни. Писатели Нового Завета обычно называют его «еврейским», показывая таким образом, что они не делают различий между ним и родственным ему арамейским языком, на котором была написана большая часть Нового Завета. В наше время есть доказательства древности арамейского документа еще в одном фрагменте записей Папия: «Матфей собрал Слово еврейской (то есть арамейской) речи и постарался сделать перевод каждого произведения как можно лучше».

По-разному понималось значение «Слова», литературно переводимого как «прорицание»; наиболее же вероятное его объяснение — оно связано с высказываниями Господа нашего. «Слово» в Новом Завете — это предсказания, пророков Ветхого Завета; Иисус рассматривался последователями как «пророк, сильный в деле и в слове пред Богом и народом» (Лук. 24:19). Попытки анализа документов, подтверждающих материалы «Q» в Евангелиях от Матфея и от Луки, приводят к выводу о том, что принцип построения Евангелий был заимствован из некоторых книг пророков Ветхого Завета. Обычно в них содержится изложенное в форме повествования описание того, как пророк был призван, в чем заключалось его служение, приводятся пророчества, но нет упоминания о его смерти. Так, документ, восстановленный на основе доказательств Евангелий от Матфея и от Луки, начинается повествованием о Крещении Иисуса Иоанном Крестителем и о Его искушении в пустыне, являющемся прелюдией Его служения в Галилее; далее следуют Его высказывания, построенные минимально

повествовательной форме, но нет рассказа о Страстях Господних. Учение приведено в четырех разделах, которые можно назвать так: 1) Иисус и Иоанн Креститель; 2) Иисус и Ученики; 3) Иисус и Его противники; 4) Иисус и будущее.

Напрашивается вывод о том, что Папий ссылался именно на такую работу, как эта, говоря, что Матфей собрал Слово. Дальнейшее утверждение о том, что Слово было собрано в «еврейской речи», согласуется с внутренними доказательствами арамейских основ материалов «Q» у Матфея и Луки. Когда Папий добавляет, что каждый человек, переводивший Слово, старался сделать свою работу как можно лучше, то подразумевает, что существовало по крайней мере несколько греческих версий. Это частично разъясняет некоторые сложности, характерные для первого и третьего Евангелий и связанные с высказываниями Иисуса; несмотря на то, что во многих местах греческих текстов Евангелий есть различия, можно сказать, что за всеми ними стоит один арамейский оригинал.

Другой интересный факт, обнаруженный при попытке анализа арамейского оригинала — все высказывания Господа нашего имеют поэтические черты. В переводе было видно, насколько они полны параллелей, являющихся постоянным поэтическим фактором Ветхого Завета. Когда же обратились к их арамейскому оригиналу, то обнаружили постоянный поэтический ритм, иногда же строчки рифмовались. Это было особо продемонстрировано профессором К. Ф. Берни в книге «Поэзия Господа нашего» (С. F. Burney, «The Poetry of our Lord», 1925). Речь, следующую за узнаваемой моделью легче запомнить, а Иисус хотел, чтобы Его Учение легко запомнилось, поэтому Он мог избрать поэтическую форму изложения. Кроме того, современники запомнили Иисуса как пророка, а пророки в Ветхом Завете привыкли произносить свои прорицания в поэтической форме. Можно надеяться, что Его Учение дошло до нас именно в том виде, в котором и было изначально.

Итак, мы считаем, что авторитет современных доказательств, относящихся к евангельским текстам, сохраненным Марком, убедителен; высказывания Господа нашего появились, благодаря факторам и силам, заслуживающим доверия. Однако, помимо проповедей Матфея, имеющих несколько соответствий у Луки, существуют и некоторые другие, встречающиеся лишь в первом Евангелии; для удобства их можно обозначить буквой «М». Эти «М»-проповеди ранее рассматривались как высказывания Иисуса, взятые из сборников, подобных «Q», но составленных и сохраненных консервативной общиной христиан-евреев Иерусалима, тогда как материалы «Q» наверняка служили требованиям христиан-эллинов, после смерти Стефана покинувших Иерусалим для проповеди Евангелия и постройки церквей в Сирийской Антиохии и в провинциях, примыкающих к Палестине.

Если Слово Матфея на самом деле является источником «Q», то сбор документов для него произошел еще в период раннехристианской Церкви. Наличие подобного «конспекта» Учений Христа у новообращенных христиан, особенно у язычников-обращенцев, несомненно может оказать большую помощь в становлении их веры. Возможно «Q» появился уже в 50 году после Р. X. По мнению некоторых ученых, его черты прослеживаются в Евангелии от Марка, но этому нет доказательств.

Вполне возможно, что Евангелие от Матфея появилось недалеко от Сирийской Антиохии в 70-е годы. По сути дела это сборник апостольских проповедей, записанных Марком, расширенных благодаря слиянию с другими материалами и сочетающихся с греческой версией Слова Матфея и высказываниями Иисуса из других частей. Весь этот материал выстроен так, чтобы быть руководством для обучения и управления в Церкви. Высказывания Иисуса представлены в виде пяти великолепных проповедей, которые следуют в таком порядке: а) Законы Царствия Божия (гл. 5— 7), б) проповедь Царствия (10:5-42), в) «сыны Царствия» (13:3-52), г) «кто больше в Царстве Небесном?» (глава 18) и д) приход Царствия (гл. 24—25). Повествование о служении Иисуса построено таким образом, что в каждой его части на одной проповеди естественно построена последующая. Евангелие начинается прологом, описывающим происхождение Царя (главы 1—2), а завершается эпилогом, повествующим о Его Страстях и Воскресении (гл. 26—28).

Пятикратная структура этого Евангелия скорее всего основана на аналогичной структуре Ветхозаветного закона, представленного как христианская Тора (которая означает скорее «руководство» или «наставление», нежели «закон»). Евангелист пытается также показать, как история Иисуса являет собою исполнение пророчеств Ветхого Завета, местами он даже предполагает, что испытания Иисуса аналогичны испытаниям израильтян в ветхозаветные времена. Также, как дети Израиля вошли в Египет как разрозненные племена, а вышли из него во время Исхода как единый народ, так и несовершеннолетний Иисус должен был прийти в Египет, а затем покинуть его; слова пророка Осии в 11:1, относящиеся к народу израильскому, можно отнести и к Его становлению: «из Египта вызвал сына Моего» (см. Матф. 2:15).

Несмотря на то, что некоторые высказывания Иисуса, обнаруженные в Евангелии от Луки, почти буквально схожи с аналогами в Евангелии от Матфея (Лук. 10:21 и далее, Матф. 11:25-27), существуют и такие, в которых наблюдаются некоторые разумные различия, поэтому нет оснований предполагать, что авторы первого и третьего Евангелий черпали материал из одного источника. Непохоже, например, что версии Матфея и Луки о заповедях Блаженства происходят из одного источника (Матф. 5:3 и далее, Лук. 6:20 и далее). Мы имеем утверждение Луки о том, что многие брались за изложение Евангельских историй (Лук. 1:1), поэтому предположение о том, что все материалы не принадлежащие Марку, но присутствующие в Евангелиях от Матфея и от Луки — это материалы из одного и того же письменного источника, неверно. Очевидно, Луке были знакомы одна или несколько греческих версий Слова Матфея. Но у него были и другие источники информации, именно благодаря им Евангельские притчи и рассказы Луки так очаровательны и красивы. К этим материалам, присущим Луке, для удобства можно присовокупить букву «Л».

По древней традиции считается, что Лука был уроженцем Антиохии (см. ниже). Если это так, то у него была возможность многое узнать от основателей Антиохийской церкви, первой языческой церкви (Деян. 11:19 и далее); он даже мог встретить Петра, однажды посетившего этот город (Гал. 2:11 и далее). Лука проявляет особый интерес к семье Ирода: возможно благодаря своему знакомству с Меной, молочным братом Ирода Антипа и одним из учителей Антиохийской церкви (Деян. 13:1). Кроме того, многому он мог научиться от Павла. И хотя Павел не был последователем Иисуса при Его земном служении, тем не менее после обращения он пытался узнать о Господе как можно больше (см. гл. 6). О чем говорили Петр и Павел в течение тех двух недель, которые они провели вместе в Иерусалиме приблизительно в 35 году после Р. X.? (Гал. 1:18) По оценке профессора Додда, «можно догадаться, что они проводили все время не в разговорах о погоде» («The Apostolic Preaching and its Developments» — «Проповеди Апостолов и их развитие», 1936, стр. 26). Для Павла это была замечательная возможность в подробностях узнать историю Иисуса от того, чьи познания этой истории были непревзойденными.

Лука, по-видимому, во время последнего визита Павла в Иерусалим, за которым последовал арест в Кесарии (Деян. 24:27), провел два года в Палестине или вблизи нее. В эти годы у него имелась уникальная возможность познать историю Иисуса и ранней Церкви. По меньшей мере однажды он встречался с Иаковом, братом Иисуса; использовал малейшую розможность, чтобы познакомиться с членами святой семьи. Некоторые его особые материалы отражают устное арамейское предание, воспринятое Лукой от различных палестинских информаторов, другие заимствованы у христиан-эллинов. Есть основания полагать, что большинство информации, использованной Лукой для третьего Евангелия и Деяний было получено от Филиппа и его семьи в Кесарии (Деян. 21:8 и далее). Евсей рассказывает нам об авторитете Папия и других ранних писателей, о том, что четыре дочери-пророчицы Филиппа были весьма известны в ранней Церкви, в истории которой оставили заметный след.

Повествование об Иоанне Крестителе и Иисусе в первых двух главах Евангелия — это самый архаичный отрывок Нового Завета; он дышит атмосферой смиренной и святой палестинской общины, с надеждой ожидающей скорого исполнения Богом Его давних обещаний народу Израиля. В рождении этих детей члены общины видели знамение этого. К общине помимо Иосифа и Марии принадлежали родители Иоанна Крестителя, Симеона и Анны, которые приветствовали появление юного Иисуса в храме Иерусалима; позднее к ним присоединился и Иосиф из Аримафеи «ожидавший также Царствия Божия» (Лук. 23:51).

После двухлетнего заточения Павла в Кесарии, приблизительно в 60 году от Р. X., Лука отправился вместе с ним в Рим, где к ним присоединился Матфей (Кол. 4:10; Фил. 24). Контакты Луки с Марком были следствием знакомства с писаниями Марка. Черновик, на основе которого возможно и построено третье Евангелие, основывается на библейских доказательствах, он очень хорошо согласуется с внутренними датами. По оценке литературного критицизма, Лука первым расширил свою версию Слова Матфея, добавив информацию, почерпнутую из других источников, в основном Палестинских. Первый черновик, «Q» + «Л» был назван «прототип Луки» («История Екклезиаста» 3:31, 39), однако нет доказательств, что он когда-либо был опубликован. Впоследствии произошло его расширение за счет добавления отрывков, заимствованных у Марка, особенно тех, которые частично не совпадают с уже собранными материалами. Так было создано третье Евангелие. В предисловии к нему Лука говорит, что он изначально точно следовал всем событиям. Ему это удалось, потому что он обратился за помощью к лучшим авторитетам, с которыми ему удалось встретиться. Кроме того, он изложил свой материал в манере серьезного историка.

Прибытие Луки и Павла в Рим уже само по себе достаточное событие для того, чтобы Лука мог составить связный и достоверный документ о зарождении христианства. Если бы официальные и просветительские слои Рима заранее знали что-нибудь о христианстве, то в их представлении оно выглядело бы как позорный восточный культ; присутствие же в городе римских граждан, взывающих к Цезарю о справедливом решении дела, затрагивающего вопросы, связанные с характером и целями христианства, заставило некоторых представителей этих слоев взглянуть на христианство очень серьезно. «Прекрасный Феофил», которому Лука посвятил свою дилогию, возможно и был одним из тех, кого обвинили в расследовании ситуации и исследовании такой работы, как работа Луки, которая даже будучи в предварительном черновике, все равно оставалась бесценной.

Ни при каких обстоятельствах не следует думать, что, придя к выводу об источниках литературной работы, нами изучено все необходимое. Начальный критицизм — это лишь часть подготовительной работы. Каковы бы ни были источники, Евангелия лежат перед нами, каждое являет собой индивидуальный литературный труд с характерной точкой зрения, которая в значительной мере управляла выбором и представлением темы. В попытке узнать, как они сочинялись мы должны остерегаться от рассмотрения их в качестве собрания разрозненных сведений.

Каждое из них написано по первому требованию верующих, заинтересованных в этом, цель — представить Иисуса из Назарета как Сына Божия и Спасителя. Марк назвал свою работу так: «Начало Евангелия Иисуса Христа, Сына Божия» и ближе к концу мы находим признание римского центуриона, воскликнувшего: «истинно Человек Сей был Сын Божий» (Марк. 15:39). Можно представить насколько эффектным было это утверждение в Риме, где впервые было опубликовано третье Евангелие. Лука, языческий врач, унаследовавший манеру письма греческих историков, сочинил свою работу после старательных исследований с той целью, чтобы ее читатели могли узнать тайную основу происхождения христианства и проникнуться духом всеобщей симпатии, ярко выраженной в этой «самой прекрасной книге в мире» (Эрнест Ренан). Евангелие от Матфея по праву занимает первое место в каноническом Новом Завете; какая другая книга сможет так удачно объединить Ветхий и Новый Заветы! Уже в самом начале она провозглашает языком, напоминающим язык первой книги канонического Ветхого Завета: «Родословие Иисуса Христа, Сына Давидова, Сына Авраамова». И хотя это Евангелие называют наиболее еврейским из всех, оно не поощряет национальные особенности или религиозную избранность, поскольку заканчивается словами Царя Израиля слугам своим: «Идите, научите все народы» (Матф. 28:19).

Письменные источники Синоптических Евангелий на основе доказательств датируются не позднее 60-х годов; некоторые из них были отслежены от момента, когда сам Иисус произносил их во время проповедей. Устные источники относятся к самому началу истории христианства. В действительности мы практически на каждом шагу сталкиваемся со свидетельствами очевидцев. Самые ранние проповедники Евангелия знали цену свидетельству из первых уст и взывали к нему снова и снова. Их постоянное и уверенное утверждение: «Мы свидетели этих событий». В те годы какому-либо писателю было весьма сложно фальсифицировать слова и дела Иисуса, так как в живых было много тех Его последователей, которые помнили все произошедшее. Ранние христиане весьма осмотрительно делали различия между высказываниями Иисуса и своими собственными выводами и суждениями. Павел, например, обсуждая вопросы брака в седьмой главе 1 Послания Коринфянам, очень взвешенно разделяет свои собственные советы по этому поводу и утверждения Господа: «я говорю, а не Господь», или «не я повелеваю, а Господь».

Это были не только очевидцы-единомышленники, к которым обращались ранние проповедники; но и другие, менее приверженные христианству, однако хорошо знавшие основные факты служения и смерти Иисуса. Ученики не могли допустить ошибки (речь не идет о преднамеренном искажении фактов), которая сразу же с радостью была бы обнаружена противниками христианства. Наоборот, одной из сильных черт первого апостольского проповедования являлась уверенность проповедников в знаниях слушателей; Ученики говорили не только: «Мы являемся свидетелями этих событий», но и: «Как и сами знаете» (Деян. 2:22). Если и происходило какое-либо отклонение от фактов в материальном отношении, то возможное присутствие враждебно настроенных свидетелей служило поводом для его исправления.

Итак, в Синоптических Евангелиях, последнее из которых было закончено между 40-м и 50-м годами, в основном находится материал, собранный в ранний период; некоторая его часть была собрана еще перед крестной смертью Иисуса. По большей части все собранное в Благой Вести является продуктом свидетельства очевидцев, переданного в независимых и правдивых строках. Евангелия, содержащие информацию, соответствующую основным фактам христианской веры, подобны металлическому пруту, который не так-то просто согнуть.

1. Четвертое Евангелие.

В своих «Спорах о Евангелии от Иоанна» великий реформатор Жан Кальвин говорил: «Я имею обыкновение говорить, что это Евангелие является ключом, открывающим двери к пониманию других». Его мнение подтверждали христианские мыслители многих поколений, которые в этом Евангелии обнаруживали глубину духовной истины, не достигнутой в других книгах Нового Завета. Не следует задумываться над вопросом о том, являются ли рассуждения Евангелия гениальными словами Христа, ибо если это не так, то значит был кто-то более великий, чем Христос.

В течение последних ста лет, четвертое Евангелие являлось основанием для бесконечных диспутов. Верующие размышляли над загадкой четвертого Евангелия и о том, что безоговорочно принято одной стороной как адекватное решение, а другой отвергнуто как неразумное. Это не та работа, на которой можно было бы обосновывать новые идеи; ссылки на Евангелие от Иоанна должны соответствовать некоторым наиболее важным фактам, имеющим отношение к его историчности.

В Евангелии есть утверждение о том, что оно написано очевидцем. В последней главе мы читаем о появлении воскресшего Иисуса над Галилейским морем, при котором присутствовало семеро Апостолов, включая и того, «которого любил Иисус» (Иоан. 21:20). Примечание в конце главы гласит: «сей ученик и свидетельствует о сем и написал сие; и знаем, что истинно свидетельство его» (Иоан. 21:24). Не совсем ясно, кто такие «мы», добавляющие свои свидетельства к правдивости евангелиста; возможно это группа друзей и учеников, ответственных за редактирование и публикацию Евангелия. Этот «ученик, которого любил Иисус» находился среди Апостолов, присутствовавших на Тайной Вечере (Иоан. 13:23) и при распятии Господа (Иоан. 19:26) (именно ему Иисус передал заботу о Своей матери (Иоан. 19:26 и далее). Сопоставление Матф. 27:56 и Марк. 15:40 с Иоан. 19:25 наводит на мысль о том, что Саломея, мать Иоанна и Иакова, была сестрой Богоматери; поэтому вполне естественно, что Он передал Марию на попечение верующего двоюродного брата, который был рядом с Ним, а не тем неверующим братьям, которых не было рядом с Ним, и которые уверовали в Него лишь после Его Воскресения из мертвых); его же мы видим вместе в Петром в среде свидетелей пустой могилы Христа в воскресное утро (Иоан. 20:2 и далее). Возможно ли с помощью этих ссылок и отрывков узнать кто это?

Когда, в соответствии с Марк. 14:17 (Матф. 26:20; Лук. 22:14), Господь прибыл в верхнюю комнату для Тайной Вечери, с ним было двенадцать Апостолов, возлежавших с Ним; нет каких-либо указаний на то, что с Ним в тот раз был кто-то еще. Поэтому мы заключаем, что «любимым учеником» был один из двенадцати. В более тесных отношениях с Господом находились трое из них — Петр, Иаков и Иоанн. Это были те, кто был вместе с Ним, когда Он молился в Гефсиман-ском саду после Тайной Вечери (Марк. 14:33). Естественно ожидать, что любимый ученик должен быть в их числе. На основании Иоан. 13:23-24, 20:2 и 21:20 это определенно не Петр. Остаются два сына Зеведеевых — Иаков и Иоанн, бывшие в числе семерых (Иоан. 21). Но Иаков был замучен до 44 года (Деян. 12:2) (теория о том, что Иоанн также страдал и испытывал мучения в ранние годы основывается на непрочной основе. Мнение профессора А. С. Пика таково: «Я не верю, что Апостол Иоанн был мучеником. Эта теория приобрела значение ввиду слабых доказательств, на которых она построена. Если бы был проведен ее анализ с консервативных позиций, то она не выдержала бы никакой критики».), поэтому весьма маловероятно, что вышеуказанные слова относились к нему. Остается Иоанн — тот любимый ученик, который, по словам Христа, не умрет.

Довольно примечателен тот факт, что в четвертом Евангелии Иоанн, как и его брат Иаков, не упоминается по полному имени; в то время как три первых евангелиста указывают на Иоанна как на Иоанна Крестителя, в четвертом Евангелии его именуют просто Иоанном. Первые три автора позаботились о том, чтобы различить две личности, носящие одинаковое имя, в своем повествовании; четвертый Евангелист этого не сделал. Он различает Иуду Искариота и Иуду «не Искариота» (Иоан. 14:22). То, что он не отличает Иоанна Крестителя от Иоанна Апостола, которого знал наверняка и имени которого не называет, весьма важно.

Внутренние доказательства свидетельствуют, что автор являлся очевидцем описываемых событий. В связи с этим интересно будет процитировать мнение мисс Цороти Сэй-ерс, которая рассматривает проблему с точки зрения живописца: «Необходимо помнить, что Св. Иоанн в четвертом Евангелии является единственным, кто может назвать себя очевидцем. И для тех, кто привык к образному обращению с документами, внутренние доказательства будут подтверждением этого». Даже истории-описания чудес обладают этим качеством. Покойный А. Т. Олмстед, профессор древне-восточной истории в Чикагском Университете, находил, что история о воскрешении Лазаря в 11 главе «содержит подробнейшие детали реального очевидца», в то же время рассказ о пустой могиле в 20 главе «излагается несомненным очевидцем — он (т. е. рассказ) полон жизни, и в нем нет таких деталей, против которых может возразить скептик».

Евангелист явно был палестинцем. И хотя он мог быть далеко от своей родины, когда писал Евангелие, его точные знания мест и расстояний в Палестине, знания, которые проявляются спонтанно и естественно, выдают человека, родившегося и воспитатанного в этой стране, а не человека, чьи знания были бы получены от странников и паломников. Иоанн хорошо знает Иерусалим; с точностью, присущей знающему человеку, он описывает расположение определенных мест в городе в том виде, в котором они были до разрушения города римлянами в 70 году.

Кроме того, автор был евреем, превосходно знавшим традиции своего народа; он живописует обряд очищения (Иоан. 2:6) и манеру захоронения (Иоан. 19:40). Из праздников упоминает Пасху (Песах), суккод, храмовый праздник, отмечаемый зимой вместе с неназванным праздником из 1-го стиха, который скорее всего является Новым годом. Евангелист показывает, что знаком с отрывками Ветхого Завета, рекомендованными для чтения в синагоге по праздникам и в другие знаменательные дни, что является доказательством его знания Иудейских законов (Иоан. 8:17). Он знаком и с высокомерием иудеев, получивших раввинистическое образование, к тем, кому этого не удалось: «этот народ невежда в законе — проклят он» (Иоан. 7:49) — отношение, выраженное даже либеральным раввином Гилелем: «Невежды неблагочестивые». Его обвинили в полном невежестве, в незнании того, что Иудейский первосвященник может быть религиозным лидером не один год; но в рассказе о Страстях Господних Иоанн ссылается на год лидерства Каиафы как на «год первосвященника» (Иоан. 11:49, 51; 18:13) лишь потому, что тот был первосвященником в роковой год распятия Иисуса.

Точные знания Иоанном иудейских традиций, верований и методов споров привели покойного Израиля Авраама, великого ученого-раввина, к следующему высказыванию: «Мое главное впечатление заключается в том, что четвертое Евангелие сохранило подлинные традиции Учения Иисуса, не нашедших места у других синоптистов». Авраам также подчеркивал «совокупную силу аргументов, приведенных иудейскими писателями, удобных для лекций по четвертому Евангелию, особенно в связи с обстоятельствами, в которых они приводились».

Внутреннее доказательство опирается на утверждение о том, что автор не только свидетельствовал, но и понимал величие тех событий, которые записывал. Внешние доказательства Евангелий также сильны как и доказательства синоптистов. Мы уже упоминали доказательства, удостоверяющие древность папирусов. Игнатий, чье мученичество произошло приблизительно в 115 году, подвергся влиянию характерного учения Евангелия; Поликарп, писавший Филиппийской Церкви вскоре после мученичества Игнатия, цитирует Первое Послание Иоанна, которое, по мнению Лайтфута, Уэсткота и других, сопутствовало Евангелию как прикрывающее послание; в любом случае оно имеет самое тесное отношение к Евангелию. Гностик Базилий (Василий) в 130 году ссылается на Иоанна 1:9 как «в Евангелиях». Юстин Мученик в 150 году цитирует историю Никодима из 3-й главы. Его ученик Татиан в 170 году включил четвертое Евангелие в свое произведение «Diatessaron». Примерно в то же самое время Мелито, епископ Сардиса, утверждает, что во многом зависел от этого Евангелия, когда писал «Восточную проповедь».

Помимо этих ранних свидетельств существования четвертого Евангелия, у нескольких писателей II века мы находим высказывания о его авторстве. В последней четверти века Ириней, самый известный в древнем мире комментатор четвертого Евангелия, у которого были связи с Малой Азией и с Гаулом, с Клементом Александрийским и с Феофилом Антиохийским, с Тертуллианом из Картахены и с гностиком Ираклионом в Италии, засвидетельствовал всеобщую веру в то, ЧТО автором является Иоанн. (В этом веке расхождение во мнении наблюдалось только у тех людей, которым не нравилось учение Слова («Логоса») во вступлении. Они отвергали авторство Апостола и приписывали его Керинфу, популярному еретику конца века. Епифаний назвал таких людей alogoi (т. е. отвергающие «логос»), имея в виду, что они не только отвергают учение Слова, но и то, что они лишены Слова как разума (т. е., что они «нелогичные» люди). Единственным влиятельным человеком, связанным с ними, возможно был римский ученый Гай (200 год), который, до того, как отверг четвертое Евангелие и Откровение, был служителем ортодоксальной церкви. Кроме них, это Евангелие было полностью принято во II веке и ортодоксами, и еретиками.)

Из всех этих свидетелей, наиболее важным является Ириней. «Иоанн — это Ученик Господа... — говорит он, — ...тот самый, что покоился на Его груди, тот, кто написал Евангелие, живя в Эфесе в Асии». В другом месте он ссылается на него как на «Апостола». В своем послании к Флорину (процитировано Евсеем в «Истории Екклезиаста», стих 20), Ириней вспоминает о тех ранних днях, когда они сидели у ног Поликарпа, епископа Смирны (замученный в 156 году, он оставался христианином в течение восьмидесяти шести лет). Поликарп был учеником Иоанна, и Ириней и Флорин часто слушали, как он пересказывал то, что говорили Иоанн и другие очевидцы о Христе.

Еще одно доказательство об авторстве Евангелия было обнаружено в конце II века в Мураторийском Фрагменте и в анти-марцианском вступлении к четвертому Евангелию. В первом из названных документов излагается такая необыкновенная история: «Иоанн, один из Учеников, взялся за написание четвертого евангелия. Когда братья-Апостолы и епископы стали давать ему советы, как это лучше сделать, он сказал: "Поститесь со мной три дня, а потом положимся друг на друга, что кому явится". Той же ночью Андрею, одному из Апостолов, явилось, что Иоанн должен записать все от своего имени, а остальные — отредактировать написанное». К тому времени, на которое мы ссылаемся, Андрей уже явно скончался. Но фрагмент смог сохраниться в подлиннике благодаря тому, что в создании Евангелия принимало участие несколько людей, мы имеем в виду людей, включивших свои свидетельства в Иоан. 21:24: «...знаем, что истинно свидетельство его».

Второй, гораздо более важный документ, анти-Марцианский пролог, начинается следующими словами: «Евангелие от Иоанна было опубликовано и отдано Церкви Иоанном еще при его жизни; об этом поведал нам Папий Гераполисский, любимый ученик Иоанна, в своих пяти экзегетических книгах. (Греческая копия, из которой было переведено на латынь дошедшее до нас вступление, содержала описку: φτερικοσ вместо efeyeriKoia.) Он же в точности записал Евангелие под диктовку Иоанна, который совершенно не доверял еретику Марцию, отрекшемуся от Евангелия в пользу своих полностью противоположных взглядов. Папий донес писания или послания Иоанна братству в Понте». Ссылка на Марция — это, вероятно, сбивчивое упоминание утверждения, сформировавшегося в ранние годы христианства, о том, что Папий отказался поддержать его. Вступление также содержит важное доказательство того, что Папий в своем произведении «Толкования пророков Господних» (130—140 гг.) утверждал, будто Иоанн диктовал четвертое Евангелие. Все вышесказанное является внешним доказательством авторства Иоанна. Утверждение о том, что Папий записал Евангелие под диктовку Иоанна не доказано и в любом случае является неправдоподобным. По поводу этого епископ Лайтфут сделал очень интересное предположение. Он считал, что Папий написал о том, что Евангелие было «прочитано Иоанном в церквях, а уж они записали его под диктовку», но его слова «которое я записал с его уст» поняли неправильно, поскольку греческие формы «я записал» и «они записали» в прошедшем несовершенном времени одинаковы (απβγραπηον) и очень схожи в aorist (1-е лицо ед. числа — απεγραπσα; 3-е лицо мн. числа — απεγραπσαν — возможно было записано как απεγραπσα). Предлагались также и другие объяснения. В письме в «Тайме» от 13 февраля 1936 года, д-р Ф. Л. Кросс писал: «Мое прочтение вступления, как я могу очертить это догматически, привело к мысли, что в своей первоначальной форме оно является подтверждением того, что четвертое Евангелие было написано Иоанном Старшим под диктовку Иоанна Апостола, когда последний достиг глубокой старости».

В связи с упоминанием Иоанна Старшего мы должны обратиться к фрагменту, процитированному Папием на стр. 29, где два Иоанна как бы различаются — об одном говорится в прошедшем времени, о другом — в настоящем. Некоторые ученые придерживаются мнения, что Папий ссылается только на одного Иоанна, однако более непринужденное чтение фрагмента показывает, что ссылка сделана именно на двух Иоаннов. (Так, выдающийся ученый ортодокс С. П. Трегеллс не сомневался в том, что в отрывке упоминаются два Иоанна.) К сожалению, Папий не является наиболее ярким из писателей, и его работа сохранилась только во фрагментах, так что сложно быть уверенным в том, что именно он имел в виду. Возможно, Иоанн Старший был священником в Ефесе и учеником Иоанна Апостола. В третьей четверти I века происходило вполне разумное переселение палестинских христиан в провинции Азии, но Апостол Иоанн был самым заметным среди эмигрантов. (Филипп и его дочери, о которых мы упоминали выше, эмигрировали в то же самое время.) Нет нужды представлять неизвестного «Иоанна Старшего» как непризнанного гения, каким он предстает в некоторых теориях, выдающих его действия за истину. Некоторые сложности и противоречия в утверждениях раннехристианских писателей возможны из-за путаницы с двумя Иоаннами; но непохоже, чтобы Ириней был виноват в этой неразберихе, думая, что его учитель Поликарп говорит об Апостоле, когда в действительности тот рассказывал о старике.

Если Иоанна Старшего будет необходимо отличить от Иоанна Апостола, то каждый сможет легко представить его как копировщика и редактора четвертого Евангелия (хотя доказательств этого довольно мало), но уж Апостолом он наверняка не был.

Некоторые ученые спорили о том, было ли Евангелие от Иоанна переведено с арамейского оригинала. В то время как это утверждение принимается с большой долей уверенности, доказательств мало. Намного больше аргументов имеется в пользу того, что проповеди Иисуса были переведены с арамейского. Так, просматривая произведение К. Ф. Берни «Арамейское происхождение четвертого Евангелия» (С. F. Burney «Aramaic Origin of the Fourth Gospel», 1922), проф. Г. Р. Драйвер отметил, что наиболее убедительные примеры встречаются в ipsissima verba Господа нашего и у других проповедников. Греческий текст Евангелия показывает, что автор хорошо знал греческий язык, но все же родным для него был арамейский.

До сих пор доказательства, как внутренние так и внешние, остаются привилегией апостольских Евангелий. В чем же тогда сложность? Малозначимо возражение против того, что простой рыбак мог сочинить произведение столь глубокой мысли. Автор Посланий Павла был мастером по изготовлению палаток, независимо от его раввинистической подготовки, поскольку считалось нормальным, что равви зарабатывает себе на жизнь простыми мирскими делами. У Иоанна, сына Зеведея, и у Петра не было раввинистической подготовки и поэтому Синедрион считал их людьми «некнижными и простыми» (Деян. 4:13); однако они были достаточно молоды во время смерти Христа, и кроме того, их Учитель был не таков, как все остальные учителя, поэтому у них было достаточно времени и способностей для умственного и духовного развития. Мы помним как в Англии лудильщик из Бэдфорда не проявлял никаких способностей к духовной литературе.

Проблема четвертого Евангелия представляется довольно острой, когда мы сравниваем его с синоптическими Евангелиями. При однобоком рассмотрении кажется, что оно отклоняется от них в географическом, хронологическом и стилевом отношениях.

Наиболее сильное географическое отклонение проявляется в том, что синоптисты говорят исключительно о Галилейском служении Господа, а Иоанн повествует о Его деяниях в Иерусалиме и Иудее. Это не самая большая трудность; Иоанн знает о Его служении в Галилее (Иоан. 7:1), синоптисты же безоговорочно подтверждают рассказ об Иерусалимском служении: Христос известен владельцу осла из деревни, расположенной недалеко от Иерусалима (Марк. 14:12-16), в Своем обращении к Иерусалиму Господь говорит: «сколько раз хотел Я собрать детей твоих» (Матф. 23:37; Лук. 13:34). Иоанн наверняка знал синоптические Евангелия, поэтому большей частью его Евангелие не только не совпало с ними, а даже напротив — дополнило их.

Хронологические различия также легко объяснимы. Служение в Галилее, описанное синоптистами, продолжалось около года, но Иоанн переносит нас на некоторое время назад и рассказывает о южном служении Христа, проходившем перед заключением в тюрьму Иоанна Крестителя. Год служения в Галилее, приводимый синоптистами, включен в произведение Иоанна между 5-й и 7-й главами, завершается он праздником кущей в Иоан. 7:2. Деятельность Иисуса на юге Палестины перед служением в Галилее проливает свет на некоторые эпизоды у синоптистов. После прочтения Иоан. 1:37 и далее о том, как Петр, Андрей, Иаков и Иоанн встретили Господа в обществе Иоанна Крестителя, мы по-новому понимаем синоптическую историю об их призыве к служению.

Эти первые главы Евангелия от Иоанна, описывающие Иудейскую фазу служения Иисуса, совпавшую с последним служением Иоанна Крестителя, предстают в ином свете благодаря новым знаниям об общине Кумра-на, располагавшейся к северо-западу от Мертвого моря. Эти знания получены благодаря изучению свитков, недавно найденных в раскопках Кирбет Кумрана. Спор об очищении, упомянутый в Иоан. 3:25, — вид спора, довольно распространенный в долине Иордана и в регионе Мертвого моря во времена, когда многие «конкурирующие» крещенские группы населяли эти места. Как и в других общинах, у членов Кумранского общества был собственный ритуал омовения.

При внимательном сравнивании событий, происходивших после служения Господа в Галилее, описываемых Иоанном, с описанием тех же событий другими евангелистами (особенно Лукой) становится ясно, что рассказ синоптистов будет более понятен, если мы поверим Иоанну, что служение в Галилее закончилось в 29 году, что по его окончании Иисус отправился в Иерусалим на праздник кущей и остался там до праздника Посвящения в декабре (Иоан. 10:22). Он провел в уединении в Иорданской долине несколько месяцев (Иоан. 10:40), а в Иерусалим вернулся примерно за неделю до Пасхи 30 года. (Иоан. 12:1).

События и периодические праздники, описанные Иоанном, являются хронологическим дополнением тех синоптических рассказов, которым не хватает временных указаний, связанных с периодом между Крещением Иисуса и Его последним визитом в Иерусалим. Марк упоминает о «зеленой траве» вокруг места, где было накормлено пять тысяч (6:39); это полностью согласуется с утверждением Иоанна в 6:4 о том, что указанное событие произошло незадолго до Пасхи (17 апреля 29 года). Некоторые ученые отказываются принять исторический портрет Христа, нарисованный Иоанном, но его хронологическую структуру готовы принять. Существует опеределенная сложность в согласовании его хронологии Страстной недели с данными синоптистов, но с ней легко справиться, если ознакомиться с условиями соблюдения Пасхи того времени. Есть основания полагать, что определенные религиозные группы (включая Господа и Его Учеников) следовали различным календарям, с помощью которых священники регулировали храмовые служения. Иисус и Его ученики ели пасху в четверг вечером, тогда как иудейские священники со своими последователями — спустя сутки, т. е. уже после смерти Христа (Иоан. 18:28,19:14).

Что касается стилевых различий между этим и другими Евангелиями, то четвертый евангелист, несомненно, имел свой собственный, очень отличный от других стиль, окрашивавший не только его собственные мысли и замечания, но и высказывания как Иисуса, так и Иоанна Крестителя. Этот феномен иногда описывали как транспозицию Иоанном евангельской истории в другом ключе. Но необходимо помнить, что высказывания Иисуса и Иоанна в том виде, как их записывает этот евангелист, являются переводами с арамейского оригинала; наверняка ученик, так глубоко вникший во взгляды Господа нашего, бессознательно подвергся влиянию Его стиля, и стиль этот отразился на всем, что он писал. Из-за этого иногда бывает трудно понять, где кончаются слова Учителя и где начинаются размышления Его ученика.

Синоптические Евангелия свидетельствуют о том факте, что Иисус говорил иногда в манере, приводимой Евангелием от Иоанна. Стилевые различия между Его Учением, синоптическими Евангелиями и Евангелием от Иоанна могут быть связаны с различиями окружающей обстановки. В Синоптических Евангелиях Он беседует с жителями Галилеи, в четвертом же Евангелии он спорит с религиозными вождями Иерусалима или говорит о сокровенном с Учениками. Мы не должны связывать Его с одним стилем речи. Поэтические образцы, всречающиеся у синоптистов, повторяются и в текстах четвертого Евангелия. Синоптисты и Иоанн единодушны в приписывании Ему характерного утверждения: «истинно (Аминь) говорю вам». У Иоанна это слово постоянно повторяется. У синоптистов мы снова и снова встречаем фразеологию Иоанна. В Евангелии от Иоанна Господь часто говорит об Отце как о «Пославшем Меня» (Иоан. 12:44, 13:20); почти та же самая фраза встречается и у Марка в 9:37: «кто Меня примет, тот не Меня принимает, но Пославшего Меня» (см. также Матф. 10:40; Лук. 9:48). Еще более удивительны фрагменты Матф. 11:27 и Лук. 10:22: «все предано Мне Отцем Моим; и кто есть Сын не знает никто, кроме Отца, и кто есть Отец, не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть». «Блуждающий камень скалы Иоанна» — так это было названо.

Заслуживает упоминания факт удивительного сходства языка и мыслей Евангелия от Иоанна и текстов Кумраяа. Однако этому сходству не следует придавать слишком большого значения; Кумранская литература не идет ни в какое сравнение с такой личностью, как Иисус в Евангелии. Но в ее текстах приводятся дополнительные доказательства Иудейского характера этого Евангелия. Они особенно проявляются во фразеологии, противопоставляющей свет тьме, истину заблуждению и так далее; а также в определенных формах мессианского ожидания, которое находит выражение и в Евангелии, и в Кумране.

Такие же довольно примечательные сходства существуют и между четвертым Евангелием и сирийским собранием христианских гимнов с довольно странным названием «Оды Соломона», датируемым концом I—началом II века.

Но все же самый важный вопрос — вопрос об образе Самого Христа. Показывает ли Иоанн того же Христа, что и синоптисты? Четвертое Евангелие было написано для того, чтобы читатель увидел в Иисусе Мессию и Сына Божия (Иоан. 20:31), но следует вспомнить, что и у Марка есть такие слова: «начало Евангелия Иисуса Христа, Сына Божия» (Марк. 1:1). Фактически, в христологических материалах между Иоанном и тремя синоптистами не существует никаких разногласий, т. к. для всех евангелистов Иисус — Мессия и Сын Божий. Иоанн несомненно видит в Иисусе существовавшее изначально Слово Божие, вечно действующую созидающую Силу Отца, Откровение и Искупление; но не акцентирует божественность Господа на Его слабостях человека. Иисус устал от путешествия по Самарии (Иоан. 4:6); плачет на могиле Лазаря (Иоан. 11:35); жаждет на кресте (Иоан. 19:28). Евангелист пытается опровергнуть измышление о том, что человечность Господа нашего была лишь кажущейся; именно поэтому он так упорно настаивает на том, что «Слово стало плотию» (Иоан. 1:14), с уверенностью очевидца торжественно утверждая, что в крестной смерти Христа не было ничего вымышленного (Иоан. 19:30-35). Разностороннее изображение Иисуса в Евангелии от Иоанна и в синоптических Евангелиях помогает читателю более полно понять Его личность. В синоптических Евангелиях приводится тот факт, что Иисус, как Мессия, был признан учениками лишь в конце Его Галилейского служения, в Кессарии Филипповой. После того, как Ученики пообещали держать это знание в секрете, Он рассказал им о Своих будущих Страданиях (Марк. 8:27 и далее). В Евангелии же от Иоанна Его мессианское призвание осознается по-другому. Уже в самом начале текста Христос подтверждает Своими делами то, что говорил (немного иносказательно) о необходимости Своей смерти в самом начале служения. Конечно же, евангелист, многие годы размышлявший над многозначительностью Слов и Дел Иисуса, научился высоко ценить даже самые ранние этапы Его служения. Казалось бы, Иисус мог полностью отказаться от повсеместного объявления Своего мессианства в революционной атмосфере Галилеи; в то время в Иерусалиме существовали группы населения, восстававшие против многих Его утверждений, но даже там недовольство проявилось лишь за три или четыре месяца до Его гибели, причиной послужило то, что Он не говорил прямо, Мессия Он или нет (Иоан. 10:24).

Иоанн — последний живой очевидец служения Иисуса, размышлял долго и глубоко о значении того, что видел и слышал. То, что сперва было не понятно, с течением времени прояснилось. «Что некогда казалось главным, сейчас я знаю — основа, имя ей — Евангелие, которое я написал».

В старости он осознал, что условия жизни в Палестине, сформировавшие до 30 года окружающую обстановку для служения Иисуса, мало упоминаются, само же служение Христа — описано с большой правдивостью. Вся Истина Божия, когда-либо передававшаяся людям, в жизни Иисуса сжалась и стала совершенной; через Него вечное Слово и самовыражение Бога пришло в мир, в настоящую человеческую жизнь. Но если это так, то жизнь и служение Иисуса — явления не только местного, национального или временного масштаба. К концу I века, Иоанн так рассказал библейскую историю, что Истина предстала перед всеми мужчинами и женщинами, которые были не знакомы с первоначальной обстановкой спасительных событий. Эллинистический мир требовал такого рассказа о духовном возрождении, чтобы люди — язычники ли, евреи ли — смогли поверить в Иисуса как в Мессию и Сына Божия, обретя через Него Жизнь вечную. Иоанн не поддался искушению обосновать христианство на современной ему философской мысли, что лишило бы Евангелие уникальности. Евангелие — извечная Истина, но в нем описываются события, произошедшие в истории лишь однажды; Иоанн ведет повествование вне отрыва от обстановки в Палестине, упорядочив и сохранив в своих текстах основы апостольского проповедования и вероучения.

Добился ли он своей цели? Какие бы сложности ни испытывали некоторые ученые, большинство читателей всех возрастов не подозревают ни о каких несоответствиях между Христом четвертого Евангелия и Христом синоптических Евангелий. Многие верующие свидетельствовали, что Иоанн привел их к более глубокой и близкой оценке Христа, чем три первых Евангелия. Члены Христианской Индустриальной Лиги, организации, которая проповедует свидетельства Евангелия в преступной среде Скидроу, в сердце Чикагского района «Loop» («Петля»), говорят, что «в нашей работе мы пришли к выводу, что Евангелие от Св. Иоанна является лучшим для этих безжалостных, жестоких людей. Его искренние, недвусмысленные слова о грехе и спасении приходятся как нельзя кстати и убеждают этих опустившихся людей отказаться от избранной ими преступной жизни, в то время как его прямое приглашение вызывает такое всеобщее уважение, как ничто другое». Мы можем также познакомиться со свидетельствами покойного архиепископа Уильяма Темпла, теолога, философа и государственного деятеля: «Синоптисты могут дать гораздо больше, чем хороший фотограф; Св. Иоанн дает совершеннейший портрет... намерение Иисуса было именно таким, каким раскрывает его нам четвертое Евангелие, но... Ученики сперва не могли понять его, частично из-за новизны и частично из-за терминологии, которой пользовался Господь. Дайте синоптистам повторять слова, сказанные Иисусом так, как они их запомнили; но пусть и Св. Иоанн передает их так, чтобы мы их услышали».

Совершенно очевидно, что цель Иоанна была осознана не только еврейскими и языческими читателями Эллинистического мира в конце I века, но и более счастливым поколением наших дней. Он знакомит нас с Иисусом, как с открывшимся Совершенным Богом, как с воплощенной Любовью, как с олицетворением той жизни, которая всегда являлась Светом для людей. Существует много людей, считающих эти тексты подлинными, характеризующими Вечную Истину; они согласны с утверждением тех людей, которые первыми произнесли слова: «мы знаем, что свидетельство это истинно».

Назад   Вперед