Глава XII. Книга Хроник: человек в попытке осмыслить свою общностьПредметом исследования библеистики как науки является весь Танах, все сочинения в нем. Однако степень интереса и внимания исследователей к различным сочинениям в Танахе далеко не одинакова и не постоянна. Если одни сочинения, например Пятикнижие, постоянно находились в центре внимания ученых, то другие на протяжении длительного времени оставались «пасынками» научной библеистики. К последним принадлежит книга Хроник, по отношению к автору которой на протяжении двух первых веков развития научной библеистики, по точному определению С. Яфет, преобладало мнение, что это «фальсификатор истории, личность, подвластная жесткой догме, наделенная ограниченным литературным дарованием и неограниченной смелостью, писания которого — чистый вымысел». Во второй половине прошлого века, особенно в последние два десятилетия, в оценке книги Хроник, в отношении к ней и ее автору в научной библеистике произошел резкий переворот, в результате которого, как отмечает Т. Вилли в новейшем (от 2002 г.) обзоре литературы о книге Хроник, «исследование Хроник превратилось из маргинальной сферы научной библеистики в ее главную сферу». Это вызвано признанием современной научной мыслью важности и необходимости внимательного изучения даже тех явлений, которые кажутся маргинальными, признанием современной гуманитарной, исторической и литературоведческой мыслью, культурологией важности и значимости для изучения и понимания эпох, обществ и культур не только их высочайших достижений, но также явлений рядовых, и крепнущим осознанием исследователей древнееврейской истории и Танаха особого значения персидской эпохи, одним из творений которой является книга Хроник. А. Содержание и построение книги Хроник В содержании книги Хроник можно выделить четыре части, из коих первая представляет собой комплекс генеалогий (1 Хрон. 1-8). Этот комплекс открывается родословием потомков Адама — «Адам, Шет, Энош, Кейнан...», за которым следуют генеалогии потомков Аврахама и Йицхака, Эсава и список царей Эдо-ма, генеалогии двенадцати древнееврейских колен и генеалогии Давидидов, Шаулидов и иерусалимских первосвященников Ца-докидов. Следовательно, комплекс генеалогий представляет собой системную цельность из трех составляющих: генеалогии предков человечества в целом и, в частности, «нас»; родословия двенадцати колен как совокупного «мы»; родословия трех родов/династий — Шаулидов, Давидидов и Цадокидов. Ценность генеалогии для историков зависит от достоверности данных в ней. Хорошо известно, что в далеком и не столь далеком прошлом генеалогии нередко содержали искажения, даже просто фальсификации, во славу или для порицания субъекта генеалогии. Именно таковыми многие библеисты (Дж. Б. Грей, М. Нот и др.) считали генеалогии в книге Хроник, которые, по их мнению, были созданием самого хрониста, были придуманы им на основе ономастического материала и генеалогий в других, более ранних, сочинениях Танаха. Однако анализ более 170 топонимов, упомянутых в комплексе генеалогий в книге Хроник, показывает, что абсолютное большинство их (88 %) обозначают местности в Йехуде. Что же касается антропонимов — имен индивидов и названий людских общностей, — то большинство их (66 %) встречается в до- или послепленной древнееврейской ан-тропономастике. Эти данные позволяют со значительной степенью вероятности признать, что комплекс в 1 Хрон. 1-8 содержит в основном достоверные родословия допленного времени с некоторыми дополнениями послепленного генеалогического материала. При компоновке генеалогии ее составители могут идти тремя путями: представить генеалогию в соответствии с ее действительной глубиной и полнотой; сузить ее путем исключения определенных звеньев или расширить — путем включения фиктивных или маргинальных звеньев. В этой связи заслуживают внимания заметные различия в составе и глубине разных родословий в комплексе 1 Хрон. 1-8: если генеалогии йехудитов, винйаминитов и потомков Леви содержат от около 200 до более 450 записей, то генеалогии остальных колен содержат от 20-40 записей до максимум 150. Встречающееся в библеистике объяснение этого различия тем, что по отношению к последним коленам у хрониста не было информации, неправомерно, поскольку как раз некоторые из этих генеалогий, например генеалогия ре-увенитов, содержат весьма детальную информацию (1 Хрон. 5:9 и сл.). Причина, видимо, в другом: три колена с развернутыми генеалогиями — йехудиты, винйаминиты и сыны Леви, т. е. священники и левиты, — составили основу, ядро Гражданско-хра-мовой общины (см. ч. I, с. 105 и сл.): «И поднялись главы [домов] отцов от Йехуды и Винйамина и священники и левиты, все, чей дух Бог возбудил подняться на строительство дома Йахве, что в Иерусалиме» (Эзра 1:5 и др.), и поэтому их генеалогии даны с такой полнотой. Назначения и функции генеалогии могут быть (и бывали) вне- и внутритекстовыми. Во всех обществах с сильными элементами агнатических отношений и структур, а допленное древнееврейское было таковым (см. ч. I, с. 59 и сл.), роль и значение индивида или людской общности определяются их местом в этих структурах, что проявляется в родословиях и доказывается ими. Поэтому в таких обществах генеалогия выполняет юридическую функцию, указывая и доказывая место индивида или группы в данном обществе, их права и обязанности. Замечание в списке членов Гражданско-храмовой общины: «И эти возвращающиеся... не могли указать дом отца их и семени их, от Иисраела ли они... И из сынов священников... искали родословные записи свои и те не нашлись, и были они исключены из священства» (Эзра 2:59 и сл. = Hex. 7:61 и сл.) — позволяет предположить, что генеалогии, особенно основные, в комплексе 1 Хрон. 1-8, выполняли аналогичную юридическую, т. е. внетекстовую, функцию. Внутритекстовые назначение и функция комплекса генеалогий в книге Хроник должны быть рассмотрены в более широком контексте развития исторической мысли и историописания. В отличие от тяготения архаической исторической мысли к тематической широте, масштабности или, по крайней мере, к включению более узкой темы в широкое обрамление и связанной с этим потребностью вести изложение с «начала времен», как это делали Геродот и составители повествовательной части в Пятикнижии (см. ч. II, с. 367 и сл.), историческая мысль и историо-писание Осевого времени признавали также заслуживающими внимания узкие темы (например, Фукидид — историю одной, Пелопонесской, войны) и поэтому открывали свое изложение описанием с начала данного события. Но в таком случае читателю оставалось неизвестным все, что было до этого события, все его предваряющее и объясняющее. Устранить этот серьезный недостаток могло введение, которое в сжатой форме рассказывало бы о том, что предшествовало данному событию и тем самым содействовало его пониманию. Именно таким приемом воспользовался Фукидид. Имеются веские основания рассматривать таким же образом комплекс генеалогий в книге Хроник — как введение к основной теме этого сочинения «История царства Йехуды и Давидидов», которое представляет собой предельно сжатое изложение предшествовавшей истории от возникновения человечества, через становление «мы» до гибели Шаула, т. е. некую предысторию. Это предположение подтверждается второй частью книги Хроник, 9-й главой, где содержится список жителей Иерусалима, во многом совпадающий с аналогичным списком в книге Не-хемйи (11:3-22), что служит сторонникам единства книг Эзры— Нехемйи и книги Хроник еще одним подтверждающим аргументом. Но при этом недостаточно учитываются сущностные различия между указанными списками, отчетливо проявляющиеся в вводных формулах к ним. Так, в вводной формуле к списку жителей Иерусалима в автобиографии Нехемйи — «И в Иерусалиме жили из сынов Йехуды и из сынов Винйамина...» (Hex. 11:4), подчеркивается единовременность изложенного в списке, указывается состав жителей Иерусалима в сороковых годах V в. до н. э. после осуществленного Нехемйей синойкизма (с. 258), а вводная формула к списку в 9-й главе книги Хроник обладает трёхчастной структурой с разной временной атрибуцией каждой части : «(а) Весь Иисраел был учтен по родословиям и они записаны в книге царей Йисраела, (б) и за провинности свои Йе-худа выселен в Вавилон, (в) И первые (или "лучшие") жители, которые [обитали] в наследственных наделах своих, в городах своих, Йисраел (т. е. нежреческая часть членов Гражданско-хра-мовой общины), священники, левиты и нетиним (социально-профессиональная группа в составе общины). И в Иерусалиме жили из сынов Йехуды и из сынов Винйамина и из сынов Эф-райима и Менаше...» (1 Хрон. 9:1 и сл.). Если первый временной уровень (а) подразумевает допленное монархическое прошлое, отраженное в генеалогиях комплекса 1 Хрон. 1-8, а второй временной уровень (б) указывает на время пленения как на время между допленным прошлым и настоящим, то третий (в) указывает на это настоящее, на Гражданско-храмовую общину. Следовательно, смысл и назначение 9-й главы — служить мостом, соединительным звеном между введением и основным содержанием книги Хроник. Это основное содержание, изложенный в нем отрезок древнееврейской истории (1 Хрон. 10 — 2 Хрон. 36:21) открывается кратким описанием гибели Шаула и его сыновей (1 Хрон. 10:1-14), основанным на соответствующем повествовании в книге Шемуэла (1 Шем. 31) без плача Давида по погибшим (2 Шем. 1:17 и сл.), но зато с дополнением, подчеркивающим вину Шаула и тем самым — правомерность воцарения Давида: «И умер Шаул за свои проступки, [совершенные] против Йахве, за то, что не соблюдал слово Йахве... и умертвил [Йахве] его (Шаула) и передал царство Давиду, сыну Йишайа» (1 Хрон. 10:13-14). Следует развернутое описание царствования Давида (1 Хрон. 11:1-29:30), что представляет собой переосмысленное, существенно переработанное изложение рассказанного в Ранних пророках. Хронист опускает подробное описание возвышения Давида — его помазания Шемуэлем и его встреч с Шаулем, многолетней борьбы Шаула и Давида за престол и другого, и начинает повествование о царствовании Давида с провозглашения его царем над всеми йисраелитами в Хевроне: «И собрались весь Йис- раел к Давиду в Хеврон... и помазали Давида царем над Иисра-елем, по слову Йахве через Шемуэла» (1 Хрон. 11:1 и сл.). Это сообщение должно было показать Давида, а не Шемуэла и Шаула, первым, кто ввел в Йисраеле царственность, его изначально первым царем. Поскольку царственность признается хронистом явлением безусловно положительным, то ее основатель не может и не должен быть отягощен чем-то, бросающим тень на эту положительность. Поэтому хронист замалчивает связь Давида с Бат-Шевой и убийство Урийи, надругательство Амнона над Тамар и восстание Авшалома, борьбу за престол во дворце престарелого Давида и т. п. Напротив, хронист дополняет описание царствования Давида в книге Шемуэла новыми материалами, главным образом об организации Давидом храмовой службы, государственного управления и другими данными, подчеркивающими положительность Давида. Эта тенденция хрониста по возможности опускать все дискредитирующее царя и выявлять положительное в его действиях заметна также в его повествовании о царствовании Шеломо (2 Хрон. 1:1-9:31), причем показательно, что поскольку образ этого царя был значительно идеализирован уже в Ранних пророках (см. ч. III, с. 54 и сл.), то в этой части повествования хрониста меньше отступлений от предшествующего изложения. Но тем не менее хронист опускает все, что, по мнению создателя (создателей) Ранних пророков, обусловило распад единого царства — прегрешения Шеломо, пророчество Ахийи, восстание Йаравеама, сына Невата, и другие события (1 Цар. гл. 11), заменив их лаконичным замечанием: «И воцарился Рехавеам, сын его (Шеломо) вместо него» (2 Хрон. 9:31). Этим хронист, возможно, хотел вызвать у читателя впечатление обманчивое, что после смерти Шеломо ничего существенного не произошло и созданное Давидом царство продолжало существовать и благоденствовать, что оно было если не единственным, то единственно истинным царством древних евреев. Справедливость такого предположения подтверждается дальнейшим изложением истории древних евреев от смерти Шеломо до катастрофы 586 г. до н. э. Хронист, конечно, не скрывает (просто не может этого сделать) происшедшего в Шехеме раскола единого царства и рассказывает об этом (2 Хрон. 10:1 и сл.), близко следуя изложенному его предшественником (1 Цар. 12:1 и сл.), но заметно сокращает заимствованное, главным образом за счет замалчивания всех важнейших начинаний основателя царства Йисраел Йаравеама (см. ч. III, с. 67). Этой тенденции — не отрицать существования второго древнееврейского государства, но говорить о нем как можно меньше, как бы в дополнение к сведениям о единственно подлинном царстве древних евреев, царстве Давидидов, — хронист остается верен во всем дальнейшем изложении. Он замалчивает важнейшие события в истории северного царства, даже те, что имели непосредственное отношение к царству Йехуды, например, захват власти Йеху и царствование Ахава, могущество царя Йаравеама II и многое другое, умудряется лишь мельком, мимоходом, упомянуть о гибели царства Йисраел в 722 г. до н. э., хотя подробно рассказывает о военных действиях против царства Йехуды в то же самое время (2 Хрон. 28:16 и сл.). Более того, те немногие эпизоды из истории северного царства, которые хронист приводит, служат ему чаще всего для порицания царства Йисраел, например, при осуждении царя Йехуды Амацйаху за то, что для военного похода тот нанял жителей северного царства, хотя «Йахве не с Йисраелем, не со всеми сынами Эфрайима» (2 Хрон. 25:7). В этих и им подобных словах проявляется сущность отношения хрониста к царству Йисраел: оно, конечно, существовало, но было с начала до конца явлением отрицательным и богопротивным, о котором нет нужды и смысла рассказывать, тем более что «нынешнее» современное автору книги государственное образование — Гражданско-храмовая община — создано потомками царства Йехуды и выступает его преемником. Поэтому хронист с такой настойчивостью напоминает своим читателям, что после гибели северного царства в 722 г. до н. э. возродилось истинное царство, единое государство Давида или, по крайней мере, предпринимались шаги для его возрождения. Это, например, подчеркивается им при описании организованного царем Йехуды Хизкией празднования Пасхи, в котором участвовали «все собрание (кахал) Йехуды... и все собрание пришедших из Йисраела и пришельцы, пришедшие из страны Йисраел и обитавшие в Йехуде» (2 Хрон. 30:25). Четвертая часть книги Хроник (2 Хрон. 36:22-23) — это эпилог, который повторяет начало книг Эзры—Нехемйи (Эзра 1:1—4), что также является одним из аргументов в пользу признания изначального единства этих сочинений. Но такое объяснение совпадения — не единственно возможное и отнюдь не исключает другого: авторы книг Эзры—Нехемйи и книги Хроник пользовались одним общим источником, указом Кира II, но для разных целей. В книгах Эзры—Нехемйи этот указ служит началом истории послепленной общины, а в книге Хроник он знаменует конец истории древних евреев, которая рассматривается в основном как история одного лишь царства Йехуды. Поэтому хронист не приводит указ Кира II целиком, а опускает оттуда все конкретные предписания и обрывает его словом вейа 'ал («пусть поднимается» в Иерусалим), обозначающим не столько определенное действие, репатриацию евреев из Вавилона, сколько нечто более общее, так сказать, взгляд в будущее. Все сказанное о содержании и построении книги Хроник не оставляет сомнений в том, что она является историописанием, посвященным одной, сравнительно узкой теме — истории царства Давидидов как единственно истинного царства древних евреев и предтечи Гражданско-храмовой общины. Б. Хронист и его источники Как любой историописец (см. ч. III, с. 80 и сл.), хронист вынужден был пользоваться источниками, и уровнем осознания роли источника он превосходил многих древних историописцев, включая создателя (создателей) Ранних пророков. Эта мысль подтверждается тем, что все без исключения повествования об отдельных царях в книге Хроник заканчиваются заключительной ссылкой с особо тщательно разработанной формулировкой: «А прочие слова/дела X [имя царя], первые и последние, ведь они записаны в книге-свитке А [название]» (2 Хрон. 25:26; 26:22; 27:7 и др.)- В этой формуле особого внимания заслуживают два момента: слово йетер («остаток, оставшееся, избыточное, чрезмерное»), обозначающее нечто оставшееся за пределами данного повествования, и сочетание хари 'шоним («первые, предыдущие, предшествующие» в пространственном, временном и аксиологическом аспектах) с ха'ахароним («задние, западные» в пространственном аспекте, «поздние, последние, будущие» во временном и аксиологическом аспектах), которое в Танахе зачастую обозначает исчерпывающую полноту, законченность и завершенность в пространственном и временном, этическом, аксиологическом и других аспектах. Правомерно предположить, что функциональное назначение этой части заключительной ссылки состояло в том, чтобы напомнить читателю, что многое заслуживающее внимания о словах/делах царя оставалось за пределами данного повествования и содержится в других текстах. Но в каких? Ответ на этот вопрос дается во второй части заключительной формулы, где слова катуб и сефер подчеркивают письменно-книжный характер этого текста, названного «Книга-свиток царей Йехуды и Йисраела» или «Книга-свиток царей Йисраела и Йехуды». Разбор содержания основной части книг Хроник позволяет отождествлять это сочинение с Ранними пророками, точнее, с 2-й книгой Шемуэла — 2-й книгой Царей в них. Но это сочинение не единственное, указанное хронистом в заключительной ссылке. Помимо него он называет еще 14 текстов, главным образом речения пророков, как, например: «И слова/дела Давида, первые и последние, ведь они записаны в речениях провидца Шемуэла и в речениях пророка Натана и в словах прорицателя Гада» (1 Хрон. 29:29) и другие. Исходя из сказанного, можно заключить, что автор книги Хроник уже вполне ясно осознавал явление «источник», что особенно наглядно проявлялось в его отношении к использованным им источникам. Ю. Вельхгаузен, который в свое время был одним из немногих библеистов, признававших значимость книги Хроник, писал: «В столь богатой несчастными случаями [т. е. утратой сочинений] истории еврейской литературы следует отметить один счастливый случай. Книга Хроник не вытеснила лежавшие в ее основе исторические сочинения (Ранние пророки), и наряду с более поздним изложением сохранилось также более древнее». Этот «счастливый случай» предоставляет современному исследователю редкую возможность изучить не только развитие исторической мысли, но также приемы, методы работы древнего историописца, его отношение к своим источникам и соперникам. В современной библеистике никто не сомневается, что хронист знал сочинение своего предшественника (предшественников) и широко привлекал его, но спорным остается вопрос о его отношении к этому сочинению, т. е. к Ранним пророкам. Некоторые исследователи (Дж. М. Майерс, Е. К. Уэлк, О. Эйссфельдт и др.) считают, что хронист в основном воспроизводил предшествующее сочинение, другие же (Т. Вилли, X. Дж. М. Уиллиамсон, Б. Халперн и др.) с большим на то основанием указывают на избирательно-критическое отношение хрониста к использованному им тексту. При этом должно быть учтено, что ко времени хрониста (вторая половина V в. до н. э.) Ранние пророки уже были оформленным и зафиксированным письменно, возможно даже канонизированным текстом (см. ч. III, с. 104 и сл.), что, конечно, значительно затрудняло критическое отношение к нему. Поэтому тем показательнее интенсивность и масштабность селективно-критического подхода хрониста к Ранним пророкам, который он осуществляет при помощи двух приемов — приема замалчивания и приема модификации. Сравнительное изучение книги Хроник и параллельных ей частей Ранних пророков показывает, что хронист опустил из своего основного источника 1359 стихов, треть его объема, что уже само по себе опровергает предположение об определяющей зависимости хрониста от Ранних пророков. При этом показательно, что прием замалчивания особенно интенсивно применялся хронистом в повествованиях об идеальных, с его точки зрения, царях. Если, например, в повествовании о Давиде хронистом опущены 84 % текста из Ранних пророков, а в повествовании о царе Хизкийи — 63 % рассказанного там, то правомерно говорить о концептуальной обусловленности этого приема, его направленном действии. Это подтверждается многочисленными примерами, но особенно показательны два, касающиеся двух ключевых событий древнееврейской истории и ее изложения в книге Хроник: одно событие — это царствование Давида, в описании которого хронист опускает длительную борьбу Давида с Шаулем и его преемниками, неурядицы в доме Давида и многое другое, а второе — гибель царства Йехуды, описывая которую он не упоминает предшествовавшие 586 г. до н. э. вторжения вавилонян в Йехуду, деятельность Гедалйаху в Мицпе, освобождение царя Йехойахина из вавилонской темницы и пр. Это обусловлено главным образом различным восприятием и оценкой этих и многих других событий, явлений хронистом и создателем (создателями) Ранних пророков, но также последовательным отказом хрониста от всего частного, приватного, и предпочтением ему общего, публичного. Данная тенденция особенно отчетливо проявляется в приеме модификации, который целесообразно рассмотреть на двух уровнях. На первом уровне устанавливается степень близости или удаленности текстов в книге Хроник и в Ранних пророках, а на втором уровне выявляется содержание и характер осуществленных хронистом модификаций текстов, заимствованных из Ранних пророков. Итак, на первом уровне могут быть выделены четыре степени близости или расхождения текстов в книге Хроник и в Ранних пророках. К первой степени — «полное совпадение» — относятся все случаи дословного воспроизведения хронистом позаимствованных из Ранних пророков текстов. Примером может служить пророчество Натана в обоих сочинениях (2 Шем. 7 и 1 Хрон. 17) и др., и эта группа охватывает 14,5 % всех осуществленных хронистом модификаций. В 17,5 % всех выявленных случаев он пользовался второй степенью — «частичное совпа-
дение», — к которой можно отнести все те случаи, когда хронист посредством грамматических изменений, дополнений или опущений слов варьирует заимствованный текст, но при этом не нарушает его содержания или смысла, как, например, в описании провозглашения Давида царем:
К третьей степени — «частичное несовпадение», которое составляет 35,5 % всех модификаций, — относятся те случаи, когда хронист сохраняет основное содержание заимствованного текста, но указанными средствами изменяет его смысл и тенденции, как, например, в описании наложенного на Давида божественного наказания за учет населения его государства:
* Подчеркнуты внесенные хронистом изменения в сопоставленных текстах. К четвертой степени — «полного несовпадения», которое обнимает 32 % всех случаев модификации, — относятся все те, когда хронист перенимает топос, сюжет из Ранних пророков, но излагает его совершенно по-другому. В этом отношении особенно показательно повествование хрониста о царствовании Менаше, коренным образом отличающееся от рассказанного его предшественником (с. 295). Как видно, хронист предпочитал наиболее радикальные модификации и, что не менее существенно, применял их преимущественно в повествованиях о царях, признанных им идеальными, — в повествовании о Хизкийи, где они составляют 94 % всех случаев модификации, о Йошийаху — 71 % и т. д. На втором уровне можно выделить три типологически разные группы. Первая охватывает модификации религиозно-культового содержания, где хронист, например, заменил высказывание: «Он (Шеломо) построит дом для имени Моего...» (2 Шем. 7:13) фразой: «Он построит Мне дом...» (1 Хрон. 17:12) и др. Вторую группу составляют модификации социально-политического содержания, например, хронист заменяет формулу: «и всему дому Йехуды и Винйамина и остальному народу...» (1 Цар. 12:23) формулой: «и всему Йисраелу в Йехуде и Винйамине...» (2 Хрон. 11:3) и т. п. К третьей группе могут быть отнесены все детали бытового и поведенческого ряда, например, изменение хронистом стоимости приобретенного Давидом гумна Арав-ны — с 50 шекел серебра (2 Шем. 24:24) на 600 шекел золота (1 Хрон. 21:25), что, кстати, соответствовало сдвигам в стоимости земли на всем древнем Ближнем Востоке и в Йисраеле. Из всего сказанного следует вывод, что хронист хорошо знал историописание в Ранних пророках и пользовался им. Но если позаимствованный оттуда материал составляет лишь около 52 % всего объема книги Хроник и отношение «пользователя» к этому материалу явно было избирательно-критическим, то трудно говорить о зависимости хрониста от своего предшественника, и вероятно, следует принять выводы X. Дж. М. Уиллиамсона: «Но прежде всего хронист показывает себя господином, а не рабом своих источников, что особенно отчетливо проявляется в его собственных материалах». Термином «собственный материал» (Eigengut) принято обозначать весь тот материал в книге Хроник, который отсутствует в других сочинениях Танаха, главным образом в Ранних пророках. Наличие такого материала в книге Хроник признается всеми библеистами, однако по вопросу о его роли и значении мнения резко расходятся. Если одни исследователи (В. Рудольф, О. Эйссфельдт и др.) считают собственный материал чем-то вторичным и малозначимым в книге Хроник, то, по мнению У. Джонстона, «этот собственный материал образует совершенно новое обрамление и основание, в пределах которых модифицированные [книги] Шемуэл—Цари были восприняты и действительно существенно переосмысленны». Еще больше расхождений вызывает вопрос о происхождении этого собственного материала. По мнению одних ученых (Р. X. Пфейффер, Ч. Ч. Торри, П. Велтен и др.), он сочинен самим хронистом и отражает реальности его времени; другие (К. Будде, В. Рудольф и др.) предполагают, что в основе собственных материалов хрониста лежит какой-то расширенный вариант Ранних пророков или даже его мидраш (с. 341), а третьи (Дж. М. Майерс, X. Дж. М. Уиллиам-сон, Г. Форер и др.) считают, что хронист привлек к созданию своих материалов различные, в значительной степени аутентичные тексты допленного времени. Как показывает анализ всего собственного материала в книге Хроник, он составляет около 40 % ее объема, что уже говорит о значимости его для хрониста. При этом объем собственного материала, как правило, выше среднего в повествованиях об идеальных, с точки зрения хрониста, царях; например, в повествовании о Давиде он составляет 63 % текста, в рассказе о Хизкийи — 84 % и т. д., тогда как в главах о негативно оцениваемых царях он ниже среднего, например, в повествовании о Йоаше всего 16 % и т. д. Отсюда следует, что собственный материал выступает как главный носитель и выразитель взглядов, концепции хрониста, что подтверждается анализом содержания этого материала. Все отрывки собственного материала в книге Хроник могут быть разделены на четыре тематические группы — списки и тексты о военно-административном устройстве и деятельности, тексты о строительной деятельности, тексты религиозно-культового содержания и пророчества. Основную массу текстов первой группы составляют различные, списки — воинов Давида и участников перенесения Ковчега завета, священников и левитов в храмовой службе и должностных лиц Давида, Иехошафата и т. п., которые по своему содержанию и построению принадлежат к распространенному на всем древнем Ближнем Востоке типу цензовых или, лучше, мобилизационных списков. Это позволяет предположить, что в основе всей этой группы собственных материалов хрониста лежат аутентичные мобилизационные списки царско-храмовой администрации допленного государства Йехуды. Аналогичный вывод возможен также по отношению к текстам военно-административного содержания —: об административном устройстве царства Давида и судебной реформе Иехошафата, об организации войска и военных походах и т. д., равно как и по отношению к большинству текстов второй группы о строительной деятельности царей Рехавеама и Асы, Иехошафата и Уззийаху, Иотама и других. Однако часть текстов последней группы, например о подготовке Давидом строительства Иерусалимского храма и организации им жречества, явно не соответствуют исторической действительности и, очевидно, были сочинены самим хронистом «во славу» наиболее идеального из царей — Давида. Но не следует увлекаться обобщениями, так как фактографический материал, ономастика и другие данные в отрывках собственного материала хрониста о религиозно-культовых реформах царей Асы и Иехошафата, Хизкийи и Йошийаху не исключают признания их допленного происхождения и определенной аутентичности. При исследовании книги Хроник отмечают особое внимание ее создателя к пророкам (Д. Л. Питерсон, Г. фон Рад, С. Яфет и др.), главным образом — в его собственных материалах. Большинство упомянутых хронистом пророков — Натан, Ахийа и др. — представлены, как и в других сочинениях Танаха, «профессионалами» (см. ч. III, с. 125 и сл.), которые действуют длительное время и которые воспринимают пророчество как свой статус и роль. Но для хрониста показательно, что в его сочинении, особенно в собственных материалах, часто появляются пророки, так сказать, «непрофессиональные», которые пророчески действуют лишь однажды, и пророческое действо является неожиданностью для них самих и окружающих. Таким пророком-непрофессионалом представлен воин Давида, «глава тридцати воинов» Амасай, «которого охватил (букв, "облек") дух [Бога]...» (1 Хрон. 12:19), или левит Йахазиэл, сын Зехарйаху, «на которого сошел дух Йахве посреди собрания (или "общины")» (2 Хрон. 20:14). Показательно при этом, что в этих и других случаях божественное избрание человека пророком выражено аутентичной формулой божественного призвания допленного времени (см. ч. III, с. 129). Это соответствует результатам анализа имен тех пророков, которые упоминаются только хронистом — почти все они восходят к ономастике допленных священников и левитов из Йехуды. В книге Хроник пророкам предоставлена двоякая роль. Во-первых, они, точнее, их речения фигурируют в качестве источников, которыми пользовался хронист, а во-вторых, они нередко посвящены актуальным политическим или военно-политическим вопросам, например речь пророка Шемайаху против военных приготовлений царя Рехавеама (2 Хрон. 11:2 и сл., ср. 1 Цар. 12:22 и сл.) или протест «пророка Йахве, имя его Одед» против порабощения плененных йехудитов (2 Хрон. 28:9 и сл.). Но значительно чаще в книге Хроник приводятся пророческие предупреждения общего характера, не связанные с данным моментом или ситуацией, например слова пророчествовавшего Азарйаху, сына Одеда, о необходимости обращаться к Йахве (2 Хрон. 15:1 и сл.). Если к тому же учесть, что хронист изображает пророков только пророчествующими, но никогда — участвующими непосредственно в общественно-политической жизни, как это нередко делали создатели Ранних пророков, да и некоторые из пророков — Йирмйаху, Хаггай и др. (см. ч. III, с. 194 и сл.), то правомерно предположить, что в книге Хроник пророки и пророчество представлены в основном неинституированным, депо-литизированным и спиритуализированным феноменом, что больше соответствовало его состоянию в начале послепленного времени, т. е. времени самого хрониста, нежели времени, им описанного. Рассмотрение вопроса «Хронист и его источники» позволяет заключить, что хронист обладал выраженным осознанием источника и его отношение к историческим источникам, к исторической традиции было последовательно избирательно-критическим. Отбрасывая при помощи приемов замалчивания и модификации много детального и конкретного из истории допленно-го прошлого, хронист заметно снижал нарративность своего изложения, и, наоборот, дополняя повествование в собственных материалах описаниями не событий и действий, а главным образом явлений и институтов, причем особенно актуальных в его время и для его общности, хронист последовательно направил свое изложение на эту общность, т. е. на Гражданско-храмовую общину. Это неминуемо подводит к вопросу: какой тип истори-описания представляет собой книга Хроник? В. Книга Хроник и ее картина мира На вопрос, поставленный в конце предшествующего раздела, современная библеистика предлагает два ответа: книге Хроник свойственна «усиленная теологическая перспектива» (Р. Алберц) и она пронизана «теократической идеологией» (Дж. И. Дик) или, наоборот, она является историописанием без каких-либо теологически-теократических ориентации, и хронист был «неэсхатологическим предтечей разновидности рационалистического иудаизма» (Б.И. Келли). Если признать книгу Хроник историописанием с доминирующей теологически-теократической ориентацией, то правомерно предположить, что в ее картине мира одному и единственному Богу, всей сфере божественного предоставлена главная и решающая роль в основном действии, коим в историописании является действие историческое. Это признает ряд библеистов, например Г. фон Рад, который считал, что хронист излагает «историю между Богом и Его народом», или С. Яфет, по мнению которой — «истинный центр тяжести этого сочинения (книги Хроник) — не человек и не народ, а Бог». Но если хронист, начиная свою «предысторию» с Адама, позволяет себе не воспользоваться этой возможностью, чтобы хоть словом, намеком упомянуть о богосотворенности Первочело-века, то роль одного и единственного Бога в историческом действии отнюдь не столь однозначно определенная, как предполагают исследователи. Если сюда добавить, что, значительно расширив собственными материалами повествование о Давиде, хронист при этом опускает рассказанное в Ранних пророках о божественном избрании Давида, если в изложении им в собственных материалах столь значимой судебной реформы царя Йехо-шафата (2 Хрон. 19:5 и сл.) он умудряется ни единым словом не упомянуть о богоданности законов, о Синайском завете и т. д., то имеются все основания сомневаться в том, что в картине мира книги Хроник «истинный центр тяжести... Бог». Более того, хронист неоднократно пользовался приемами замалчивания и модификации как раз для исключения или, по крайней мере, снижения значимости сказанного в Ранних пророках о решающей роли Бога в историческом действии. Так, например, хронист неоднократно опускает из текстов, заимствованных им из Ранних пророков, встречающиеся там описания важнейших проявлений определяющей роли Бога в историческом действии — в Исходе и Синайском завете (1 Цар. 8:21, ср. 2 Хрон. 6:11 и др.). Более того, в тех немногих случаях, когда хронист упоминает Исход, он заменяет формулу, подчеркивающую роль Бога в этом событии: «И Я вывел отцов ваших из Египта...» (Йех. 24:6) словами: «когда они (сыны Йисраела) пришли из страны Египет...» (2 Хрон. 20:10), которыми роль Бога в этом событии замалчивается. Аналогичная тенденция видна в том, как осмысляется в картине мира книги Хроник отношение «Бог — человек, человек — Бог», одним из главных проявлений которого в йахвизме, в Тана-хе служит концепция берит («завет», см. ч. II, с. 331 и сл.). Но в книге Хроник, особенно в собственных материалах, как правило, показан не Бог, дарующий завет человеку, а человек, по своей инициативе заключающий завет с Богом: «И вошли они (сыны Иисраела) в завет, чтобы обращаться к Йахве, Богу отцов их...» (2 Хрон. 15:12) или «Теперь намерение мое (царя Хизкийи) заключить завет с Йахве, Богом Иисраела...» (2 Хрон. 29:10) и др. То же самое наблюдается в осмыслении в картине мира в книге Хроник другой ключевой в йахвизме, в Танахе концепции «пути», и лучший пример тому — один из наиболее своеобразных отрывков собственных материалов хрониста — его вариант описания царствования Менаше. В Ранних пророках этот царь изображен однозначно отрицательным, самым плохим среди Давиди-дов (2 Цар. 21:1 и сл.), хронист же делит длительное царствование Менаше на два различных периода. В первом (2 Хрон. 33:1-11) Менаше, как в Ранних пророках, «сделал неправедное в глазах Йахве». Но после его пленения ассирийцами, о чем, кстати, ничего не известно из других источников, он «в беде своей стал обращаться к Йахве, Богу своему... И молился Ему и [Бог] обратился к нему и услышал мольбу и возвратил его в Иерусалим, в царство его, и узнал Менаше, что Йахве Он Эло-хим» (2 Хрон. 33:12-13). Затем начинается второй период царствования Менаше как царя праведного и богобоязненного (2 Хрон. 33:14 и сл.), чем хронист особо подчеркнул роль человека в выборе «пути». Обобщая сказанное о восприятии и осмыслении Бога и сферы божественного в картине мира книги Хроник, правомерно заключить, что в ней нет теологически-теократической ориентации, а это уже само по себе позволяет предположить преимущественную ориентацию на человека как на главную и решающую силу в историческом действии. Справедливость этого предположения подтверждается тем фактом, что в книге Хроник число понятий/слов, обозначающих явления сферы божественного — 19%, — резко уступает числу слов, относящихся к сфере человеческой, — 66 %. Но главное заключается в том, как явления сферы человеческого воспринимаются и осмысливаются в картине мира книги Хроник. Книга Хроник значительно меньше населена индивидами нецарского статуса, чем соответствующие главы в Ранних пророках. Хронист не упомянул таких ярко выписанных и индивидуализированных в Ранних пророках персонажей, как жены Давида Михал, Авигайил, Бат-Шева, его дети — Авшалом и Адонийа, Амнон и Тамар, его соратники и советники — Барзиллай и др· Кроме того, он зачастую лишил упомянутых им лиц их характерологических свойств и особенностей, представив их как схемы или функции, без индивидуальных свойств и качеств. Яркий пример тому — образ дяди и полководца Давида Йоава, который в Ранних пророках представлен живым человеком, которого отличает беззаветная верность долгу, что порой толкает его на коварство и жестокость. Хронист часто упоминает Йоава в разных действиях и ситуациях, но без всяких характерологических черт. Это можно видеть, сравнив два параллельных описания Йоава в одном и том же действии — в военном походе против аммонитов: в Ранних пророках приводится послание Йоава Давиду в прямой речи — «Воевал я в Рабе и захватил я город [богатый] водой. И теперь собери [Давид] весь народ...» (2 Шем. 12:27 и сл.) — ив книге Хроник: «И было в следующем году, во время, когда цари выходят на войну, и руководил Йоав войском и опустошил страну сынов Аммона и пришел и осадил Рабу...» (1 Хрон. 20:1), где сознательно удалено непосредственно-личностное и оставлено опосредовано-функциональное. Такое отношение к характеристике человека как индивида может быть вызвано либо неумением сочинителя, либо его нежеланием это делать. Наличие в книге Хроник великолепных характерологических зарисовок, например поведения Давида, который страдал от жажды, но отказался пить воду, принесенную воинами, ценою риска жизни (1 Хрон. 11:18 и сл.) и др., опровергает подозрение в неумелости, и поэтому остается предположить, что хрониста, в отличие от создателя (создателей) Ранних пророков, человек интересовал не столько как личность, а главным образом как функция и особенно — в ипостаси «людская общность». Обоснованность такого заключения подтверждается тем, что книга Хроник предлагает один из наиболее богатых и разнообразных в Танахе репертуаров обозначений людских общностей с двумя показательными особенностями. Первое — явное увлечение хрониста понятиями/словами, обозначающими людскую общность, группу вообще. Это подтверждается тем фактом, что из восьми терминов, обозначающих это проявление общности, пять — мифлагга — пелугга («отделение»), ма 'амад («положение, должность») и халлукка — махалокет («разделение, отделение»), являются уникальными, присущими только словарю хрониста. Другая особенность — внимание хрониста к социальным группам с «горизонтальным» построением и объединяющей функцией, таким, как агнатическая общность, главным образом к .двум ее проявлениям: мишпаха («род») и бейт 'аб, бейт'абот («дом отца, дом отцов») и локально-территориальная группа, особенно город ('up), которые были основополагающими элементами структуры Гражданско-храмовой общины (см. ч. I, с. 105 и сл.). Одной из наиболее широких и всеобъемлющих общностей горизонтального строения является этническая общность, которая в картине мира книги Хроник занимает особо значительное место и восприятие которой в ней отличается своей спецификой. Весьма характерно, например, сдержанное отношение хрониста к ряду весьма распространенных в его время обозначений «мы», таких, как гола, галут («пленение, плененные»), пелейта («спасение, спасенные»), ше'ар, ше'ерит («остаток, оставленные») и др., которые выражали не только трагическое прошлое «мы» и оказанное ему Богом благоволение, но также конкретизировали «нас», его часть. Хронист предпочитал термин кахал («собрание, община») — 33 упоминания в книге Хроник против только 6 в параллельных частях Ранних пророков (там он ни разу не обозначает всего «мы»), — который был одним из основных самообозначений Гражданско-храмовой общины. Аналогичная тенденция выступает в явном предпочтении хронистом этнотопонима йехуда (185 упоминаний в его сочинении по сравнению с только 166 в параллельных частях в Ранних пророках) и в более сдержанном отношении к этнотопониму йисра 'ел (соответственно 201 и 484 упоминаний), так как Гражданско-хра-мовая община была (и, главное, хотела себя видеть) в первую очередь преемником допленного царства Йехуда, Давидидов. Государство, с той поры как оно появилось, выступает как один из важнейших компонентов человеческой, общественной жизни и, соответственно, как одна из постоянных и центральных тем словесного и иного творчества, включая, конечно, историописания. Это нашло отражение в Танахе, где в обоих его крупнейших историописаниях — в Ранних пророках (см. ч. III, с. 39 и сл.) и в книге Хроник — тема «царственность и царь» является ключевой. Восприятие и осмысление этого феномена в картине мира книги Хроник отличается рядом особенностей, одна из которых — более обобщенное восприятие и осмысление царственности, что проявляется на уровнях терминологическом и нарративно-концептуальном. На первом уровне это выражается в предпочтении в книге Хроник для обозначения феномена «царственность» термина малхут (26 упоминаний по сравнению с только двумя в Ранних пророках), выражающего более общее восприятие этого явления, нежели термин мамла-ха, используемый в Ранних пророках, причем в заимствованиях оттуда хронист нередко заменял второй термин первым (1 Хрон. 17:14, ср. 2 Шем. 7:16 и др.). Но более убедителен аргумент второго уровня: если хронист отказался даже упомянуть введение царственности в Йисраеле (чему в Ранних пророках уделено большое внимание — 1 Шем. 8-12), хотя построение его повествования тому не препятствует, то такой отказ свидетельствует о его желании представить царственность в Йисраеле явлением изначальным и постоянным, что неминуемо усиливает обобщенность, социологизированность ее восприятия и осмысления. В государствах древнего Ближнего Востока, в том числе и древнееврейских, и во всех древних моделях и картинах мира, включая те, которые наблюдаются в Танахе, царь всегда предстает наиболее сущностным и действенным звеном данного феномена. Это можно видеть и в картине мира книги Хроник, для которой показательно заметное снижение уровня причастности сферы божественного в феномене «царь». Хотя хронист упомянул — главным образом в отрывках, заимствованных из Ранних пророков, — божественное избрание Давида (1 Хрон. 11:2), видение Бога и Его обещание Шеломо в Гивеоне (2 Хрон. 1:7 и сл., ср. 1 Цар. 3:5 и сл.), повторил обещание божественной адоптации Шеломо в пророчестве Натана (1 Хрон. 17:13а, ср. 2 Шем. 7:14а) и т. д., но делал это с явным намерением подчеркнуть во всех этих действиях человеческое начало. Убедительный пример тому — замена хронистом слов в пророчестве Натана в Ранних пророках: «семя твое (Давида) после тебя, выходящее из чресл твоих...» (2 Шем. 7:12), выражающих некоторую неопределенность в человеческой сущности потомков Давида, словами, однозначно и недвусмысленно указывающими на только человеческую сущность преемника Давида: «который будет из сынов твоих...» (1 Хрон. 17:11). Об этом же свидетельствуют различия между описаниями в Ранних пророках и в книге Хроник столь важного для обоих историописцев события — прибытия Давида в Хеврон после гибели Шаула: если в первом сочинении Давид обращается к Богу с вопросом: «идти ли мне в один из городов Иехуды...», на что Бог отвечает: «[идти] в Хеврон» (2 Шем. 2:1), то в книге Хроник сказано: «И собрался весь Йисраел к Давиду в Хеврон...» (1 Хрон. 11:1), чем, по существу, устранено божественное участие в этом важнейшем событии и в действиях царя. В резком отличии от создателя (создателей) Ранних пророков, который стремился показать царей, особенно положительно оцениваемых, например Давида, действующих не только в сфере публичной, но также приватной (см. ч. III, с. 50 и сл.), хронист старательно и последовательно избегал упоминать все относящееся к приватной сфере жизни этого царя, даже в том случае, когда его действия были положительными, как, например, заботу Давида о сыне Йехонатана (2 Шем. 9:1 и сл.) и др. Но как раз в изображении сферы приватного для историописца открываются возможности показать царя обладающим характером, индивидуальностью, тогда как систематическое исключение сферы приватного усиливает тенденцию к обобщающему восприятию и изображению царя, которое характерно для книги Хроник. В том же обобщающе-социологизирующем направлении действует коренное изменение хронистом, по сравнению с Ранними пророками, самой структуры описания жизни и деятельности царя, что видно из сопоставления построения жизнеописания Давида в Ранних пророках и в книге Хроник:
Расхождения между обоими жизнеописаниями заметны и существенны: если в Ранних пророках повествование хронологическое и более или менее соответствующее действительному течению жизни и деятельности Давида, то в книге Хроник оно систематизирующее, построенное по видам действий царя. Хронологическое построение жизнеописания позволяет отобразить индивидуальное своеобразие каждого царя, тогда как систематизирующее построение неминуемо сокращает индивидуальное и содействует обобщающему социологизирующему его восприятию, тем более что набор рубрик, единиц систематизации ограничен и охватывает основные и обязательные для каждого хорошего царя действия: защита своего государства от внешних врагов, внутреннее упорядочение государства посредством строительства, законодательства и хорошей администрации и обеспечение божественного благоволения посредством активной религиозно-культовой деятельности. Подводя итоги сказанному о картине мира книги Хроник, можно заключить, что ориентация в ней — не теологически-теократическая, а, наоборот, выражение антропоцентрическая, а в изображении ее главного компонента — исторического действия — преобладает тенденция к обобщающему, социологизирующему и обращенному к определенному моменту настоящего изложению истории. Г. Жанровая принадлежность, «место в жизни» и автор книги Хроник Нет сомнений в том, что книга Хроник представляет собой историописание, но древность, особенно в Осевое время, знала много разновидностей историописания, среди них и ту, которую можно определить как социологизирующее историописание, в котором прошлое, фактические данные в описании этого прошлого служат материалом для социологических и политологических построений. Классическим примером этой разновидности историописания являются так называемые «политии» Аристотеля, из которых сохранилась лишь одна «Афинская полития». Такие сущностные особенности книги Хроник, как жесткий отбор фактического материала, ограничение конкретного и индивидуального и предпочтение общего и обобщающего и др., но главным образом то обстоятельство, что изображение прошлого оказывается не главной целью или задачей, а в первую очередь сырьем, материалом, показывающим и подтверждающим, что Гражданско-храмовая община — это преемник Йехуды, доплен-ной монархии, всего допленного прошлого и поэтому — единственный правомерный представитель всего «мы», позволяет определить ее как социологизирующее историописание, типологически (но не по уровню реализации) похожее на «политии» Аристотеля. В современной библеистике мало кто сомневается в том, что время и среда создания книги Хроник — это Гражданско-храмовая община в Йехуде, но на каком этапе ее трехвекового существования? Многое говорит в пользу датировки книги второй половиной V в. до н. э., и главный довод — социально-политическая и религиозно-идеологическая ситуация в Гражданско-храмовой общине того времени. К этому моменту процесс оформления общины близился к завершению, были установлены ее основные принципы и достигнута определенная стабильность, что позволило отвлечься от поглощавшей прежде всего физическую и духовную энергию борьбы за выживание и обратиться к размышлениям о том, что собой представляет созданная община, в которой они живут, каково ее место в истории всего народа и ее связь с прошлым, обратиться к поискам своей сущности и самоопределения, т. е. к тем проблемам, что занимали и тревожили хрониста. В какой же более узкой и определенной среде в Гражданско-храмовой общине книга Хроник могла быть создана? В современной библеистике в качестве «места в жизни» книги Хроник нередко называется среда левитов-репатриантов из Вавилона (Р. Алберц и др.), что как будто подтверждается тем значительным вниманием, которое хронист им уделяет. Но против такой атрибуции книги Хроник говорит выраженный антропоцентризм ее картины мира, мало совместимый с религиозно-идеологической ориентацией жречества, тогда как малая заинтересованность хрониста в таких событиях и темах, как Исход и овладение Ханааном, не отвечала интересам репатриантов из Вавилона, но зато совпадала с настроениями тех членов Гражданско-храмовой общины, которые принадлежали к так называемым «коллективам, названным по местностям», т. е. к тем евреям, которые не были депортированы в Вавилон и продолжали жить в вавилонской Йехуде, а затем присоединились к формирующейся общине (см. ч. I, с. 106). Если к сказанному добавить, что именно в этой среде были сильны симпатии к допленной монархии и к Давидидам, которые проходят через всю книгу Хроник, то представляется возможным считать ее творением именно этих кругов в Гражданско-храмовой общине во второй половине V в. до н. э. Книга Хроник по своей сущности — единству осознания источников и отношения к ним, продуманности построения и гомогенности картины мира, цельности способа историописания и т. д. — несомненно, является авторским сочинением, что оправдывает поиск ее возможного создателя. Как уже неоднократно отмечалось, в Танахе наличествуют две формы указания автора — «открытая», когда автор сочинения в качестве такого назван в тексте, и «скрытая», когда автор в тексте упоминается, но не в этом качестве, и зачастую в каком-то несущественном для содержания, маргинальном замечании. Таким маргинальным замечанием во введении книги Хроник является запись в генеалогии колена Йехуда: «И роды писцов обитали в ЙаабецеДиратим, Шимеатим, Шухатим, они кейни-ты, происшедшие от Хамата, отца Бейт-Рехав» (1 Хрон. 2:55). Уже само помещение этой записи в конце генеалогии колена Йехуда и перед родословием Давидидов, т. е. основных субъектов всего сочинения хрониста, указывает на значимость этой записи для него. Названия ряда упомянутых в этой записи агнати-ческих коллективов — Тиратим, Шимеатим и др., как и местности Йаабец, — в Танахе и в эпиграфическом материале не встречаются, но кейниты и рехавиты были реальными родами в до- и послепленное время (1 Шем. 27:10; Йирм. 35:2; Hex. 3:14 и др.). Это позволило израильскому историку Ш. Йейвину предположить, что в рассматриваемой записи идет речь о реальных агнатических коллективах писцов, очевидно, добавим, из числа тех, что не были депортированы вавилонянами, оставались в вавилонской Йехуде и присоединились к возникающей Граждан-ско-храмовой общине. Если вспомнить, что предшествующее великое историописа-ние, Ранние пророки, очевидно, также было создано агнатиче-ским образованием — родом Шафанидов (см. ч. III, с. 104 и сл.), то предположение о том, что книга Хроник возникла в среде указанного «рода писцов», выглядит не столь уж фантастическим. Но, в отличие от Ранних пророков, которые, видимо, были творением так называемого «корпоративного автора», книга Хроник, очевидно, была творением индивидуального автора, который «мастерски и со вкусом... заново изложил историю Израиля таким образом, что она стала основой для мировоззрения и идеологии, для действия внутри этого мира» (Р.К. Дьюк). ВОПРОСЫ ДЛЯ ОБСУЖДЕНИЯ: 1. Каковы, по вашему мнению, главные особенности содержания книги Хроник по сравнению с Ранними пророками?
2. Каково, по вашему мнению, отношение хрониста к исторической традиции вообще и к Ранним пророкам в частности? Дополнительная литература: Книга Хроник. — Краткая Еврейская энциклопедия 9, 962-967. |
|
|
|