Против аномеев, слово 10-е

В предшествовавшие дни мы сказали довольно похвальных речей, изображая апостольские подвиги и наслаждаясь беседою о духовных доблестях: теперь же время отдать вам долг, так как ничто не препятствует этому. Знаю, что вы уже забыли о долгах моих по давности времени; однако я не скрою их по этой причине, но со всею готовностию отдам их вам. Это я делаю не только по признательности, но и для своей пользы. В договорах вещественных для должника выгодно, когда заимодавец забывает о долге; а в договорах духовных для имеющаго платить долг - величайшая польза в том, чтобы имеющие получить постоянно помнили о долгах. Там отдаваемый долг уходит от дающаго и переходит к получающему, уменьшает имущество перваго и увеличивает имущество последняго; а в делах духовных не так: здесь можно, отдавая имущество, и удерживать его, и, что удивительно, тогда особенно мы и удерживаем его у себя, когда отдаем другим. Если я скрою что-нибудь в душе и буду постоянно хранить это, не сообщая никому, то моя выгода сократится, богатство уменьшится; а если я предложу всем и сделаю многих участниками и общниками всего того, что знаю сам, то мое духовное богатство увеличится. А что это действительно так, что уделяющий другим увеличивает свое имущество, а скрывающий его лишается всего приобретеннаго, свидетельствуют об этом те, которым вверены были таланты, одному - пять, другому - два, третьему - один. Первые принесли вверенное им в двойном количестве и за это получили почести; а последний, сохранив талант у себя и никому не передав его, не мог удвоить его и за это был наказан. Итак все мы, слыша это и опасаясь наказания, будем открывать братьям имеющееся у нас благо и предлагать его всем, а не скрывать. Когда мы станем делиться с другими, то сами будем более обогащаться; когда станем делать многих участниками нашего достояния, тогда увеличим собственное богатство. А ты думаешь, что слава твоя уменьшится, если вместе со многими будешь знать то, что знал ты один? Напротив, тогда и увеличится твоя слава и польза, когда ты подавишь в себе зависть, когда уничтожишь ненависть, когда покажешь великое братолюбие; если же ты будешь один пользоваться своим знанием, то люди будут отвращаться от тебя и ненавидеть тебя, как завистника и братоненавистника, а Бог осудит тебя на крайнее наказание, как злостнаго; кроме того и самая благодать скоро покинет тебя и удалится. Так хлеб, постоянно оставаясь в житницах, портится и поедается молью; а если он будет вынесен и посеян на нивах, то умножается и снова обновляется. Так и слово духовное, оставаясь постоянно заключенным в душе, растлеваемой и снедаемой завистию, нерадением и разслаблением, скоро погибает; а если оно будет посеяно в душах братий, как бы на плодоносной ниве, то делается многократно умножившимся сокровищем и у принимающих его и у владеющаго им. Как источник, если из него постоянно черпают воду, более очищается и делается обильнее, а если он бывает закрыт, то изсякает; так и дар духовный и слово назидания, если из него постоянно черпают и заимствуют желающие, течет обильнее; а если задерживается завистию и ненавистию, то уменьшается и, наконец, прекращается. Итак, если от этого нам столько пользы, то теперь я предложу все, что имею и заплачу вам весь долг, напомнив наперед весь ряд этих долгов.

2. Вы знаете и помните, что раньше, беседуя о славе Единороднаго, я перечислил много причин снисхождения в Его изречениях, и сказал, что Христос часто говорил уничиженно не только как облеченный плотию и не только по причине немощи слушателей, но во многих случаях и для того, чтобы научить смиренномудрию. Эти причины я тогда достаточно изследовал, упомянув и о молитве при воскрешении Лазаря и о молитве, произнесенной на кресте, и ясно показав, что одну Он совершил для удостоверения в Своем домостроительстве, а другую для исправления немощи слушателей, не имея Сам нужду ни в какой помощи. А что Он многое делал и для научения людей смиренномудрию, об этом послушай далее. Он влил воду в умывальницу, и мало этого, - еще опоясался полотенцем, нисходя до крайняго уничижения; потом начал умывать ноги ученикам, а вместе с учениками умыл ноги и предателя. Кто не изумится и не подивится этому? Он умывает ноги тому, который намеревался предать Его. И Петра, который уклонялся и сказал: Господи, не умыеши ногу моею, Он не обходит, но говорит ему: аще не умыю ног твоих, не имаши части со Мною, тогда Петр сказал: Господи, не нозе мои токмо, но и руце и главу (Иоан. XIII, 6-9). Видишь ли благоговение ученика и в том и в другом - и в уклонении и в согласии? Хотя в словах его и было противоречие, но то и другое было сказано от пламеннаго душевнаго расположения. Видишь ли, как он был всегда пылок и ревностен? Но, повторяю, из уничиженнаго действия ты не должен выводить заключения об уничиженности существа Его; послушай, что говорит Он ученикам после омовения: весте ли, что сотворих вам? Вы глашаете Мя учителя и Господа, и добре глаголете: есмь бо. Аще убо Аз умых ваши нозе, Господь и учитель, и вы должны есте друг другу умывати нозе. Образ бо дах вам, да, якоже Аз сотворих вам, и вы творите друг другу (Иоан. XIII, 12-15). Видишь ли, что Он делал многое для примера людям? Как исполненный мудрости учитель лепечет вместе с лепечущими детьми, и этот лепет служит знаком не неведения учителя, но заботливости его о детях; так точно и Христос делал это не по несовершенству существа Своего, но по снисхождению. Этого не должно оставлять без внимания; потому что если мы станем разсматривать дело само по себе, то смотри, какая может быть выведена нелепость. Если умывающаго считать ниже того, кого он умывает (умывающим был Христос, а умываемыми - ученики), то Христос окажется ниже учеников; но этого никто, даже безумный, не может сказать. Видишь ли, какое зло - не знать причин, по которым Христос делал все, что делал? Или, лучше сказать, видишь ли, какое благо - изследовать все тщательно и не только смотреть на то, что Он сказал или сделал уничиженнаго, но и вникать, для чего и почему так? И не в этом только случае Он поступил так, но и в другом показал тоже самое. Сказав: кто болий, возлежай ли, или служай, Он продолжал: не возлежай ли? Аз же посреде вас есмь яко служай (Лук. XXII, 27). Так Он говорил и делал для того, чтобы показать, что Он многократно уничижал себя для назидания учеников, и вместе для того, чтобы расположить их к смирению. Очевидно, что не по несовершенству Своего существа, но для их назидания Он переносил все это. И в другом месте Он говорит: князи язык господствуют ими: не тако же будет в вас: но, иже аще хощет в вас быти первый, да будет вам раб. Якоже Сын человеческий не прииде, да послужат Ему, но послужити (Матф. XX, 25-28). Итак, если он пришел послужить и научить смиренномудрию, то не смущайся и не изумляйся, когда увидишь Его совершающим и говорящим свойственное слугам. И многия из молитв Он совершал с тем же намерением. К Нему подошли и сказали: Господи научи ны молитися, яко же и Иоанн научи ученики своя (Лук. XI, 1). Что же, скажи мне, Ему следовало делать? Не научать их молиться? Но Он для того и пришел, чтобы научить их всякому любомудрию. Следовало научить? В таком случае Ему надлежало и молиться. Скажут: это нужно было сделать только словом. Но не столько наставление словами, сколько делами, обыкновенно действует на учеников. Посему Он не словами только научает их молитве, но и Сам часто совершает молитвы и целыя ночи молится в пустынях, вразумляя и научая нас, чтобы мы, когда намереваемся беседовать с Богом, избегали шума и смятений людских и удалялись в пустыню не по местности только, но и по всем обстоятельствам. Пустынею может быть не гора только, но и малая комната, удаленная от шума.

3. Для того, чтобы вы убедились, что молитва Его была делом снисхождения, я особенно указал на происходившее с Лазарем; но то же видно и из других случаев. Почему Он молится не при больших чудесах, а при меньших? Если бы Он молился по нужде в помощи и по неимению в Себе достаточной силы, то Ему следовало бы молиться и просить Отца при всех чудесах, а если не при всех, то по крайней мере при больших. Но Он делает противоположное: при важнейших делах Он не молится и этим показывает, что Он, когда совершал молитву, делал это не потому, чтобы Сам не имел силы, но чтобы научить других; так, когда Он благославлял хлебы, то воззрел на небо и молился, чтобы научить нас не прикасаться к трапезе, не возблагодарив прежде Творца плодов - Бога. Воскрешая многих мертвых, Он не молился, а молился только при воскрешении Лазаря. О причине этого мы уже сказали: Он хотел исправить немощь предстоявших, о чем и сам Он сказал ясно, прибавив: народа ради, стоящаго окрест, рех (Иоан. XI, 42). Я достаточно объяснил тогда, что не молитва, а воззвание Его воскресило этого мертвеца; но чтобы тебе лучше понять это, обрати внимание на дальнейшее. Когда нужно было наказать, или наградить, или отпустить грехи, или постановить закон, или когда нужно было сделать что-нибудь гораздо важнейшее, то ты нигде не найдешь, чтобы Он при этом взывал к Отцу и молился, но все это Он совершал Своею властию. Я перечислю все это по порядку, а ты тщательно замечай, что Он никогда не нуждался в молитве. Приидите, говорил Он, благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам царствие (Матф. XXV, 34); и еще: идите от мене проклятии во огнь, уготованный диаволу и ангелом его (ст. 41). Вот, Он с полною властию Сам наказывает и награждает и не нуждается ни в какой молитве. Также, когда надлежало исцелить тело разслабленнаго, Он говорит: востани и возми одр твой, и ходи (Марк. II, 9); когда надлежало избавить от смерти: талифа куми, востани (Марк. V, 41); когда надлежало освободить от грехов: дерзай, чадо, отпущаются ти греси твои (Матф. IX, 2); когда надлежало изгнать демонов: тебе глаголю душе, нечистый, изыди от него (Марк. V, 8); когда надлежало укротить море: молчи, престани (Марк. IV, 39); когда надлежало очистить прокаженнаго: хощу, очистися (Матф, VIII, 3); когда надлежало постановить закон: слышасте, яко речено бысть древним: не убиеши: Аз же глаголю вам: иже аще речет брату своему: уроде, повинен есть геенне огненней (Матф. V, 21, 22). Видишь ли, как Он совершает все собственною властию Господнею, и в геенну ввергает, и в царство вводит, и разслабление исцеляет, и смерть отгоняет, и грехи отпускает, и демонов изгоняет, и море укрощает? Что же важнее, скажи мне, в царство ли ввести, и в геенну ввергнуть, и грехи отпустить, и законы даровать своею властию, или сделать хлебы? Не очевидно ли для всех и несомненно, что первое важнее последняго? Однако Он при важнейших делах не молится, показывая тем, что и при менее важных Он делал это не по недостатку силы, а для научения присутствовавших. А чтобы ты уразумел, какое великое дело отпускать грехи, я приведу тебе свидетелем пророка; никому другому, говорит пророк, не свойственно это, кроме одного Бога: кто Бог, якоже Ты, отъемляй беззакония и оставляяй нечестия (Мих. VII, 18)? Хотя ввести в царство гораздо важнее, нежели избавить от смерти, но и это Христос совершал со властию. И издавать законы - дело не подчиненных, а царствующих; об этом свидетельствует самая природа вещей: только царям свойственно постановлять законы; это выражает и апостол в следующих словах: о девах же повеления Господня не имам: совет же даю, яко помилован от Господа верен быти (1 Кор. VII, 25). Так как он был раб и служитель, то и не осмелился прибавить что-нибудь к постановленному изначала. А Христос поступает не так: с великою властию Он исчисляет древние законы и вводит еще свои. Если же просто постановлять законы свойственно только царской власти, а Он оказывается не только постановляющим законы, но и исправляющим древние, то какое остается оправдание желающим безстыдствовать? Отсюда видно, что Христос единосущен с Родителем.

4. Но чтобы то, о чем я говорю, сделалось более ясным, обратимся к самым словам Писания. Взошедши на гору, говорится там, Христос сел и начал говорить всем, окружавшим Его: блажени нищии духом, кротцыи, милостивии, чистии сердцем (Матф. гл. V). Затем, после этих блаженств, Он говорит: не мните, яко приидох разорити закон, или пророки: не приидох разорити, но исполнити (ст. 17). Кто же подозревал это? Почему Он говорит так? Разве сказанное Им было противоположно прежнему? Блажени, говорит Он, нищии духом, т. е. смиренномудрые; но это говорил и Ветхий Завет: жертва Богу дух сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Псал. L, 19). Еще: блажени кротцыи, и это также возвещает Исаия, когда говорит от лица Божия: на кого воззрю, токмо на кроткаго и молчаливаго и трепещущаго словес Моих (Иса. LXVI, 2)? Блажени милостивии; и это также часто повторялось: живота нищаго не лиши, говорит (Премудрый), раба скорбяща не отрей (Сир. IV, 1-4), и везде много говорится о человеколюбии. Блажени чистии сердцем; тоже и Давид говорит: сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей (Псал. L, 12). Если кто пересмотрит и прочия блаженства, то найдет большое согласие их (с Ветхим Заветом). Почему же Христос, не сказав ничего противоположнаго прежнему, присовокупил: не мните, яко приидох разорити закон, или пророки? Он относит эту оговорку не к тому, что было сказано, а к тому, что еще имело быть сказано. Так как Он хотел усилить заповеди, то, чтобы не подумали, будто это усиление есть опровержение и прибавление есть противоречие, Он и сказал: не мните яко приидох разорити закон, или пророки, т. е. Я хочу сказать нечто совершеннейшее того, что прежде было сказано, как-то: слышасте: не убиеши; Аз же глаголю: да не гневаешися: слышасте: не прелюбы сотвориши; Аз же глаголю: всяк, иже воззрит на жену ко еже вожделети ея, уже любодействова, и тому подобное (Матф. V, 21-28). Итак не думайте, что усовершенствование есть нарушение; это - не нарушение, а восполнение; и что делал Он с телами, тоже делает и с законом. Что же Он делал с телами? Пришедши Он нашел много членов поврежденных и имеющих во всем недостатки; их Он и исправлял и возвращал им надлежащее благообразие, делами своими показывая всем, что Он сам постановил и древние законы и создал наше естество. А что Христос хотел показать это, видно в особенности из исцеления слепого. Проходя и увидев одного слепого, Он сделал брение, помазал этим брением слепые глаза и сказал ему: иди, умыйся в купели Силоамсте (Иоан. IX, 7). Для чего же Он, часто одним повелением Своим воскрешавший мертвых и совершавший много других чудес, здесь присовокупляет некоторое действие, составляя брение и созидая глаза слепому? Не очевидно ли для того, чтобы ты, слыша, что Бог взял персть от земли и создал человека, из настоящаго события убедился, что Христос есть Тот, Кто вначале создал человека? А если бы Он не хотел показать это, излишне было бы то, что Он сделал. Потом, чтобы ты знал, что не употребление брения содействовало Ему для дарования прозрения слепому, но что Он и без вещества мог бы одним повелением создать эти глаза, Он прибавляет: иди, говорит, умыйся в купели Силоамсте. Показав нам самым способом чудотворения, Кто и вначале сотворил человека, Он потом говорит слепому: иди, умыйся в Силоаме. Как отличный ваятель, желая показать на деле свое искусство, при изготовлении статуи оставляет некоторую часть ея неоконченною, чтобы на этой части представить доказательство своего искусства в устройстве целой статуи, так и Христос, желая показать, что Он, сам сотворив целаго человека, оставил этого (слепого) несовершенным для того, чтобы, пришедши и даровав ему глаза, этою частию внушить нам веру в отношении к целому. И посмотри, с какою частию тела Он поступил так: не с рукою и ногою, но с глазами, прекраснейшим и необходимейшим из наших членов, драгоценнее котораго у нас нет ни одного члена. А кто мог создать прекраснейший и необходимейший член, т. е. глаза, Тот очевидно может сотворить и руку, и ногу, и прочие члены. О, как блаженны те глаза, которые сделались предметом зрелища для всех присутствовавших, привлекали к себе всех, и своею красотою проповедывали, возвещая всем присутствовавшим о силе Христовой! Подлинно, дивное было событие: слепой учил зрячих прозрению. Выражая это, Христос и говорил: на суд Аз в мир сей приидох, да не видящии видят, и видящии слепи будут (Иоан. IX, 39). О, блаженная слепота! Глаза, который слепой не получил от природы, он получил от благодати, и не столько потерпел вреда от промедления (в получении глаз), сколько получил пользы от способа создания их. Что может быть удивительнее тех глаз, которые создать удостоили непорочныя и святыя руки? И что случилось с безплодною женою, то произошло и здесь. Как она не потерпела никакого вреда от долгаго безплодия, но, сделалась более славною, получив сына не по законам природы, а по законам благодати (Быт. XVI, 1; Лук. I, 7); так точно и слепой не потерпел никакого вреда от предшествовавшей слепоты, но и получил отсюда величайшую пользу, удостоившись сначала узреть Солнце правды, а потом - солнце видимое.

5. Это я говорю для того, чтобы мы не огорчались, когда увидим себя или других в несчастиях. Если мы будем с благодарностью и мужеством переносить все случающееся, то всякое несчастие непременно будет иметь благой для нас конец и сопровождаться многими благами. Но я начал говорить, что подобно тому, как тела, имевшие недостатки, Христос исправлял, так и закон, оказавшийся несовершенным, Он устроял, преобразовывал и делал лучшим. Впрочем, слыша о несовершенстве закона, никто пусть не думает, будто я суждаю Законодателя. Тот закон несовершен не по своей сущности, но сделался несовершенным с течением времени; в то время, когда он был дан, он был, весьма совершенным и пригодным для принявших его; а когда род человеческий, руководимый им, сделался лучше, то закон стал менее совершенным, не по своей сущности, а по причине нравственнаго усовершенствования наученных им. Как луки и стрелы, сделанные царскому сыну для упражнения, а не для войны и сражения, становятся безполезными, когда этот сын выростет и научится отличаться в сражениях, так точно случилось и с нашею природою: когда мы были менее совершенными и занимались упражнениями, тогда Бог дал нам и соответственное оружие, которое мы легко могли носить; но когда мы возрасли в нравственном отношении, то от нашего усовершенствования это оружие сделалось несовершенным. Поэтому пришел Христос и предложил нам другое, совершеннейшее. И посмотри, с какою мудрости Он перечисляет древние законы и предлагает новые. Слышасте, говорит Он, яко речено бысть древним: не убиеши (Матф. V, 21). Скажи же: кем речено? Ты ли сказал это, или Отец Твой? Но Он не говорит этого. Почему же Он умолчал и не назвал изрекшаго (законодателя), но безлично привел закон? Потому, что если бы Он сказал: (Отцем) речено бысть: не убиеши; Аз же глаголю вам: не гневайся, то слова Его показались бы неприятными по неразумию слушателей, которые еще не могли понимать, что Он предлагал Свои законы не для уничтожения прежних, а для их дополнения. Они сказали бы Ему: что говоришь Ты? Отец Твой сказал: не убиеши, а Ты говоришь: не гневайся? Итак, чтобы кто не подумал, будто Он противится Отцу, или как бы предлагает нечто более мудрое, чем данное Тем (Законодателем), Он и не сказал: слышасте от Отца. С другой стороны, если бы Он сказал: слышасте, как Я говорил древним; то и это показалось бы невыносимым не менее перваго. Если тогда, когда Он сказал: прежде даже Авраам не бысть, Аз есмь (Иоан. VIII, 58), намеревались побить Его камнями, то чего не сделали бы, если бы Он прибавил, что и Моисею Он же дал закон? Поэтому Он и не упомянул ни о Себе, ни об Отце, но неопределенно сказал: слышасте, яко речено бысть древним: не убиеши. Как Он поступал с телами, исправлением их недостатков внушая слушателям и то, Кто в начале сотворил человека; так поступает и здесь, исправлением закона и дополнением недостающаго, внушая, Кто в начале дал и закон. Поэтому, беседуя и о сотворении человека, Он не упомянул ни о Себе, ни об Отце, но и там выразился безлично и неопределенно, сказав: Сотворивый искони мужеский пол и женский сотворил Я есть (Матф. XIX, 4); в словах Он умалчивал о Создателе, а в делах указывал на Него, исправляя недостатки телесные. Так и здесь, сказав: слышасте, яко речено бысть древним, Он умолчал о том, Кем это было сказано, а самыми делами указал на Себя; ибо Кто исправлял недостатки, Тот и в начале произвел человека. Древние же законы Он исчисляет для того, чтобы слушатели чрез сравнение поняли, что сказанное Им не заключает противоречия, и что Он имеет одинаковую власть с Родителем. Это и иудеи поняли и удивлялись. А что они удивлялись, об этом, послушай, как свидетельствует евангелист: дивляхуся, говорит он, народи о учении Его: бе бо уча их, яко власть имея, а не яко книжницы и фарисее (Матф. VII, 28, 29). Но что, скажут, если они неправильно так думали? Однако Христос не осудил их и не укорил, а подтвердил их мнение. Когда вскоре после того подошел прокаженный и сказал: Господи, аще хощеши, можеши мя очистити (Матф. VIII, 2), то что говорит Он? Хощу очистися (ст. 3). Почему Он не сказал просто: очистися, хотя прокаженный уже засвидетельствовал, что Он имеет на это власть, сказав: аще хощеши? Чтобы ты не подумал, будто слова: аще хощеши, составляют мнение прокаженнаго, Христос и Сам прибавил: хощу, очистися. Так Он нарочито везде показывал Свою власть и то, что Он совершает все самостоятельно; иначе, если бы не было так, эти слова были бы излишними.

6. Итак мы уразумели из всего этого власть Христа, если же увидим, что в других случаях Он делал и говорил нечто смиренное, как по тем причинам, которыя мы прежде исчислили, так и потому, что Он хотел расположить слушателей к смиренномудрию, то не будем вследствие этого приписывать Ему уничиженнаго естества. Самое принятие плоти Он допустил по смиренномудрию, а не потому, чтобы Он был ниже Отца. Откуда это видно? Враги истины разглашают и это, и говорят: если Христос равен Родителю, то почему Отец не принял плоти, а Сын облекся в образ раба? Не очевидно ли потому, что Он ниже Отца? Но если бы поэтому Он облекся в наше естество, то Дух, котораго они сами считают меньшим Сына (а мы этого не говорим), должен был бы воплотиться. Если Отец больше Сына потому, что один воплотился, а другой не воплотился, то и Дух по той же причине был бы больше Сына, так как и Он не принял плоти. Впрочем, чтобы нам не доказывать умозаключениями, теперь подтвердим это самыми Писаниями и покажем, что Христос принял плоть по смиренномудрию. Павел, знающий это в точности, желая внушить нам что-нибудь полезное, приводит нам примеры добродетели свыше: например, многократно подавая совет о любви и желая расположить учеников ко взаимной любви, он приводит в пример Христа и говорит: мужие, любите своя жены, якоже и Христос возлюби Церковь (Ефес. V, 25). Также, беседуя о милосердии, он делает тоже самое: весте, говорит, благодать Господа нашего Иисуса Христа, яко вас ради обнища богат сый, да вы нищетою Его обогатитеся (2 Кор. VIII, 9). Смысл слов его следующий: как Владыка твой обнищал, облекшись плотию, так и ты обнищай деньгами; а как Ему нисколько не повредило обнищание славою, так и тебе не может повредить обнищание деньгами, но доставит тебе великое богатство. Также и о смиренномудрии, беседуя с филиппийцами, Он приводит в пример Христа, и сказав: смиренномудрием друг друга честию болша себе творяще, прибавляет: сие бо да мудрствуется в вас, еже и во Христе Ииусус, иже во образе Божии сый, не восхищением непщева быти равен Богу, но Себе истощил, зрак раба приим (Фил. II, 3-7). А если бы Христос благоволил принять плоть потому, что был по существу ниже Отца, то это уже не было бы делом смиренномудрия, и напрасно Павел указывал бы на это, научая смиренномудрию; так как смиренномудрие бывает тогда, когда равный повинуется равному. Выражая это, апостол и говорит: иже во образе Божии сый, не восхищением непщева быти равен Богу, но Себе истощил, зрак раба приим. Что значит: не восхищением непщева быти равен Богу, но Себе истощил, зрак раба приим? Похитивший что-нибудь из непринадлежащаго ему постоянно держит похищенное при себе и не решится отложить его, страшась и опасаясь за приобретение; а кто владеет неотъемлемым благом, тот не опасается и отложить его. Например, - поясним сказанное примером, - представим, что у одного и того же человека есть и раб и сын; если раб нагло присвоит себе свободу, вовсе ему не принадлежащую, и будет возставать против господина, то он не возьмется за какое-нибудь рабское дело и не будет повиноваться приказаниям, опасаясь, чтобы это не нарушило его свободы и чтобы подчинение не сделало ему унижения; так как он похитил честь и владеет ею не по достоинству. А сын не откажется делать всякое дело рабское, зная, что хотя бы он стал исполнять все рабския службы, свобода его не потерпит никакого вреда, но останется неизменною, так как природное благородство не может быть уничтожено рабскими делами; оно приобретено им не чрез хищение, как рабом, но наследовано им издавна, с перваго дня. Объясняя это, и Павел говорит о Христе, что Он, быв по существу свободным и истинным Сыном Отца, не побоялся отложить это, как если бы хищением присвоил Себе равенство с Ним, но смело принял образ раба. Христос знал и точно знал, что уничижение не может нисколько уменьшить Его славы; потому что она была не заимствованная, не приобретенная хищением, не чуждая и не несвойственная Ему, но естественная и истинная. Поэтому Он и принял образ раба, с ясным знанием и уверенностию, что это нисколько не может повредить Ему. Это действительно и не повредило Ему, но и в образе раба Он пребывал с тою же славою. Видишь ли, как самое принятие плоти служит доказательством того, что Сын равен Родителю, и что это равенство не заимствованное, не приходящее и отходящее, но неизменное и постоянное и такое, какое следует иметь Сыну в отношении к Отцу?

7. Итак будем говорить все это еретикам и стараться, насколько от нас зависит, отклонять их от злой ереси и обращать к истине. И сами мы не станем считать одну веру достаточною нам для спасения, но будем заботиться и о поведении, будем вести и наилучшую жизнь, чтобы и то и другое способствовало нам к достижению совершенства. К чему я прежде увещевал, к исполнению того же увещеваю и теперь: прекратим вражду между собою, и пусть никто не остается врагом ближняго долее одного дня, но до наступления ночи пусть укрощает гнев, чтобы, оставшись наедине и тщательно припоминая сделанное и сказанное по вражде, не сделать прекращение ея более трудным и примирение более неудобным. Вывихнутыя кости нашего тела, быв тотчас вправлены, без большаго затруднения занимают свое место; если же оне долгое время останутся вне своего места, то с трудом вправляются и принимают прежнее положение, и вправленныя требуют продолжительнаго времени для того, чтобы твердо установиться, укрепиться и не сдвигаться; так точно и мы, если тотчас станем мириться с врагами, то можем сделать это удобно и без большаго труда войти в прежнюю дружбу; а если пройдет много времени, то, как бы ослепленные враждой, мы будем стыдиться, смущаться и иметь нужду в других, которые бы не только примирили нас, но и по примирении тщательно наблюдали за нами, пока мы достигнем прежней откровенности. Я не говорю уже о насмешках и стыде; ибо какого порицания не заслуживает то, чтобы нуждаться в других, которые помирили бы нас с нашими ближними? От медленности и отлагательства происходит не только это зло, но и то, что несуществующие грехи после кажутся нам грехами; о чем бы ни стал говорить враг, все мы принимаем с подозрением: и движения его, и взгляды, и голос, и походку; и показываясь нам, он воспламеняет нашу раздраженную душу, и не показываясь также огорчает нас. Обыкновенно не только вид оскорбивших, но и воспоминание о них постоянно раздражает нас; и, если услышим, что другой говорит что-нибудь о них, мы с своей стороны возвышаем голос и вообще всю жизнь проводим в унынии и огорчении, причиняя больше зла самим себе, нежели врагам, и имея в душе постоянную борьбу. Итак, возлюбленные, зная все это, будем всячески стараться не иметь ни с кем вражды, а если случится какая-нибудь неприязнь, то будем примиряться в тот же день; потому что, если она продолжится на второй и третий день, то скоро третий сделается четвертым, четвертый - пятым, а этот опять породит нам еще больше дней неприязни; и чем дольше мы будем откладывать примирение, тем больше будем стыдиться. Но тебе стыдно придти и поцеловаться с оскорбителем? Нет, это - хвала, это - венец, это - слава, это - польза и сокровище, исполненное безчисленных благ; и сам враг одобрит тебя, и все присутствующие похвалят; а если и осудят люди, то Бог непременно увенчает тебя. Если же ты будешь ждать, чтобы враг наперед пришел и попросил прощения, то ты не получишь такой пользы: он предвосхитит награду и приобретет себе все благословение; а когда ты сам придешь, то не останешься ниже его, но победишь гнев, преодолеешь страсть, обнаружишь великое любомудрие, послушавшись Бога, и сделаешь более приятною последующую жизнь, избавившись от хлопот и тревоги. И не только пред Богом, но и пред людьми предосудительно и опасно иметь многих врагов. Что я говорю: многих? Одного и единственнаго врага иметь так же опасно, как безопасно и спасительно иметь всех друзьями. Не столько умножение имущества, не столько оружие и стены, окопы и другия безчисленныя средства могут обезопасить нас, сколько искренняя дружба. Это - стена, это - крепость, это - богатство, это - утешение, это будет способствовать нам и настоящую жизнь проводить в душевном спокойствии, и доставит будущую жизнь. Итак, помышляя о всем этом и представляя себе великую пользу от этого, будем делать все и принимать все меры, чтобы нам примириться с настоящими врагами, и не приобретать новых врагов, а друзей настоящих сделать более надежными. Начало и конец всякой добродетели - любовь; наслаждаясь ею искренно и постоянно, да сподобимся мы получить царство небесное, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Назад   Вперед