Беседа четырнадцатая,

Когда весь народ освободился от беспокойства и стал благодушен, некоторые снова возмутили город, выдумывая ужасные слухи, и были изобличены: посему и сказана эта беседа, с увещанием о клятвах, для чего приведена история об Ионафане, Сауле и Иеффае, и показано, сколько от одной клятвы бывает клятвопреступлений.

НЕ МАЛО дьявол возмутил вчера наш город, не мало и Бог опять утешил нас сегодня, - так что и каждому из нас благовременно сказать пророческие слова: по множеству болезней моих в сердце моем, утешения твоя возвеселиша душу мою (Пс. XCIII, 19). Впрочем, Бог показал Свое попечение о нас не только тем, что утешил, но и тем, что попустил нам быть возмущенными: никогда я не переставал говорить, и сегодня скажу, что не только прекращение бедствий, но и попущение их бывает по благоволению Божию. Когда (Бог) увидит, что мы склоняемся к беспечности, удаляемся от единения с Ним и ни мало не заботимся о духовном, Он несколько оставляет нас, чтобы мы, вразумившись этим, с большим усердием обратились к Нему. И чему дивишься, что Он делает это с нами, беспечными, когда и Павел той же причине приписывал искушения, и свои, и учеников своих? Посылая к Коринфянам второе послание, он так говорит: не хощем вас, братие, не ведети о скорби нашей, бывшей нам во Асии, яко по премногу и паче силы отяготихомся, яко не надеятися нам и жити, но сами в себе осуждение смерти имехом (2 Кор. I, 8-9). Эти изречения значат: нас постигли столь великие опасности, что мы отчаялись в жизни, и уже не надеялись ни на какую счастливую перемену, но только ожидали смерти (таков смысл слов: сами в себе осуждение смерти имехом): однако же, после такой безнадежности, Бог прекратил бурю, отвел тучу и исторг нас из самых врат смерти. Показывая потом, что и допущение до такой опасности было делом великой попечительности, (Павел) упоминает о пользе от искушений; она состояла в том, чтобы постоянно взирать к Богу, а не высокомудрствовать и не превозноситься. Поэтому, сказав, что сами в себе осуждение смерти имехом, он указал и причину. Какая же это причина? Да не надеющеся будем на ся, но на Бога, возставляющаго мертвыя. Искушения, когда мы спим и падаем духом, обыкновенно пробуждают, и восстановляют, и делают нас благочестивее. Поэтому, когда увидишь, возлюбленный, что искушение то прекращается, то опять настает, не падай духом, не приходи в отчаяние, но имей благие надежды, размышляя с собою так, что Бог предает нас в руки врагов не по ненависти и не по отвращению, но чтобы сделать нас более усердными и более близкими к Нему. Не станем же унывать, ни отчаиваться в перемене на лучшее, но будем ожидать самого скорого мира, и, предоставив Богу прекращение всех овладевших нами смятений, сами возьмемся опять за свое дело, и предложим обычное поучение. Я хочу опять побеседовать с вами о том же предмете, чтобы вырвать с корнем из души вашей злую привычку к клятвам.

Для этого необходимо снова прибегнуть к той же просьбе. Недавно просил я вас, чтобы каждый, взяв усеченную и еще каплющую теплой кровью главу Иоаннову, так и пошел отсюда домой, и думал, что видит ее пред собою, издающую голос и говорящую: возненавидите моего убийцу - клятву. Чего не сделало обличение, то сделала клятва; чего не мог тиранский гнев, то совершила необходимость исполнить клятву. Тиран, когда обличаем был всенародно в слух всех, благодушно перенес обличение; а как связал себя клятвою, тогда отсек блаженную ту главу. Этого же самого и теперь прошу, и не перестану просить, чтобы мы, куда ни пойдем, уходили с этою главою, и всем показывали ее, вопиющую и осуждающую клятвы. И хотя бы мы были крайне беспечны и нерадивы, но видя, как очи этой главы страшно смотрят на нас и грозят клянущимся, - сдерживаемые этим страхом сильнее всякой узды, легко можем обуздывать и отвращать язык от наклонности к клятвам. Клятва имеет в себе не то одно зло, что, будет ли соблюдена или нарушена, подвергает наказанию связанных ею (чего не бывает ни с одним из прочих грехов), - но и другое, не меньшее. Что же это такое? То, что давшие клятву часто, при всем желании и старании, не могут не нарушить ее. И во-первых, кто часто клянется добровольно и против воли, бессознательно и с сознанием, по делу и шутя, а нередко увлекаясь гневом и многими другими страстями, тот неизбежно нарушает клятву. И этому никто не будет противоречить: так ясно и очевидно, что часто клянущийся по необходимости бывает клятвопреступником. Во-вторых, пусть он и не сделал этого по увлечению, невольно и без сознания: но по самому существу дела принужден будет непременно нарушить клятву с сознанием и произвольно. Так, часто бывает, что, когда мы обедаем дома и кто-нибудь из слуг провинится, жена поклянется высечь его; а муж в свою очередь поклянется в противном, будет стоять на перекор и не уступать: здесь что бы (муж и жена) ни сделали, неизбежно будет клятвопреступление. Как бы они ни желали и ни старались, уже не могут исполнить клятву; но, что бы ни произошло, один из них впадет к клятвопреступление, или даже, наверное, оба; а как это, я сейчас скажу, потому что это-то и удивительно. Поклявшийся высечь слугу или служанку и потом удержанный от этого, и сам нарушает клятву, потому что не делает того, в чем клялся, и того, кто удержит его и воспрепятствует исполнить клятву, делает он виновным в клятвопреступлении, потому что одинаково виновны, как нарушающие клятву, так и поставляющие других в необходимость нарушить ее. Впрочем, это видеть можно не только в домах, но и на площадях, и особенно в боях, когда бьющиеся клянутся друг перед другом - один, что он побьет, другой, что не даст себя побить; один, что стащит одежду, другой, что не позволит этого; один, что взыщет деньги, другой, что не отдаст; и много других, одну другой противоположных, клятв делают в подобных ссорах. Кто не видал этого и в мастерских и школах? Бывает, мастер поклянется, что не позволят ученику есть и пить, пока тот не окончит данного ему дела; то же нередко делает и наставник с юношей и госпожа с служанкой. И вот, как настанет вечер, а дело не кончено, неизбежно бывает - или неисправным умереть с голоду, или поклявшимся - нарушить клятву. Лукавый демон, всегда злоумышляющий против нашего счастья (ведь, тут и стоит он, подслушивая, когда налагают на себя клятвы), давших клятву повергает в беспечность, или делает другое затруднение, чтобы, когда дело не сделается, последовали и побои, и оскорбления, и клятвопреступления, и тысячи других зол. Как дети, с большим усилием тянущие в разные стороны длинную и сгнившую веревку, все падают навзничь, когда веревка перервется, и одни повреждают голову, другие - другую часть тела; так и клянущиеся друг перед другом в противном, когда клятва по неизбежным обстоятельствам будет нарушена, впадают (обе стороны) в бездну клятвопреступления: одни потому самому, что нарушили клятву, другие потому, что прочим подали повод к клятвопреступлению.

2. А чтобы это видно было не только из того, что бывает каждодневно в домах и на площадях, но из самого Писания, расскажу вам одну древнюю историю, близкую к сказанному. Когда на иудеев напали однажды неприятели, и Иоанафан (а это был сын Саулов) одних побил, а других обратил в бегство, - Саул, отец его, желая еще более возбудить войско против остальных и отступить не прежде, как победив всех, сделал противное тому, чего желал, поклявшись, что никто не вкусит хлеба до вечера, - до окончательного поражения врагов его. Что может быть безумнее этого? Надлежало бы утрудившимся и весьма утомленным воинам дать покой, и, когда бы они подкрепились, выслать их против неприятеля; а он поступил с ними жесточе, чем сами враги, наложением клятвы предав их жесточайшему голоду. Опасно клясться и за себя одного, потому что мы много зависим от обстоятельств, но связать волю других насильно нашими клятвами еще опаснее, особенно, когда кто клянется не за одного, двух или трех, а за бесчисленное множество, что Саул сделал тогда так неосмотрительно. Не подумал он ни о том, что из такого бесчисленного множества легко, быть может, хотя один кто-либо преступит клятву, ни о том, что воины, и притом сражающиеся, далеки от любомудрия и не умеют обуздывать чрева, особенно после большого труда. Но все это выпустив из виду, он за целое войско поклялся, как за одного раба, которого можно бы легко удержать. Этим он широко отворил дверь дьяволу, который из этой клятвы в краткое время сплел не два только, не три или четыре, но гораздо более клятвопреступлений. Как если мы совсем не станем клясться, то заграждаем ему всякий вход; так и произнеся хоть одну клятву, доставляем ему великую свободу устроить тысячу клятвопреступлений. И как сплетающие веревки, если есть у них кому держать за начальный конец, успешнее производят все плетенье, а если некому подержать, не могут взяться и за начало; так и дьявол: когда, сплетая вервия наших грехов, не получит начала от нашего языка, не может и приняться; а лишь только сделаем начало, он, когда мы языком, как рукою, держимся за клятву, с великою свободою выказывает свое лукавое искусство, из одной клятвы слагая и сплетая бесчисленное множество клятвопреступлений, что и теперь сделал он с Саулом. Смотри, какая сеть быстро делается из одной клятвы. Войско проходило чрез дубраву, где был пчельник, и бяше дубрава пчельная пред лицем села: и внидоша людие во пчельник и се исхождаху глаголюще (1 Цар. XIV, 25). Видишь ли, какая пропасть? Трапеза устроена без приготовления, чтобы и удобство приступить к ней, и приятность пищи, и надежда скрыть дело - вызвали воинов к нарушению клятвы. Между тем и голод, и труд, и время (вся земля, сказано, обедаше, 1 Цар. XIV, 25), все влекло тогда к преступлению. И самый вид сотов возбуждал их, расслабляя крепость духа; а приятность и готовность трапезы, равно как и трудность быть уличенными в этом тайном деле, были в состоянии поколебать всякое мужество. Если бы это было мясо, которое надлежало бы варить и жарить, оно не так бы соблазнило их душу, потому что для сварения и приготовления его к столу они должны бы остановиться, замедлить и подвергнуться опасности быть застигнутыми. Но теперь ничего такого не было; только мед, для (употребления) коего не требовалось никакого подобного труда, но довольно было обмакнуть конец пальца, чтобы вкусить этой пищи, и скрыться. Однако воины воздержали желание и не сказали про себя: какое же нам дело? Разве из нас кто поклялся в этом? Он будет наказан за необдуманную клятву: зачем он клялся? Нет, ничего такого они не подумали, но с великим опасением прошли мимо и устояли, не смотря на то, что столько было для них обольщений: и исхождаху людие глаголюще (1 Цар. XIV, 26). Что это - глаголюще? Они разговаривали между собою, чтобы беседою облегчить скорбь свою.

3. Что же? Если весь народ устоял, то ничего и не случилось более, клятва соблюдена? Нет, не соблюдена, а нарушена. Как и каким образом? Сейчас услышите - и узнаете все лукавство дьявола. Ионафан же не слышаше, егда заклинаше отец его люди: и простре конец жезла своего, иже в руку ему, и омочи его в соте медвене, и обрати руку свою во уста своя, и прозреша очи его (1 Цар. XIV, 27). Смотри, кого увлек дьявол к нарушению клятвы, - не кого-либо из воинов, а самого сына поклявшегося: он не только хотел устроить клятвопреступление, но замышлял и детоубийство, подготовлял это издалека, и силился вооружить саму природу против себя; и, что сделал некогда с Иеффаем, то же надеялся сделать и теперь. И тот, дав Богу обет заклать первого вышедшего на встречу ему после победы на войне, впал в детоубийство, потому что, как первая встретила его дочь, он и принес ее в жертву, а Бог не остановил этого.

Знаю, что из-за этой жертвы многие из неверных обвиняют нас в жестокости и бесчеловечии; но я могу сказать, что попущение этой жертвы есть доказательство великой попечительности и человеколюбия (Божия), и что, заботясь о нашем роде, Бог не остановил этого заклания. Если бы Он, после того обета и обречения, остановил жертву, многие и после Иеффая, в надежде, что Бог не примет, стали бы делать множество таких обетов и таким путем доходили бы до детоубийства. Но теперь, попустив детоубийству совершиться на деле, Он отвел от него всех людей последующего времени. И что это правда, так - после заклания дочери Иеффая, дабы это событие всегда было памятно и несчастие не предалось забвению, у иудеев стало законом, чтобы девы, сходясь в известное время, сорок дней оплакивали сделанное убийство, и плачем этим возобновляя память о жертве, вразумляли всех потомков и научали, что оно сделано не по воле Божией. Иначе Бог и не попустил бы девам скорбеть и плакать. И что говорю это не по догадке, показало последствие. После этой жертвы никто уже не давал подобного обета Богу. Для того Он этой жертвы не остановил, а ту, которую сам заповедал, - жертву Исаака, остановил, чтобы тем и другим показать, что не услаждается Он такими жертвами. Но злой демон усиливался и теперь сделать такое же ужасное дело: потому-то Ионафана и увлек к нарушению (клятвы). Если бы кто из воинов преступил закон, в этом, казалось ему, не было бы большого зла; ненасытимый человеческими бедствиями и никогда недовольный нашими несчастиями, он не придавал важности тому, если бы совершил простое убийство: напротив полагал, что не сделает ничего великого, если не осквернит руки царевой детоубийством. И что говорю о детоубийстве? Нечистый этот задумал изобресть и еще более ужасное убийство; если бы (Ионафан) согрешил с сознанием и был умерщвлен, произошло бы только детоубийство; но теперь, согрешив по неведению (ведь он и не слышал), и потом быв умерщвлен, оп причинил бы отцу двойную скорбь, потому что этот заклал бы сына и сына нисколько невиновного. Но обратимся к остальному содержанию нашей истории. После того, как Ионафан вкусил, прозреша очи его, сказано. И здесь обличает (Писание) великое неразумие царя, показывая, что голод почти ослепил всех воинов и на глаза их навел великую тьму. Потом, говорит, один из воинов, увидя (Ионафана), сказал: кляный прокля отец твой люди, глаголя: проклят человек, иже ясти будет хлеб в день сей, и изнемогоша людие. И рече Ионафан, смути отец мой землю (1 Цар. XIV, 28-29). Что значит смути? Погубил, испортил всех. И вот, когда клятва была нарушена, все молчали и никто не смел указать на виновного; это также было не малое преступление, - потому что участвуют в грехе не только нарушающие клятву, но и те, которые, зная это, прикрывают.

4. Но посмотрим, что далее. И рече Саул: снидем в след иноплеменник и расхитим их; и рече иерей: приступим семо к Богу (1 Цар. XIV, 36). В древности Бог был вождем во время браней, и без его соизволения никогда не осмеливались (евреи) начинать сражение: война была у них делом благочестия. Если они когда и побеждаемы были, то не от слабости телесной, но от грехов были побеждаемы; а когда и побеждали, то не силою и мужеством, но по благоволению свыше побеждали. И победа и поражение были для них школою и училищем добродетели, и не только для них, но и для врагов их; потому что и для этих явно было, что война с иудеями решалась не оружием, но жизнью и делами воюющих. Зная это и понимая, как непобедим этот народ, и как трудно одолеть его оружием и воинскими хитростями, а можно разве пленить только грехом, мадианитяне нарядили благообразных девиц и, поставив их пред войском (еврейским), увлекали воинов к разврату, чтобы чрез прелюбодеяние отнять у них помощь Божию, что и случилось. Как впали они в грех, то стали для всех удобопобедимыми, и кого не могли одолеть ни оружие, ни кони, ни воины, никакие хитрости воинские, тех связал грех и предал врагам; щиты и копья, и стрелы - все это было бессильно, а красота лица и похотливость души победили этих храбрецов. Поэтому некто увещевает так: не назирай чуждыя доброты, и не сретай жены блудницы (Сир. IX, 8, 3): мед бо каплет от устен жены блудницы, яже на время услаждает твой гортань: последи же горчае желчи обрящеши и изощренну паче меча обоюду остра (Притч. V, 3-4). Блудница любить не умеет, а только коварствует; в ее лобзании - яд, в устах - губительная отрава. Если же это и не тотчас обнаруживается, должно тем более избегать ее, что она прикрыла гибель, носит смерть сокровенную, и не дает усмотреть ее в начале. Итак, кто ищет удовольствия и жизни приятной, тот беги сообщества развратных женщин, потому что они вносят в душу своих поклонников тысячи войн и смятений, возбуждая их всем - и словами и делами - к браням и ссорам. И как самые жестокие враги, так и они все делают и ведут к тому, чтобы повергнуть их в бесславие, в нищету и в крайние бедствия. Как звероловы, раскинув сети, стараются заманить диких животных, чтобы заколоть их; так и эти женщины, раскинув всюду сети любострастия, и глазами, и телодвижениями, и словами завлекают и опутывают своих любовников, и отстают не прежде, как выпив и самую кровь их, а после сами же нападают на них, смеются над их глупостью и много издеваются над ними. И действительно, такой человек достоин не сожаления, а смеха и поругания, так как оказывается глупее женщины, и женщины непотребной. Поэтому и мудрец тот еще увещевает так: сыне, пей воды от своих сосудов и от твоих кладенцев источника (Притч. V, 15); и опять: елень любве и жребя твоих благодатей да беседует тебе (19). Вот что говорит он о жене, живущей в законном браке: зачем оставляешь помощницу и бежишь к наветнице? Зачем отвращаешься от сообщницы в жизни и угождаешь той, которая расстраивает твою жизнь? Эта - твой член и тело, а та - меч острый. Посему, возлюбленные, бегайте прелюбодеяния, и ради настоящих зол, и ради будущего наказания. Быть может кому покажется, что мы уклонились от предмета, но это не уклонение. Мы не просто хотим читать вам истории, но с тем, чтобы исправить каждую из возмущающих вас страстей. Поэтому и делаем частые увещания, предлагая вам разнообразную беседу. Как в таком многолюдстве конечно и болезни разнообразны, и врачевать предстоит не одну только рану, но и многие и различные; то и врачевство учения должно быть разнообразно. Возвратимся же к тому, от чего уклонились мы, чтобы сказать это. И рече иерей приступим семо к Богу. И вопроси Саул Бога: сниду ли в след иноплеменников, предаси ли их в руки Израильтянном, и не отвеща ему Господь в день той (1 Цар. XVII, 36-37). Посмотри на кротость и благость человеколюбивого Бога: не послал молнии, не потряс земли, но, как поступают друзья с друзьями в случае оскорбления, так и Господь поступил с рабом. Он только умолчал, и этим молчанием выразил и высказал ему весь гнев. Сознал это Саул и сказал: приведите семо вся колена Израилева, и разумейте, и увеждьте, на ком бысть грех сей днесь яко жив Господь, спасый Израиля, яко аще ответ будет на Ионафана сына моего, смертию да умрет (1 Цар. XIV, 38-39). Видишь ли опрометчивость? Царь видел, что первая клятва нарушена, и не вразумляется этим, а прибавляет еще и другую. Посмотри и на коварство дьявола. Он знал, что сын, если будет уличен и привлечен к суду, самым видом может тотчас тронуть отца и смягчить гнев царя: поэтому опять поспешил связать душу Саула другой клятвой, чтобы держать его как бы на двойной цепи, и не давать ему быть властным в собственной воле, но со всех сторон нудить его к беззаконному убийству. Еще не был открыт виновный, а Саул уже сделал решение; еще не знал он преступника, а осудил; отец сделался палачом, и, прежде расследования, произнес обвинительный приговор: что может быть безрассуднее этого?

5. Итак, когда Саул сказал это, народ еще более убоялся, и были все в трепете и сильном страхе; а дьявол радовался, приведши всех в смятение. И не бе, сказано отвещающаго от всех людей: и рече Саул: вы станете в рабство аз же и Ионафан, сын мой, станем в рабство (1 Цар. XIV, 39-40). Это значит: раздражая против себя Бога тем, что не выдаете виновного, вы ничего другого не сделаете, как только предадите себя врагам и из свободных станете рабами. А вот и другая несообразность от клятвы: следовало бы, если он хотел отыскать виновного, ничем таким не грозить и не привязывать наказания к клятве, чтобы воины, будучи свободны от страха, скорее обнаружили виновного; а он, от гнева и сильного неистовства, с прежним безрассудством опять сделал противное тому, чего хотел. Что много говорить? Он предоставил дело жребию - и Саул и Ионафан метают жребий. И рече Саул: верзите жребий на мя и на Ионафана сына моего: и вергоша о нем и Ионафане сыне его, и паде на Ионафана жребий. И рече Саул к Ионафану: возвести ми, что сотворил еси: и возвести ему Ионафан и рече: вкушая вкусих мало меду: омочив конец жезла, иже в руку моею, и се аз умираю (1 Цар. XIV, 42-43). Кого бы не тронули, кого бы не привели в жалость слова эти? Подумай, какую же бурю Саул терпел, когда раздиралась его внутренность и открывалась пропасть с той и с другой стороны: однако он и этим не вразумился, но что говорит? Сия да сотворит ми Бог, и сия да приложит ми, яко смертию умреши днесь (44). Вот еще третья клятва, и не просто третья, но с большим сокращением времени; он не сказал просто: умреши, но - днесь. Спешил, очевидно, спешил дьявол понуждать и увлекать его к этому беззаконному убийству: потому не допускает и дать отсрочку приговору, чтобы замедлением как-нибудь не было исправлено зло. И реша людие к Саулу: еда днесь умрет сотворивый спасение сие велие во Израили; не буди то, жив Господь, аще падет влас главы его на землю, яко милость Божию сотвори в день сей (45). Вот и народ поклялся в другой раз, и поклялся в противном царю. Теперь припомните веревку, которую тянут дети, - как обрывается она и тянущих роняет навзничь. Поклялся Саул, не раз и не два, но многократно; вопреки ему поклялся народ, и заспорил: неизбежно клятве быть нарушенною, потому что нельзя же всем им выполнить свои клятвы.

И не говори мне о конце этого дела, а подумай, сколько здесь зарождалось бедствий и как дьявол подготовлял несчастное дело и возмущение Авессаломово. Если бы царь захотел настоять и выдержать клятву, весь народ восстал бы и произошло ужаснейшее возмущение; опять, если бы сын, для своего спасения, захотел предаться войску, он тотчас сделался бы отцеубийцею. Видишь, как от одной клятвы произошли бы и возмущение, и детоубийство, и отцеубийство, и междоусобная война и брань, и убийства, и кровопролитие, и тысячи трупов! Если бы произошло сражение, то, может быть, и Саул, и Ионафан были бы убиты, пало бы много и воинов; и таким образом ничья клятва не пришла бы в исполнение. Посему не смотри на то, что этого не случилось, а подумай о том, что самое существо дела принуждало к этому, только народ одержал верх. Теперь исчислим, сколько произошло клятвопреступлений. Первая клятва Саула нарушена сыном; вторая и третья об умерщвлении сына - самим Саулом. Народ, по-видимому, выполнил свою клятву: но, если обсудить дело с точностью, то и народ весь подлежит вине клятвопреступления, потому что, не выдав отцу сына, принудил отца Ионафанова нарушить клятву. Видишь, сколько людей одна клятва повергла в клятвопреступление, волею или неволею! Сколько причинила бедствий! Сколько произвела убийств!

6. Начиная беседу, я обещал доказать, что в случае противоположных клятв неизбежно клятвопреступление; но раскрытие истории доказало гораздо более, нежели я предполагал: она представила не одного, не двух и не трех человек, но целый народ; не одну, не две и не три клятвы нарушенных, но гораздо более. Можно бы рассказать и другую историю, и показать из нее, как одна клятва произвела несчастие еще более жестокое и великое: в самом деле, одна клятва причинила и пленение городов, жен и детей, и опустошение огнем, и нашествие варваров, и осквернение святыни, и бесчисленное множество других более ужасных бедствий всем иудеям. Но вижу, что слово становится пространным: поэтому прекратив, здесь передачу этой истории, прошу вас, вместе с повествованием о главе Иоанновой, рассказывать друг другу и об умерщвлении Ионафана, и о погибели целого народа, хотя не совершившихся на деле, однако долженствовавших быть по силе клятвы; - напоминать об этом (во избежание клятв) и дома, и на площади, и женам, и друзьям, и соседям, и всем вообще людям, и не думать, будто достаточное для нас оправдание, если сошлемся на привычку. Что это только отговорка и предлог, и грех происходит не от привычки, а от беспечности, постараюсь вам доказать тем, что уже случилось.

Закрыл царь городские бани и не позволил никому мыться и никто не осмелился преступить закон, ни жаловаться на такое распоряжение, ни ссылаться на привычку; но, хотя находящиеся в болезни, и мужчины и женщины, и дети, и старцы, и многие, едва освободившиеся от болезней рождения, жены, все часто нуждаются в этом врачевстве, однако, волею и неволею, покоряются повелению, и не ссылаются ни на немощь тела, ни на силу привычки, ни на то, что наказываются за чужую вину, ни на другое что-либо подобное, но охотно несут это наказание, потому что ожидали большего бедствия, и молятся каждый день, чтобы на этом остановился царский гнев. Видишь, что где страх, там привычка легко бросается, хотя бы она была весьма долговременная и сильная! Не мыться, ведь, тяжело: как ни любомудрствуй, тело выказывает немощь свою, когда от любомудрия душевного не получает никакой пользы для своего здоровья. А не клясться - дело весьма легкое, и не причинит никакого вреда ни телам, ни душам, но доставит еще много пользы, великую безопасность, обильное богатство. Как же не странно - по повелению царя переносить самую тяжелую вещь, а когда Бог заповедует не тяжкое и не трудное дело, но совершенно легкое и удобное, показывать небрежность и презорство, и ссылаться на привычку? Не будем, умоляю вас, не будем до такой степени нерадивы о своем спасении, но убоимся Бога, как боимся человека. Знаю, что вы ужаснулись, слыша это: но ужаснее не воздавать Богу даже и такой чести (как людям), и, исполняя строго царские законы, попирать божественные, нисшедшие с небес, и заботу о них почитать излишнею. Какое же, наконец, будет нам извинение, какое прощение, когда и после такого увещания остаемся в том же грехе? Это увещание начал я с самым началом несчастья, постигшего наш город; и вот, оно готово кончиться, а мы не исполнили еще и одной заповеди. Как же мы будем просить избавления от постигших нас зол, не могши исполнить и одной заповеди? Как станем ожидать счастливой перемены? Как будем молиться? Какими устами призывать Бога? Если исполним закон, получим великое удовольствие, когда царь умилостивится над городом; но если останемся в беззаконии, отвсюду будет нам стыд и позор, что хотя Бог прекратил опасность, мы остались при той же беспечности. О, если бы возможно было мне обнажить души многоклянущихся и выставить им пред глаза раны и язвы, которые они каждодневно получают от клятв! Тогда нам не нужно было бы предлагать увещание или совет, потому что вид этих ран, сильнее всякого слова, мог бы и крепко привязанных к этой злой привычке отвести от греха. Но если и невозможно глазам, то разуму возможно представить позор их души, и показать, как она загнила и повреждена. Яко же бо, сказано, раб истязуем часто, от ран не умалится: такожде и кленыйся именем святым всегда, от греха не очистится (Сир. XXIII, 10). Невозможно, невозможно, чтобы уста, привыкшие клясться, не нарушали часто клятвы. Поэтому молю всех изринуть из души эту гибельную и злую привычку, и украситься иным венцом. И как везде поют о нашем городе, что он первый из всех во вселенной украсился именем христиан; так дайте всем говорить, что Антиохия, одна между всеми городами во вселенной, изгнала клятвы из своих пределов. Кроме того, если это случится, она не только сама увенчается, но и в других городах возбудит ревность к тому же. И как имя христиан, начавшись отселе, как из некоего источника, распространилось по всей вселенной, так и это доброе дело, получив здесь корень и начало, сделает вашими учениками всех людей, населяющих землю, так что будет вам двойная и тройная награда - и за собственные добрые дела, и за научение других. Это будет для вас блистательнее всякой диадемы; это сделает ваш город матерью градов не на земле только, но и на небе, это защитит нас и в тот день, и доставит нам венец правды, который да получим все мы по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Св. Духом, слава ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Назад   Вперед