Краткий очерк истории текстуальной критики Нового заветао. Иннокентий Павлов 1. От рукописной традиции к стандартному печатному тексту греческого Нового Завета Касаясь истории передачи текста греческого Нового Завета, необходимо ответить на два вопроса: (а) Как в свете современных научных воззрений выглядит процесс, приведший к появлению «церковного» текста, ставшего впоследствии печатным Textus Receptus? и (б) Каков тот документальный материал и каков метод, выработанный текстуальной критикой, которые позволили реконструировать новозаветный текст, воспринимаемый ныне в качестве оригинального? Новозаветные цитаты в творения ранних отцов церкви и другие раннехристианские документы свидетельствуют, что основная масса книг, вошедших в канон Нового Завета, получила достаточно широкое распространение по христианской экумене в пределах тогдашней Римской империи во второй половине II века1. Рубежом II-III в. датируются древнейшие из дошедших до нас греческих рукописей, содержащих значительные фрагменты ряда новозаветных книг2. При этом тогдашние центры церковной жизни, такие как Александрия, Антиохия, Кесария Палестинская, Эфес, Фессалоники, Рим, Карфаген, Лион становились и центрами церковной книжности, обеспечивавшими списками библейских сборников близлежащие христианские общины. Это имело следствием возникновение в процессе переписывания и неизбежное формирование локальных типов новозаветного текста. И хотя перенос списка новозаветных писаний из одного региона империи в другой не был редким явлением, «тенденции к становлению и сохранению частных типов текста преобладали над тенденциями, ведущими к их смешению»3, связанного с такой миграцией. В настоящее время различают три основных древних локальных типа новозаветного текста: александрийский – связанный с Александрией и Египтом, его архитип датируется серединой II в., а свидетелями, помимо древнейших папирусов (конец II-III в.) 20-го, 23-го, 45-го (в Деяниях), 46-го, 47-го, 50-го, 66-го и 75-го, выступают библейские кодексы IV-V в. - Ватиканский, Синайский (кроме Ин 1:1-8:38, где он поддерживает западный тип текста) и Александрийский (в Деяниях, Посланиях и Откровении, но не в Евангелиях, где он поддерживает ранневизантийский тип текста) и целый ряд унциальных рукописей (полностью или частично), также его чтения содержатся в коптских переводах III-IV в. – саидском и бохейрском. Александрийскую форму новозаветного текста отличают краткость и простота. Как подчеркивает Брюс Мецгер: «Это вообще наиболее краткий в сравнении с другими тип текста, не обнаруживающий той грамматической и стилистической шлифовки, которая характерна для византийского и в меньшей мере для кесарийского типов»4; западный – получивший распространение в Италии, Галлии, Северной Африке и других местах (включая Египет и Сирию), он также может восходить к последним десятилетиям II в., а его главными свидетелями выступают папирусы конца III в. 29-й, 38-й, 48-й и 69-й, кодексы V в. Безы и Клермонтский, старолатинские переводы, Маркион (50-е гг. II в.), Татиан (70-е гг. II в.), Ириней (80-е гг. II в., однако свидетелями западного типа текста выступают новозаветные цитаты и аллюзии в выполненном в III в. латинском переводе пяти книг «Против ересей», в котором только это сочинение сохранилось полностью), Тертулиан (между 195 и 205 г.), Ипполит (†235) и Киприан (†258). Главной чертой, характеризующей этот тип текста, является пристрастие к парафразу. По наблюдениям Б. Мецгера: «Слова, части предложений и даже целые предложения здесь свободно заменяются, пропускаются или вставляются»5. Данное обстоятельство ставило не перед одним поколением критиков немало проблем; кесарийский – сформировавшийся на базе появившегося ранее восточного типа (о его выявлении наряду с александрийским и западным типами текста см. ниже) и, вероятно, связанный с текстологическими трудами Оригена, перебравшегося в Кесарию Палестинскую (ок. 240), его главными свидетелями выступают 45-й папирус (III в.) и связанный с Грузией кодекс Коридети (IX в.), Евсевий (†339) и Кирилл Иерусалимский (†386), а также связанные с Иерусалимом и относящиеся к V в. армянский и грузинский переводы. Данный тип текста сформировался под воздействием как александрийских, так и западных чтений, а от своего предшественника, по видимому, унаследовал тягу к совершенствованию своей литературной формы. «Здесь, - отмечает Б. Мецгер, - также можно заметить определенное стремление к изысканности выражений – черту, которая особенно присуща византийскому типу текста»6. Однако чтобы понять историческую судьбу текста Нового Завета необходимо учитывать один фактор, на который исследователи хотя и обращают внимание, тем не менее его значение представляется намного бульшим, чем это представлялось до сих пор. Речь идет о широко развернутой компании по уничтожению священных книг христиан, объявленной среди прочих мер против них эдиктом императора Диоклетиана от 23 февраля 303 года7. Гонение на христиан, ознаменовавшее последние годы царствования этого императора (284-305) превзошло по числу своих жертв все предыдущие преследования. Значительный урон понесла тогда и христианская книжность. То, что практически все дошедшие до нас папирусы с новозаветными текстами, относящиеся к до-константинову периоду, имеют египетское происхождение, явно не случайно. И дело здесь не только в благоприятном для сохранения древних рукописей сухом климате Египта, но и в том, что на время гонений немало местных христиан удалялось в безлюдные (пустынные) места, унося туда свои священные книги. Понятно, что на окраинах империи, где города соседствовали с «пустыней» было легче сохранить списки священных писаний, чем в прилегавших к тогдашней фактической столице Никомидии областях Малой Азии и Греции. Это обстоятельство дало себя знать в первые десятилетия после Миланского эдикта 313 г., впервые предоставившего церкви права гражданства. Не случайно поэтому ок. 331 г. император Константин, озаботившийся снабжением церквей своей новой столицы Константинополя комплектами сборников читаемых за богослужениями книг Священного Писания, обратился с просьбой об их изготовлении не в близлежащие Эфес, Никомидию или в Фессалоники, а в далекую Кесарию Палестинскую к ее епископу Евсевию8. Однако, судя по всему, в дальнейшем решающее значение для выработки получившего всеобщее признание типа новозаветного текста сыграла Антиохия с ее известной экзегетической школой, в которой в III в. также выработался свой местный антиохийский тип текста, восходящий, также как и кесарийский, к общему для них восточному типу, сформировавшемуся к концу II века9. Осуществленная здесь в IV в. масштабная работа, первоначально связанная с трудами Лукиана (†312), помимо того, что закрепила в новозаветном тексте многие ранее внесенные в него в разных местах и при различных обстоятельствах изменения и обогащения, также привела, согласно наблюдениям Б. Мецгера, «к сглаживанию всякой грубости в языке, к сочетанию двух или более различающихся чтений в одном расширенном чтении (это явление называется конфлацией) и к приведению в согласие параллельных мест, отличающихся друг от друга»10. Будучи усвоенным к 80-м гг. IV в. в Константинополе, этот тип текста, названный Весткоттом и Хортом сирийским, Кирсопом Лейком (Kirsopp Lake) – церковным, а ныне именуемый византийским, получил затем широкое распространение повсюду11. Этому в дальнейшем, по видимому, способствовали арабские завоевания VII в., приведшие к тому, что Константинополь становится основным не только церковным, но и книжным центром грекоязычного мира. IX-X вв. явились переломной вехой в истории греческой церковной книжности, когда (а) прежнее крупношрифтное «унциальное» (маюскульное) письмо, которым писались сборники книг Священного Писания, постепенно вытесняется мелким курсивом (минускульное письмо), и (б) заметное положение приобретают лекционарии Евангелия и Праксапостола, в которых текст организуется в порядке годового круга литургических чтений. Последнее обстоятельство также способствовало закреплению византийского типа текста, вариантные чтения которого были у всех «на слуху»12. Следует, однако, сказать, что и в сравнительно поздней минускульной рукописи, скажем, Х в. или даже XIII в. могут порой сохраниться черты того же раннего александрийского типа новозаветного текста. Такое положение могло стать возможным благодаря тому, что данная рукопись была переписана вдали от крупных церковных центров, когда писец воспользовался случайно оказавшейся у него под рукой древней унциальной рукописью. В свою очередь если рукопись писалась на юге Италии, она могла впитать в себя черты западного типа текста, а если в Палестине, то кесарийского, поскольку в этих регионах данные ранние типы новозаветного текста сохраняли остаточное бытование. Свое первое печатное издание греческого Нового Завета (Базель, 1516), к которому генетически восходит Textus Receptus, Эразм Роттердамский (1469-1536) готовил, пользуясь случайными рукописями XII в., и то, что содержащийся в них текст оказался принадлежащим к устоявшемуся византийскому типу, было вполне закономерно. Этим изданием воспользовался венецианский типограф Альд Мануций, выпустивший в 1518 г. первую печатную греческую Библию. А годом позднее Мартин Лютер положит его в основу своего знаменитого перевода. Последующее столетие с лишним уйдет на усовершенствование эразмова издания, прежде всего, имея в виду избавление его от многочисленных опечаток. В связи с этим следует назвать имена парижского типографа Робера Этьена (Стефана) (1503-1559), в четвертом издании которого (1551) новозаветный текст впервые был разбит на стихи, и одного из столпов женевской Реформации Теодора Безу (1519-1605), выпустившего в период с 1565 по 1604 г. девять изданий греческого Нового Завета, на которые опирались английские переводчики, готовившие Библию короля Иакова (1611). Текст издания Безы 1565 г. был заимствован лейденскими печатниками Бонавентурой и Авраамом Эльзевирами, выпустившими в 1624 г. греческий Новый Завет. В предисловии к его второму изданию (1633) они, в частности, написали: "Textum ergo habes, nunc ab omnibus receptum: in quo nihil immutatum aut corruptum damus (Посему ты, [дорогой читатель,] имеешь теперь текст, принятый всеми, в котором мы не даем ничего измененного или испорченного)"13. Таким образом, по сути, случайная фраза, служащая цели саморекламы, дала историческое название греческому тексту Нового Завета, на два с половиной века ставшего стандартным, а для кого-то остающегося в этом положении до сих пор. 2. Становление и основные вехи текстуальной критики Нового Завета в XVII-XIX веках Однако тот же XVII в. положил начало критическому изучению новозаветного текста. Так, в Англии стали появляться издания, в которых Textus Receptus стал сопровождаться аппаратом, содержавшим разночтения, почерпнутые из древних рукописей и других источников. Первым в этом ряду следует назвать шеститомное библейское издание 1655-1657 гг., подготовленное Брйеном Уолтоном (Brain Walton) (1600-1661). Пятый том данного издания, содержавший Новый Завет, кроме всего прочего, включал разночтения с Александрийским кодексом (V в.), подаренным в 1627 г. Константинопольским патриархом Кириллом Лукарисом Карлу I, а шестой том содержал уже критический аппарат, подготовленный на основе пятнадцати древних источников14. В 1675 г. профессор Джон Фелл (John Fell) (1625-1686), впоследствии епископ Оксфордский, анонимно издал греческий Новый Завет, снабженный аппаратом, содержавшим вариантные чтения, заимствованные из более, чем ста рукописей и ряда древних переводов. Однако гораздо большее значение для развития науки имел труд другого оксфордского исследователя Джона Милла (John Mill) (1645-1707), опубликованный им за две недели до своей кончины. Его ценность состояла не только в том, что он привлек в свой критический аппарат данные около ста греческих рукописей и обратился к ранним новозаветным переводам, но и впервые в качестве свидетелей текста стал использовать новозаветные цитаты у отцов церкви. На почти 8 тыс. стихов Нового Завета в издании Милла приходится 3041 вводное замечание, а число обнаруженных им разночтений достигает почти 30 тысяч15. Из исследователей XVIII в. прежде всего следует указать Иоганна Альбрехта Бенгеля (Johann Albrecht Bengel) (1687-1752), опубликовавшего в 1734 г. в Тюбингене свое издание греческого Нового Завета, в котором аппарат Милла был дополнен им данными еще двенадцати рукописей. Однако главная его заслуга состояла во введении им критериев оценки вариантных чтений и их классификации. Последняя предполагала оценивать чтения как (a) оригинальные; (b) более верные, чем напечатанные; (g) равноценные напечатанным; (d) менее верные, чем напечатанные16. В свою очередь уроженец Базеля Иоганн Якоб Веттштейн (Johann Jakob Wettstein) (1693-1754) в критическом аппарате подготовленного им издания (Амстердам, 1751-1752) впервые стал использовать заглавные римские буквы для обозначения унциальных (маюскульных) и арабские цифры для обозначения минускульных греческих новозаветных рукописей. С соответствующими дополнениями эта система обозначений существует и поныне17. Следующий важный прорыв в деле изучения новозаветного текста был осуществлен выдающимся протестантским церковным историком, профессором из Галле Иоганном Соломоном Землером (Johann Salomo Semler) (1725-1791). Хотя он и не подготовил своего издания греческого Нового Завета, однако смог выделить рецензии (термин Землера) его текста, в основных чертах определивших его нынешнюю типологию. Таковых рецензий по Землеру оказалось три: 1) александрийская, восходящая, согласно нему, к Оригену, и сохранившаяся в коптском бохейрском, старосирийском и эфиопском переводах; 2) восточная (ее выделил еще Бенгель), бытовавшая в Антиохии и Константинополе; и 3) западная, отраженная в старолатинском переводе и в западной патристике18. Однако поворотным пунктом в деле критического изучения греческого новозаветного текста стали три его издания (Галле, 1775-1777; Лондон, 1796-1806; Лейпциг, 1803-1807), осуществленные учеником Землера йенским профессором Иоганном Якобом Грисбахом (Johann Jakob Griesbach) (1745-1812). Его заслугой стало даже не столько развитие теории рецензий Землера, сколько выработка пятнадцати принципов текстуальной критики, сохраняющих по сей день свое значение19. Тем не менее, именно с теорией рецензий, получивших в дальнейшем название локальных типов текста, связан один очень важный текстологический критерий, также выдвинутый еще Грисбахом, и в настоящее время формулируемый так: «Совпадение свидетельств, например, из Антиохии, Александрии и Галлии, поддерживающих тот или иной вариант, при прочих равных условиях имеет большее значение, чем показания свидетелей, представляющих только одну местность или один церковный центр. Однако при этом нужно быть уверенным в том, что географически удаленные свидетельства действительно независимы друг от друга. Например, совпадения между старолатинскими и старосирийскими свидетельствами могут быть отчасти обязаны общему влиянию на них «Диатессарона» Татиана»20. Из последующих исследователей новозаветного текста укажем на католического ученого, профессора Фрайбургского университета Иоганна Леонарда Гуга (Johann Leonard Hug) (1765-1846). В изданном им в Штутгарте в 1808 г. «Введении в писания Нового Завета» он выдвинул теорию, согласно которой в начале III в. несколько типов новозаветного текста слились в один общий тип (западный - по принятой типологизации), который затем в Палестине был отредактирован Оригеном и в таком виде принят Иеронимом, в свою очередь в Египте в него внес изменения Исихий, а в Сирии Лукиан. В связи с этим Б. Мецгер отмечает, что, хотя Гуг «в целом исходил из верной концепции западного типа текста и его многочисленных версий, однако его попытки соединить три редакции Септуагинты (происхождение которых он считал точно установленными) с тремя типами новозаветного текста не увенчались успехом»21. Далее речь пойдет, как о крупнейших представителях новозаветной текстуальной критики XIX в., так и о тех, кто наиболее претенциозно противился отходу от Textus Receptus. Имя Карла Лахмана (Karl Lachmann) (1793-1851), можно сказать, вписано золотыми буквами в историю новозаветных изучений. Блистательный филолог-классик, подготовивший не одно критическое издание как древних латинских, так и средневековых немецких авторов, он решил, что его опыт вполне может пригодиться и при решении текстологических проблем Нового Завета. Внимательно изучив работы своих предшественников, он понял, что необходимо решительно отказаться от Textus Receptus в качестве текстуальной базы. Задачу своего издания греческого Нового Завета, вышедшего после пятилетней работы в 1831 г., он видел в том, чтобы представить тот вид текста, которым пользовался восточнохристианский мир к последней четверти IV в., то есть текст, засвидетельствованный известными тогда ранними унциальными рукописями, ранними переводами и отцами церкви II-IV веков22. Другой заслугой Лахмана, сохраняющей свое значение до сих пор, стало безупречное в филологическом отношении обоснование приоритета Марка среди евангелистов-синоптиков (термин Грисбаха)23. Константин фон Тишендорф (полное имя: Lobegott Friedrich Constantin von Tischendorf) (1815-1874) «нашел и опубликовал больше рукописей, и выпустил критических изданий греческого библейского текста больше, чем любой другой ученый»24. За открытие Синайского кодекса греческой Библии (IV в.) и организацию его поступления в Императорскую Публичную библиотеку в Санкт-Петербурге Александр II пожаловал ему российское дворянство. Его знаменитое восьмое критическое издание греческого Нового Завета, опубликованное в двух томах (Лейпциг, 1869, 1872) включило в себя вариантные чтения, обнаруженные им и его предшественниками во всех введенных тогда в научный оборот греческих рукописях, ранних переводах и цитатах у отцов церкви. При этом предложенный им текст в 3572 случаях отличался от Textus Receptus. Уже после смерти Тишендорфа Каспар Рене Грегори (Caspar Rene Gregory) (1846-1917) издал в трех частях (Лейпциг, 1884, 1890, 1894) его ценные Prolegomena к этому изданию25. Также заслуживает внимания критическое издание греческого новозаветного текста, явившееся результатом кропотливого труда английского исследователя Самуэля Придо Треджельса (Samuel Prideaux Tregells) (1813-1875) и выходившее в Лондоне с 1857 по 1872 год. Ставя своей целью представить текст, в основании которого лежат древнейшие источники, он при этом привлек к своему изданию весь имевшийся в наличии материал унциальных рукописей, свидетельства важнейших минускулов и произвел ревизию патристических свидетельств26. Вышедший в 1881-1882 г. в двух томах «Новый Завет в греческом оригинале» явился результатом 28-летних трудов двух кембриджских профессоров богословия Брука Ф. Весткотта (Brooke Foss Westcott) (1825-1901) и Фентона Дж. Э. Хорта (Fenton John Anthony Hort) (1828-1892). При этом цель ученых состояла не в создании громоздкого критического аппарата с многочисленными коллациями источников, а в том, чтобы на основании имеющегося уже достаточно обширного материала реконструировать новозаветный текст, который можно было бы принять в качестве оригинального. Данная цель была по большей части достигнута в первом томе указанного издания. Второй том «Введение и дополнения» включал изложение текстологических принципов и содержал текстуальные комментарии на 425 наиболее важных пассажей. Здесь Весткотт и Хорт выдвинули свою теорию передачи новозаветного текста, в которой важное место заняло понятие «нейтрального текста», то есть текста, оказавшегося менее всего подвергшегося каким либо воздействиям в его историческом бытовании и имеющего общий источник с александрийским типом текста Нового Завета. Другой особенностью их теории стало внимание к ряду укороченных чтений, относящихся к западному типу текста, которые они назвали «западными неинтерполяциями»27. И хотя стемма Весткотта-Хорта, демонстрирующая историю передачи новозаветного текста, верна в своих основных чертах, она потребовала в дальнейшем серьезного уточнения, равно как и отказа от таких понятий как «нейтральный текст» и «западные неинтерполяции»28. Несмотря на то, что труд Весткотта и Хорта получил в Англии официальное признание и принес ученым заслуженные почести (первый из них в 1890 г. был даже возведен в епископа Даремского), он вызвал к себе заметную оппозицию со стороны консервативно настроенных богословов. В этом ряду следует назвать имена Чичестерского декана (благочинного) Джона У. Бергона (John William Burgon) (1813-1888), выступившего яростным противником труда кембриджских ученых с позиций, как ему представлялось, церковной ортодоксии29. Другой критик издания Весткотта-Хорта - Фредерик Г. Э. Скривнер (Frederick Henry Ambrose Scrivener) (1813-1891), отнюдь не был столь ригористичен, настаивая главным образом на рассмотрении сирийского (византийского) типа текста как «ценного источника» для определения оригинала Нового Завета30. Будучи вместе с Весткоттом и Хортом членом редакционного комитета по подготовке издания официального английского «Пересмотренного перевода» (Revised Version), он вносил в его работу известное «традиционалистское» начало31. 3. Текстуальная критика Нового Завета в ХХ веке В 1898 г. произошло событие, не предвещавшее ничего революционного в области текстуальной критики Нового Завета. Забегая вперед, отметим, что после изданий Тишендорфа и Весткотта-Хорта революция в этой сфере оказалась уже просто невозможной. Любые попытки в этом роде, как показал исторический опыт, оказывались обреченными. Так вот, в указанном году в Штутгарте Вюртембергским Библейским Обществом был издан Novum Testamentum Graece, подготовленный Эбергардом Нестле (Eberhard Nestle) (1851-1913), бывшим к тому времени профессором Тюбингенского университета. Это издание не претендовало на научную новизну, преследуя прежде всего практические цели – учебные и переводческие. Но именно потому, что оно, будучи основанным на изданиях Весткотта-Хорта (текст) и Тишендорфа (критический аппарат), подвело итог базовым критическим изысканиям XIX в. ему было суждено стать основой для магистрального пути развития текстуальной критики в последующее столетие. Карманного формата, доступное в использовании издание Нестле сразу по выходе стало необычайно популярно в среде традиционных протестантов, впрочем, обратив на себя внимание также католических и православных ученых. Начиная с третьего издания «Нестле» (1901) (фамилия редактора давала теперь имя тексту и критическому аппарату), к его подготовке были привлечены также данные критического издания Бернгарда Вайса, выходившего с 1894 по1900 год32. При этот метод критической оценки при включении вариантного чтения в текст был довольно прост: если хотя бы два из трех вышеуказанных изданий его поддерживали, то ему давалось предпочтение33. Сын и продолжатель дела своего отца Эрвин Нестле (Erwin Nestle) (†1972) в дальнейшем разработал используемую с тех пор в изданиях «Нестле» и «Нестле-Аданда» форму критического аппарата, сочетающего в себе наглядность и подробность при удивительной компактности. Впервые этот аппарат появился в тринадцатом издании «Нестле» в 1927 году. Нельзя сказать, что в течение ХХ в. не предпринималось попыток по тем или иным соображениям создать альтернативу изданию «Нестле». Отметим здесь только две самые важные. Первая представляла собой проект критического издания, пожалуй, наиболее масштабный как по привлечению рукописных и человеческих ресурсов, так и по получившимся в результате обширному текстуальному исследованию и громоздкому критическому аппарату. Речь идет о труде берлинского пастора Германа Фрайгерра фон Зодена (Hermann Freiherr von Soden) (1851-1914), который он смог осуществить при финансовой поддержке своей благодетельницы Элизы Кёниг. При этом само издание фон Зодена получило название «Новозаветные писания, представленные в их наиболее доступной ранней форме на основе истории их текста». В 1902, 1906 и 1910 гг. в трех томах вышла его первая часть «Исследования», а уже в 1913 г. вторая часть «Текст с аппаратом»34. Хотя ученый мир с вниманием и восхищением воспринял появление этого значительного по объему труда35, более того, до Второй Мировой войны исследователи нередко обращались к нему как к авторитетному пособию36, он, тем не менее, вошел в историю новозаветной текстуальной критики в качестве «грандиозного провала»37. Причину этого Курт и Барбара Аланды видят в ложных теоретических предпосылках, из которых исходил ученый38. Так, согласно фон Зодену, к утраченному архитипу новозаветного текста восходят три рецензии: койне (К), связанная с антиохийской школой Лукиана (†312) и в дальнейшем со многими изменениями бытовавшая в Византии; исихиева (Н), названная по имени Исихия Египетского (†ок. 306), к которой были отнесены унциальные кодексы Синайский, Ватиканский, Ефрема и ряд других, некоторые минускульнуе рукописи, саидский и бохейрский коптские переводы и новозаветные цитаты у алексадрийских отцов церкви (Афанасий, Дидим, Кирилл и другие); иерусалимская (I), происхождение которой, возможно, связано с деятельностью Евсевия Кесарийского (†339), при том, что к ней ученый отнес как кодекс Безы, так и хранящийся в Грузии греческий кодекс Коридети (IX в.), атрибутированный в дальнейшем как наиболее яркий представитель кесарийского типа текста39. Фон Зоден полагал, что утраченный архитип I-H-K-текста, использовавшийся Оригеном, был еще во 2-й половине II в. испорчен Татианом (Евангелия и Деяния) и Маркионом (корпус Павла). Таким образом, задача исследователя, по воззрению фон Зодена, состоит в обнаружении и устранении этих искажений, что и должно привести к установлению оригинального чтения, для чего была предложена вполне традиционная с точки зрения текстологии процедура оценки40. Основная ошибка фон Зодена состояла в том, что он, вопреки надежным выводом всей предыдущей новозаветной текстуальной критики, начиная с Грисбаха и заканчивая Весткоттом и Хортом, возвел койне-текст (византийский) в такой же ранг, что и два других типа текста – исихиев (александрийский) и иерусалимский (имплицитно западный), несмотря на его очевидную вторичность по отношению к ним. Отсюда реконструкция фон Зодена оказалась во многих случаях ближе к Textus Receptus, чем это могло бы следовать из достаточно надежных выводов его предшественников. Кроме того, как вскоре окончательно выяснилось, ошибочным оказалось и выделением фон Зоденом I-текста, с его подразделением на текстуальные группы, хотя свою заслугу в качестве текстуального критика он видел прежде всего именно в этом. Наконец, ученый явно преувеличил значение Татиана и Маркиона в деле «загрязнения» новозаветного текста. В конце концов, дело благочестивого охранительства сыграло здесь куда бульшую роль, чем гипотетические происки еретиков. Особо следует сказать и о критическом аппарате издания фон Зодена, который, будучи чрезвычайно громоздким, «содержит больше ошибок, чем это позволительно для того, чтобы считаться более или менее надежным для научных целей»41. Спустя десять лет после трагической гибели фон Зодена в результате столкновения поездов в берлинской подземке вышла книга английского каноника Бернета Гилмана Стритера (Burnett Hillman Streeter) (1874-1937) «Четвероевангелие. Изучение источников»42. Продолжая в области текстуальной критики традицию своих предшественников, последними из которых оказались Весткот и Хорт, он, приняв во внимание изученные ко времени написания его труда источники, особое место среди которых занял кодекс Коридети, обобщил данные имевшихся наблюдений в ставшей классической теории локальных типов текста. Основные выводы данной теории, с учетом позднейших наблюдений, были представлены выше, когда речь шла о принятой в настоящее время типологии новозаветного текста. В 30-е гг. ХХ в., когда «Нестле» прочно занял положение ведущего критического издания греческого текста Нового Завета, была предпринята другая заметная попытка составить ему альтернативу43. И хотя она имела место в католической среде, данное обстоятельство следует связывать не только с конфессиональными, но и с чисто научными соображениями, учитывая имевшее место в период до Второй Мировой войны известное увлечение некоторых ученых критическими построениями фон Зодена. Речь идет о публикации в 1933 г. Папским Библейским институтом в Риме критического издания греческо-латинской диглоты Нового Завета. При его подготовке профессор института Августин Мерк, О. И. (Augustin Merk, S. J.) (1869-1945) обращался к аппарату фон Зодена, данные которого он транспонировал в соответствии с индексом Грегори44. При этом Мерк и его приемники обогащали это и последующие издания Novum Testamentum Graece et Latine apparatus critico instructum данными новообретенных рукописей, имея в виду прежде всего греческие новозаветные папирусы, вводившиеся в научный оборот в первой половине ХХ в. и позднее. Всего вышло десять изданий диглоты. Последние из них (9-е и 10-е) были выпущены в 1964 и 1984 гг. соответственно. В них имеется приложение, где приводятся вариантные чтения из изданных к тому времени папирусов Бодмера. Характеризуя труд Мерка, Б. Мецгер отмечает: «К сожалению, Мерк цитировал данные рукописей очень неточно, поэтому целиком полагаться на достоверность тех его сведений, которые нельзя проверить по другим изданиям было бы неосмотрительно». При этом, продолжает Мецгер, «в греческом тексте Мерк отошел от Textus Receptus дальше других католических издателей»45. Следует отметить, что к 70-м гг. издание Мерка утратило авторитет среди католических ученых, безоговорочно уступив его «Нестле-Аланду» и Греческому Новому Завету Объединенных Библейских Обществ. Свидетельством этого может служить замечательный «Грамматический анализ греческого Нового Завета», подготовленный многолетним профессором Папского Библейского института в Риме Максимилианом Цервиком, О. И. (Maximillian Zerwick, S. J.) (†1980). Если его латинское издание 1960 г. ориентировано на текст Мерка, то уже английское издание 1974 г. (перевод Мэри Гровнер) на готовившееся еще к выходу в свет третье издание Греческого Нового Завета Объединенных Библейских Обществ46. Данное обстоятельство стало возможным благодаря выпущенному в 1964 г. «Наставлению» Папской Библейской комиссии и принятой на следующий год Вторым Ватиканским Собором догматической конституции о Божественном Откровении «Dei Verbum», в которых, с одной стороны, католические библеисты призывались «должным образом использовать похвальные достижения последних изысканий»47, включая сюда и достижения новозаветной текстуальной критики, а с другой стороны, санкционировалось сотрудничество католиков в деле библейских изучений и переводов с «отделенными братьями»48. Результатом данной данного курса, в частности, стало вхождение в 1966 г. ректора Папского Библейского института Карло Марии Мартини, О.И. (Carlo Maria Martini, S.J.) (впоследствии архиепископа Миланского и кардинала) в состав действующего под эгидой Объединенных Библейских Обществ редакционного комитета по изданию Греческого Нового Завета. После Второй Мировой войны открылся новый этап в истории новозаветной текстуальной критики, связанный с деятельностью в этой области известного немецкого евангелического церковного историка Курта Аланда (Kurt Aland) (1915-1994), ставшего соиздателем Novum Testamentum Graece, на титульном листе 21-го издания которого (1952) впервые появилось и его имя49. По просьбе Эрвина Нестле Аландом была проделана большая работа, заметно расширившая рукописную базу издания, как за счет папирусов, так и других представлявших интерес свидетельств текста – новоисследованных греческих унциалов, минускулов, лекционариев, а также древних переводов и цитат в патристических произведениях. Все это нашло отражение в 25-м издании «Нестле-Аланда», вышедшем в 1963 году50. В свою очередь в 1955 г. по инициативе известного американского теоретика библейского перевода Юджина Найды (Eugene A. Nida) под эгидой Объединенных Библейских Обществ (United Bible Societies) был образован международный и межденоменационный редакционный комитет по подготовке издания Греческого Нового Завета (The Greek New Testament), который в качестве «стандартного» мог бы использоваться для новых переводов на различные языки. Этот комитет возглавил К. Аланд, занявший в 1958 г. кафедру Нового Завета и церковной истории на Евангелическом богословском факультете Мюнстерского университета, при котором им был создан Институт новозаветных текстуальных исследований (Institut fьr neutestamentliche Textforschung). Первоначально в комитет помимо К. Аланда вошли известные специалисты в области новозаветной филологии и изучения раннего христианства – шотландец Мэтью Блэк (Matthew Black), американцы Брюс Мецер (Bruce M. Metzger) и Ален Викгрен (Allen Wikrgren), а также проживавший в Швеции эстонский ученый Артур Вёобус (Arthur Vццbus). Ими в 1966 г. было выпущено первое издание The Greek New Testament (GNT), в основу которого была положена реконструкция Весткотта-Хорта, пересмотренная с учетом новых текстуальных исследований и критических соображений членов комитета. Это издание включило в себя весьма наглядный и при этом довольно солидный критический аппарат, учитывающий все значимые разночтения, связанные с той или иной традицией новозаветного текста. В подготовке второго (1968) и последующих изданий GNT вместо выбывшего из комитета Вёобуса в его работе стал принимать участие, как уже отмечалось выше, ректор Папского Библейского института, а затем архиепископ Миланский и кардинал Карло Мария Мартини. В свою очередь текст третьего (1975) и третьего исправленного (1983) изданий GNT был воспроизведен в 26-м (1979) и в 27-м (1984) изданиях «Нестле-Аланда», соответственно. Таким образом, «Нестле-Аланд» в настоящее время служит уже обозначением не реконструированного текста, а только критического аппарата, более подробного и детального, чем в GNT. В свою очередь подготовке четвертого пересмотренного издания последнего (1993) вместо выбывших из комитета Блэка и Викгрена, приняли участие Барбара Аланд (Barbara Aland), супруга и преемница К. Аланда по профессуре в Мюнстере, и профессор Богословского факультета Аристотелевского университета в Фессалониках Янис Каравидопулос (Johannes Karavidopoulos). Текст в этом издании тот же, что и в предыдущем, зато его критический аппарат был пересмотрен и расширен. Данный пересмотр в первую очередь коснулся степени уверенности в тех из вариантных чтений, которые вошли в текст в качестве оригинальных51. При этом многие чтения, принятые в качестве оригинальных были переведены из категории С в категорию В, и, как отметил Б. Мецгер, «в меньшем числе случаев категория В повышена до А»52. Отметим, что в некоторых случаях такое изменение степени уверенности может представляться дискуссионным. Реже в сравнении с предыдущими изданиями стала присваиваться категория D. В четвертом издании ею отмечено всего девять случаев (Мф 23:26; Мк 7:9; Ин 10:29; Деян 16:12; Рим 14:19; 1 Кор 7:34; 2 Петр 3:10; Иуды 5; Откр 18:3). Таким образом, хотя текст Греческого Нового Завета, издаваемого Объединенными Библейскими Обществами, большинством современных ученых и библейских переводчиков воспринимается в качестве «стандартного» (по терминологии К. и Б. Аландов)53, тем не менее это не значит, что в области новозаветной текстуальной критики больше не осталось работы. В связи с этим необходимо упомянуть, начатый в 90-е гг. ушедшего ХХ в. К. и Б. Аландами и их преемниками по Институту новозаветных текстуальных исследований амбициозный проект подготовки большого критического издания греческого Нового Завета, аппарат которого при его наглядности и удобстве в использовании стал бы наиболее полным и подробным, чем это было до сих пор. Использование компьютерной обработки данных при этом позволяет исследователям двигаться к намеченной цели быстрее, чем это было прежде, а положенный в основу исследования генеалогический метод, основанный на когерентности (the Coherence-Based Genealogical Method) ставит целью получить еще более надежную реконструкцию текста Нового Завета, чем уже имеющаяся. Первые плоды этой работы появились в 1997-2003 гг., когда Германским Библейским Обществом были изданы 1-я, 2-я и 3-я части 4-го тома Novum Testamentum Graecum Editio Critica Maior, включившие в себя Послания Иакова, 1-е и 2-е Петра и 1-е Иоанна. В настоящее время к этой работе подключились также английские ученые, связанные с Международным проектом греческого Нового Завета. На 60-м общем собрании Общества изучения Нового Завета (Studiorum Novi Testamenti Societas), проходившем в августе 2005 г. в Галле профессором Бирмингемского университета Дэвидом Паркером и сотрудником Института новозаветных текстуальных исследований в Мюнстере Клаусом Вахтелем был представлен совместный проект подготовки издания в указанной серии Евангелия согласно Иоанну. 4. Текстуальная критика Нового Завета и греко-православный мир Особую проблему представляет собой отношение к достижениям текстуальной критики в греко-православной церковной среде, где позиции византийского (церковного) типа текста до сих пор весьма сильны. В связи с этим необходимо отметить, что в 1904 г. профессором Халкинской богословской школы Василием Антониадисом (1851-1932) было выпущено издание Нового Завета, приобретшее характер официального в Константинопольском Патриархате и во всех грекоязычных поместных православных церквах. Данное издание явило собой пример реконструкции, осуществленной главным образом на основе греческих лекционариев, византийского типа текста, отличного от Textus Receptus. По сей день афинское издательство «Апостолики диакония» выпускает реконструкцию Антониадиса в качестве официального церковного издания (последний раз в 1988 г.). С него же под эгидой Объединенных Библейских Обществ профессорами греческих богословских факультетов в Афинах и Фессалониках был осуществлен современный новогреческий перевод (1989), получивший благословение Патриархов Константинопольского, Александрийского и Иерусалимского, а также Священного Синода Церкви Эллады. При этом в настоящее время греческими учеными под эгидой Объединенных Библейских Обществ осуществляется дальнейшая работа по подготовке реконструкции и критического издания византийского текста Нового Завета с привлечением гораздо более широкого рукописного материала, чем тот, что был в распоряжении Антониадиса. В 1917 г. в связи с созывом Священного Собора Православной Российской Церкви встал вопрос о церковном санкционировании нового русского перевода Библии в связи неудовлетворительным характером прежнего Синодального перевода, прежде всего в связи с его литературным качеством54. Известно, что в рамках Собора был образован Библейский отдел. И если бы сам Собор смог завершить свою работу, санкционировав русский и украинский библейские переводы, как об этом тогда ставился вопрос, то очевидно, что в основу переводов Нового Завета было бы положено издание Антониадиса. Понятно, что эпоха господства атеистической идеократии в нашей стране не способствовала делу русских библейских переводов. Так что нет ничего удивительного в том, что такая работа, причем связанная именно с Новым Заветом, была осуществлена в русском зарубежье, а именно в Париже, ставшем на много лет его подлинным культурным центром, и где находился Свято-Сергиевский Православный богословский институт (основан в 1925 г.), бывший в конце 20-х – 60-е гг. наиболее значительным продолжателем традиции российской богословской школы. Инициатором и фактическим создателем нового русского перевода Нового Завета перевода выступил ректор института (в 1947-1965 гг.) епископ Катанский Кассиан (в миру Сергей Сергеевич Безобразов) (1892-1965). Данный перевод финансировался и осуществлялся под эгидой Британского и Иностранного Библейского Общества (БИБО), которое и стало держателем прав на него. Это предполагало создание редакционного комитета, продолжавшего свою деятельность в течение 1951-1964 годов. Его членами, в частности, были протоиерей Николай Куломзин, пастор Александр Васильев и писатель Борис Зайцев. Следует отметить, что хотя этот перевод оказался заметно точнее Синодального, в литературном отношении он не слишком ушел от своего предшественника. Очевидно, здесь сказался известный консерватизм как его создателя – филолога-классика по своему первоначальному образованию, так и редакторов. Тем не менее, он стал весьма важной вехой в истории русского перевода, причем именно благодаря текстологическому подходу переводчика. Название перевода, включающего в себя слова «с греческого подлинника», в связи с этим говорит о многом. А именно указывает на то, что в его основу положен реконструированный текст, который может быть принят в качестве оригинального. Речь в данном случае идет о 21-м издании «Нестле», в подготовке которого уже принимал участие К. Аланд. Хотя еще с 1904 г. «Нестле» был признан БИБО базовым для своих переводов, в данном случае речь идет не об условии, выдвинутом издателем, а о сознательном выборе самого епископа Кассиана. Начав работу в 1953 г., он на следующий год представил перевод Евангелия от Матфея, который и был опубликован БИБО ограниченным тиражом. Однако на сегодняшний день гораздо большую ценность представляют оставшиеся в машинописи замечания епископа Кассиана к своему труду, где он с филологической и богословской точек зрения обосновывает, почему он, пользуясь изданием «Нестле», избирает тот, а не иной текстуальный вариант, и почему он предлагает интерпретацию, отличную от известной по Синодальному переводу. В этих замечаниях он предстает как первоклассный европейский ученый, владеющий необходимой полнотой современной ему информации в области новозаветных изучений. Мне одному из немногих в России посчастливилось в свое время познакомиться с этими замечаниями, благодаря любезности покойного Евгения Алексеевича Карманова (1927-1998), который еще в бытность свою студентом Ленинградской духовной академии (в 1954-1958 гг.) проходил практику в Издательском отделе Московской Патриархии, участвуя в подготовке первого послереволюционного церковного издания Библии (М., 1956), затем с 1960 г., трудившегося в нем в должности редактора, и, наконец, в 1967-1982 гг. бывшего его ответственным секретарем. Тогда-то он и смог сделать для себя ксерокопию этого ценного документа, которую впоследствии и предоставил в мое распоряжение. Я не случайно остановился на последнем эпизоде, поскольку присылка в 1954 г. епископом Кассианом в Московскую Патриархию своего перевода Евангелия от Матфея и замечаний к нему вызвала здесь в высшей степени болезненную реакцию, выразившуюся в целой серии публикаций, вышедших в период 1954-1959 гг., автором которых выступил доцент Московской (в 1951-1956 гг.), а затем профессор Лениградской духовной академии (в 1956-1961 гг.) Алексей Иванович Иванов (1890-1976)55. То, что выступать от лица Московской Патриархии было поручено именно ему, очевидно, не было случайностью. Он одним из немногих в среде профессуры открытых после войны российских духовных академий был действительно хорошо образован, окончив в 1915 г. Петроградскую духовную академию первым магистрантом и будучи затем два года профессорским стипендиатом по кафедре истории византийской церкви. И хотя Новый Завет не был до этого предметом его специализации и научного интереса, однако как знаток греческого языка, владевший также латынью и современными европейскими языками, он был привлечен к работе, которая мировым научно-богословским сообществом была воспринята как официальная позиция Русской Православной Церкви. К чисто идеологическим мотивам резкого недовольства в Москве переводом епископа Кассиана, как выполненного «без благословения Матери-Церкви» в среде, которая согласно тогдашней официальной патриархийной терминологии именовалась не иначе как «парижским расколом»56, здесь была прибавлена и насколько это было возможно развита уже, если так можно сказать, текстологическая позиция, неприятия реконструированного текста Нового Завета отличного от того, который Иванов назвал «традиционно церковным»57. Приведу лишь одно замечание проф. Иванова наглядно характеризующее «научность» его многостраничных трудов. «Мы склонны утверждать, - пишет он в статье, явившейся первой реакцией на присланный в Москву перевод епископа Кассиана, - что за последние 150 лет текстуально-критическая наука, стремившаяся под влиянием унциалов дискредитировать Textus Receptus, стояла на ложном пути. <…> гораздо безопаснее и научнее отправляться для отыскания подлинных чтений Новозаветных Писаний от нашего церковного текста. Реконструкция последнего должна быть ближайшей и первейшей задачей текстуальной критики»58. Обратим внимание на последнее предложение. Оно явно свидетельствует, что Иванов не знал о соответствующей работе В. Антониадиса и ее рецепции Константинопольским Патриархатом и грекоязычными поместными православными церквами. Касаясь серии публикаций проф. Иванова, следует подчеркнуть, что он встал на путь огульного отрицания методов новозаветной текстуальной критики и ее достижений, исходя их вышеприведенной установки, скорее идеологической, нежели научной59. 1954-й год открывал период восстановления и нового поиска Московской Патриархией экуменических (если их можно так назвать) контактов на Западе. Это пробудило там известный интерес к богословским публикациям в нашей стране. В этом контексте понятен тот шок, который вызвали статьи Иванова среди западных ученых-богословов, особенно в Британии, учитывая давнишнюю традицию диалога Православной Российской Церкви и Церкви Англии. Это нашло выражение в статье известного английского ученого-новозаветника Роберта П. Кейси (Robert P. Casey), озаглавленной им «Высказывания Русской Православной Церкви о Новом Завете» и опубликованной в февральской книжке за 1957 г. журнала «Theology»60. Затем тема текстуальной базы для возможного перевода Нового Завета на русский язык была забыта в Московском Патриархате на долгие годы, лишь мимолетно будучи упомянутой в связи с учреждением Патриаршей и Синодальной библейской комиссии Московского Патриархата. На ее первом заседании, прошедшем 15 октября 1990 г., было принято заявление «Об исходных принципах работы на восточнославянскими библейскими текстами в Русской Православной Церкви», в котором в частности (п. 5) говорилось: «При работе по совершенствованию уже существующих и созданию новых переводов Нового Завета на восточнославянские языки следует из различных греческих текстов Нового Завета использовать, прежде всего, тот, который представлен в большинстве греческих новозаветных рукописей и называется поэтому «Текстом большинства»61. Использование в качестве новозаветного библейского оригинала именно «Текста большинства» не только позволит Русской Православной Церкви сохранить библейское единство с грекоязычными Православными Церквами, но и поможет ей продолжать свои собственные тысячелетние библейские традиции. Вместе с тем было бы нецелесообразно отказываться от широкого использования в качестве вспомогательного научного материала и других греческих текстов Нового Завета, широко распространенных сейчас на христианском Западе»62. Следует отметить, широкое распространение на «христианском Западе» теперь как раз имеют именно Греческий Новый Завет издаваемый Объединенными Библейскими Обществами или же его текст в издании «Нестле-Аланда», тогда как упомянутый выше «Текст большинства», представляется авторитетным лишь для протестантских фундаменталистов.
1Об этом см.: Мецгер, Брюс М., Канон Нового Завета. Возникновение, развитие, значение. Пер. с англ. – М.: Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, 1999. – С. 39-164.
|
|
|
|