Пещеры в Иудейской пустынеЗаброшен в Стигийской пещере... Мильтон Это один из наиболее безлюдных районов на земном шаре, большей частью лишенный растительности и непригодный для человеческого обитания. Крутые скалистые известняковые холмы, изрезанные обрывистыми оврагами и изъязвленные пещерами, составляют весь его ландшафт. Скалистая, белесоватая, пустынная страна, покрытый пылью шрам на лике Земли, живо повествует о тектонических сжатиях, конвульсиях, вызванных землетрясениями, и о медленном, но неуклонном действии эрозии. Если бы не его расположение, этот район был бы одним из самых заброшенных во всем мире. Хоть она и бесплодна и кажется безжизненной, Иудейская пустыня все же лежит непосредственно к востоку от Вифлеема и Иерусалима. На северной ее границе стоит древнейший город в мире — Иерихон. Круто поднимаясь от глубокой впадины Мертвого моря, эта древняя земля еврейского племени Иуды не могла полностью изолироваться от хода истории. Здесь гремели битвы, по крайней мере начиная с той поры, когда Саул воевал со своим бывшим придворным менестрелем Давидом. Бунтовщики, грабители и святые искали убежища в ее безлюдье. Но в основном на протяжении веков она была все же приютом для полукочевых племен. Здесь они охотились или перекочевывали со своими стадами в поисках корма. Иногда они заходили в отдаленные вади и взбирались на отвесные скалы. В более близкие нам времена эти никем не охраняемые холмы были раем для контрабандистов, пока те не обратили свое искусство на еще более доходные предприятия. Как-то раз собака, преследуя какое-то животное, внезапно исчезла на глазах у хозяина. Очевидно, она прыгнула в одну из многих естественных пещер, но внутри отверстие было, вероятно, слишком высоко над землей, и собака попала в ловушку. Чтобы вызволить своего любимца, араб спустился через отверстие в темноту. Когда его глаза привыкли к мраку, он с удивлением заметил странные предметы, в которых опознал испещренные каракулями кожаные свитки. Сообщается, что затем охотник-араб прибыл в Иерусалим и взбудоражил местное еврейское население сообщением, что книги были спрятаны в Иудейских холмах. Евреи из Иерусалима повалили толпами в пустыню и нашли в указанном месте, неподалеку от Иерихона, большое количество как ветхозаветных, так и не библейских по содержанию свитков, которые все были написаны на древнееврейском языке. Рассказ, не правда ли, звучит весьма знакомо! Мы уже слышали о таких обстоятельствах: бедуин, разыскивая пропавшее животное, случайно попадает в пещеру. Знакомо нам и место происшествия — скалистые холмы к северо-западу от Мертвого моря, и его последствия — открытие древнееврейских рукописей и фрагментов литературных текстов, написанных на кожаных свитках. И только дата может вызвать наше удивление. Это произошло примерно в 800 г. н. э. В тоне, вполне внушающем доверие, этот эпизод излагается в недатированном письме Тимофея I (726?—819?), несториано-христианского патриарха Селевкии — Ктеси-фона, города близ Багдада, Сергию, митрополиту Эламскому. Когда немецкий востоковед Оскар Браун опубликовал это и другие сирийские письма Тимофея в 1901 г. в одном немецком журнале, это не вызвало практически никакой реакции. Но половиной столетия позже, в 1949 г., давно забытая статья привлекла внимание другого немецкого ученого, Отто Эйсфельдта, который немедленно переиздал ее. Вот так мир узнал об этом удивительном предвосхищении открытия свитков Мертвого моря примерно на тысячу и сто пятьдесят лет. Было ли это просто совпадением, любопытным, но в других отношениях несущественным? Имеется ли здесь какая-нибудь связь с современной находкой? Знаем ли мы, что именно за рукописи были найдены в 800 г. и что с ними произошло? Мы не располагаем, к сожалению, ничем, кроме сообщения несторианина, но в этом сообщении можно найти немало важнейших указаний. Тимофей упоминает в своем письме, что ему рассказали об этом открытии новообращенные в христианство евреи из Иерусалима. По их словам, книги были извлечены из «скального жилища» за десять лет до того. Их было «очень много», и они включали, по-видимому, как канонические, так и неканонические тексты. В числе свитков было более двухсот гимнов, определяемых как «Псалмы Давида». Тимофея главным образом интересовало, нет ли в числе библейских текстов таких отрывков из Ветхого Завета, которые цитируются Новым Заветом, но в то же время «нигде в нем (то есть в Ветхом Завете) не встречаются — ни у евреев, ни у христиан». Еврейский информатор патриарха, «писец, хорошо начитанный» в древнееврейской литературе, услужливо (он, должно быть, имел невероятную память и замечательные способности к восприятию) уверял его, что в числе найденных в пещере рукописей такие отрывки действительно есть. Но, вполне естественно, Тимофею хотелось получить более веские подтверждения этого. Как он сообщает своему другу, он писал об этом «благородному Габриэлю, а также Шувалемарану, митрополиту Дамасскому», однако не получил ответа. Он заканчивает свое письмо унылой нотой: «Нет подходящего человека, которого я мог бы послать. Это как огонь в моем сердце, пылающий и пышущий у меня в ребрах». Интересно отметить, что Тимофей также задумывался над происхождением и временем создания «пещерной библиотеки» и над причинами помещения в ней свитков. Всякий, кто копался в громадной литературе о свитках Мертвого моря, вспомнит, что ведь это один из наиболее волнующих вопросов и в числе порожденных последними открытиями. Тимофей считал, что он знает ответ: книги из пещеры были помещены туда пророками Иеремией либо Барухом, которые, будучи уведомлены «через Божественное Откровение» о предстоящем завоевании и изгнании, спрятали священные писания «в скалах и пещерах... чтобы их не унесли грабители». Когда евреи возвратились из вавилонского плена, тех, кто спрятал свитки, уже не было в живых, и о тайнике забыли. Тимофей приписывает захоронение свитков пророкам, основываясь, вероятно, на упоминании в Книге пророка Иеремии (32, 14) о «глиняных сосудах», в которые помещались книги, «чтоб они оставались там многие дни». Будь это так, из этого следовало бы, что эти свитки были найдены помещенными в кувшины, как впоследствии свитки из кумранской пещеры I. Когда пещерные находки 800 г. привлекли внимание ученых середины нашего столетия, они тут же получили подтверждение на основе других (косвенных) данных. Многообразные и до тех пор отчасти загадочные явления в свете этих утерянных текстов получили теперь свое объяснение. Как мы говорили, еврейская секта караимов возникла в конце VIII в. в Месопотамии. Быстрому росту ее в IX и X вв. ученые прежде не могли найти правдоподобного объяснения. И самое удивительное: каирская гениза явила свидетельства того, что в этот период она стала главенствующей сектой в самом Иерусалиме, несмотря на мощную оппозицию со стороны раввинистского жречества. В IX и X вв. секта явно обогатилась новым арсеналом идей и аргументов, который, вне всякого сомнения, обнаруживает совершенно замечательные сближения с идеологией цадокитских фрагментов, входящих в «Дамасский документ». В караимских текстах этого времени мы наталкиваемся на определенно сектантские взгляды, подобные отраженным в «Дамасском документе» и нигде не засвидетельствованные в более ранней караимской или раввинской литературе. Ни с того ни с сего караимские авторы вдруг начинают открыто обращаться к саддукейским (или цадокитским) сочинениям. И их враги, раввины-талмудисты, нападая на них, прямо называют их цадокитами. Факты говорят сами за себя. В это время был возрожден старый сектантский календарь с его особым порядком праздничных дней; он был идентичен календарю неканонической «Книги юбилеев» (кстати, это один из текстов, наиболее обильно представленных в числе кум-ранских свитков) и «Дамасского документа». Другие четкие соответствия обнаруживаются в определенных брачных, разводных и очистительных ритуалах, а также в правилах диеты. Эти реформы, о чем с ликованием сообщают караимские авторы, оказали некоторое влияние даже на их противников-раввинистов в Иерусалиме, которые и сами частично их приняли. Возможно, наиболее ярко воздействие древних сектантских концепций демонстрируется упоминанием в караимском тексте IX в. Учителя Праведности — центральной фигуры в эсхатологии Мертвого моря и Дамаска, о которой, как мы теперь знаем, не вспоминали на протяжении многих веков. Свидетельства легко можно было бы умножить. Но они и без того достаточно убедительно говорят о непосредственном воздействии цадокитских текстов на караимское учение и о вероятности того, что новые источники в огромной мере укрепили веру караимов в свои силы и их религиозный авторитет. Но каким образом караимы заполучили эти древние тексты, которые, очевидно, в течение веков оставались недоступными? Человеком, который всецело посвятил себя этой проблеме и весьма энергично содействовал ее решению, был Пауль Э. Кале, англо-немецкий ученый, специалист по Ветхому Завету, долгое время также ревностно изучавший материалы генизы. Он писал: «Вопрос о том, как они (караимы) достали такие тексты, представляет настоящую проблему. Саддукеи были рассеяны в период разрушения Храма1, а караимское движение зародилось только в VIII в. Таким образом, передача учения саддукеев должна была осуществиться литературным путем. Но какая при этом могла быть использована литература? Все тексты, относящиеся к литературе саддукеев, были уничтожены раввинами... Недоставало связующего звена». По мнению Кале— а большинство ученых сейчас разделяют эту точку зрения, — не могло быть сомнений в том, что тексты попали в общину караимов Иерусалима из пещерного хранилища, описанного Тимофеем I. Дата открытия, около 800 г. н. э., прекрасно согласуется с данными хронологии о периоде подъема движения караимов. Кале и его коллеги усердно искали и наконец нашли новые подтверждения в работах нескольких караимских и других писателей того времени. Основным источником их является живший в X в. караим с благозвучным именем Киркисани (Якуб ал-Киркисани), выдающийся писатель, занимавшийся толкованием караимского Закона и написавший историю еврейских сект. В ней он упоминает о так называемых «магарийя» (арабское слово, означающее «люди пещер»), которых он помещает в истории после фарисеев и саддукеев, но перед христианами. Он объясняет, что они получили это имя потому, что их книги были найдены в пещере. (Название, очевидно, было дано им людьми, которые заново их открыли, и не представляет собой их настоящего имени.) Возможность соотнесения этих «пещерных людей» с документами, найденными около 800 г. близ Иерихона, становится еще более вероятной благодаря перечислению Киркисани некоторых из их сочинений, среди которых важнейшими являются Книга Цадока и «много необычных комментариев к Священному писанию». Дополнительная информация о той же секте и о пещерных находках дается караимскими авторами Мирваном и На-хавенди и даже извлекается из переписки еврейского государственного деятеля, жившего в мавританской Испании, с правителем хазар (уйгуро-тюркская народность Южной Руси, обращенная в иудаизм и основавшая могущественное государство). Мусульманский писатель Шахрастани (1071-1153) также упоминает о «пещерной секте» и в унисон с Киркисани датирует ее начало «четырьмя веками прежде Ария», т. е. примерно I в. до н. э. — временем, если читатель помнит, почти совпадающим со временем, к которому Шехтер относил составление «Дамасского документа». И уже в XIII в. Моисей Таку, восточный раввин,
вспоминал, «что еретик Анан (вождь караимов) и его друзья часто записывали ереси и ложь и прятали их в земле. Потом они извлекали их на свет и говорили: „Вот то, что мы нашли в древних книгах". Описание раввина явно представляет собой основанное на предубеждении переиначивание караимского предания, согласно которому некоторыми из своих основных положений они обязаны забытым книгам, «извлеченным из земли». А известно ли нам, из какой пещеры была извлечена эта первая партия рукописей? Хотя все это и может выглядеть как «детективный фильм», есть веские основания полагать, что пещера Тимофея есть не что иное, как кумранская пещера I, где бедуинский мальчик-пастух Мухаммад ад-Диб нашел первые одиннадцать2 свитков Мертвого моря. Эти свитки, вероятно, были только малой долей первоначального захоронения, если судить по обломкам сорока с лишним разбитых кувшинов и по множеству фрагментов, представлявших, возможно, в сумме от ста пятидесяти до двухсот свитков. Разбросанные повсюду фрагменты, несомненно, были остатками извлеченных ранее свитков; сверх того, многие свитки могли быть вынесены из пещеры неповрежденными, в результате чего от них не осталось никаких следов. Несколько обстоятельств подкрепляют этот довод. Во-первых, из письма Тимофея явствует, что то, первое извлечение свитков было операцией большого масштаба. Далее, состояние изломов разбитых кувшинов и рваных краев многочисленных кожаных фрагментов указывает на то, что «ограбление» имело место очень давно. И наконец, тематика рукописей — древнееврейские ветхозаветные тексты, комментарии, гимны и другие неканонические сочинения — вкупе с благоприобретенным сектантским характером некоторых рукописей IX в. предполагает тесную близость, если не общее происхождение кумранских свитков и текстов Тимофея. Даже то, что животное попало в пещеру через отверстие в ее своде, а не через вход на уровне земли, вполне соответствует физическому облику пещеры Кумран I. Впрочем, приходят на ум и несколько доводов против. Как случилось, что не были найдены материальные следы людей, побывавших здесь в IX в.? Кое-кому сегодня кажется странным, что энергичные охотники за рукописями, жившие тысячу сто пятьдесят лет назад, оставили нетронутыми главные свитки, разве что те были спрятаны в каком-нибудь углу и их среди общего возбуждения просто не заметили. Эти моменты, возможно, ослабляют доводы в пользу того, что пещера, открытая в 800 г., есть на самом деле Кумран I, но они ни в коей мере не отвергают вероятность связи между манускриптами 800 г. и содержимым кумранских пещер в целом. Сейчас, когда там же открыто куда больше пещер с манускриптами и в каждой из них были найдены фрагменты подобных текстов, пещера IV или VI, так же как и почти любая другая, может быть идентифицирована как пещера Тимофея. И в этом районе есть, возможно, какое-то число еще не исследованных пещер, которые могут содержать рукописи и одна из которых может оказаться как раз той самой пещерой. Можем ли мы сказать что-нибудь, хоть в самых общих чертах, о том, что за рукописи были взяты из пещеры во времена Тимофея? Снова мы обладаем лишь косвенными свидетельствами, если не считать весьма туманных указаний, содержащихся у самого Тимофея и у Киркиса-ни. Мы знаем определенно, что, как и в случае с теперешними свитками Мертвого моря, там были и канонические и неканонические тексты. «Более двухсот „Псалмов Давида"», вероятно, близки к кумранским псалмам благодарения, точно так же как слова Киркисани о «необычных комментариях» напоминают о найденном в Кум-ране I «Комментарии Хаваккука» с его довольно произвольными толкованиями Священного писания. Нет сомнения, что среди текстов Тимофея должно было быть много цадокитских сектантских текстов. Киркисани не только ссылается на «Книгу Цадока» как один из пещерных текстов, но в своей собственной «Китаб аль-Анвар», или «Книге светочей», он излагает взгляды секты, воспринятые им, очевидно, из «Книги Цадока». Эти верования и обычаи фактически согласуются с «Дамасским документом». Теперь наконец мы имеем правдоподобное объяснение таинственного присутствия «Дамасского документа» в каирской генизе. Как впервые предположил Кале, дамасские или цадокитские фрагменты должны представлять собой поздние списки оригиналов из иерихонских пещер. Открытие схизматических текстов около 800 г. н. э. объясняет, почему эта сектантская литература столь внезапно оказала такое влияние, будучи бесплодной и забытой многие столетия. Во времена Тимофея эти тексты обрели новую жизнь; их переписывали, распространяли, комментировали. А после этого они снова были осуждены и изъяты из обращения. Большинство их было вообще уничтожено, но фрагменты «Дамасского документа» уцелели в генизе Старого Каира и дожили до открытия их Шехтером. Именно открытие свитков Мертвого моря настоятельнее, чем любые ссылки в текстах IX или X в., подвинуло ученых к осознанию связи между цадокитскими фрагментами из генизы и древнееврейской сектантской литературой; оно также устранило все сомнения в подлинности и первичной среде создания «Дамасского документа». Если кто-то еще и нуждался в добавочных вещественных доказательствах, то таковые были представлены многочисленными обрывками старых списков того же самого документа, которые все без исключения были обнаружены в кумранских пещерах III и IV. Тесная связь между цадокитскими фрагментами Шехтера и сектантскими текстами на свитках Мертвого моря была осознана с самого начала, еще до того, как возникла мысль об их общем «пещерном» происхождении. Теперь, собственно говоря, стало правилом включать «Дамасский документ» в большинство изданий или переводов текстов Мертвого моря. Почти во всех бесчисленных книгах, посвященных пещерной литературе Кумрана, «Дамасский документ» использован, чтобы пополнить то немногое, что мы можем заключить о происхождении и историческом фоне создания кумранских текстов. Каждая из этих двух находок, связанных, очевидно, общностью происхождения и содержания, но различающихся по обстоятельствам их передачи и повторного открытия, сама по себе помогала нам лучше понять существо другой. «Дамасский документ» и свитки Мертвого моря отражают то же самое религиозное течение, те же самые особенности языка (по сути дела, некоторые отрывки совпадают слово в слово), те же доктрины и правила; и оба эти источника содержат много свидетельств о группе, в которой нельзя не усмотреть одну и ту же секту, хотя, возможно, представленную и на различных стадиях своего развития. Тождественность этой секты кумранской общине, сосредоточивавшейся вокруг кумранского монастыря Хирбет, сейчас твердо установлена, хотя имя ее пока и не определено. Идентификация секты с эссенами (ессеями), возможно, и правильна, если только допустить, что «эссены» — это общее название для множества различных пуританских групп, которые, подобно зелотам3 и фарисеям, произошли от более ранних хасидеев и одно время имели больше общего с апокалиптически настроенными фарисеями, чем с саддукеями, известными нам по Новому Завету. Дохристианская Палестина, подобно, может быть, Англии XVIII в., о которой Вольтер заметил, что в ней существует столь же много вероисповеданий, сколько во Франции известно приправ, была самым настоящим рассадником сект, представляющих умопомрачительное разнообразие. Один раввин, живший в III в., сказал: «Израиль не был рассеян до тех пор, пока он не раскололся на двадцать четыре секты еретиков». Раввинский конформизм и расчетливое уничтожение литературных свидетельств, к сожалению, затуманили картину. Гениза и кумранские тексты показали нам в различных аспектах богатую сектантскую традицию, составляющую часть разнородной иудейской религиозной среды, в недрах которой зародилось христианство. Было бы, однако, неосмотрительным, может быть даже ошибочным, утверждать, что кумранская община предвосхитила христианство в какой-либо из его основных доктринальных или эсхатологических идей. «Дамасский документ» был не единственным текстом, извлеченным из иудейской пещеры иерусалимскими евреями в 800 г. Что произошло с другими рукописями? Здесь мы можем только делать предположения. По всей вероятности, большинство из них, если не все, рано или поздно были преданы заточению в генизах. Те, что не попали в руки караимов, или те, которые пришлись не по душе даже караимам, были, вероятно, снова вскоре захоронены. Немногие уцелевшие рукописи пропали — должно быть, одновременно с упадком караимской секты. Даже ветхозаветные рукописи вряд ли встретили хороший прием у раввинов, которые были нетерпимы ко всему, что могло бы вступить в противоречие с твердо установленным каноническим текстом, принятым синодом Ямнии (близ Яффы) около 90 г. н. э. Это вполне согласуется с общей практикой евреев, которые в целом выказывали мало почтения к древним рукописям и выбрасывали документы, как только они оказывались достаточно изношенными, приняв меры, разумеется, чтобы обеспечить точную передачу текста. Примеры подобного пренебрежения к древним книгам являл подчас даже сам Шехтер. Говорят, что от его грубого обращения с рукописями генизы библиотекаря Кембриджского университета бросало в дрожь. Поэтому можно хорошо представить себе судьбу кумранских свитков, попади они только в руки ортодоксальных иудеев. Несмотря на то что «Дамасский документ» является единственным, о происхождении которого из кумранских пещер мы можем говорить вполне определенно, довольно убедительные доводы можно привести и в отношении древнееврейской версии «Премудрости». Эта рукопись, найденная в генизе, содержит аналогичные ссылки на цадокитов, и текст ее по списку генизы теперь также прекрасно дополняется рядом фрагментов из пещер Кумрана. Пещерному братству импонировали в основном апокрифические и псевдэпиграфические сочинения; не исключено также, что некоторые из них были написаны самими его членами. Возможность того, что после 800 г. подобного рода тексты, извлеченные из пещер, снова попали в обращение, не может быть исключена. Англоеврейский ученый Хью Дж. Шонфилд выдвинул интригующую гипотезу, согласно которой некоторые книги были извлечены из пещер и «в списках либо в переводах достигли в конце концов России, где они, возможно, отчасти представлены такими старославянскими текстами, как „Книга тайн Еноха", „Апокалипсис Авраама", „Заветы двенадцати патриархов", „Видение Исайи", „Жизнь Адама и Евы", и другими...»4 Не кажется ли удивительным то, что мир должен был ждать более чем тысячу лет после находки 800 г., пока в том же районе совершенно случайно не были открыты новые рукописи? На это можно ответить, что мир на протяжении всего этого времени вовсе и не ограничивался одним ожиданием. Почва Египта отнюдь не начала внезапно являть на свет папирусы именно в XIX в., когда на сцену выступили египтологи и папирологи. Было бы нарушением всех законов вероятности, если бы феллахи в поисках себаха в течение тысяч лет не выкопали бы случайно папирусных отрывков или свитков. Но за отсутствием интереса к ним не было и рынка сбыта. Эти находки не были подлинными «открытиями», и драгоценные древности бесцеремонно выбрасывались. Открытие никогда не бывает просто счастливой находкой; оно требует понимания значимости найденного объекта, а также определенной культуры, готовой воспринять все, что способно обогатить ее знаниями. Племя таамире скиталось по Иудейским холмам начиная с XVII в., а до них здесь были и другие бедуины. Евреи, пришедшие в Ханаан до и во время Исхода во II тысячелетии до н. э., были их отдаленными родичами. Пастухи и козопасы располагались на ночлег в тех самых пещерах, в которых теперь мы находим остатки древних рукописных хранилищ. В некоторых из пещер, скрывавших фрагменты древнееврейских свитков, были обнаружены арабские тексты гораздо более позднего времени (XIV и XV вв.). Связанные с пещерами предания разных районов мира (например, Альтамиры в Испании) повествуют о провалившихся в отверстие пещеры животных и о добром пастухе или любящем хозяине, который, идя на выручку, забирается в пещеру и случайно обнаруживает спрятанные в ней предметы. Собственно говоря, после обнаружения пещеры I некий старик таамире обратил внимание своих соплеменников на одну отдаленную пещеру, в которую он забирался несколькими годами ранее, преследуя раненую куропатку. Это была пещера IV, которая оказалась, быть может, самой богатой из всех и, по мнению ряда специалистов, была главным хранилищем библиотеки кумранской секты. Известно, что бедуины-таамире, издавна рассматривавшие эти Иудейские холмы как свое личное владение, исследовали и эксплуатировали богатства пещер еще до открытия рукописей Мертвого моря. В начале 1920-х годов они собирали в Вади-Мураббаат веками скапливавшийся здесь помет птиц и летучих мышей, с тем чтобы продавать его еврейским колонистам. Удобрение частично добывалось в тех пещерах, где впоследствии были обнаружены рукописи. Когда позднее бедуинов спрашивали, не попадались ли им на глаза какие-либо исписанные листки или свитки, они ничего подобного припомнить че могли. Главным делом для них в те дни был сбор удобрения, так к чему им было запечатлевать в памяти вид каких-то изгрызенных крысами обрывков текстов, о рыночных возможностях которых они не имели ни малейшего понятия? Вполне вероятно, как предположил Ролан де Во, что цитрусовые плантации евреев близ Вифлеема в то время удобрялись обрывками манускриптов. Живые и предприимчивые таамире, неустанно рыскавшие в поисках легкого заработка, узнали цену древностям задолго до того, как перед ними забрезжила возможность выгодного сбыта неприглядных исписанных обрывков. В 1930-40-х годах это племя вело в Вади-эль-Тин, милях в трех к югу от Вифлеема, систематические поиски доисторической бронзы, которую они сбывали торговцам древностями. Только завязав с таамире дружеские отношения, французские археологи смогли в конце концов установить местонахождение этого богатейшего источника предметов искусства бронзового века. И по сей день бедуины рыщут по холмам в поисках пещер, усердно высматривая в них древние изделия, а затем сбывают свои находки на вифлеемском рынке. Ученые-археологи идут лишь по стопам бедуинов, и в целом на их долю остаются, за редкими исключениями, только второстепенные открытия. Все известные пещеры, кроме одной-единственной, оказались прежде вскрытыми и опустошенными бедуинами. Иорданское правительство молчаливо смирилось с этой практикой и даже предоставило таамире своего рода монополию на торговлю рукописями, закрыв доступ в этот район другим бедуинам. Трудно сказать, можно ли было решить проблему каким-либо иным способом, поскольку научным учреждениям недостает средств для проведения длительных и систематических разысканий, и то же можно сказать об иорданском правительстве, которое уже проявило себя достаточно щедрым. Разумеется, европейским ученым не по плечу соперничать в физической выносливости и ловкости с бедуинами-таамире, которые знают холмы как свой собственный дом и которых, поскольку они уже единожды вкусили богатства, никакая сила не заставит воздержаться от подобных «операций». Естественно, большое количество ценных археологических данных, касающихся стратиграфии, идентификации на месте находки, способа захоронения и т. д., оказывается безнадежно утеряно. Более того, некоторые рукописи бывают повреждены вследствие неосторожного обращения, и их приходится покупать у бедуинов по высоким ценам через сомнительных посредников. История открытия свитков Мертвого моря была рассказана в нескольких приправленных сенсационностью мелодраматических версиях. Сама по себе волнующая, эта история развертывалась большей частью на фоне кровавой войны в священном городе Иерусалиме, в которой едва ли не воспроизводились события апокалиптической «войны сынов света против сынов тьмы», описанной в одном из свитков. Многие детали ставшего традиционным описания, в особенности те, которые относятся к открытию первой пещеры, не говоря уже об обстоятельствах продажи свитков, весьма сомнительны. По мнению скептиков, которое наиболее шумно отстаивал профессор Соломон Цейтлин из филадельфийского колледжа Дропси, эта история выглядела чересчур уж гладкой. Например, существуют значительные расхождения между версиями, рассказанными Дж. Ланкестером Хардингом, Джоном М. Аллегро и Милларом Берроузом, хотя все они имели непосредственное отношение к событиям в Палестине. Ученые выявили несколько неправдоподобных деталей и противоречий, а некоторые заявили, что свитки подделаны или изготовлены в средние века, и, исходя из этого, стремились опровергнуть как можно больше предоставленных свитками данных. В течение долгого времени ни одному из европейцев не удавалось увидеть Мухаммада ад-Диба, мальчика-первооткрывателя. Да и существовал ли он в действительности? Что он искал — овцу или козу? Зачем он швырнул камень — чтобы потревожить заблудившееся животное или просто от избытка мальчишеской энергии? Может быть, он услышал грохот разбивающихся кувшинов и поразился этому? Зашел ли он в пещеру один и сразу же? Или он вернулся сюда с одним из двух своих товарищей-пастухов? Поделили ли они добычу? И так далее. Путаницу усугубил сирийский митрополит Map Афанасий Иешуа Самуэль, который однажды заявил, что рукописи, демонстрируемые им иностранным специалистам, долгое время до того покоились в библиотеке его монастыря. Через несколько лет после этого открытия, в 1956 г., кому-то удалось найти Мухаммада ад-Диба в Вифлееме и заставить подробно рассказать о своем приключении. Его слова были записаны каким-то арабом-писцом, и документ был подписан Дибом, а затем опубликован и переведен на английский знаменитым американским ориенталистом Уильямом X. Браунли, одним из членов той первоначальной группы американских ученых при Американской востоковедной школе в Иерусалиме, которая опубликовала свитки Мертвого моря, являвшиеся собственностью сирийского митрополита. Эта «авторизованная версия», как ничто другое, запутала дело еще больше. Удивительнее всего было то, что Диб теперь объявил, будто находка была сделана в 1945-м, а не в 1947 г., как все до сих пор считали. По его словам, вскрывая сосуды в пещере, он рассчитывал найти в них клад, а увидев всего лишь кожаные свитки, всерьез стал раздумывать, стоит ли вообще их брать. Но он и его товарищи нуждались в новых кожаных ремнях для своих сандалий, так что в конце концов он их взял. Нам остается только гадать, почему материал был — если действительно был — сочтен непригодным для такого употребления. Как бы то ни было, теперь Диб утверждал, что по возвращении он положил свитки в «кожаную сумку и повесил ее в углу». Там они оставались, очевидно, более двух лет, пока его дядя не заметил их и не попросил себе, для того чтобы показать одному вифлеемскому торговцу древностями. Воспоминания Диба значительно отличаются от более ранних версий и не полностью согласуются с некоторыми достоверно установленными фактами. Скажем, он заявил, что кувшинов было только десять и он все их разбил прежде, чем в последнем обнаружил свитки (вряд ли Шехерезада придумала бы что-либо удачнее). Два кувшина, сказал он, были наполнены красными семенами. Но никаких следов этих семян не было обнаружено. Мы также знаем, что профессор Иерусалимского университета Сукеник приобрел совершенно неповрежденные кувшины из этой же самой пещеры. Хотя на доктора Браунли произвели впечатление «почти библейская прямота и прелесть этого лаконичного описания», он, однако, охотно допускал, что эта история «приобрела ясность и изящество в процессе частого повторения». И это вновь возвращает нас к вопросу о том, достоверно ли описание обстоятельств этого открытия в целом и были ли одиннадцать свитков Мертвого моря действительно взяты из кумранской пещеры I. Однако, несмотря на противоречия в частностях, все серьезные сомнения были рассеяны, когда объединенная экспедиция под руководством Дж. Ланкестера Хардин га, директора иорданского Департамента древностей, и доминиканца, преподобного отца Ролана де Во, директора французской Доминиканской школы библейских и археологических исследований в Иерусалиме, совместно с бельгийским наблюдателем от ООН и представителем Палестинского археологического музея Иордании обнаружила пещеру. Это было в 1949 г. Уже было упущено драгоценное время, в течение которого как бедуины, так и сирийский митрополит вели нелегальные раскопки самым варварским образом. Последний даже прорубил новый вход в пещеру, имевшую естественное отверстие только в своде. В том, что это была действительно та самая пещера, сомневаться было нельзя. Современные грабители оставили неопровержимые улики. Нашлась здесь, например, случайно оброненная зажигалка, владелец которой был известен. Тут же были недавно разбитые кувшины и множество фрагментов рукописей — путем тщательного просеивания почвы их было собрано около шестисот, — часть которых подходила к свиткам, извлеченным ранее. Ученые нашли также кусочки полотна, в которые были завернуты свитки. Эти кусочки оказались неоценимыми для последующего установления возраста манускриптов с помощью радиоактивного углерода-14. Это было началом археологии Кумрана. Местонахождение и бесспорная древность пещерной библиотеки были установлены. Следующим шагом были проводившиеся также Л. Хардингом и Р. де Во раскопки расположенных по соседству развалин Хирбет-Кумрана, которые после нескольких пробных раскопов были идентифицированы как монастырский центр сектантской общины, скорее всего ответственной за написание и захоронение пещерных свитков. Что касается возраста свитков, палеография и археология исключали средневековое или более позднее происхождение. Только профессор Цейтлин и несколько его учеников оставались непреклонными. Разнородность содержания пещерных документов, как и отсутствие в текстах шаблонного единообразия, определенно говорит за то, что они должны были быть созданы до конца I в. н. э, то есть до того, как раввины окончательно определили круг текстов и их каноническую форму, а варианты, не укладывающиеся в эти рамки, объявили запретными. Споры о смысле и значении свитков Мертвого моря продолжают бушевать до сих пор. Они затрагивают такие вопросы, как характер, вероучение и устав кумран-ской общины; возраст свитков; дата их написания и захоронения; конкретный исторический облик Нечестивого Священника и Учителя Праведности; отношение ессеев к членам кумранской общины; предполагаемое изгнание секты в Дамаск; возможные связи с Иоанном Крестителем, Христом и его братом Иаковом, и самый жгучий из всех вопросов: была ли и в какой мере кумран-ская секта предшественницей христианства? Имели ли близкое сходство ее мессианские воззрения, ритуал, догма и теология с раннехристианскими? Не оспаривается ли этим уникальность Иисуса? К сожалению, пока эти вопросы ставились либо с излишней сенсационностью («самые сильные споры в христианском мире со времен Дарвина», «Кумран скорее, чем Вифлеем, колыбель христианства»), либо с неподобающей робостью. Одна из выдающихся особенностей свитков заключается в том, что это — еврейские рукописи, примерно на тысячу лет древнее любых известных ранее. Вполне возможно, это их самый весомый вклад в науку. Они уже пролили много света на историю древнееврейского языка, на древнееврейскую палеографию (науку, только теперь занявшую подобающее ей место), на становление библейского канона и на традицию передачи текстов Ветхого Завета. При первом ознакомлении со свитками было объявлено, что они почти полностью совпадают с официально признанным масоретским текстом Священного писания. Но теперь этого утверждать уже нельзя. Более детальное изучение вкупе с обнаружением новых фрагментов ясно показало, что масоретский текст, хотя сам по себе и достаточно авторитетный, отражает лишь одну из нескольких традиций. Он не является полноправным наследником некоего единственного «архетипа». Например, некоторые отрывки древнееврейских текстов, найденные в пещерах, заставляют отдать предпочтение скорее греческой «Септуагинте», нежели масо-ретской форме текста. В сущности, то, что иногда выдвигалось как предположение, теперь твердо установлено, а именно: «Септуагинта» базируется на каком-то надежном и авторитетном варианте древнееврейского текста, который во многих случаях можно предпочесть масорет-скому. То же самое можно сказать и в отношении самаритянского «Пятикнижия». Значение этого для новых изданий Ветхого Завета и переводных версий трудно переоценить. Это вполне может породить совершенно новую отрасль текстологической критики, которая завладеет умами будущих поколений ученых, изучающих Ветхий Завет. Собственно говоря, поскольку становятся доступными все новые древние тексты, нам, возможно, придется позаимствовать концепцию «семейств» рукописей у греческого Нового Завета для того, чтобы систематически проследить взаимоотношения между вариантами текста и прийти к обоснованным редакторским решениям. Как редакторы масореты, возможно, и отлично справились со своей задачей, но в том, чтобы обеспечить своему ветхозаветному тексту монополию, беспощадно подавляя соперников, они далеко не столь же преуспели. В 1939 г. сэр Фредерик Кеньон писал в третьем издании своей книги «Наша Библия и древние рукописи»: «Нет, разумеется, ни малейшей вероятности, что мы найдем когда-нибудь рукописи древнееврейского текста, восходящие к периоду, предшествующему формированию текста, который мы называем масоретским (то есть до II в. н. э.)». Но ни в чем нельзя быть уверенным заранее. Похоже, что и новые данные, до сих пор извлеченные из рукописей Мертвого моря, будут отодвинуты в тень многочисленными дальнейшими открытиями. Даже и материал, добытый ранее, как, например, тексты, взятые из каирской генизы, на протяжении еще многих лет не будет полностью введен в обиход, а затем пройдет еще значительно большее время, прежде чем его усвоит наука. К тому времени интерес широкой публики, вероятно, сойдет на нет, а вместе с тем выведутся и завышенные требования, и чрезмерно рискованные оценки. Между тем со времени расчистки пещеры I неуклонно совершались новые находки, хотя и не вызывавшие своим появлением такого шума. Выражение «свитки Мертвого моря» теперь утратило свой смысл, если понимать под этим только кожаные свитки из пещеры I, которые почти целиком были приобретены Иерусалимским университетом и израильским правительством. Взамен ему был предложен новый термин — «свитки Кумрана», — вызванный к жизни ценными находками еще в десяти или одиннадцати пещерах, особенно в пещере IV с ее десятками тысяч фрагментов и в пещере III, где был найден знаменитый медный свиток (фактически две отдельные медные полосы), содержавший опись сказочных кладов драгоценного металла с указанием местонахождения тайников. Предложенным названием подчеркивается также связь всех свитков из этих пещер с сектантским центром в соседнем Хирбет-Кумране. Но и термин «кумранские свитки» теперь нельзя признать точным. В четырех пещерах Вади-Мураббаат, в 11 милях южнее кумранской пещеры I, были сделаны почти столь же значительные открытия. Документами из этих пещер представлены тексты огромного диапазона: от древнееврейского папирусного палимпсеста VI (а возможно, и VIII) в. до н. э., выполненного древним «финикийским» курсивным письмом, до свитка «малых пророков» и личных писем, по-видимому, самого Ши-мона бен Косебы, или Бар Кохбы, вождя восстания евреев во II в. н. э. и самозваного мессии. Удивительно, что письма написаны на древнееврейском, о котором думали, что к этому времени он стал уже мертвым языком. В числе документов Мураббаата есть также арамейские, греческие, даже латинские и арабские фрагменты. Систематические раскопки этих пещер, вновь возглавленные Хардингом и де Во, показали, что люди обитали в них еще за четыре тысячи лет до нашей эры. В них было обнаружено много хорошо сохранившихся орудий бронзового века. Ни одна из рукописей, извлеченных из пещер Мураббаата, не имеет никакой связи ни с кумранской общиной, ни с третьим районом раскопок — Хирбет-Мирдом, развалинами христианского монастыря, также открытого неутомимыми таамире. В ходе раскопок здесь были обнаружены главным образом византийско-христианские документы. В целом они датируются значительно более поздним временем, чем кумранские и основная масса мураббаатских рукописей. Но все же эти находки являются достаточно ценными и включают в себя части греческих унциальных кодексов Ветхого и Нового Заветов наряду с греческими и арабскими папирусами нелитературного содержания, а также одним фрагментом «Андромахи» Еврипида. Между тем в 1960-х годах израильский археолог генерал И. Ядин открыл новую многообещающую рукописную «жилу» в Масаде — крепости, возвышающейся над западным берегом Мертвого моря. Помимо этих объектов бедуины как будто бы нащупали и другие источники, местонахождение которых они пока хранят в тайне. Таким образом, свитки Мертвого моря открыли совершенно новую фазу в палестинской археологии. По своей тематике, датировке и источникам «урожай» рукописей теперь уже вышел далеко за рамки территории Кумрана и чисто сектантской идеологии. Документы продолжают поступать из источенных пещерами утесов со всех концов Иудейской пустыни. В течение некоторого времени отдельные находки случаются и на юге, в пустыне Негев. Самым большим камнем преткновения для открытий было молчаливое допущение, что нечего рассчитывать найти рукописи любого возраста и значения в Палестине, «климат и история которой в равной мере были неблагоприятны для сохранности документов». Но теперь это заклятие было снято. «Величайшее открытие рукописей нового времени», как назвал его Уильям Ф. Олбрайт, и, кроме того, наиценнейшее в археологии иудейской Библии было сделано именно на палестинской земле. Неожиданно Святая Земля была вознесена на один уровень с Египтом как сокровищница пергамена и папирусов. Трудно решить, какие документы из Иудейской пустыни представляют наибольший интерес: превосходно сохранившийся свиток Исайи, сектантский устав, таинственный медный свиток, рукописи пророка Даниила (только несколькими десятилетиями отделенные от времени создания оригинала), подлинные письма древнееврейского героя Бар Кохбы или, что было самым неожиданным и самым древним, палимпсест из до сих пор не освещенного палеографически и документально периода древнееврейских царей. И все это, может быть, еще только начало. 1 Иерусалимский храм — национальная святыня Иудеи — был разрушен римлянами после подавления антиримского восстания в 70 г. и. э.
|
|
|
|