Глава V Расцвет империи при македонской династии (867-1081)

I

 ГОСУДАРИ МАКЕДОНСКОЙ ДИНАСТИИ. УКРЕПЛЕНИЕ ДИНАСТИИ (867—1025)

В течение ста пятидесяти лет (с 867 по 1025) Византийская империя переживала период несравненного величия. К счастью для нее, руководившие ею в продолжение полутора столетий государи почти все без исключения были замечательными людьми.

Основатель династии Василий I (867—886), Роман Лекапин (919—944), Никифор Фока (963—969), Иоанн Цимисхий (969—976), знаменитые узурпаторы, правившие в качестве законных государей, наконец Василий II, царствовавший в течение пятидесяти лет (976—1025), — отнюдь не были византийскими императорами в обычном, слишком распространенном понимании этого слова. Это были суровые и энергичные люди, часто не знавшие ни угрызений совести, ни жалости, с властной и твердой волей, более заботившиеся о том, чтобы их боялись, чем о том, чтобы их любили; {71} но вместе с тем это были государственные деятели, воодушевленные мыслью о величии империи, знаменитые полководцы, чья жизнь проходила на полях сражений, среди солдат, которых они ценили, видя в них источник могущества империи; это были умелые администраторы с упорной и несгибаемой энергией, ни перед чем не останавливавшиеся, когда дело шло об общественном благе. У них совершенно отсутствовало стремление к бесполезным тратам, все помыслы их были направлены на увеличение национального богатства; ослепительная пышность дворца, суетный блеск процессий и церемоний интересовали их лишь постольку, поскольку служили их политике и поддерживали престиж императора и империи. Они ревниво оберегали свою власть и потому, как правило, не имели фаворитов, если не считать такой могущественной личности, как паракимомен (обер-камергер) Василий, побочный сын Романа Лекапина, который в течение пяти царствований, на протяжении более сорока лет (944—988), был душою правительства. Их советники по большей части были людьми незначительными, которыми они пользовались, оставаясь для них владыками. Исполненные жажды славы, с сердцем, охваченным самым высоким честолюбием, они стремились превратить Византийскую империю в могущественный оплот восточного мира, в поборника эллинства и православия одновременно; и благодаря блистательной силе своего оружия, гибкой и ловкой дипломатии и энергичному управлению им удалось осуществить свою мечту и превратить этот период в эпоху подлинного возрождения, в один из самых славных периодов длительной истории Византии.

В тот момент, когда Василий I вступил на трон, положение империи было исключительно тяжелым; предстояло восстановить все государство. Грубый крестьянин, вознесенный преступлением на вершину власти, Василий I обладал всеми качествами, необходимыми для этого трудного дела: он был умен и равно желал создать порядок внутри империи и восстановить ее престиж вовне; это был хороший правитель, превосходный солдат, стремившийся прежде всего прочно укрепить {72} императорскую власть. В течение двадцатилетнего правления он сумел и поправить дела империи и, благодаря достигнутым им успехам, обеспечить судьбу своего дома. Его сын Лев VI (886—912), правление которого имеет чрезвычайно важное значение для административной истории империи, хотя и отличался от своего отца пристрастием к мирной домашней жизни, мелочным педантизмом и слабостью перед фаворитами, с той же настойчивостью преследовал задачу укрепления династии: чтобы обеспечить себе наследника, он не остановился перед четырехкратной женитьбой, приведшей его современников в негодование и поссорившей его с церковью и ее главой, патриархом Николаем. Благодаря этому, однако, впервые в Византии возникла идея наследственного права на престол. Грандиозным делом двух первых македонских императоров было, как пишет один современник, "дать императорской власти могучие корни, дабы они породили великолепное династическое древо". Отныне опрокинуть это династическое древо, столь прочно укоренившееся, было бы нелегким делом; теперь возник императорский род, члены которого получили имя порфирогенетов (рожденных в порфире), и в народе зародилась привязанность и преданность к этому роду. Для империи, которую до сих пор волновали бесчисленные восстания, это было счастливым новшеством, значительным по своим последствиям.

Правда, и в этот период не прекращались восстания. Смуты, которыми отмечен беспокойный период несовершеннолетия Константина VII, сына Льва VI (912—959), дали Роману Лекапину возможность захватить власть в свои руки на четверть столетия (919—944). Несколько позднее, когда после четырехлетнего правления умер Роман II, сын Константина VII (959—963), слабость правительства в период несовершеннолетия сыновей Романа, Василия II и Константина VIII привела сначала к восстанию, вознесшему на престол Никифора Фоку (963— 969), а затем к трагическому государственному перевороту, во время которого Никифор был убит и императором стал Иоанн Цимисхий (969—976). Но ни один из этих узурпаторов не осмелился устранить от трона законных потомков Василия I. Роман Лекапин официально {73} делил престол с Константином VII, хотя в действительности Константин был отстранен от власти и проводил свои дни в полной безвестности за усердными занятиями наукой.

Никифор Фока и Иоанн Цимисхий номинально оставили во главе правления детей Романа II и пытались придать своей узурпации вид законности путем женитьбы на принцессах императорской фамилии. После них власть вновь естественным путем перешла к достигшему совершеннолетия представителю Македонской династии — великому императору Василию II. Династия так прочно укрепилась в этой восточной монархии, что к власти приходили даже женщины. Это были племянницы Василия II — Зоя (1028—1050), последовательно делившая трон со своими тремя супругами, и Феодора (1054—1056); и эти государыни пользовались популярностью, о чем свидетельствует восстание 1042 г., когда был свергнут Михаил V за стремление лишить Зою трона, и недовольство, с которым столкнулся Константин Мономах, когда его заподозрили в желании отстранить обеих императриц. Ничего подобного прежде в Византии не бывало, и общественное мнение открыто провозглашало, что "тот, кто правит в Константинополе, всегда оказывается победителем"; это превращало узурпацию не только в преступление, но в нечто худшее: в глупость.

Но поскольку все же оказывалось, что и узурпаторы были выдающимися людьми и превосходными полководцами, империя без особых неудобств могла переносить политическую бездарность Константина VII, кутежи Романа II, слабоумие сыновей этого императора, и на протяжении полутора столетий вести свои дела с такой последовательностью и твердостью, каких Византия давно уже не знала. Наконец, помощь и чрезвычайно ценное сотрудничество таких полководцев, как Куркуас, Фока, Склиры, таких министров, как паракимомен Василий, — дали императорам Македонской династии возможность чрезвычайно расширить границы империи и придать ей ни с чем не сравнимый блеск. На всех границах было возобновлено наступление, увенчавшееся блестящим успехом; дипломатия, дополняя военное {74} искусство, собирала вокруг империи вереницу вассалов; византийское влияние распространялось по всему восточному миру, вплоть до запада; могущественное правление прославилось своими законодательными творениями; административный аппарат, централизованный, состоявший из ловких и образованных чиновников, благодаря общему отпечатку эллинства и повсеместному распространению православия, сумел обеспечить империи единство, казавшееся невозможным в силу пестроты ее национального состава; вот что означали для Византии те сто пятьдесят лет, в течение которых ею управляли императоры Македонской династии. Правда, им не вполне удалось, несмотря на все усилия, уничтожить серьезную опасность, грозившую этому расцвету, разрешить аграрный и социальный вопросы, принявшие весьма острый характер, и обуздать аристократию, всегда готовую к восстаниям; они не смогли помешать честолюбивым руководителям восточной церкви осуществить раскол и поколебать прочность империи путем отделения навеки Византии от Рима; правда, после прекращения Македонской династии империя оказалась слабой перед лицом норманнов и турок, и возникла возможность продолжительной анархии (1057—1081); но все это не меняет того факта, что династия, основанная Василием I, в продолжение ста пятидесяти лет приносила Византии громкую славу. В X и XI вв. Константинополь был самым блестящим центром европейской культуры — "Парижем средневековья", как его назвали впоследствии.

II

ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА МАКЕДОНСКИХ ИМПЕРАТОРОВ (867—1035)

Борьба против арабов. С тех пор как в 826 г. арабы завоевали Крит, они стали бичом византийских морей. Хандакс, столица острова, был притоном мусульманских пиратов; отсюда, так же как из Тарса, Триполи и Сирии, арабские корсары совершали свои опустошительные набеги по всему Эгейскому морю. Несмотря на достигнутые Василием I успехи в деле реорганизации армии {75} и флота, вражеские эскадры продолжали господствовать в архипелаге. В 904 г. Фессалоника была захвачена Львом Триполийским и почти все население уведено в рабство. Несмотря на некоторые успехи византийского флота в 907 и особенно в 924 г. в водах Лемноса, экспедиции, направленные против Крита, потерпели поражение (911 и 949). Пришлось направить против острова — "да поразит его Господь!" — лучшего полководца империи Никифора Фоку (960). Ему удалось произвести на Крите высадку и после многих месяцев осады захватить штурмом Хандакс (март 961). Население отвоеванного острова было обращено в христианство. Господство на восточных морях вернулось к византийцам.

В то же время счастливые обстоятельства позволили возобновить наступление в Малой Азии. Уже Василий I раздвинул границы империи до верховьев Евфрата, вновь захватил Самосату (873), совершил победоносные кампании в Каппадокии и в Киликии (878—879). Анархия в мусульманском мире X столетия еще более облегчила успех Византии, особенно когда с 927 г. империя освободилась от болгарской опасности. При знаменитых полководцах — Иоанне Куркуасе, который двадцать два года командовал в Малой Азии (920—942) и заслужил прозвище "второго Траяна, второго Велисария", затем при Варде Фоке и его сыновьях — Никифоре, Льве и Константине — борьба велась очень деятельно и успешно. В 928 г. был взят Феодосиополь, нынешний Эрзерум; в 934 г. — Мелитена, в 944 г. — Эдесса, откуда торжественно возвратили сохранявшийся там чудотворный образ спасителя; в 949 г. — Германикия, в 957 г. — Амида, в 958 г. — Самосата. Византийская граница была отодвинута от Галиса до Евфрата и Тигра, и ряд вновь созданных провинций (фемы Севастея, Месопотамия, Селевкия, Ликанд) свидетельствовал о значительности византийских завоеваний. Армения и Иверия сбросили с себя иго ислама и вошли в сферу византийского влияния. В продолжение всего X в. значительную роль в делах империи играли, по-видимому, армяне; они давали ей солдат, полководцев, администраторов, дипломатов, даже императоров, Роман Лекапин и Иоанн Цимисхий были по происхождению армяне. {76}

Подлинно крестоносное движение увлекало Византию против неверных. В Сицилии и северной Сирии Никифор Фока сокрушил могущество эмиров Амданидов из Алеппо. Он захватил Аназарб, Адану, Мопсуесту (964), Тарс (965), Лаодикию, Гиерополь, Эмез, Алеппо и, наконец, Антиохию (968). Его преемник Иоанн Цимисхий завоевал в Месопотамии Эдессу и Низибий (974), в Сирии — Дамаск и Бейрут (976), а в Палестине продвинулся до самого Иерусалима. "Народы, — говорит один хронист, — обретались в великом страхе перед гневом Цимисхия, и меч христиан косил так же, как серп неверных". Василий II закончил завоевание Востока. В 995 г. он захватил Алеппо, Гомс, Кесарию. Великолепные триумфы знаменовали крах мусульманского могущества, в то время как империя, прекрасно защищенная рядом сильных крепостей от нового вторжения, разрасталась на восток. Захват — быть может, неразумный — армянских княжеств Василием II (1020) и подчинение Иверии завершили эти славные достижения. Со времен Юстиниана империя не простирала своего влияния так далеко на восток.

Борьба против болгар. Война с болгарами является во внешней истории Византии X в. еще более важным событием, чем война с арабами. В начале X столетия болгарская опасность была более грозной, чем когда-либо. Территория болгарского государства простиралась от областей, расположенных к северу от Дуная, до Балкан, а на западе она доходила до горных массивов Пинда. Благодаря окончательному слиянию болгарского и славянского элементов, Болгария представляла собой однородное государство с мощной монархической властью, где обращение в христианство обеспечило единоверие, а культура в результате соприкосновения с Византией поднялась до довольно высокой ступени. Все это толкало болгарских царей на борьбу с византийскими императорами за гегемонию на Балканах. Для осуществления этих честолюбивых мечтаний достаточно было, чтобы появился соответствующий человек; таким человеком оказался сын Бориса царь Симеон (893—927). Воспитанный в Византии, где его держали в качестве заложника, очарованный византийской роскошью и {77} культурой, он мечтал завоевать Константинополь и возложить на свою голову корону наследников Константина. В продолжение более чем ста лет между греками и болгарами шла настоящая национальная борьба.

Эта борьба началась в 889 г.; замечательно, что ее причины имели экономический характер. Когда Лев VI приказал перевести в Фессалонику находившиеся в Константинополе склады болгарских купцов, Симеон объявил ему войну. Вторжение венгров, подкупленных византийцами, принудило в конце концов болгарского царя к отступлению (893). Но после смерти Льва VI смуты, которыми отмечен период несовершеннолетия Константина VII, подали повод к возвращению Симеона, В 913 г. он появился перед Константинополем; в 914 г. он взял Адрианополь; в 917 г. при Анхиале он разбил императорское войско. Гордый своими успехами, Симеон объявил себя "царем болгар и императором ромеев"; в своей столице Преславе он установил независимое болгарское патриаршество; ему оставалось только овладеть Константинополем. Он попытался это сделать в 924 г. Но для того чтобы захватить византийскую столицу, надо было атаковать ее с моря и с суши, а у Симеона не было флота. Кроме того, по-видимому, при своем свидании с Романом Лекапином он, как некогда Атилла перед лицом папы Льва, подвергся воздействию культуры древней империи. Он отступил, оставив свою золотую мечту. И хотя Симеон добился в своем царстве, и особенно в своей столице — великой Преславе, расцвета науки и искусств, чем заслужил себе славу болгарского Карла Великого, остановка перед Константинополем означала крах честолюбивых планов болгар. Со смертью Симеона (927) начался упадок Болгарии.

Процесс упадка развивался ускоренными темпами при длительном правлении сына Симеона, Петра (927— 968). В течение этих сорока лет Болгария становилась все более и более зависимой от империи; и в то время как Византия укреплялась, ее старинный соперник слабел с каждым днем. Против слабевшей царской власти поднимались феодалы; религиозное единство было нарушено ересью богомилов. Для Византии близился час расплаты. {78}

Он пробил в 967 г. Никифор Фока отказался от уплаты дани, которую империя все еще продолжала платить болгарам, и с помощью русских войск киевского великого князя Святослава напал на Болгарию. Однако Святославу пришлась по вкусу завоеванная страна: он обосновался в ней и отказался ее покинуть (968). Смерть царя Петра и убийство Никифора (969) еще более осложнили возникшие трудности. Когда на престол вступил Иоанн Цимисхий, русское вторжение угрожало самой империи; Святослав прошел Балканы, разорил Филиппополь (970), посеянная им паника докатилась до столицы. Но русские были разбиты при Аркадиополе, нынешнем Люле-Бургасе (970), и император смог организовать против, них большой поход (971). Пока византийский флот поднимался по Дунаю, Цимисхий перешел Балканы, захватил Преславу, осадил Святослава в Доростоле (Силистрия) и заставил его подчиниться и покинуть страну. Болгария была присоединена к империи, автономное патриаршество уничтожено. Границы империи расширились вплоть до Дуная.

Однако в болгарских областях Пинда, вокруг Преспы и Охриды, патриоты под руководством Шишмана и его сыновей продолжали оказывать сопротивление. Пользуясь смутами, возникшими в начале царствования Василия II, один из сыновей Шишмана, царь Самуил: (977 или 979 — 1014) восстановил Болгарию. За десять лет, с 977 по 986 г., он освободил придунайскую Болгарию, завоевал Македонию, Фессалию, проник до самого Пелопоннеса. Чтобы победить эту огромную империю, простиравшуюся от Дуная до Адриатики, грекам понадобилось тридцать лет войны (986—1018). Это было преимущественно делом императора Василия II, которому его суровая энергия и сокрушительные победы доставили страшное прозвище Болгаробойцы.

В 986 г. Василий II возобновил наступление и проник в Болгарию, но был жестоко разбит при проходе Траяновых ворот на Балканах. Прошло десять лет, прежде чем император смог возобновить борьбу, а в течение этих десяти лет Самуил не переставал расширять свое царство от Дуная до Адриатического и Эгейского морей. Но в 996 г. царь оказался разбитым на берегах {79} Сперхия; Греция от него ускользала; он потерпел поражение перед Фессалоникой, и часть придунайской Болгарии попала под власть империи (1000). Однако Западная Болгария оставалась неприступной. В 1001 г. Василий II вновь попытался ее подчинить. Постепенно он захватил подступы к ней — Веррею, Сервию, Водену. Самуил, окруженный в горах, сумел отбиться и явился грабить Адрианополь (1003). Но император упорно преследовал его и сжимал кольцо блокады, захватив Скопле, завоевав Нижнюю и Среднюю Македонию (1007), ведя войну жестоко и непреклонно. Самуил избегал открытых боев, но в конце концов его войска были разбиты в ущелье Чимбалонги, по дороге из Серр в Мельник (29 июля 1014 г.). Царь не пережил этого разгрома; он скончался несколько дней спустя (15 сентября 1014 г.). Это было концом Болгарии.

Наследники великого болгарского царя, оспаривавшие друг у друга трон, продолжали борьбу с Византией еще в течение четырех лет. Но в 1018 г. вся страна была завоевана, и император в своем триумфальном шествии занялся ее переустройством. Делал он это очень осторожно, выказывая уважение к административным порядкам и обычаям побежденных, пытаясь привлечь к себе крупную феодальную аристократию, сохраняя неприкосновенной старинную религиозную организацию, которую возглавляло автокефальное (независимое) архиепископство Охриды. Таким образом, спустя много лет Византия вновь стала владычицей всего Балканского полуострова, и Василий II, совершив путешествие по Греции до самых Афин и отпраздновав с великой пышностью свой триумф в Константинополе (1019), мог по праву гордиться тем, что возвратил империи такое могущество, какого она не знала уже в течение многих столетий.

Захват южной Италии и византийская политика на Западе. Столь успешно расширяя границы империи на Востоке, государи Македонской династии в то же самое время возобновили честолюбивые традиции византийской политики на Западе.

Византийская империя никогда не отказывалась от прав на Италию; воспоминания о Риме, древней столице {80} римского мира, и о Равенне, древней столице экзархата, неотступно преследовали византийцев. Слабость последних каролингских императоров, анархия в южной Италии, разделенной между лангобардскими государями, и возраставшая угроза мусульманского нападения дали Василию I желанный повод, чтобы вторгнуться на полуостров и попытаться осуществить свои честолюбивые замыслы. Император поставил перед собой задачу восстановить престиж Византии во всем Средиземноморье, изгнать мусульманских корсаров из Адриатического и Тирренского морей, победить африканских и сицилийских сарацин. С момента своего вступления на престол он весьма энергично начал действовать на Западе. Ему, конечно, не удалось отвоевать Сицилию, где в 978 г. Сиракузы попали в руки неверных. Но он сумел восстановить порядок на Адриатике, возобновить союз Византии с Венецией, превратить хорватов в греческих вассалов. Он вновь занял Бари (876) и Таренто (880), отвоевал Калабрию (885), принудил лангобардских государей подчиниться протекторату Византии. В Южной Италии были созданы две новые фемы: Лангобардская и Калабрийская; это была прекрасная компенсация за потерянную Сицилию.

Слабость Льва VI чуть не поколебала этих счастливых достижений. Арабы, захватив Таормин (902) и тем самым закончив завоевание Сицилии, смогли вторгнуться в Калабрию и закрепиться там вплоть до Кампании. Но победа при Карильяно (915) вновь обеспечила главенство Византии в Италии, и в течение целого столетия, несмотря ни на упорные набеги сарацин, ни на соперничество германских императоров, греки сохраняли свою власть во всей южной половине Италии. И здесь царствование Василия II увенчало усилия Македонской династии. Победа при Каннах (1018), одержанная имперскими войсками над восставшим населением Апулии, укрепила престиж Византии от Регии и Бари до самой Папской области. Под имперским управлением, умело распространявшим влияние греческой культуры, и особенно благодаря греческому духовенству и греческим монастырям Южная Италия вновь стала поистине Великой Грецией: замечательное доказательство могуще-{81}ственного политического и культурного влияния, которые составляли в X и XI вв. величие Византийской империи.

Появление в середине X в. на исторической сцене германских императоров создало, однако, некоторые затруднения для византийской политики. Когда Оттон I явился в Италию и принял титул императора, гордые византийцы не пожелали терпеть того, что казалось им узурпацией. Положение еще усложнилось, когда Оттон распространил свое господство на лангобардских государей, вассалов Византии, когда он захватил византийскую территорию и атаковал Бари (968). Никифор Фока оказал энергичный отпор. Но с его смертью византийская политика изменилась: был заключен договор, скрепленный брачным союзом Оттона II с Феофано (972). Однако согласие длилось недолго: германское честолюбие не могло примириться с византийскими притязаниями. Но германские императоры добились лишь незначительных результатов. Оттон II вторгся в Калабрию и был разбит при Стило (987); напрасно Генрих II поддерживал апулийское восстание; его нападение на греческую Италию окончилось неудачей (1022). По смерти Василия II власть Византии в Италии была не менее сильной, чем в Азии и Болгарии.

Достижения дипломатии: вассалы империи. Благодаря этим успехам Византийская империя в X в. простиралась от Дуная до Сирии, от берегов Италии до плоскогорий Армении. Однако гибкая дипломатия распространяла сферу влияния империи далеко за пределы этих границ. Вокруг империи группировалось множество вассальных государств, которые образовывали как бы первую линию защиты вдоль границы, а главное — передавали всему миру политическое и культурное влияние Византии.

В Италии наиболее верным и послушным вассалом империи была Венеция, вполне греческая как по своему происхождению, так и по своим нравам. Вот почему императоры доверяли ей надзор за порядком на Адриатике, а с конца X в. (992) предоставили ей значительные торговые привилегии, подготовившие ее будущее могу-{82}щество. В Южной Италии особенно тяготели к Византии республики Неаполь, Гаэта и Амальфи; наконец, лангобардские государи Салерно, Капуи и Беневента хотя и не были столь надежными вассалами, в общем приняли византийский протекторат. На северо-западе Балканского полуострова и по всему побережью Адриатического моря полезными союзниками империи, особенно против болгар, были славянские государства Хорватия и Сербия, обращенные Василием I в христианство и подчиненные Византии. На востоке, на берегу Черного моря, Херсонес, скорее вассал империи, чем ее подданный, служил ценным наблюдательным пунктом, проводником политического и экономического влияния на варварские народы — хазаров, печенегов, русских, живших в районе близлежащих степей. На Кавказе государи Алании, Абхазии, Албании гордились тем, что носили византийские титулы и получали от Византии субсидии. Наконец, армянские княжества, вырванные в X в. из сферы арабского влияния, снабжали империю многочисленными солдатами и полководцами. И государь армянского правящего дома Багратидов и правители Васпуракана, Тарона, Иверии были верными клиентами и слугами империи вплоть до того дня, когда их владения одно за другим оказались захваченными Василием II.

Успехи религиозной деятельности: христианизация Руси. Влияние византийской культуры простиралось и за пределами областей, находившихся под византийским протекторатом. Как всегда, миссионеры помогали делу дипломатов. Блестящим доказательством этого является обращение Руси в христианство.

Византия вступила в сношения с Русью с середины IX столетия. Неоднократно, начиная с 860 г., киевские искатели приключений угрожали Константинополю своими набегами (907 и 941); однако императоры охотно вербовали солдат среди этих отважных воинов, и русские купцы часто посещали византийские рынки. Отношения стали еще более тесными после того, как великая княгиня Ольга посетила Византию (957) и приняла христианство. Но решающим событием было обращение в христианство киевского великого князя Владимира в конце X в. В 988 г. Василий II получил от киевского {83} великого князя для подавления феодальных восстаний войско в 6 000 наемников; за это Владимир потребовал руки византийской принцессы и, чтобы покончить с колебаниями императорского двора, завладел Херсонесом. Василий II уступил настояниям русского государя, но при этом убедил его принять крещение. Владимир крестился в Херсонесе (989), а затем в Киеве крестил свой народ. После Владимира его сын Ярослав (1015—1054) продолжал и завершил дело, начатое отцом: он превратил свою столицу Киев в соперника Константинополя и в один из прекраснейших городов Востока.

III

ВНУТРЕННЕЕ УПРАВЛЕНИЕ ИМПЕРИЕЙ И ВИЗАНТИЙСКАЯ КУЛЬТУРА X в.

Таким образом, в X в. Византия была поистине всемирной империей, и ее влияние и притязания распространялись почти на весь культурный мир. Ее внутренняя организация в том виде, какой она получила к этому времени, не менее прочно обеспечивала ее могущество.

Управление империей. Греческий император — басилевс, как его официально называли, — действительно был очень значительной особой. Наследник римских цезарей, он был, подобно им, главой армии и живым воплощением закона. В силу соприкосновения с восточными монархиями он превратился во всемогущего самодержца (деспота, автократора), в императора по преимуществу. Христианство освятило его сан и дало ему еще больший престиж. Избранник божий, отмеченный благодаря миропомазанию божественной инвеститурой, наместник и представитель бога на земле, он как бы сам некоторым образом становился частью божества. В пышности двора, в сложности этого блестящего и вместе с тем несколько наивного этикета, обряды которого Константин Багрянородный перечисляет в "Книге церемоний", во всех проявлениях показной и великолепной политики, которой Византия всегда стремилась поразить и ослепить варваров, император казался существом сверхчеловеческим. Поэтому все, что касалось его особы, {84} считалось "священным", и художники стали изображать императора с нимбом вокруг головы, так же как они изображали бога и святых.

Государь по божественному праву, наделенный абсолютными и деспотическими правами, император обладал всей полнотой власти; нетрудно заметить преимущества, создававшиеся для империи этим единством управления в тех случаях, когда бразды правления попадали в твердые руки. В империи не было силы, способной оказать противодействие этой верховной власти. Сенат был всего лишь государственным советом, составленным из послушных чиновников высокого ранга; народ был чернью, часто мятежной и непокорной, требовавшей хлеба и зрелищ. Церковь, несмотря на высокое место, принадлежавшее ей в византийском обществе, несмотря на опасность, порождавшуюся ее богатством и честолюбием, была по окончании иконоборческого периода более, чем когда-либо, подчинена государству. Только армия сохраняла силу, которая часто проявлялась в военных бунтах и восстаниях. Хотя развитие идеи престолонаследия полностью и не уничтожило этой опасности, оно все же обуздала ее и сделало менее грозной для династии.

Византийская администрация и ее достижения. Это деспотическое правление, равно абсолютное и непоколебимое как в духовной, так и в светской области, обслуживалось опытной администрацией, отличавшейся прочной централизацией и превосходной дисциплиной. В столице, вокруг государя, министры — начальники, крупных учреждений — руководили государством, передавая волю императора из центра по всей стране. Под их контролем трудились многочисленные канцелярии, где изучались подробности дел и подготовлялись решения. Так же, как некогда Рим, Византия управляла миром посредством мощно организованной бюрократии. В провинциях, где система фем стала единственной основой административной организации (в середине X в. насчитывалось 30 фем: 18 в Азии и 12 в Европе), вся власть сосредотачивалась в руках весьма могущественного лица — стратига, непосредственно назначаемого императором и зависящего только от него. Таким образом, снизу доверху по административной лестнице каждый {85} чиновник вполне зависел от государя, и этот прекрасно подобранный, подготовленный и целиком преданный своему делу персонал, поощряемый к добросовестной службе возможностью продвигаться по милости императора на более высокие ступени искусно составленной иерархии чинов и званий, ревностно справлялся с двойной ролью, предписываемой ему волей императора.

Основной задачей администрации было снабжение правительства деньгами; это было делом чрезвычайно трудным, так как в Византии никогда не получалось соответствия между доходами казны и бесчисленными тратами на нужды политики и императорской роскоши, и существовала полная диспропорция между грандиозными проектами и недостаточными ресурсами. Другая задача администрации была, быть может, еще труднее. Византийская империя не обладала ни единством расы, ни единством языка; это было, по словам одного ученого, "искусственное творение, руководившее двадцатью различными национальностями и объединявшее их по известной формуле: один государь, одна вера". Замечательным достижением администрации было превращение этого многонационального государства в сплоченный и единый организм посредством всеобщей эллинизации и повсеместного исповедания православия. Греческий язык был языком администрации, церкви, просвещения; в этой космополитической империи он принял видимость национального языка. Благодаря умелой пропаганде эллинской культуры и замечательному искусству щадить и ассимилировать побежденные народы, имперская администрация накладывала общий отпечаток на те разнородные элементы, из которых состояла монархия; и это лучше всего свидетельствует о жизненности и могуществе обширной империи. Вследствие распространения православия и умения церкви одерживать моральные победы над странами, завоеванными оружием, администрация смогла сблизить и смешать все эти различные расы, которыми управлял басилевс. Она поистине была могущественным остовом, поддерживавшим империю и делавшим ее однородным и крепким организмом.

Законодательная деятельность. Императоры Македонской династии постарались еще больше укрепить эту {86} спаянность посредством обширной законодательной деятельности. Они восстановили старинное право, созданное Юстинианом, приведя его в соответствие с новыми условиями общественной жизни. Василий I взял на себя инициативу в этом великом предприятии; по его приказанию в Prochiros Nomos (879) были объединены главные выдержки из Corpus juris civilis и составлено руководство по обычному праву под названием Эпанагога (886). Его сын Лев VI завершил это дело, приказав составить так называемые Василики — полный свод из шестидесяти книг (887—893), являвшийся компиляцией и сводкой юридических работ, опубликованных в царствование Юстиниана. Наследники двух первых македонских императоров проявили в области законодательства не меньшую активность, увенчанную в 1045 г., при Константине Мономахе, основанием в Константинополе школы права, предназначенной для выпуска юристов и чиновников. Так было окончательно упрочено единство империи.

Военная организация. Великолепная, прекрасно обученная армия, обретавшая в религиозном порыве и патриотическом чувстве могучий источник отваги и энтузиазма, и превосходный флот, своими победами доставивший Византии господство на морях и считавшийся, по словам одного писателя XI века, "славой ромеев", еще более увеличивали силу и престиж Византии. По отношению к солдатам, в которых они видели лучших слуг империи, великие императоры-полководцы Македонской династии постоянно проявляли внимание и заботу; стремясь обеспечить за ними все привилегии, знаки уважения и земли, отдававшиеся им в наследственное владение, они окружали их почтением, какого заслуживали защитники империи и христианства. И замечательная эпопея азиатских войн, и неустанная, упорная борьба против болгар на деле показали, на что было способно это несравненное войско, разделенное по видам оружия, способное переносить все испытания, все трудности и лишения. Правда, часть войск состояла из наемников и обладала всеми недостатками наемных армий; но тем не менее, под руководством знаменитых полководцев, командовавших ими в то время, они оказали империи громадные услуги и украсили свои знамена ореолом славы. {87}

Экономический расцвет. Хорошее финансовое управление и пышный расцвет промышленности и торговли давали империи наряду с могуществом и богатство. Удалось подсчитать, что в XI в. доходы империи достигали 650 миллионов иперперов, что соответствует более чем трем миллиардам франков в современной валюте; по смерти Василия II в кассе был запас в 220 миллионов иперперов — более одного миллиарда франков на наши деньги. Государство тщательно проводило мелочную регламентацию промышленности, снискавшую Константинополю славу "рая монополий и привилегий"; несмотря на это, шедевры, выходившие из рук византийских ремесленников — шелковые ткани ярких цветов, целиком покрытые вышивкой, великолепные ювелирные изделия, отделанные блестящей эмалью, ослепительные украшения из драгоценных камней и жемчугов, изделия из слоновой кости, вырезанные с тончайшим искусством, бронза, оправленная в серебро, стекло, отделанное золотом,— все эти чудеса роскоши доставляли греческим мастерским громкую славу во всем мире. Несмотря на сшибки империи в области экономики и на довольно притеснительную систему, установленную в отношении сделок, развитие торговли также шло весьма успешно. Благодаря деятельности своих купцов, могуществу своего флота, богатым возможностям широкого обмена, которые предоставляли ее порты и большие рынки, Византия скупала богатства всего мира. В силу своего местоположения между Западом и Востоком, на перекрестке всех мировых торговых путей, Константинополь являлся громадным складочным пунктом, куда стекались все народы, где обменивались товары всего света. Подсчитано, что в одной только столице сборы с торговли и таможни ежегодно приносили в казну 7 300 тыс. иперперов, более 500 миллионов франков на нынешние деньги.

Расцвет литературы и искусства. Промышленному и торговому развитию соответствовал расцвет духовной жизни. В восстановленном Константинопольском университете под постоянным покровительством императоров знаменитые ученые преподавали философию, риторику, науки, и вокруг их кафедр теснились ученики, являвшиеся со всех сторон византийского или арабского Востока. {88}

По окончании иконоборческого кризиса во всех областях мысли обнаруживается заметное оживление, связанное с возрождением античности; и сами императоры не пренебрегают науками. По инициативе Константина VII Багрянородного в X в. составляется перечень богатств, оставленных прошлым; это век исторических, юридических, административных, грамматических, естественнонаучных и агиографических энциклопедий. Самостоятельная мысль опирается на эту базу, чтобы идти вперед. Эпоха Македонских императоров видела последовательно расцвет многих великих умов: в IX в. — Фотия, замечательного ученого, смелого и могучего ума; в XI в. — Пселла, универсального гения, наиболее любознательного, блестящего и новаторского ума своего времени; он восстановил почитание философии Платона и по своему писательскому дарованию заслуживал быть приравненным к самым великим именам. Вокруг них целая плеяда выдающихся людей: историки, как Константин Багрянородный, Лев Диакон или Михаил Атталиат, хронисты, как Симеон Магистр или Скилица, философы, богословы и поэты. Наряду с научной и светской литературой развивалась народная поэзия, и эпопея о Дигенисе Акрите, сравниваемая с песнью о Роланде и поэмой о Сиде, внесла в византийскую литературу новое, доселе незнакомое веяние.

В отношении искусства эпоха Македонских императоров также была новым золотым веком. Подобно Юстиниану Василий I и его потомки любили много строить, и творческая фантазия их архитекторов искусно воспроизвела в ряде очаровательных церквей тип церкви святой Софии. В искусстве этого времени, как и в литературе, всецело господствует влияние восстановленной античной и светской традиции. Византия возвращается к эллинскому образу мысли, к упрощенным линиям, а основательное знакомство с мусульманским Востоком привносит в эти архитектурные памятники страсть к великолепному и тонкому орнаменту и стремление к ярким краскам. Наряду с искусством религиозного характера на службе у императора и знати находится светское искусство; оно вдохновляется классической историей и мифологией и обнаруживает склонность к жанровым сюже-{89}там, исторической и портретной живописи. В украшении церквей и дворцов проявляется наклонность к кричащей роскоши и пышному великолепию. В качестве примера византийского мозаичного искусства можно назвать мозаику в монастыре св. Луки в Дафне — шедевр византийского искусства, — а также в киевской св. Софии, где проявляется значительное влияние, которое это искусство оказывало на весь Восток. Замечательные рукописи, украшенные для императоров, например творения Григория Нисского или псалтирь, хранящиеся в парижской Национальной библиотеке, четьи-минеи басилевса в Ватикане или псалтирь Маркиана в Венеции; ослепительные эмали, как те, что украшают раку в Лимбурге или иконы с изображением архангела Михаила, хранящиеся среди сокровищ собора святого Марка; наконец, изделия из слоновой кости, ткани, — перечисленного достаточно, чтобы показать, какие шедевры могло в то время создавать византийское искусство. Оно создало нечто еще более замечательное, а именно — искусный способ украшения храмов, превративший живопись в орудие воспитания на службе у церкви, и новую разнообразную и богатую иконографию, характерную для возрождения IX в. Благодаря всему этому византийское искусство распространяло свое могущественное влияние по всему свету — в Болгарии и на Руси, в Армении и на юге Италии.

Константинополь был ослепительным очагом этого чудесного расцвета, столицей культурного мира, царицей красоты. За мощными стенами, служившими ему защитой, "богохранимый город" скрывал несравненное великолепие. Святая София, гармоническая красота и пышные церемонии которой поражали всех, кто ее посещал; священный дворец, неслыханное великолепие которого воплотило результаты честолюбивых усилий десяти поколений императоров; ипподром, служивший ареной всех зрелищ, способных забавлять народ, — вот три центра, к которым тяготела вся византийская жизнь. Наряду с этим, множество церквей и монастырей, пышные дворцы, богатые рынки, шедевры античного искусства наполняли площади и улицы и превращали город в самый восхитительный музей. Один только Константино-{90}поль в X в. гордился тем, что ему принадлежало семь чудес — столько же, сколько некогда было известно всему античному миру, — "которые украшали его — согласно выражению одного писателя — наподобие семи звезд". Чужеземцы с запада и востока грезили о Византии как о единственном в мире городе, залитом золотым сиянием. Влияние Византии глубоко проникало к славянам и арабам, в Италию и далекую Францию. Византийская империя при македонских императорах была одним из самых могущественных государств, которые когда-либо существовали; но вместе с восхищением она возбуждала всеобщее вожделение — и это представляло серьезную опасность для будущего.


IV

ПРИЧИНЫ СЛАБОСТИ ИМПЕРИИ

Этому расцвету грозил ряд других, более близких опасностей.

Социальный вопрос и феодальные восстания. С конца IX и в продолжение всего X в. Византию тревожил грозный социальный вопрос. В империи было два класса: бедные (πένητες) θ богатые (δυνατοί); β результате непрестанных посягательств вторых на собственность и свободу первых в империи, особенно в азиатских провинциях, постепенно возникла крупная феодальная аристократия, владевшая громадными доменами, клиентами, вассалами, влияние которой еще возрастало в силу того, что аристократы занимали высокие административные должности и военные командные посты, отдававшие армию в их руки. Эта знать — богатая, могущественная, популярная — представляла для правительства опасность и в политическом и в социальном отношении. Императоры поняли это и со всей энергией начали борьбу против непокорных и гордых тем, что они противостояли басилевсу, феодалов, которые, несомненно, уменьшали доходы казны вследствие требуемых ими иммунитетов, а захватом военных участков, предназначенных для солдат, истощали один из лучших источников рекрутского набора.

Василий I в этой области, как и во всех прочих, {91} положил начало политике Македонской династии и занялся ограничением захватнических тенденций знати. Его наследники продолжали начатое им дело. Серия указов, изданных Романом I Лекапином (922—934), Константином VII (947), Романом II, Никифором Фокой, имело целью обеспечить защиту мелкой собственности и воспрепятствовать феодалам "поглотить имущество бедняков". Постоянное повторение этих мер уже само по себе доказывает, что опасность все возрастала. События второй половины X в. обнаружили это со всей очевидностью.

Немедленно после убийства Никифора Фоки в Малой Азии вспыхнуло первое феодальное восстание (971) под руководством Варды Фоки, племянника покойного императора. Возмущение это было не без труда подавлено. Оно возобновилось в еще более грозной форме в первые годы правления Василия II. В 976 г. возникла настоящая азиатская фронда. Ее возглавил Варда Склир, крупный феодальный сеньор, который, собирая вокруг себя всех недовольных, всех авантюристов, всех тех, кто надеялся что-нибудь выиграть от мятежа, за несколько недель оказался господином Азии и стал грозить Константинополю (978).

В борьбе против одного феодального претендента правительство обратилось за помощью к другому феодалу. Варда Фока разбил Склира при Панкалии (979) и подавил восстание. Но когда упрочение власти Василия II показалось аристократии опасным, вспыхнуло новое возмущение. Фока и Склир, вчерашние противники, объединились для выступления против императора (987). Замечательная энергия Василия II восторжествовала над всеми кознями его врагов. Фока, разбитый в Хрисополе. близ Константинополя, который он уже начал было блокировать (988), нашел смерть в битве при Абидосе (989); Склир должен был подчиниться. Но император никогда не мог забыть этих феодальных восстаний; указом 996 г. он нанес суровый удар крупным феодалам-захватчикам. Казалось, что императорская власть окончательно отомстила за феодальные мятежи в Анатолии. {92}

Но в действительности все эти меры были бесплодны. Правительство могло сколько угодно ограничивать развитие крупной собственности, подавлять феодалов налогами, изыскивать способы ограничить их влияние на армию: из этого ничего не вышло. Феодальная аристократия восторжествовала над императорской властью, и в период слабости и анархии, которые отмечают вторую половину XI в., именно феодалы, в лице династии Комнинов, спасли империю.

Духовная аристократия. Наряду со светскими феодалами не менее могущественной и опасной была духовная аристократия.

В X в., как и в VIII, большая часть земельной собственности, к великому ущербу для казны и армии, сосредоточивалась в руках монастырей. Императоры X в. попытались ограничить развитие монастырских богатств; Никифор Фока дошел даже до того, что запретил (964) основывать новые монастыри и делать какие бы то ни было дарения существующим. Но в Византийской империи церковь была слишком могущественной, чтобы подобные мероприятия могли долго продержаться, а империя слишком нуждалась в церкви, чтобы не поддерживать с ней добрых отношений. В 988 г. Василий II отменил указ Фоки. Монастыри одержали победу.

Точно так же и в отношениях с белым духовенством последнее слово никогда не оставалось за императором. Широта компетенции константинопольского патриарха, та роль, какую он играл в церкви, многочисленность монахов, подчинявшихся ему, и колоссальное честолюбие, порождаемое этим могуществом, делали его грозным лицом. Если патриарх, преданный правительству, мог оказывать ему крупные услуги, то враждебно настроенный патриарх был чрезвычайно опасен, и его противодействие могло сломить волю самого императора. Это испытал на себе Лев VI в столкновении с патриархом Николаем, и хотя в конце концов император и заставил патриарха отречься от своего сана (907), это не помешало Николаю после смерти государя вновь занять патриарший престол (912); в период малолетства Константина VII он был руководящим министром и играл решающую роль как в восстаниях, происходивших {93} внутри империи, так и в руководстве ее внешней политикой; и tomus unionis (920), где был решен вопрос о четырехкратном браке, некогда оказавшемся причиной раздора между патриархом и императором, был для первого блестящим реваншем над императорской властью. Точно так же патриарх Полиевкт вызывающе вел себя по отношению к Никифору Фоке; и хотя в конце концов он вынужден был уступить, ему все же удалось добиться от Цимисхия отмены всех неблагоприятных для церкви мер (970). Однако честолюбие константинопольских патриархов должно было привести к еще более серьезным последствиям: к разрыву с Римом и разделению двух церквей.

Известно, что в первый раз этот разрыв был вызван честолюбием Фотия. Вступление на престол Василия I положило начало новой религиозной политике; патриарх был низложен, и вселенский собор 869 г. в Константинополе восстановил союз с Римом. Однако в 877 г. Фотий вновь занял свой престол; снова, на соборе 879 г., он порвал с папой; и хотя в конце концов он и пал в 886 г., хотя в 893 г. союз с Римом был торжественно восстановлен, тем не менее конфликт между двумя церквами продолжал существовать в скрытом виде, не столько, конечно, по причине разделявших их разногласий по второстепенным вопросам догмы и обряда, сколько вследствие упорного отказа греков признать первенство Рима и честолюбивого стремления константинопольских патриархов стать папами Востока. К концу X в. вражда достигла крайних пределов: в середине XI в. честолюбия Михаила Керуллария оказалось достаточно, чтобы окончательно завершить разрыв.

V

УПАДОК ИМПЕРИИ В XI В. (1025—1081)

Несмотря на все опасности, угрожавшие империи, ее престиж и могущество могли бы быть сохранены, если бы за это дело взялись энергичные государи, продолжающие традиции гибкой и твердой политики. К несчастью, наступило время правления женщин или посредственных и нерадивых императоров, и это послужило отправной точкой для нового кризиса. {94}

Упадок начался после смерти Василия II, при его брате Константине VIII (1025—1028) и при дочерях этого последнего — сначала при Зое и ее трех последовательно сменивших друг друга мужьях — Романе III (1028—1034), Михаиле IV (1034—1041), Константине Мономахе (1042—1054), с которым она разделяла трон (Зоя умерла в 1050 г.), и затем при Феодоре (1054—1056). Упадок этот проявился еще более резко после прекращения Македонской династии.

Военный переворот возвел на престол Исаака Комнина (1057—1059); после того как он отрекся, императором стал Константин X Дука (1059—1067). Затем к власти пришел Роман IV Диоген (1067—1071), которого сверг Михаил VII Дука (1071 —1078); новое восстание отдало корону Никифору Вотаниату (1078—1081). В течение этих кратких правлений анархия все возрастала и устрашающий внутренний и внешний кризис, от которого страдала империя, становился все более тяжелым.

Норманны и турки. Византия теперь отступала на всех границах. На Дунае печенеги, кочевники тюркской расы, перешли реку и завладели страной до Балкан. Западная Болгария восстала (1040) под руководством Петра Деляна, одного из потомков царя Самуила; повстанцы угрожали Фессалонике, и несмотря на конечную неудачу движения, страна, изнемогавшая под игом византийской тирании, в любой момент готова была отложиться. Точно так же и Сербия подняла восстание с требованием независимости. На Адриатическом море Венеция прибирала к рукам наследство империи. Но особенно грозными противниками оказались норманны в Европе и турки-сельджуки в Азии.

Закрепившись к середине XI века в Южной Италии и пользуясь поддержкой папы, норманны под руководством Роберта Гюискара последовательно захватывали у Византийской империи то, чем она еще владела на полуострове. Напрасно византийский правитель Италии Георгий Маниак вслед за славной победой над арабами Сицилии (1038—1040) приостановил на один момент продвижение норманнов (1042). Как только он уехал, все рушилось. Троя пала в 1060 г., Отрант — в 1068 г., Бари, последний оплот Византии, был взят в 1071 г. {95} Вскоре честолюбивые замыслы апулийского герцога простерлись на другой берег Адриатики; он построил флот и приготовился вторгнуться в Иллирию. В 1081 г. его сын Боэмунд высадился на берегу Эпира, а Гюискар с армией в 30 тыс. чел. приготовился следовать за ним.

Подобное же положение было в Азии. Турки-сельджуки, под руководством замечательных людей: Торгрулбека, Альп-Арслана (1065—1072) и Малек-шаха (1072—1092), начали наступление на империю. Сначала они разбились о мощную линию укреплений, созданную Василием II; но Армения, непрочно связанная с Византией, недовольная религиозными преследованиями, была ненадежной. В 1064 г. турки захватывают Ани, вскоре за тем — Кесарею и Хону. Тщетно пытался энергичный Роман Диоген приостановить их продвижение. Он был разбит при Манцикерте (1070), к северу от озера Ван, и попал в руки неверных. Византия никогда не смогла полностью оправиться от этого крупного поражения. Отныне весь восток Малой Азии — Армения, Каппадокия, все те области, где империя вербовала своих лучших солдат, своих наиболее знаменитых полководцев, — был безвозвратно потерян. Отныне, в обстановке растущей анархии в империи, туркам улыбалась удача: в их руки попал Иконий, а затем Никея, куда их призвали сами византийцы; в 1079 г. они завладели Хрисополем и оказались у ворот Константинополя.

Можно ли сказать, что норманны и турки были гораздо более страшными противниками, чем множество других, над которыми Византия некогда одерживала победы? — Нет, но империя теперь была более слабой. Все опасности, наметившиеся в X в., ныне находили свое осуществление.

Разделение церквей и внутренняя анархия. В 1054 г. честолюбие патриарха Михаила Керуллария вызвало серьезный конфликт. Когда Рим выразил желание восстановить свой авторитет в диоцезах Южной Италии, Керулларий выступил против него. Папа Лев X отвечал не менее решительно, а явившиеся в Константинополь папские легаты своим надменным поведением чрезвычайно оскорбили гордость византийцев. Скоро дело дошло до раскола. Легаты торжественно отлучили патриарха {96} от церкви. Керруларий заставил императора Константина IX Мономаха пойти на раскол. Разделение двух церквей совершилось. Разрыв с папством должен был иметь для империи серьезные последствия. Он не только ускорил падение греческого владычества в Италии, но и навеки положил непроходимую пропасть между Византией и Западом. В глазах латинян греки отныне были лишь раскольниками, не заслуживавшими ни уважения, ни терпимости, ни доверия. С другой стороны, и византийцы упорствовали в своей мстительности и ненависти к Риму. Вопрос о взаимоотношениях между папством и православной церковью отныне будет заметно тяготеть над судьбами империи. Наконец, внутри страны обстоятельства, при которых осуществилось разделение церквей, красноречиво свидетельствовали о слабости императорской власти перед лицом всемогущего патриарха; Михаил Керулларий никогда этого не забывал.

Особенно грозной становилась возраставшая с каждым днем опасность со стороны феодалов. Чтобы уничтожить чересчур могущественную аристократию, императорская политика считала достаточным обуздать армию — опору феодалов, сила которой особенно грозно проявилась в это самое время в восстаниях Георгия Маниака, героя войн в Италии и Сицилии (1043), и Льва Торникия (1047). Образовалась гражданская партия, которая поставила своей задачей оказывать противодействие солдатам. Правление Константина Мономаха отмечено первым успехом этой партии. При этом императоре — любителе развлечений и отнюдь не воине — войско было значительно сокращено; национальная армия более чем когда-либо стала заменяться наемной, набираемой из норманнов, скандинавов, русских, англо-саксов, которым, как казалось, можно было больше доверять. Военный бюджет был урезан, крепости оказались в полном запустении, полководцы или отстранялись от государственных дел или подвергались опале. Правление перешло в руки ученых — Пселла, Ксифилина, Иоанна Мавропа и других. Была основана школа права, главная цель которой состояла в том, чтобы поставлять правительству гражданских чиновников. Вскоре стало неизбежным столкновение между всемогущей {97} бюрократией, опиравшейся на сенат, и армией. Оно оказалось жестоким. В 1057 г. восстание, которое поддерживал патриарх Керулларий, возвело на трон знаменитого полководца Исаака Комнина. Но когда упавший духом Исаак отрекся от престола (1059), приход к власти Дуков ознаменовал реакцию против военной партии и вновь, прочнее чем прежде, закрепил торжество бюрократии. Роман Диоген вернул ненадолго власть армии. Но он пал под бешеным натиском своих объединившихся противников; правление Михаила VII, чьим первым министром стал Пселл, казалось окончательным триумфом гражданской партии.

Все это имело серьезные последствия. Во внешних столкновениях империя повсюду отступала; население пограничных областей, плохо защищенное слишком слабым правительством, задавленное к тому же налогами, откалывалось от Византии и, как это ранее происходило в гибнущей Римской империи, призывало варваров. Внутри страны, в обстановке всеобщей анархии, феодальная аристократия вновь подымала голову; армия, недовольная враждебным отношением к ней, была готова на восстание по любому поводу. Даже наемники бунтовались, а норманнские кондотьеры, состоявшие на службе империи, — Эрве, Роберт Крепен, Руссель де Байлель — действовали только в своих собственных интересах. Восстания следовали за восстаниями. Никифор Вотаниат поднялся против Михаила VII в Азии, в то время как Никифор Вриенний поднял возмущение в Европе (1078). Затем, после того как Никифор Вотаниат стал императором (1078—1081), против него восстали другие претенденты — Василаки и Мелиссин. Наводненная чужеземцами, истощенная и недовольная империя громко призывала спасителя. Им оказался Алексей Комнин, лучший полководец империи. Государственный переворот, возведший его на престол (1 апреля 1081 г.), положил конец тринадцатилетней анархии и знаменовал торжество феодальной аристократии и армии над гражданской партией, а также победу провинции над столицей. Вместе с тем этот переворот должен был принести империи новое столетие величия. {98}

Назад   Вперед