VI. Материальное состояние духовенства в IV—VIII веках

Обращаемся к рассмотрению материального состояния духовенства от IV по VIII век.

С IV века происходят некоторые довольно значительные изменения в материальном положении духовенства. С этого времени церковь становится много богаче в сравнении с прежней эпохой; потому что теперь государство становится на стороне церкви и поддерживает ее. Прежде всего, церковь обогащается недвижимыми имуществами, приносящими, разумеется, доход. Откуда взялись они?

Церковь отчасти обогатилась такими имуществами за счет закрывавшихся языческих храмов. Вследствие императорских распоряжений, недвижимые имущества, принадлежавшие языческому культу и его жрецам, обращаемы были в собственность христианских храмов и их предстоятелей.863 Далее — теперь стало вводиться в обыкновение при построении нового храма обеспечивать настоящее и будущее его земельным владением. На это можно находить указание в следующих словах Иоанна Златоуста: кто имеет поместье, тот должен иметь в нем церковь. Ты — обращение к помещику — поставь церковь, священника, дьякона и прочий клир, и припиши к церкви имение, как бы приданое невесте.864 По законам Юстиниана, при устройстве новой церкви должен быть указан источник содержания клириков. По экономическим условиям того времени, таким источником могли быть только недвижимые имущества.865 Одним из важных средств к приобретению церковью недвижимых имуществ было усвоенное ею право получать таковые по духовному завещанию. Согласно мнению некоторых ученых, мы полагаем, что обычай отказывать той или другой церкви большую или меньшую часть имущества — по духовному завещанию — ведет свое происхождение из времен римского язычества. В языческом Риме был обычай, что умирающие, изъявляя свою последнюю волю в духовном завещании, всегда оставляли часть наследства, если они были люди богатые, своим друзьям, высокопоставленным лицам и прежде всего царствующему императору. Со времен Константина Великого, по этому же образцу, стали отказывать часть наследства и церкви. В Риме долгое время считалось почти преступлением обойти в духовном завещании личность императора; со времен же утверждения христианской церкви в мире, с IV в., стали считать оскорблением церкви и Самого Бога, если умирающий ничего не оставлял церкви из своего имущества. И как в бюджет римских императоров доходы от полученных наследств составляли видную статью прибылей, так теперь деньги, получаемые по наследству, составляли важную статью в доходах церкви.866 В какой тесной связи римское обыкновение оставлять по духовному завещанию часть своего имущества друзьям, императору — находилось с христианским обычаем не забывать в своем завещании о церкви, — это хорошо видно из фактов, отмеченных законодательством Юстиниана. По свидетельству Юстиниановых и более ранних законов, византийское правительство часто находилось в затруднении, как исполнить то или другое завещание, так как иногда завещались известные доли имущества прямо Господу нашему, Иисусу Христу, архангелам и св. мученикам.867 Очевидное дело, что для христиан, оставлявших завещания, Царь Небесный заменил царя земного, которому принято было отказывать имущество по римскому обычаю, а архангелы и св. мученики для них, христиан, заменили разных друзей, которые в прежнее время имели долю в наследстве. Но мы еще не закончили разъяснение вопроса о происхождении обычая оставлять имущество христианским церквам. Было в язычестве, и именно опять римском, такое явление, которое частью было аналогично с рассматриваемым нами явлением, частью служило подготовкой к нему. В Римской империи, как известно, существовало много так называемых коллегий, члены которых с той или другой целью составляли братства или товарищества. Между этими коллегиями видное место занимали, так называемые, погребальные коллегии.868 Члены этих коллегий или, по крайней мере, патроны их, т. е. лица более состоятельные, нередко отказывали по духовному завещанию известной коллегии дома, поместья или капиталы. Цель таких завещаний заключалась в том, чтобы члены коллегии чтили память усопшего, и в известные дни, в день смерти или рождения завещателя — разделяли между собой хлеб, вино, деньги, словом, все то, что можно было получить от завещанного имущества. Не погрешим, если выразимся так: составители подобных завещаний имели в виду помин их души. Закон (языческий) строго смотрел за тем, чтобы коллегия, сделавшаяся наследницей, точно исполняла обязанности, возложенные на нее завещателем, — ив случае, если коллегия небрежет исполнением своей обязанности, правительство отбирало от нее капиталы или имения, оставленные известным лицом по завещанию, и передавало их другим коллегиям. Едва ли нужно разъяснять, каким образом сейчас указанная языческая практика могла пролагать путь к христианскому обыкновению оставлять имущества церкви. Но вот что особенно замечательно: иногда завещатель-язычник весьма подробно изъяснял свою волю в духовном завещании, и в этом случае точно определял, сколько и какому из членов коллегии выдавать из завещанного имущества. Масштабом, каким определялось количество выдачи, служило положение того и другого члена в коллегии. Впрочем, на примерах это будет яснее. Так, один римлянин завещал обществу августалов 100 000 сестерций с тем, чтобы управители делами коллегий из процентов получали в день его рождения на помин души по 4 динария, а прочие члены по три динария. Получать могли только лица, собравшиеся для того, чтобы отдать дань уважения почившему. Еще точнее обозначены размеры выдач в завещании одной римлянки, отказавшей 50 000 сестерций в коллегию Эскулапа. Из процентов на капитал следовало раздавать, на помин души усопшей, членам коллегии — дважды в год — следующие денежные подачи и подачи же некоторыми припасами: высшим по своему положению членам коллегии по 6-и динариев и 8 кружек вина; не столь высоким по положению членам коллегии — по 4 динария и 6 кружек вина; наконец, рядовым членам по 2 динария и по 3 кружки вина; сверх того, каждому члену давалось по 4 хлебца.869 Это обыкновение уже целиком переносит нашу мысль к христианскому обыкновению выдавать из доходов епископу, священнику и низшим клирикам доли неодинаковой величины.870

Разъяснив происхождение обычая завещать имущества, и в особенности недвижимые, в пользу церкви, мы должны обратиться к раскрытию других подробностей этого явления. Мы должны, прежде всего, отметить то, что нередко пастыри христианской церкви с большей или меньшей настойчивостью напоминали пасомым об их долге делиться своими материальными средствами с церковью. Например, блаженный Августин разъясняет христианам, что как у царя земного есть казна, в которую собираются подати с подданных, так нечто подобное должно быть и у Христа, как Царя вселенной.871 Есть, впрочем, некоторое значительное различие между древними пастырями Востока и Запада, когда у тех и других заходила речь об обогащении церкви. На Востоке пастыри были очень осторожны в данном случае. Иоанн Златоуст внушал большую осмотрительность в выборе средств для увеличения церковных имуществ. Он говорит: в этом деле «нужна великая предусмотрительность, чтобы не умножать до чрезмерности и не доводить до оскудения церковное имущество. Приобретать стяжания нужно с кротостью и благоразумием, поступая так, чтобы жертвователи делали свое пожертвование с охотою и без сожаления».872 Сам Златоуст вполне осуществлял это правило на практике. Вообще щедрость жертвователей на церковь — на Востоке — много зависела от личности архиерея, управлявшего известной паствой. Бескорыстный и щедролюбивый епископ находил всегда много лиц, желавших делиться своим достоянием с церковью. Историк Созомен (VII, 27) говорит следующее о св. Епифании, епископе Кипрском. «Церковного имущества в его распоряжении было очень много. Потому что многие, желая сделать благочестивое употребление из своего богатства, многие во всех концах вселенной и при жизни отдавали свое имущество в церковь и при кончине оставляли ей же — в той уверенности, что Епифании, как добрый распорядитель и как человек, любящий Бога, употребит их дары согласно с их намерением». Из приведенных свидетельств Златоуста и Созомена видно, во-первых, что на Востоке лучшие пастыри очень осмотрительно относились к вопросу об умножении церковных имуществ; во-вторых, что личность епископа имела большое значение в том, много или мало известная церковь приобретала имущества; в-третьих, что в IV веке духовные завещания в пользу церкви нередко встречались на деле. Прежде упомянутый нами факт из Юстинианова кодекса удостоверяет, что и в VI веке нередко делались распоряжения в духовных завещаниях относительно выдачи известной части имущества на религиозные дела. Юстиниан отметил этот факт потому, что очень многие отказывали по духовному завещанию все или часть имущества на имя Иисуса Христа, архангелов или мучеников. И законодателю нужно было определить, как выполнять такую неясно выраженную последнюю волю христианина. Как решил Юстиниан этот казусный вопрос, — входить в разъяснения по этому случаю нам нет надобности;873 достаточно заметить, что император сохранил за подобного рода завещаниями всю их юридическую силу. Так было на Востоке. На Западе много развязнее относились к вопросу о способах обогащения церкви. Вот, например, как рассуждал по этому вопросу очень выдающийся западный писатель V века Сальвиан Марсельский. Он убеждает христиан делать духовные завещания не в пользу детей и родственников, а в пользу церкви — ради спасения души завещателя. Он прямо говорит, что совсем ничего не нужно оставлять по духовному завещанию ни детям, ни родственникам, а все — церкви. «Должно самого себя любить больше всего, — внушает христианский пресвитер с чисто языческим мировоззрением, — нужно больше всего заботиться о спасении собственной души. Ну что толку, если богач обогатит своих детей, а самого себя обречет на вечную погибель!» Сальвиан, конечно, не отрицает естественной любви родителей к своим детям, но, с другой стороны, замечает, что «не следует предпочитать вере хотя и родную кровь, не следует давать победу требованиям любви над религиозным благочестием». Вообще Сальвиан как бы провозглашает такое правило: «лучше пусть дети в сем мире будут бедняками, чем их родители явятся таковыми же в будущем веке».874 Вот полное отрицание логики сердца! Таким языком никто никогда не говорил на Востоке — в среде пастырей Греческой церкви. К сожалению, жестокие и бесчувственные слова Сальвиана были выражением почти господствующего церковного стремления на Западе. Стоит еще обратить внимание на то, что эти проповедники, призывавшие всех к пожертвованию в пользу церкви, сами лично считают себя вправе не оставлять по завещанию в пользу церкви ни копейки.875 Впрочем, мы отнюдь не утверждаем того, чтобы в Западной церкви все лица духовные были увлечены тем чувством церковной стяжательности, какое находим у Сальвиана и позднейшего западного духовенства. Напротив, из истории IV и V века мы видим, что некоторые епископы Запада проявляли великую осторожность в средствах обогащения церкви. Об этом можно судить по следующим примерам из истории Африканской церкви. Один карфагенский гражданин, уже не надеясь иметь детей, завещал еще задолго до наступления смерти все свои имущества церкви. Так как, однако, у завещателя, паче чаяния, родились дети, то епископ Карфагенский Аврелий, вопреки ожиданиям, возвратил завещанное. «Ибо Аврелий мог удержать наследство, — замечает бл. Августин, — рассказывающий об этом, — лишь по праву гражданскому, а не по праву божественному». И сам Августин, которого некоторые осуждали за то, что он слишком мало обогатил свою Иппонскую церковь, объяснял: «кто с устранением своего сына от наследства захочет сделать церковь наследницей, тот может искать кого-либо другого, который принял бы это наследство, но не рассчитывай на Августина; да и дай Бог, — прибавляет он, — чтобы такой не нашел никого», согласного принять подобный дар.876 Августин поставил себе за правило: не принимать таких наследств, завещатель которых тем самым наносит ущерб своим родственникам. Известен следующий факт из жизни самого Августина. Один знаменитый иппонский гражданин завещал церкви свое поместье, но потом раскаялся в своем поступке и послал к Августину известную сумму денег, взамен завещанного поместья, прося возвратить дарственную запись на последнее. Августин же возвратил ему и поместье и деньги, заявляя, что церковь не может иметь вынужденных даров, а хочет иметь дары, исходящие от свободного расположения.877 Эти примеры, конечно, поучительны. Но мы не считаем возможным допускать, чтобы они служили выражением общего правила на Западе. Этого нельзя думать. Во-первых, указанные примеры относятся лишь к одной Африканской, а не разным западным церквям; во-вторых, повествуется об этих примерах так, что ясно чувствуется их исключительность. В особенности из рассказа о случае при Августине само собой вытекает заключение, что весьма немногие поступили бы на месте Августина так, как он поступил. Общий вывод из всего только что сказанного тот, что на Западе корыстолюбие и сребролюбие сильно руководили пастырями церкви, заботившимися об умножении ее имуществ.

Таким образом, говоря о материальном положении духовенства с IV века, мы имеем основание утверждать, что церкви изучаемой эпохи обогащались за счет крупных пожертвований со стороны верующих в пользу храмов — пожертвований, которые состояли из недвижимых имуществ или из денег, и которые очень часто передавались по назначению в силу духовных завещаний. Нет сомнения, что духовенство в той или другой форме пользовалось и имело право пользоваться этим церковным достоянием. К этим доходам духовенства присоединялись и другие, исключительно денежные. По-прежнему,878 в праздничные дни прихожане приносили в храмы каждый сколько мог денег на нужды церкви и духовенства.

Раздел церковных денег по-прежнему оставался в ведении епископа. Но каким образом он происходил, сколько получал каждый из членов клира — неизвестно. Едва ли сохранялся такой порядок, какой утвердился в первые три века, и о каком мы имели случай говорить раньше. О Западе мы знаем в изучаемом отношении больше, чем о Востоке: недаром Запад всегда отличался практицизмом. Есть известие, не восходящее, впрочем, раньше конца V века, в котором говорится, что будто в Римской церкви около указанного времени сложилось такое обыкновение: все денежные доходы данной церкви делились — неизвестно, помесячно, погодно иль как еще — делились на три части: одна часть шла в пользу церкви (т. е. вероятно, на нужды богослужения и на вспомоществование бедным), другая — назначалась епископу, а третья клиру.879 Но, впрочем, этот порядок не был твердо установленным правилом на Западе. По другому известию, на Западе же в то же время вошло в обычай делить церковные доходы на четыре части. Одна часть шла в пользу епископа, другая на нужды прочих клириков, третья употреблялась на церковные потребности, а четвертая — на бедных. Мотив такого четырехчастного деления880 остается неизвестным. Однако, можно предположить, что вышеуказанное деление доходов на три или четыре части не было делением на три или четыре равных части, ибо трудно представить себе, чтобы епископ в то время брал себе столько же, сколько выдавалось на весь клир или на всех бедных города или епархии. Вот что знаем мы о Западе по отношению к вопросу об употреблении и делении между лицами духовными церковных доходов. А как это дело поставлено было на Востоке — мы знаем и того меньше. У историка VI века Феодора Чтеца (кн. I, гл. 13) читаем следующее свидетельство: «в Константинополе по смерти патриарха Анатолия (известного участника Халкидонского собора) на его место возведен был пресвитер константинопольский Геннадий. Геннадий поставил церковным экономом некоего Маркиана, обратившегося к церкви от новацианской секты. Приняв эту должность, Маркиан тотчас ввел правило, чтобы приношения верующих в каждой церкви принадлежали местным клирикам, тогда как прежде все они поступали в «Великую Церковь», т. е. в кафедральную церковь Константинополя, каковой и тогда, вероятно, была церковь Софийская. Приведенное свидетельство Феодора Чтеца показывает, что по отношению к пользованию со стороны клира церковными доходами в V веке в столице Византийского государства произошло довольно важное изменение. Мы уже знаем,881 что раньше был такой порядок: все доходы церковные из всех храмов известного города, где был епископ и клир, стекались в кафедральный храм. Здесь-то, под личным присмотром архиерея, и происходил раздел дохода между всеми клириками и другими неимущими лицами. Но в V веке этот порядок отменен в Константинополе, и введен другой, на какой указывает Феодор Чтец. Происхождение нового порядка понятно: он был удобнее для столицы, где было много церквей и много клириков. Можно быть в уверенности, что вслед за столицей тот же порядок ввели и прочие епископы в своих епископских городах. Так возник тот порядок в пользовании церковными доходами, который до известной степени напоминает существующий и теперь у нас в церквах. Церковные суммы, кроме своего непосредственного назначения покрывать нужды церкви и служит вспомоществованием епископу, клиру и бедным, употреблялись иногда на пенсии лицам духовным, если они находились в отставке. Именно из этих сумм иногда выдавались пенсии епископам, очутившимся за штатом. Об этом можно узнать из деяний собора Халкидонского. На соборе определено было выдавать пенсию из сумм Антиохийской церкви Домну, патриарху Антиохийскому, по отставлении его от должности.882 На том же соборе определено из сумм церкви Эфесской выдавать пенсии — ежегодно в 200 золотых монет (сумму порядочную) каждому из двух отставных епископов Эфесских — Вассиану и Стефану.883 Деньги, о которых у нас речь, имели и еще одно назначение, которое представляет оригинальную черту древности. В актах собора Халкидонского записаны различные показания некоторых клириков, служивших под ведением Эдесского митрополита Ивы. Один из клириков, между прочим, свидетельствовал: «в святой церкви (Эдесской) есть обычай, по которому епископ в день Пасхи или за день — собственноручно раздает клирикам деньги ради праздника». Раздача происходила в епископском доме — в столовой, по-тогдашнему, лучшей комнате; при этом епископ говорил что-то вроде поучения к клирикам.884 Не знаем точно, был ли этот обычай лишь Эдесской церкви, или же практиковался он и в других местах. Но нет ничего невероятного в том, что он был принят во всех богатых церквах греческого Востока. Нужно сказать, что клирик, сообщающий нам вышеприведенные сведения, говорит об обычае не в тоне укора, а предполагает его, как явление обычное. Если захотим назвать этот обычай каким-нибудь именем из классической древности, то более всего он походит на раздачу патроном спортулы своим клиентам (что такое спортула, мы упоминали раньше).885 А если пожелаем найти какую-либо аналогию для рассматриваемого обычая в современной нам жизни, то, кажется, нет препятствий наименовать его раздачей наградных денег ради праздника, что, как известно, распространено у нас, хотя и не среди духовенства.

В первые три века христианской церкви епископ не распоряжался бесконтрольно церковными суммами: он до известной степени ограничен был в своих распоряжениях пресвитериумом. Но с IV века становится заметным желание епископа выступить из-под контроля. Это зависело, главным образом, от того, что епископат с IV века весьма возрос в своих собственных глазах. Такое возвышение епископата — в отношении к управлению церковным имуществом — иногда выражалось в том, что епископы позволяли себе распоряжаться таковым имуществом, как своей собственностью. Злоупотребления подобного рода встречались в середине IV века. На борьбу со злом в 341 году выступает собор Антиохийский, в составе которого хотя и было много ариан, но правила которого приняты последующей практикой, как нормы церковного управления, — знак, что правила эти были очень целесообразны. Мы приведем относящиеся к нашему вопросу правила. Они без всяких комментариев ясны, как день. В правиле 24-м говорится: «все, что принадлежит церкви, должно быть явным и находиться в ведении приставленных к церковному имуществу пресвитеров и дьяконов (речь идет об ограничении прав епископа), так чтобы они (т. е. и пресвитеры, и дьяконы) знали, а не находились в неведении что, собственно, принадлежит церкви и чтобы ничего не было скрыто от них». Правило далее поясняет, почему делается такое постановление: «таким образом, — говорится здесь, — если случится епископу преставиться от сей жизни, то при общеизвестности церковного имущества ни оно не будет растрачено и не погибнет, ни собственность епископа не будет потревожена под тем предлогом, что она принадлежит церкви». Очевидно, что некоторые епископы в отношении к церковным деньгам позволяли себе держаться правила: «твое — мое». Вследствие чего, по смерти какого-либо епископа, трудно было разобраться, что действительно в его имуществе принадлежало ему, а что принадлежит церкви. Дальнейшее правило того же собора Антиохийского указывает и другие злоупотребления, какие позволяли себе епископы, присваивая себе бесконтрольность в управлении церковным достоянием. «Некоторые из епископов, — замечает 25-е правило, — предоставляли власть над церковными деньгами и сельскими продуктами своим домашним или своим родным, братьям, сыновьям, чтобы, благодаря их посредству, скрыть неверность церковных счетов». Другие из подобного рода епископов действовали еще проще. В том же правиле далее читаем: они «обращали в свою собственность то, что принадлежало церкви, например, поле или какое-либо другое церковное имущество». Это, конечно, прямое злоупотребление своей властью. Но случалось и так, что епископ не был сребролюбцем и корыстолюбцем, но зато раздавал церковные имущества в пользу бедных с такой щедростью, что могло возникать опасение, как бы клир и церковь не остались ни при чем. Таких епископов порицали, как расточителей. В такое положение поставил себя, например, епископ IV в. св. Епифаний Кипрский.886 Чувствовалось и при этом случае, что здесь нет той законности, которая удовлетворила бы и примиряла бы заинтересованных делом церковного управления лиц. С течением времени, примеры явных злоупотреблений со стороны епископов в управлении церковным имуществом заметно увеличиваются. В V веке на Халкидонском Вселенском соборе заявлены были многочисленные жалобы касательно Диоскора, патриарха Александрийского, и Ивы, митрополита Эдесского, в том, что они постоянно злоупотребляли церковным достоянием. Ввиду этого, указанный собор вводит при каждой церкви эконома из числа клириков; он должен быть свидетелем епископских распоряжений и принимать ближайшее участие в расходовании имений. Отцы Вселенского Собора, совершенно в духе собора Антиохийского 341 года, постановляют (пр. 26): «каждая церковь должна иметь эконома из своего клира, который распоряжался бы церковным имуществом под ведением своего епископа, дабы не расточалось имущество церкви И не падало нарекания на священство». По смыслу правила, эконом является представителем контроля со стороны духовенства в отношении к епископу и его распоряжениям церковными доходами, или даже заместителем этого последнего. Правда, рассматриваемое правило называет этого представителя от клира лишь «свидетелем» управления церковным имуществом. «Но, — как замечает наш русский канонист, — нет ни малейшего сомнения, что практика и законодательство понимали под этим неопределенным термином именно заместителя (епископского), а не простого свидетеля». По словам того же канониста, «собор, вводя важное ограничение епископской власти, старался в то же время по возможности сохранить престиж епископа», посему и назвал эконома лишь «свидетелем», а не другим каким-либо именем.887 Какой роли достигают экономы, учрежденные Халкидонским собором, это видно на примере константинопольского эконома Маркиана, который при патриархе Геннадии (V в.) по своей воле провел очень серьезную реформу в имущественном управлении патриархии, о чем нами было упомянуто раньше. Впрочем, нужно сказать, что и после изучаемого нами определения Вселенского Собора злоупотребления в управлении церковными имуществами не прекращались. Так, папа Симплиций (конец V века) указывает на одного епископа, который в продолжение нескольких лет не выдавал законных частей ни для бедных, ни для храма, обращая все доходы в свою собственность.888 Или же: в VI веке на Западе на одном соборе (in Gallia Narbonensis) заявлено было, что некоторые епископы обирают приходские церкви дочиста, или оставляют на их долю весьма мало.889 Ввиду таких фактов, определение Халкидонского собора об экономе не раз повторяется последующими соборами и вообще принимаются меры к ограничению самоволия епископов. Главное же злоупотребление, о котором нельзя не упомянуть, заключалось в следующем: несмотря на существование канона о том, чтобы управление церковным имуществом совершалось епископами при посредстве эконома из числа клириков, в очень многих епархиях епископы управляли церковным достоянием без такого рода экономов. Так, в одном правиле Трулльского собора (пр. 35), где следовало бы встретить упоминание о церковном экономе, мы совсем не встречаем такого упоминания; а это показывает, что во многих церквах и после Халкидонского собора не было контролирующих епископа экономов.890

Заканчивая рассмотрение вопроса о церковных имуществах, или точнее о тех деньгах, которые получались с этих имуществ или иными способами стекались в церковь, мы должны отметить важное изменение в расходовании церковных денег, обнаружившееся особенно ясно в VI веке. В первенствующей церкви, и даже в IV веке, церковные суммы составляли достояние бедных и расходовались на пропитание неимущих, презрение сирот, погребение бедных христиан и пр. Духовенство же (епископ и клир) не имели никаких особых прав на эти деньги. Если же духовенство и пользовалось ими, то в этом случае оно не выделялось из ряда прочих бедных и нищих. Не то видим в V веке. В это время образовалось правило делить деньги на три или на четыре доли; в последнем случае получались такие доли: в пользу 1) епископа (pro mensa episcopi), 2) клира (pro clero), 3) храма (pro fabrica ecclesiastica) и, наконец, 4) бедных (pro pauperibus). Такое разделение доходов, при котором, может быть, половина средств, имевших своим назначением бедных, уже по правилу переходит в пользу духовенства, появилось впервые, — как было указано раньше, — в церкви западной; а отсюда, по уверению историка Меллера, это обыкновение распространилось и по другим церквам. Но на этом дело не остановилось. Доля духовенства, получаемая из церковных доходов, стала все возрастать за счет доли бедных или доли с благотворительным назначением. Так было, по крайней мере, на Востоке. При Юстиниане церковные деньги идут, прежде всего, на содержание клириков, потом на церковные нужды и только остатки из этих денег поступают в пользу бедных. Позднее из церковных доходов и совсем ничего не стали уделять на бедных. Так произошла отмена прежнего, древнего, обыкновения и замена его новым, несходным с первоначальным.891

Кроме главных доходов духовенства, составлявшихся из прибылей от недвижимых церковных имуществ и от денежных пожертвований, делаемых в самих храмах, клирики по-прежнему пользовались излишком от даров, приносимых для Евхаристии, а также начатками от плодов и других произведений земли. Доход духовенства от этих статей, нужно сказать, чем далее шло время, тем становился незначительнее. Причина такого явления заключалась в упадке христианской жизни. До четвертого века твердо держалось обыкновение, что каждый верующий в каждый воскресный день и по большим праздникам (их тогда было очень немного) непопустительно приходил в храм, принимал Евхаристию, и потому считал долгом приносить хлеб и вино для Таинства. Не так стало в IV веке. В церковь начали ходить все реже и реже. Даже такие великие проповедники, как Златоуст, жалуются на то, что верующие блистают своим отсутствием в церкви, в особенности, если в день праздничный назначались бега на ипподроме или театральное зрелище. Однажды Златоуст с прискорбием уподобляет христиан иудеям, которые обязаны были только трижды в год являться в храм для молитвы. Он же говорит, что если кто и приходил в церковь, то и они уходили из нее после проповеди (т. е. после Евангелия на литургии), не дожидаясь времени причастия верующих; да если кто и оставался до момента причащения и причащался, то и те не всегда считали необходимым делать обычные приношения к алтарю. Если приношения к алтарю прежде были разнообразны, не ограничивались хлебом, вином, но щедрость верующих побуждала приносить или в церковь, или в дом епископа и другие съестные припасы, назначавшиеся для агап и раздачи неимущим, то теперь, кроме хлеба и вина, верующие почти ничего не стали жертвовать.892 Подобное же случилось и с начатками. Прежде весьма разнообразные предметы, в качестве начатков, приносились в храм, а теперь все дело ограничилось приношением масла, меда и некоторых других продуктов. Поэтому доход духовенства съестными припасами — весьма сократился. Впрочем, как можно догадываться, в рассматриваемом отношении была разница между церковью Восточной и Западной. Тогда как на Западе миряне охотнее несли — по крайней мере, не в чисто римских провинциях, например, в Галлии — этот род церковных повинностей (так, например, собор Орлеанский,893 начала VI века, говорит об этом, как деле обыкновенном и общераспространенном), на Востоке же было не то. На Востоке, в том же VI в., христиане со значительным упорством начали уклоняться от исполнения указанной повинности (разумеем собственно приношение начатков); дело дошло до того, что епископы и священники должны были для вразумления противящихся прибегать к очень решительной мере — церковному отлучению.894

Заслуживает некоторого рассмотрения и вопрос о десятине, которую церковь этого времени хотела брать с мирян. Под десятиной понимается десятая часть всех вообще стяжаний и в особенности произведений земли. Мысль, что христиане обязаны вносить десятину в пользу церкви, весьма нередко встречается в сочинениях и проповедях даже замечательнейших писателей IV и V века. Но практика не соответствовала ожиданиям и требованиям христианских учителей.895 Так, на Востоке за десятину высказывается Златоуст. В одной своей беседе он говорит: «Скажет мне кто-нибудь не без удивления: вот тот или другой дает десятину, и прибавит: „какой срам" — ведь это не соответствует имени христиан». Златоуст не соглашается с такими резонерами. Он пишет: «Что у иудеев было делом обыкновенным, то у христиан считается удивительным; и если тогда опасно было не давать десятины, подумай, какова эта опасность должна быть теперь».896 Оратор, очевидно, хотел сказать этими словами, как и говорит однажды, что христианин обязан превзойти праведность фарисеев; а фарисеи, между прочим, давали и десятину. Но несмотря на то, что в защиту рассматриваемой повинности раздавались такие авторитетные голоса, десятина на Востоке не входила в практику. Против этого ветхозаветного обычая выступает и общество, и государство. Несколько иначе было на Западе. Здесь церковь высказывалась за десятину единодушное и энергичнее, и успех был больше. Блаженный Иероним писал: «Что сказано о десятинах (и начатках), которые иудеи давали левитам и священникам, то же разумей и о христианах, которым заповедано не только вносить десятины, но и продавать все свое имущество, отдавать его бедным, и следовать за Христом. И если не хотим делать этого, то, по крайней мере, будем подражать начинаниям иудеев».897 Другой великий западный пастырь Августин убеждает верующих давать десятину, а за удержание ее он угрожает возможностью лишиться остальных девяти частей. Он пишет: «Всякий, чем живет, от того и должен приносить десятину Богу. От всего, что имеете, давайте без утайки десятину, чтобы иначе не были отняты у вас (разумеется: Богом) девять частей и не осталась вам лишь одна десятая».898 Но и на Западе десятина имела только относительный успех. Она утвердилась не в собственно римских областях, а в областях со смешанным, преимущественно варварским, населением — у галлов, германцев.899 Последнее явление понятно. Полуварварские народы легче усваивали внешние требования религии, чем внутренние, духовные. Да им и легче было внушить то, чего хотелось духовенству.

В настоящее время главным источником материального обеспечения духовенства у нас служит плата, получаемая за исправление треб. Был ли такой источник доходов у духовенства от IV по VIII вв., и если был, то как много значил в бюджете пастырей церкви? За совершение Таинств и в древности получалось вознаграждение духовенством. В доказательство приведем факты. Но напрасно стали бы мы думать, что это был очень верный источник обеспечения духовенства. Нам кажется, что этим способом духовенство мало приобретало. Или вернее сказать: от этого способа приобретения больше имели доходов не священники — как теперь у нас, — а епископы, чего, как известно, совсем нет (или почти нет) у нас. Посмотрим же, как было дело. С IV века мы встречаем указания, что за все важнейшие Таинства духовные лица получали вознаграждение. Начать с крещения. Собор Эльвирский, в Испании, определил (прав. 48), «чтобы крещаемый не клал денег на блюдо, как это стало входить в обыкновение, дабы не казалось, что священник за деньги дает то, что сам принял даром».900 Григорий Богослов в проповеди о крещении цитирует слова бедного, который в свое извинение, почему он не принимает крещения, говорил: «где у меня дар, который я принес бы по крещении? Где светлая одежда, в которой я должен креститься? Где то, что нужно для угощения вводителей моих»?901 Из этого видно, что во времена Григория было в обычае, чтобы крестящийся язычник приносил священникам какой-нибудь дар, а вводителям, т. е. восприемникам, давал приличное угощение. Григорий, конечно, со своей стороны замечает, что ничего такого не нужно, но обычай был сильнее рассуждении. Подобным же образом из жалоб Августина на то, что многие совершают Таинства и благовествуют слово Божие не по сознанию долга, не по чувству важности самих действий, но в надежде получить за то вознаграждение — видно, что совершение Таинств в его время сопровождалось вещественной благодарностью.902 Папа Геласий (в конце V века) в одном послании903 пишет: «За крещение и миропомазание христиан священники не должны требовать никакой благодарности», — а обычай, значит, был. Трулльский собор (прав. 23) строго запрещает домогаться награды за преподание таинства Евхаристии: «если кто из принадлежащих к клиру усмотрен будет требующим какого-либо вознаграждения от того, кому преподается причастие, да будет извержен». Обычай, значит, раньше того опять-таки был. Григорий Великий, папа римский, укоряет подведомых ему епископов за то, что они терпят обычай настоятельно требовать вознаграждения за погребение от родственников умершего.904 Значит, был и обычай — брать за похороны. Итак, мы привели довольно свидетельств, из которых видно, что духовенство и греческое, и латинское в изучаемый нами период взимало деньги и за совершение Таинств, и за похороны. Это факт очевидный. Но не совсем очевидно вот что: если священники и низший клир действительно брали деньги за совершение Таинств, то неужели делали это же и епископы? Из более точного рассмотрения вышеприведенных фактов, по-видимому, открывается, что и епископы получали мзду за совершение Таинств. В самом деле, Августин упрекает духовенство за мздоимство при совершении и миропомазания, но миропомазание на Западе с древних веков совершал епископ. Или еще: Трулльское правило, запрещающее взимание мзды за преподание Евхаристии, из числа нарушителей этого правила не исключает и епископа. Но спрашивается: неужели мы должны допускать, что и епископы в древности позволяли себе мздоимство за совершение упомянутых Таинств? Нам кажется это сомнительным. Т. е. если и бывали епископы, берущие деньги за совершение указанных Таинств, то подобное явление встречалось очень редко. У епископов, как сейчас увидим, был один такой существенный источник доходов, что они едва ли могли дорожить такими грошами, какие получали, например, священники за обычное совершение Таинств, или за похороны. Конечно, каждый обратил внимание, что через все известия, касающиеся платы за совершение Таинств — красной нитью проходит мысль, что это не законно, что это запрещено, что этого не должно быть! Так неужели же все наши священники, как неисполняющие подобных требований, подлежат отлучению и всяким анафемам? Не думаю! Припомним, что в древности с течением времени, главным образом, на потребности духовенства стала тратиться церковная казна (по теперешнему: церковная кружка). Если же духовенство не удовлетворялось этим, а равно и доходами с недвижимых церковных имуществ, то, взимая деньги за Таинства, духовенство, древнегреческое и западное, показывало, что оно было своекорыстно и сребролюбиво. Но ничего такого нельзя сказать о нашем духовенстве, не имеющем права пользоваться церковными суммами. Если же, принимая плату за совершение Таинств, оно и поступает вопреки древних правил, то нужно помнить, что и Давид позволил своим солдатам в нужде есть хлебы предложения, которыми могли пользоваться одни священники! Но я пускаюсь в рассуждения на современные темы, тогда как наше дело лишь изучать историю. Итак, мы Показали, что священники и в древности брали плату за исправление Таинств и за похороны, и при этом сделали предположение, что этот доход был незначителен в бюджете священника.

Гораздо более при некоторых обстоятельствах пополнялся бюджет архиереев. Архиереи прежде всего начали взимать деньги как за посвящение в архиереи, так и за поставление в священники. С течением времени это стало очень выгодной статьей архиерейских доходов. Сначала на это явление смотрели не благосклонно, после попривыкли к нему, а потом даже возвели его в норму, закон... Первые следы рассматриваемого явления стали заметны уже в IV веке. Во времена Василия Великого подчиненные ему епископы (точнее сказать: хорепископы905) брали деньги за посвящение в священные должности.906 Патриархи и митрополиты брали деньги — первые за посвящение новопоставляемых митрополитов, а последние за посвящение епископов, как это обнаружилось во время деяний Халкидонского собора.907 Сначала при виде этого явления многие поахали, а потом перестали обращать внимание. Кончилось тем, что как высшие иерархи, так и светское правительство санкционировали явление: первые — условно, а второе — безусловно. Знаменитый папа Григорий Великий уже снисходительно смотрит на взимание денег посвящающими и участниками посвящения с посвящаемого. При одном случае папа писал: «за рукоположение брать запрещено. Но если кто по рукоположении, без принуждения и не по просьбе, а по доброй воле, в виде благодарности даст известную сумму посвящающим, то принять не возбранено».908 Всякий отлично понимал, что значат эти и подобные позволения. На Востоке еще менее церемонились в решении вопроса. Светское правительство византийское, вероятно, по внушению духовной власти, прямо узаконило плату за посвящение. Так, при Юстиниане, его законами, определена была такса: сколько следовало брать за посвящение того или другого епископа. Все епархии разделены были на пять классов: епископы, посвящающиеся в более богатые епархии, платили больше, а в менее богатые — меньше.909 Так стало на Востоке. Один известный русский церковный историк, теперь уже покойный, при одном случае старается уяснить себе: как примирить между собой такие крайности: с одной стороны, ведь это симония, а с другой — прямой закон. И пришел к той мысли, что деньги за посвящение, взимавшиеся с посвящаемого, в существе дела тоже, что гербовая марка, например, на прошении в суде: ведь марка не есть подкуп, — говорит русский профессор. Нечего сказать: остроумно до неожиданности. Но... но... марка у нас служит для увеличения доходов казны, а в Византии марка оставалась в руках хиротонисующих. Притом, quasi византийская марка была так дорога, что ей равной, вероятно, нет на свете (о таксированных ценах за посвящение в архиереи скажем ниже).910 При императоре же Юстиниане определено, чтобы и епископы в свою очередь брали деньги за посвящение в прочие должности клириков. Именно, постановлено, чтобы при этом случае епископы брали не более того, сколько в год будет получать поставляемый на своей должности (разумеются: пресвитеры, дьяконы и проч.).911 А чем должен был жить этот новопоставленный в течение первого года своей службы — не указано. Кроме этого главного, так сказать, богослужебного, дохода были у архиереев и другие доходы такого же рода. Например, за освящение храмов в некоторых местах принято было платить епископу, что делали строители храмов.912 Сама проповедь в церквах была средством для епископов извлекать, так сказать, экстренные доходы. Известен пример, что во времена Златоуста двое провинциальных епископов Антиох и Севириан, отличавшиеся красноречием, приезжали в Константинополь и в денежных интересах проповедовали здесь. Попытка их, по свидетельству историка Сократа (VI, 11), увенчалась успехом: они собрали «множество денег». Историк не объясняет самого способа — как это они обогащались от проповеди: продавали ли они билеты на свои проповеди, как теперь в концерты, или же известный церковный приход условливался о плате с красноречивым проповедником и приглашал его произнести проповедь в известной церкви, оставляя доступ на проповедь беспрепятственным для желающих. Вероятнее всего, что практиковался последний способ. Передавая рассказ об Антиохе и Севириане, историк Сократ не выражает ни малейшего удивления при виде таких проповедников из-за денег. Не видно, чтобы и Златоуст худо относился к ним. Нужно думать, что это было делом обыкновенным.

Принимая во внимание все сказанное нами о средствах содержания духовенства с IV века, можем утверждать, что нами исчислены главнейшие религиозные и богослужебные источники доходов духовенства изучаемого периода — источники, вошедшие в норму и санкционированные или же сделавшиеся обычными. Но и государство со своей стороны также пришло на помощь духовенству. Уже первый христианский император — Константин Великий — старался обеспечить безбедное житие духовенству. С этой целью он приказал выдавать на духовное ведомство большое количество съестных припасов, как-то: хлеба, вина и т. п. Как велико было это количество, мы не знаем. Что оно было очень значительно, видно из того, что оно назначалось не для одних клириков, но и для лиц монашеского образа жизни.913 Судьба этой Константинов-ской субсидии в пользу церкви недостаточно известна. Мы знаем только, что Юлиан уничтожил эту субсидию, а преемник его Иовиан восстановил ее, — но не в полном объеме. Он приказал выдавать третью часть того, что назначено было Константином. Причиной такого уменьшения Иовиан выставлять голод, посетивший империю в лета его царствования. Преемники Иовиана, повидимому, не заботились о том, чтобы довести субсидию до той нормы, какая указана Константином (нужно сказать, сам Иовиан умер, не процарствовав и года). По крайней мере, в царствование Феодосия Младшего субсидия выдавалась, как и при Иовиане, в уменьшенной на две трети пропорции.914 Дальнейшая история этой самой субсидии мало известна. Есть как будто бы следы, что она существовала еще и в Х веке.915 Говоря о содействии государства материальной обеспеченности духовенства, следует упомянуть еще и другие факты в таком же роде. Так, император Юстиниан требовал, чтобы каждый строитель нового храма в Константинополе не только имел заботу об успешном окончании постройки, но храмостроитель должен был назначить для храма и содержание, на которое мог бы жить клир, служащий в этом храме.916 Тот же Юстиниан заботился, чтобы без нужды не увеличивалось число клириков при известной церкви, вследствие чего могли бы впадать в бедность служащие при этой церкви. Так для Софийского храма в Константинополе Юстиниан назначил следующий штат клириков: 60 священников, 100 дьяконов, 90 иподьяконов, 40 диаконисе, 110 чтецов, 25 певцов, 100 привратников и других служителей. И при этом строго запретил увеличивать число клириков при Софийской церкви. При императоре Ираклии число клириков при этом храме было несколько увеличено.917 Большой штат Софийской церкви может свидетельствовать о богатстве этой, так называемой, Великой церкви.

Пастыри церкви, как служители алтаря, главным образом и питались от алтаря, т. е. на средства церковные. В этом случае они прилагали к себе ветхозаветные предписания о еврейских священниках и левитах, хотя в Новом Завете нет предписаний в подобном роде. Но установившийся обычай получил силу закона и в христианской истории. Тем не менее, были примеры, когда пастыри жили на собственные средства. В некоторых городах, по свидетельству Златоуста, для того только и выбирали в епископы людей богатых, что они могли не только ничего не требовать на свое содержание от церкви,918 но даже могли помогать своим пасомым. Этот обычай не чисто христианского происхождения, он заимствован из практики римского жречества. В Риме жрецы выбирались из людей состоятельных: они не только не получали никакой платы, напротив, принимая должность, сами должны были платить известную сумму. Но для жреца римского недостаточно было платить, что с него требовали. Он должен был проявлять особенную щедрость — в виде устроения народных обедов, празднеств; если же он стремился к популярности, то делал это в виде построек или реставрации памятников и т. п.919 Сообразно с этим образцом, и в христианской церкви, со времен Константина, когда еще живы были традиции Рима, стали выбирать в епископы людей богатых — и от них требовать того же, что и от римских жрецов (пример — Феодорит).920 Итак, ничего нет неожиданного в том, что епископы нередко были состоятельными. Примеров немало. Если епископ имел собственное родовое имение, то брать деньги на свое содержание от церкви в подобном случае считалось делом предосудительным. Практический христианский Запад не оставил без разрешения и того вопроса: как поступать епископу, если его поместье находится не в его епархии, а в другом месте. В Правилах Сардикийского собора (IV в.), кстати сказать, превосходно отредактированных, читаем такое определение на этот счет: «некоторые из братии и соепископов наших имеют незначительную собственность в тех городах, в которых они поставлены в епископы, в других же местах имеют большие поместья.921 Поэтому, если они пожелают отправиться в свои владения и там произвести сбор плодов, то им должно быть позволено провести в своих владениях три воскресных дня (т. е. три недели), но с тем, чтобы они являлись в ближайшую церковь, которой заведует пресвитер, и там служили, и чтоб не ходили часто в город, в котором находится (местный) епископ. Таким образом, и их собственные дела не потерпят никакого убытка от их отсутствия, да и сами они избегнут обвинения в гордости и тщеславии». Епископы собора, выслушав это определение, сказали: «это постановление нам нравится» (Прав. 12). Да оно и действительно не может не нравиться. Оно полно заботливости об имуществе епископа. Имущество или, точнее, поместье епископа не казалось тогда чем-то предосудительным: еще далеко были от тех аскетических воззрений, которые оторвали епископа от мира и заключили его в узкой келье. В IV веке мы еще встречаем епископов в таких положениях, какие подлинно удивят нас своей неожиданностью. В этом веке один видный епископ, св. Иаков Нисибинский, совмещал с должностью архиерея должность губернатора города Нисибина.922 Мы не знаем, по каком поводу Иаков занимал такой удивительный пост. Но едва ли можно сомневаться в том, что его гражданская должность обеспечивала его материальное положение. Вообще в те времена (с IV в.) нередко случалось, что пастыри церкви, если были людьми недостаточными, то сами промышляли о своем материальном обеспечении. Это явление могло зависеть от разных причин: или от того, что церковные доходы недостаточно обеспечивали пастыря, и ему нужно было собственными трудами восполнять недостающее; или вследствие особенной самоотверженности, или из чувства независимости. Реже такие примеры встречаем в среде епископов — от чего бы это ни зависело, — чаще среди пресвитеров и других клириков. Приведем некоторые примеры подобного рода, встречаемые среди епископов. Во время папы Григория Великого один епископ в Кампании (провинция) был строителем кораблей, другой где-то был судьей.923 Еще иные епископы поступали, на наш непривычный к тому взгляд, очень оригинально. Знаменитый Спиридон Тримифунтский на о. Кипр, как до епископства, так и в епископстве, пас собственные стада, разумеется, пропитывая себя таким способом.924 В оригинальности занятий со Спиридоном может соперничать епископ Зенон (V век). Несмотря на богатство своей церкви, он снискивал себе пропитание рукоделием. О нем Созомен (VII, 28) говорит: «Зенон в Газе ткал на одноверетенном станке льняную одежду и не переставал заниматься этим делом до смерти». По словам историка, Зенон «не только доставлял себе все нужное, но и еще помогал другим».925 Блаженный Августин с большей строгостью восставал против тех монахов, которые ожидали, что само небо доставит им пропитание, и горько жаловался, что сам он, за множеством мелких епископских дел, не мог прокормить себя каким-нибудь ремеслом. Иларий, епископ Арелатский (V в.), в течение всей жизни пропитывал себя ручным трудом, а Павлин, епископ Ноланский, с благотворительными целями работал в качестве садовника по найму.926 Еще больше знаем примеров, свидетельствующих, что пресвитеры и другие низшие клирики брали на себя разные житейские занятия с целью снискания материальных средств для удовлетворения жизненных потребностей. В клире Василия Великого много было священников, которые питались от трудов своих. Василий Великий, впрочем, не одобряет занятия для клирика торговлей и тому подобные профессии, отвлекавшие лицо духовное от исполнения своей должности. Вот слова св. Василия: «у меня в клире никто не занимается торговлей, не любит проживать на стороне, но многие берутся за искусства, требующие оседлой жизни и тем снискивают себе насущное пропитание».927 Из деяний Вселенского Халкидонского собора видно, что некоторые клирики питались от сельского хозяйства.928 В собрании древних греческих надписей значится, что один пресвитер Анкирский (неизвестного века) был ювелиром.929 Много духовных лиц, для пополнения своего бюджета, промышляли торговлей, преимущественно мелкой. Из вышеприведенного свидетельства Василия Великого, в котором он говорит, что в его (моем) клире «никто не занимается торговлей» видно, что так было только в его ведомстве, а в других местах пресвитеры и другие клирики занимались торговлей. Из законодательных определений (IV и V веков), то разрешающих, то запрещающих клирикам и священникам заниматься торговлей,930 открывается, что эти лица не брезговали ей. Многие пресвитеры IV века, по свидетельству Епифания Кипрского, занимались подходящими ремеслами, чтобы иметь возможность оказывать помощь ближним. Св. отец пишет: «Из священников наших есть подражающие апостолу Павлу. Они, по возможности, хотя и не все, работают своими руками, какое бы то ремесло ни нашли, совместное с их достоинством и непрерывностью попечения о церкви. Они имеют в виду, получая плоды от своих рук, не только удовлетворять себя, но и братии, нуждающихся в получении чего-либо. Они возлагают на себя труды добровольно».931 Некоторые из сектанских епископов, пресвитеров и клириков, каковы, например, авдиане (IV в.), намеренно ничего не брали на свою долю из церковных доходов и отдавались труду для собственного пропитания932 ради протеста тому положению, какое имело духовенство в церкви католической. Но, разумеется, все приведенные примеры епископов и клириков, трудившихся ради пропитания, были исключением, а не правилом: большинство духовенства, служа алтарю, и желало питаться от алтаря.

Теперь вопрос: насколько хорошо обеспечено было духовенство древней церкви, от IV века, материальными церковными средствами? На этот вопрос мы можем дать ответ лишь приблизительно верный, по крайней мере, по отношению к епископам. Были церкви настолько богатые материальными средствами, что эти церкви становились предметом зависти для лиц посторонних. Нет сомнения, церковь Римская всегда была очень богата. Вот свидетельство, относящееся к IV веку. Когда папа Дамас предлагал римскому префекту Претекстату — язычнику — сделаться христианином, этот последний с иронией отвечал: «сделайте меня епископом римским — и я тотчас сделаюсь христианином». А нужно сказать, что Претекстат был человеком богатым; потому что, кроме доходов от своих должностей, он получал ежегодной ренты от принадлежащих ему поместьев 1 000 000 рублей. Поэтому, на основании слов Претекстата, хотя они и не чужды иронии — все же можно судить о богатстве римской церкви. Во времена Григория Великого (кон. VI в.) Римская церковь владела большими поместьями не только в Италии, но и в Галлии, и на Востоке.933 Медиоланская церковь была также довольно богата; богата была и церковь Александрийская. В глазах язычника VI века, слова: епископ и богатый — значили одно и то же. Марцеллин, языческий латинский историк (IV в.), говорит: «Кто получил епископское место, тому нечего заботиться о будущем, тот обогащается от подарков, тот гордо ездит в дорогих экипажах, тот роскошно одевается и задает такие обеды, что они могут перещеголять обеды царские».934 О материальном положении большой части епископов Востока рассматриваемого времени мы имеем возможность составить себе довольно верное представление по одной новелле Юстиниана. У этого императора есть новелла (123, cap. 3), в которой говорится, что патриархи Константинопольский, Александрийский, Антиохийский, Иерусалимский, при своем посвящении должны давать совершителям хиротонии и так называемым их нотариям (чиновникам) — 400 золотых монет. А византийская золотая монета равняется 20½ франков. Следовательно, патриархи при своем посвящении тратили 8200 франков. Если допустим, что они при посвящении расходовали четвертую часть своего будущего дохода, то они должны были получать в год более 30 тысяч франков. И это весьма вероятно, потому что в той же новелле упоминаются заурядные епископы, имевшие годового дохода 600 золотых, т. е. более 12 тысяч франков.935 Но, как видно из той же новеллы Юстиниана, были и такие епископы, которых доходы не превосходили сотен рублей, и которые освобождены были от несения всяких расходов при посвящении. Итак, рассматривая содержание этой новеллы Юстиниана, замечаем, что на Востоке были и богатые архиереи, и бедные архиереи.

К сожалению, по обстоятельствам времени, ни более обеспеченные, ни менее обеспеченные архиереи, не могли довольствоваться обыкновенными доходами своих епархий, а вынуждались изыскивать средства для покрытия возможных дефицитов. С этим мы входим в сферу тех злоупотреблений, которые допускались епископами для умножения своих доходов. Это печальное явление прежде всего зависело от того, что непритязательных и бескорыстных епископов, с течением времени, становится все меньше и меньше. Почти не стало епископов вроде Феодорита Киррского, который свидетельствовал о себе, что он «не принимал ни от кого ни обола, ни одежды, что он ничего не имеет, кроме рубищ, в которые одевался».936 Начали переводиться епископы, подобные Григорию Богослову, который, несмотря на принадлежащее ему родовое имение (о чем мы узнаём из духовного его завещания), — свидетельствует о себе, что «он жил просто, не запасаясь на завтрашний день, мало чем отличаясь от зверей, у которых нет ни сосудов, ни запасов», и что он имел изношенную одежду.937 Не видно стало епископов, похожих на Спиридона Тримифунтского, о котором Созомен (I, 11) говорит, что он не только ничего ни от кого не брал, но сам раздавал, что имел. Он, по словам историка, имел обычай из принадлежавших ему плодов одну часть раздавать бедным, а другую давал желающим взаймы без прибыли. Этот же Спиридон, по рассказу того же историка, для странника или гостя готов был сделать все. Например, в течение четыредесятницы сам он проводил время в строгом посте, а странника угощал жареным свиным мясом, и, чтобы успокоить совесть пришельца, сам не отказывался разделить с этим последним невеликопостное блюдо. Говорим, примеры таких бескорыстных, смиренномудрых по жизни епископов, с течением времени, начали встречаться реже и реже. Жившим в больших городах епископам не хватало текущих доходов, потому что множество денег шло на то, что теперь называется «представительство».938 Это представительство, между прочим, требовало, чтобы епископы более важных городов, подобно римским жрецам, традиция о которых была еще жива, украшали свои помещения «драгоценным мрамором, картинами, раззолоченными бронзами, владели лошадьми, назначаемыми для конских ристалищ»; этого мало: по словам Григория Богослова,939 видные, по своему положению, епископы должны были проявлять щедрость к пасомым — «возобновлять стены города, устраивать великолепные бани» и т. д. Епископы первостепенных городов имели при себе весьма значительное число параволанов (братьев милосердия) и копиатов (прислужников погребальных процессий). Таких лиц при некоторых епископах, например, Константинопольском, Александрийском, насчитывалось от 600 человек до тысячи ста. Эти параволаны и копиаты очень рано перестали быть, чем они были первоначально, а сделались чем-то вроде кавассов, или почетной стражи, при епископах, находясь на полном их распоряжении. Само собой понятно, что такая свита стоила немалых денег.940 Очень возможно, что, при вышеуказанных условиях, и епископам, выбранным из зажиточных классов общества, не хватало денег, получаемых обычным путем: и им необходимо было изыскивать новые источники доходов — отсюда разного рода злоупотребления. Бедные епископы мало-помалу тоже должны были стать на такой же соблазнительный путь. Их скудные доходами церкви весьма недостаточно могли служить различным житейским потребностям архиерея. Положение небогатого епископа было в материальном отношении некрасивым: по крайней мере, таким оно должно было казаться ему, как скоро иссякла простота прежних времен. По правилам церковным, епископ, если он не имел собственности, должен был получать от церкви содержание, наравне с бедными, или, по славянскому переводу одного церковного правила, — наравне «с нищими». По этим правилам, не имеющий собственного достояния епископ, в случае содержания на средства церкви, должен был довольствоваться самой незначительной домашней утварью и бедным столом (правило 4-го Карф. собора, IV в.).941 По тем же правилам, подобный епископ «мог и сам брать из церковных средств, в случае нужды, известную часть на необходимые потребности и на потребности странноприемлемых им братии» — но в каком количестве? «Имеюще пищу и одеяние, сими довольны будем», — повторяют слова апостола отцы Антиохийского собора IV века.942 А если у епископа были родственники, и он хотел бы помочь им, то он мог, сообразно правилам, удовлетворять их наравне с другими бедняками, пропитывающимися за счет церкви. Блаженный Августин, выражая взгляд своего времени на церковное достояние, говорил, что «церковное имущество принадлежит не нам (епископам), но бедным».943 Отсюда получается тот же вывод: если епископ хочет жить на средства церкви, он должен зачислить себя в разряд бедняков, прокармливаемых церковью. Итак, и недостаточно обеспеченные епископы, если хотели вести жизнь, не чуждую удобств, должны были искать различных источников доходов. Но такие источники нелегко было найти, оставаясь на легальной почве.

Вышеуказанное положение епископов как знатнейших городов, так сравнительно и бедных городов приводит к злоупотреблениям большинства епископов. Злоупотребления эти начались еще в IV веке, как это ясно видно из жалоб и обличении, находимых в сочинениях самих святителей этого времени. Григорий Нисский говорит: «Не дай Бог дойти до необходимости рассказывать о способах, какими некоторые епископы приобретали свое богатство» и заявляет, что он «предоставляет другим расследовать эти способы».944 Григорий Богослов жалуется, что иные епископы считали важным делом то, что высчитывали свои годовые и ежедневные доходы.945

Если Григорий Нисский отказывается указать способы, какими некоторые епископы наживали деньги, предоставляя исследовать это другим, то мы в качестве историков не только можем, но и должны это сделать, пользуясь позволением, данным нам от Григория Нисского.

Каким способом умножали свои стяжания прежде всего патриархи? Какие у них были, так сказать, негласные источники доходов? Разумеется, противозаконные поборы, поборы с поставляемых их рукой митрополитов. Приведем примеры. На соборе Халкидонском митрополит Анкирский, Евсевий, объявлял, что житья нет от мздоимства патриархов Константинопольских. «Прошу вас, — умолял он отцов собора, — о том, чтобы города не платили за хиротонию. Ибо, если избранные городом, по одобрении от поместного собора (т. е. митрополиты), поставляются не в этих городах, а в Константинополе, то взимается разорительная плата (λυονται αι ουσιαι = «гибнут животы»). Я говорю это по опыту, — добавляет Евсевий, — за моего предшественника отдали огромную сумму». Патриарх Константинопольский Анатолий спросил его: «Кем посвящен ты сам»? Евсевий отвечал: «К моему несчастью, я посвящен здесь (в Константинополе) и хиротонисан блаженным Проклом».946

Посмотрим теперь: какими способами митрополиты доставали средства, необходимые для них ради так называемого «представительства»? Симонией и другими равно непозволительными путями. Что касается симонии, то все церковные правила против симонии епископов относятся и к митрополитам; мы не будем приводить сейчас этих правил: их приведем несколько после. Из других способов приумножения доходов митрополичьих заслуживают особенного внимания следующие: если умирал епископ, принадлежавший к известной митрополии, то митрополит округа всячески старался оттянуть срок поставления нового епископа. Это делалось не без цели. Митрополиты в этом случае присваивали себе епископские доходы известной церкви за все время вдовства этой церкви (это заявлено было на соборе Халкидонском).947 Другие митрополиты поступали и еще проще. Если умирал какой-либо епископ, принадлежавший к их митрополическому округу, они не только «отнимали» и «присваивали» себе имущество, оставшееся после умершего архиерея, но иногда подобным же образом поступали и с деньгами, принадлежавшими церкви покойного. Это явление отмечено Трулльским собором (пр. 35). Между митрополитами соседних областей происходили мелочные споры из-за власти над теми или другими городами. Двигал этими спорами расчет денежный. Два таких спора дошли до сведения Халкидонского собора и рассматривались на нем. Митрополит Тирский и митрополит Виритский заспорили между собой о правах власти над какими-то местечками, для округления пределов своей митрополии; при этом пускалось в ход, по словам деяний Халкидонского собора, «плутовство», устремлялись на «окольные пути». В споре этом дело доходило до того, что один из митрополитов, узнав, что его соперник поставил в спорные местечки двух епископов, низложил их, и сделал их (horribile dictu) «пресвитерами».948 На том же Халкидонском соборе разбиралась распря между митрополитами Никейским и Никомидийским — из-за прав власти над каким-то городком — Василинополем. Митрополит Никейский, никак не желая расстаться с этим достоянием, жаловался на соборе: «Он отнял у меня приходы; я докажу, что Никее всегда был подчинен Василинополь; об этом знает сенат».949 Чем кончился спор — это не представляет особенного интереса.

Посмотрим далее: какими путями добивались не безгрешных доходов заурядные епископы. Они были явными симонистами. Уже епископы IV века, притом же и такие, которые подчинены были зоркому надзору Василия Великого — начали впадать в грех Симона Волхва. В послании к некоторым своим епископам Василий писал: «Дошел до меня слух, что с рукополагаемых вами вы берете деньги. И прикрываете свое корыстолюбие тем извинением, что-де вы берете не до, а после рукоположения. Но это оправдание только ухудшает ваше дело. Ибо кто делает зло под благовидным предлогом, таковой достоин сугубого наказания. Вы, епископы, — заявляет Василий, — корчемство вводите в духовные дела и в церковь».950 На Халкидонском соборе строго-настрого запрещено епископам «продавать благодать», причем перечислен целый ряд клириков, которым давали епископы за деньги разные церковные степени и должности, именно: хорепископам, пресвитерам, дьяконам, парамонариям, экономам, экдикам. Судя по определениям Халкидонского собора, появились даже сводники, которые служили посредниками между епископом и искателем известного духовного места. Такими посредниками были или клирики, или монахи, или миряне.951 Но едва появилось Халкидонское определение против симонистов-епископов, как до слуха патриарха Константинопольского начали доходить новые и новые известия о святопродавстве епископов. До патриарха Константинопольского дошли известия, что в Галатии епископы брали деньги за рукоположения или во время хиротонии, или же несколько после рукоположения.952 Благодать не стали давать туне. Нечего говорить о более поздних временах в сравнении с эпохой Халкидонской. Симония с течением времени еще более укоренилась.953

Иные из епископов, хотя и не позволяли себе симонии, однако же, отыскали другой способ улучшать свое материальное положение. Они всячески старались из небогатой епископии перейти на богатую. Так было уже в IV веке. В правилах западного Сардикийского собора встречаем по этому поводу (прав. 1-е) следующее, в высшей степени справедливое, рассуждение: «цель, с которой домогаются епископы перехода из малого города в другой, очевидна; ибо никогда еще не являлось ни одного епископа, который старался бы перейти из большого города в меньший. Отсюда ясно, — говорит правило, — что такие поджигаются пламенной страстью любостяжания и тщеславия». К этому правилу нечего прибавить.

Обратим теперь внимание на прочих клириков, — пресвитеров и т. д. У этих лиц еще более было поводов стремиться разными путями улучшить свое материальное положение. Они редко были вполне обеспечены. И, как все малообеспеченные люди, они являлись неразборчивы в средствах, обусловливавших достижение цели. Пресвитеры и другие клирики начали заниматься ростовщичеством. Соборы очень часто вооружаются против этого зла в духовенстве — знак, что оно было распространено здесь.954 Почему ростовщичество есть неблаговидное занятие, — думаем, нет надобности объяснять. Другие из клириков занялись корчемством;955 содержать же корчемницу было делом непристойным, так как эти дома были в то же время приютами распутства. Но хуже, быть может, корчемства было то, что священники сделались невозможными попрошайками у богатых людей; в особенности это встречалось — припомним — среди западного духовенства. Блаженный Иероним пишет: «Клирики, которые должны бы быть учителями закона и страха Божия, протянув руку как бы для благословения, принимают подарки за свою приветливость». Тот же Иероним приводит отдельный пример старого священника, поступавшего так: «если увидит (в доме прихожан) подушку, красивое полотенце или что-нибудь еще из домашней рухляди, то жалуясь, что нуждается в этом, — не выпрашивает, а просто вымогает». Преимущественно предметом эксплуатации со стороны этого духовенства являлись женщины.956 Немногим лучше было, впрочем, и восточное духовенство, по крайней мере, столичное. Иоанн Златоуст свидетельствует о константинопольских клириках своего времени, что и те из них, которые успели уже нажить деньги, не переставали протягивать руки, желая подачек от щедрых благотворителей; дело дошло до того, что Златоуст решительно советовал таким благотворителям быть экономными и «не вливать свою собственность в море».957 К вышеизложенному нельзя не присоединить еще и следующего. Мы уже говорили, что в языческом Риме было обыкновение, что человек состоятельный, в духовном завещании, оставлял доли наследства всем своим друзьям. Этот обычай приняли к сведению христианские клирики с IV века, по-видимому, исключительно западные. Они всячески ухаживали за людьми богатыми, но бездетными, — в надежде получить от них приличное наследство. Поведение клириков в этом случае возбуждало скандальные толки — далеко не безосновательные, когда ухаживанье относилось к богатым девицам и вдовам.958 Дело дошло до того, что священники и клирики указом императора Валентиниана (IV в.) лишены были прав наследовать от посторонних лиц. Этот указ действительно на известное время получил силу. Блаженный Иероним в следующих воодушевленных словах выражает свою печаль по поводу этого закона: «стыжусь и говорить: языческие жрецы, комедианты, возницы в цирке, даже лица, служащие орудием разврата, имеют право получать наследства; одним только клирикам (и монахам) запрещается это по закону, и запрещается не гонителями, а христианскими императорами. Не жалуюсь на закон, но скорблю о том, что мы заслужили этот закон».959

Так жили греческие и негреческие священнослужители в изучаемое время.

В V веке всех православных епископов в Римской империи насчитывалось 6000 человек.960 Чего стоило содержание такого громадного духовного персонала, если присоединить сюда и прочий клир? Чего стоило содержание многочисленного притча одной св. Софии, притча, численность которого нами указана раньше? Чего стоило содержание духовенства даже во второстепенных провинциальных городах, вроде Эдессы, — в которой было 200 священников, а может и больше, так как и сам епископ этого города на Халкидонском соборе не мог точно определить числа подведомых ему городских священников.961 Да, много, много тратилось денег на неисчислимое духовенство Византийско-римского государства.

В виде приложения к предшествующим страницам, повествующим о материальном состоянии духовенства с IV века, изложим содержание сохранившегося до нас духовного завещания Григория Богослова. Это завещание знакомит нас с тем, какими материальными средствами обладали епископы, имевшие личную движимую и недвижимую собственность. Главной наследницей своего имущества Григорий делает церковь города Назианза, с условием, чтобы имущество его шло на благотворительные цели. Затем перечислены и другие наследники имущества Григория. Завещатель говорит: «Тех из моих рабов, которым я дал свободу по личной воле или воле родителей, я объявляю отныне вполне свободными, а имущество их объявляю неотъемлемой их собственностью. Я желаю, — говорит далее завещатель, — чтобы дьякон Григорий и монах Евстафий, принадлежащие к моему дому (т. е. из числа бывших его рабов), удержали за собой поместье в Арианзе, также пажити и овец, которых я им дал заживо. Кроме того, дьякону Григорию, ревностно служившему мне, выдать 50 золотых. Девственнице Руссиане, моей родственнице, словесно я назначил выдавать что нужно ей на прожиток ее; пусть так будет и после. Кроме того, построить ей дом, которым она пусть пользуется беспрепятственно, до дня ее смерти; а после нее дом переходит в наследство церкви. Кроме того, пусть будет дано ей две девушки (рабыни), которые должны служить ей до смерти ее. Если они будут служить ей усердно, то пусть она отпустит их на свободу; а если они будут служить не усердно, то они переходят в ведение церкви, на правах наследства. Мальчику (рабу) Феофилу, остающемуся при мне, дал уже свободу: пусть будет дано ему пять золотых». Завещатель далее дает свободу брату Феофилову Евпраксию и письмоводителю своему Феодосию. Детям своей племянницы Алипианы Григорий отказывает движимое имущество, оставшееся от Кесария, брата его, уже умершего. А епископу Амфилохию Иконийскому Григорий завещает цену, которую стоит какая-то сельская местность. Каким-то дьякону, иподьякону и письмоводителю Григорий завещает дать по несколько одежд и по 20 и 30 золотых.962

Я кончил слишком затянувшуюся речь о материальном состоянии духовенства древней церкви. Чувствую, что картина вышла не очень привлекательна. Но я едва ли преувеличил. Да и зачем бы это?

Один очень осязательный результат получается от изучения полной истории древнего духовенства, в особенности с IV века. Мы с уверенностью можем сказать, что наше русское духовенство, как высшее, так и подчиненное ему, намного выше во всех отношениях прежнего духовенства. Церковно-историческая жизнь сделала чрезвычайно большой шаг. Есть порицатели, которые набрасывают тени на жизнь, поведение и научную компетентность русского духовенства. Но это напрасно. Наше духовенство во всех отношениях идет вперед.

Примечания

863 Соколов. Церковно-имущественное право в греко-римской империи, стр. 144- 145. Новгор., 1896. Любимов. Обозрение способов содержания духовенства до XVIII в., стр. 19-21. Петерб., 1852 (Здесь приведены многие примеры).
864 Беседа XVIII на кн. Деяний св. Апостол. Твор. Златоуста. Т. IX в рус. пер., стр. 177. СПб., 1903.
865 Соколов, стр. 274, 275.
866 Uhlhorn. Die Liebesthatigkeit in der alten Kirche. S. 252. Stuttg., 1882.
867 Соколов, стр. 129-130.
868 Об этом предмете см. выше.
869 Uhlhorn. Op. cit., S. 22-24.
870 См. выше.
871 Извеков. Иерархия Северо-африканск. церкви, 222. Вильно, 1884.
872 Слова о священстве: слово III, гл. 17. (Твор. его. Т. 1, стр. 435. Изд. Петерб. Акад., 1895).
873 См. эти подробности у Соколова: «Церковно-имущественное право...», стр. 130.
874 Uhlhorn. Op. cit. S. 251 (Saluian. De avaritia I, 29 et III, 80, 101).
875 Ibidem, S. 408.
876 Augustini. Sermo 356. § 5 (Neander. Geschichte der christlichen Religion und Kirche. B. I, 486. Gotha, 1856).
877 Possidii. Vita Augustini, cap. 24.
878 См. выше.
879 Феодор Чтец. Церковная история, кн. II, гл. 55.
880 Примечание к вышеуказанному месту из истории Феодора Чтеца, которое можно найти в оригинале и русском переводе.
881 См. Соколов. Церковно-имущественное право... , 217.
882 Деян. Вселенск. Соборов в русском переводе, т. IV, 110. Изд. 2-е.
883 Там же, стр. 118.
884 Там же, стр. 96-97.
885 См. подробнее стр. 322.
886 Созомен, VII, 27.
887 Соколов. Ук. соч., стр. 225.
888 Gfrorer. Allgemeine Kirchengeschichte. В. II. S. 33. Stuttg., 1843.
889 Hefele. Conciliengeschichte. В. II, 716. 2-te Auflage.
890 Соколов. Ук. соч., стр. 227, 230.
891 Möller. Lehrbuch d. Kirchengeschichte. В. 1, 335. Соколов. Церковно-имуществ. право, 256, 263, 267.
892 Свидетельства собраны у Uhlhorn'a. Op. cit. S. 247-248.
893 Hefele. Op. cit. B. II, 663.
894 Так было во времена Юстиниана. См. Любимов. Обозрение способов..., стр. 30.
895 Uhlhorn. Op. cit. S. 252.
896 Св. Златоуста на Послан, к эфесянам, беседа 4.
897 Иероним.. Твор. в рус. пер. (Толкован, на 3 гл. Книги пророка Малахии). Т. 15, стр. 243. Изд. Киев. Дух. Акад.
898 Commentar. in Psalm., 146.
899 Uhlhorn, 252.
900 Hefele. B. I, S. 177. 2-te Auflage.
901 Творен, его в русск. пер. Т. III, 297.
902 Augustini. De haeres: liber II, contra Parmen., cap. II; lib. Ill, contr. Petel., cap., 24.
903 Labbaei. Concilia, torn. IV, p. 1189.
904 Любимов. Обозрение способов..., 41.
905 По буквальному переводу: «деревенские архиереи», следовательно - беднейшие епископы.
906 Творен. Василия Великого в русск. перев. Том VI, 133-134. Изд. 3-е. - Взнос, о котором у нас идет речь, потом стал называться эмфанистика (явочная плата) и шел частью в пользу архиерея, а частью в пользу его клира, но не как участников рукоположения, а как определенной корпорации (артели), принимающей нового члена (Соколов. Церковно-имуществ. право, 162, 172).
907 Деян. Вселен. Соборов. Т. IV, 168-169. Изд. 2-е.
908 См. у Любимова. Обозрение способов..., 37-38.
909 Novella 123, cap. 3. В славян, переводе в иосифовско-никоновской Кормчей, гл. 42, л. 319, § 3, плата эта называлась «кафедральной» и «потронною».
910 Правильнее, чем вышеуказанный ученый, поступает наш канонист Платон Соколов, который не придает значения тем ухищренным оправданиям, к каким прибегает в данном случае сам Юстиниан, а прямо называет рассматриваемую плату «чистейшею симониею» и лишь старается отыскать корни явления - справедливо ли, нет ли - в глубокой нехристианской древности. Стр. 272, 276.
911 Novella 123, cap. 16.
912 Прав. собора Испанского 572 года. Ср. Hefele. Conciliengesch. В. Ill, 29. Изд. 2-е.
913 Феодорит. Церк. История, I, II; IV, 4.
914 Так же и у Созомена в его Церк. Истор. V, 5.
915 Лебедев А. Очерки истории Византийско-восточной церкви в X, Х и XI веках, стр. 63. М., 1902.
916 Novella 63, cap. 2.
917 Соколов. Ук. соч., стр. 264-265; 277.
918 Творения его (Слова о священстве, кн. III, гл. 15). Т. I, 428.
919 Буасье. Римская религия от Августа до Антонинов. М., 1878. Стр. 131.
920 Проф. Глубоковскии. Феодорит Киррский. Т. I, 33 и примеч.
921 Нужно заметить, что здесь речь идет о поместьях, приобретенных епископом до посвящения его в этот сан, ибо церковными правилами (собора Карфаген., пр. 32: Деяния поместных соборов, стр. 127. Русск. перев., Казань, 1877) строго воспрещалось лицам, уже ставшим епископами, приобретать «поля и угодья».
922 Феодорит. Церк. История, II, 30.
923 Gatch. Die Gesellschaftsverfassung. d. christl. Kirchen im Alterthum, S. 153 Giess., 1883.
924 Сократ. I, 12.
925 De opere monachorum, cap. 29.
926 Sabatier. L'eglise et le travail manuel, p. 54, 73. Paris, 1895.
927 Творен, его. Т. VII, 40.
928 Деян. Вселенских Соборов, т. III, 257. Изд. 2-е. Впоследствии такое явление должно было часто встречаться, ибо по законам Юстиниана участки церковной земли отдавались в пользовладение клириков в виде вознаграждения их. См. Соколов. Ук. соч., стр. 274-275.
929 Gatch. Op. cit., S. 153.
930 Möller. Lehrbuch d. Kirchengeschich. B. I, 343.
931 Св. Епифаний. Творен. Т. V, 301. Св. Златоуст говорит: «Как приятно видеть священника, шествующего, подобно Аврааму, убеленного сединами, опоясанного, возделывающего землю и работающего своими руками» (Бесед. XVIII на Кн. Деяний. Твор. его. Т. IX, стр. 178. СПб., 1903). А в наше время говорят совершенно обратное.
932 Св. Епифаний. Т. IV, 241.
933 Богатство Римской церкви отчасти объясняется и тем, что римские епископы занимались церковным домовладением с замечательной скрупулезностью. Так, о вышеупомянутом знаменитом папе Григории Великом известно (из его писем), что он очень заботился даже о мелочах церковного хозяйства. Он входит в подробности касательно экономической части церковных поместий, рассуждает об условиях отдачи их в аренду, о продаже и покупке сельских продуктов. При одном случае он пишет, что следует сократить количество выращиваемых лошадей, потому что конюхи стоят дорого, а прибыли от этого дела очень мало; римский первосвященник не забывает при этом упомянуть, как распорядиться конской сбруей в случае сокращения коннозаводства. Нам кажется очень трогательной эта попечительность великого из пап о церковном хозяйстве. Разумеется, эта заботливость происходила не из суетности и не из своекорыстия, а из сознания, что всякий долг нужно исполнять - как следует. (О мале был еси верен, над многими тя поставлю). Римские епископы древности, однако же, не управляли церковным имуществом непосредственно: тот же Григорий вел управление этим имуществом посредством десяти дефензоров, которым при этом поручен был некоторого рода надзор за епископами по части расходования церковного достояния. - Uhlhorn, вышеуказан. сочинение, S. 253-254.
934 Marcellini. Rerum gestarum libri. Vol. 2, Lib. 27, cap. 3 (14), p. 100. Lips., 1875.
935 По мнению проф. Голубинского, Юстиниан таксировал пошлину хиротонисуемых, дабы положить предел той безмерности, до какой иногда доходила эта пошлина (такса была установлена такая: высшая плата 400 золотых монет, затем 300, 120, 42 и наконец 28 таких монет); по уверению того же автора, греческие архиереи в действительности и впоследствии не слушались новеллы Юстиниана, а пошлина значительно превосходила норму, установленную Юстинианом (История русской церкви, I том, 1-я полов., 308-309. Изд. 1-е). Определение стоимости византийской золотой монеты нами сделано выше на основании изысканий г. Голубинского
936 Глубоковский. Вышеуказ. сочин., I, 47.
937 Творения его. Т. III, 172.
938 «Митрополические и патриаршие церкви бывали принуждены нести весьма значительные расходы представительства; в особенности патриарх Константинопольский принужден был нести такого рода расходы в соответствии его высокому положению». Соколов. Ук. соч., стр. 86.
939 Творен. Ill, 171.
940 Möller. Lehrb. d. Kirchengesch. S. 335.
941 Hefele. Op. cit., В. II, 71 (can. 15).
942 Прав. 25. Русск. перев.
943 Uhlhorn. Op. cit., S. 258 (из письма Августина к начальнику провинции Бонифацию).
944 Творен, его в русск. перев. Часть VIII, стр. 454.
945 Там же. Ч. III, 172.
946 Деян. Всел. Соборов. Т. IV, 168-169.
947 IV Всел. собора прав. 25- См. толкование Вальсамона на это правило.
948 Деян. Всел. Собор. IV, стр. 40, 41, 43.
949 Там же, стр. 123, 124.
950 90-е каноническое правило св. Василия Великого.
951 IV Вселен, собора правило 2-е.
952 Каноническое послание Геннадия, патр. Константинопольского (V в.).
953 Трулльского собора прав. 22. Особенно - VII Всел. собора прав. 5.
954 Möller. Op. cit., I, 343.
955 Трулльского соб. правило 9.
956 Иероним. Творен, в рус. пер. Т. I (письма), стр. 114, 119.
957 Созомен. Церк. история, кн. VIII, гл. 9.
958 Иероним.. Твор II, стр. 62-63 (письма).
959 Там же, стр. 62. - Закон, о котором у нас речь, издан импер. Валентинианом в 370 году и адресован на имя папы Дамаса. По точному смыслу этого закона, клирики (и монахи) 1) должны быть удаляемы из домов вдов и сирот (pupillarum) с помощью полиции, по требованию родственников; 2) не могут получать наследство от женщин, с которыми они находятся в особой близости под предлогом религии, - по дарственным записям и отказам на случай смерти (если это не родственницы их). Все подобные щедродательства объявлены лишенными юридической силы. Закон этот был подтвержден еще в 372 г. с разъяснением, что он относится и к епископам, и к девам (монахиням). Формально закон этот никогда не был отменен, хотя недолго удержал свою силу. Соколов: Церковно-имущ. право, стр. 128.
960 Hefele. Op. cit., В. II, S. 214.
961 Деян. Всел. Собор., IV, 96.
962 Γεδεων. Κανονικαι διαταξεις. Τομ. I, σελ. 5-8. Константинополь, 1888.

Назад   Вперед