"Против гностиков, или против говорящих, что зол творец космоса и сам космос"

Т1. Итак, нам теперь уже ясна простая природа и изначальность Блага, - ибо всё, что не есть начало, непросто. [Начало же] ничего не содержит в себе, но только нечто единое, тождественное природе названного начала. Ибо эта природа - ни что иное, как единица, а эта единица - ни что иное, как благо. Если мы скажем «Единое» и если мы скажем «Благо», должно считать, что ту же самую природу и единицу называем, не открывая ничего в ней, но проясняя, сколь возможно, ее для нас. Таким образом, эта природа есть начало потому, что является простейшим и самодостаточнейшим в смысле того, что не состоит из многих, поэтому и не будет зависеть от них. [Поэтому же начало не пребывает в ином], ибо всё в ином и согласно иному. Если же не из иного, не в ином, не есть никакой синтез, то никого не имеет над собою. Итак, не нужно к другим началам идти, но [в качестве начала должно] это Единое утверждать, потом Ум - первоначально мыслящий, после Ума - Душа. Таковой порядок, согласно природе, не больше начал и не меньше в умопостигаемом установлен.
Ибо если меньше, будут утверждать, что душа и ум - то же самое, или ум и первоначало; но что они различны, мы показали многими способами. Остается рассмотреть, что если в сущем более трех начал, какая будет у них природа? Никто, пожалуй, не найдет более простого и возвышенного Начала, чем вышеназванное и имеющее быть названным способом. Не будут же они в самом деле полагать начало возможным, в то время как оно действительно. Смешно ведь в сущности и материальных [предметах] посредством возможности и действительности множить иные друг другу природы. Ибо [Высшее] всегда действительно; даже то, что ниже его, [поскольку оно есть] - есть энергийно (действительно). Не нужно выдумывать один ум в покое, другой в движении. Что бы это был за покой ума или что за движение и изменение? Разве может лениться ум, и что за дело может к нему прийти от иного? Ведь ум вечно есть он сам и как таковой определен к действительности. Движение к уму и вокруг него есть уже дело души; и смысл, от ума исходящий, делает именно душу разумной, а не что-то среднее между умом и душой. Поэтому отнюдь не должно творить многие умы. Основанием этому не может служить также и то, что один - тот, кто мыслит, другой - тот, кто мыслит, что он мыслит. Ибо если в уме отличны мышление и мышление этого мышления, то он окажется хуже низших природ, которые уже не столь бессознательны относительно своих действий. Потому смешно усваивать все это истинному уму, который мыслится [нами] как уже мыслящий, что мыслящий мыслит. Если же нет, то один будет только мыслящий, другой же будет мыслить мышление мыслящего как иное себе сущее, а не как себя, самого себя знающего. Если они не примут этой выдумки, то должно им сначала множество своих ипостасей оставить; затем должно исследовать: если они все-таки стоят на точке зрения своих фантазий и мыслят ум только мыслящим, но не знающим, что он мыслит, и не имеющим в себе своего предмета, то почему каждый из нас был бы обвинен в безрассудстве, если бы всегда не созерцал в себе и не руководил, надлежащим образом сосредоточившись, своими мыслями и страстями. Если же истинный ум в мышлении себя постигает, и не вовне мыслимое его, но он сам есть и мыслимое, то по необходимости он имеет и видит себя в мышлении, так что в нем изначально мыслить - значит иметь мышление и предмет мысли как одно сущее, сущее, отнюдь не раздвоенное примышлением. Если же он всегда мыслит, а это именно так, то на чем основаны домыслы отделяющих в нем мышление от мышления мышления? Если же вслед за вторым различением, отделяющим в уме мышление от мышления мышления, ввести третье - мышление мышления мышления, то получим еще более очевидное безобразие. Будет ли беспредельным такое деление? Если же они признают смысл (Слово) чем-то промежуточным между умом и душой, а не самим умом, взятым в душе, то тем самым лишают душу истинного мышления; ибо в этом случае разумность души лишь промежуточная: эйдол логоса, а не сам логос тогда душа в себе иметь будет, и не узнает самого ума, и вообще не будет мыслить.

2. Итак, ни большего [числа] Начал, ни излишних различий в них нам принимать не должно, но единый ум, тождественный себе во всем, твердый во всех отношениях, воспроизводящий Отца во всем, что есть в нем. Душа же наша, с одной стороны, всегда пребывает в Началах, с другой стороны - всецело вне их, и с третьей - сама же себе посредница и связь (между собой и Началами). Ибо природа этой сущности весьма подвижна: то всецело благу своему и сущего сопутствует, то ее увлекает худшее, и она притягивается им в середину, ибо вселенная не способна вместить ее. И этому ее состоянию соответствует ее страдание, ибо не осталась душа в прекраснейшем, где оставшаяся высшая душа есть не в качестве части [Божества], не, тем более, в качестве той части, каковой она, мнится, наделила всякое тело таким образом, что всё, чем может быть тело, оно берет у нее. Сама же она пребывает неозабоченной и не размышлением руководящей, и не что-либо улучшающей, но чудесной божественной силой миротворящей. И насколько она у себя есть, настолько она прекраснейшая и могущественнейшая; и [только] обладая [всем в себе], она дает [это] тому, что после нее, как светящая и вечно освещенная.

3. Всегда освещаемая и вечно восприемлющая свет, она отдает его стоящим рядом. Они же этим светом вечно сохраняются и вспаиваются и наслаждаются жизнью, насколько способны. Подобно огню, находящемуся в центре, она дарит тепло всякому, кто способен принять его. Однако этот огонь размерен; ведь если бы его сила была безмерна, он не был бы сущим сам, и ничто из сущего не могло бы быть ему причастным. Но всё, что есть, отдает себя иному, иначе же Благо не будет Благом, Ум - Умом, и Душа - тем, что мы о ней говорим; ведь она есть некая Жизнь, после Изначальной Жизни - вторая, если есть первая. Значит, необходимо всему быть по порядку, через иное и вечно, и Порождающему быть отличным от другого из-за причастности последнего к иному. И таково величие Порождающих, что не [только] родилось рожденное, но рождается, и будет рождаться, и не погибнет, поскольку держится в них; всё бессмертно, поскольку есть в Божестве. Даже то, что мы находим в материи и сама материя неужели не могут быть поняты так? Ведь если, как мы уже говорили, материя была порождена, то, значит, была и необходима; если тогда ей было необходимо сопутствовать [логосу], то и теперь необходимо. Но неужели же место пребывания Божества - не везде, а чем-либо ограничено, словно обнесено стеной? Если это не так, то материя [тоже] осиявается Божественным светом.

4. Если же они (гностики - Т.С.) говорят, что Душа творит после отпадения крыльев, то мы отвечаем, что не могла Душа всего этого претерпеть. Если они говорят, что она пала, пусть скажут о причинах падения, пусть скажут, когда отпала. Если от века, тогда они полагают ее просто низшей природой; если в какой-то момент, то почему не раньше? Мы утверждаем, что ее творчество более свидетельствует не о падении, но об отсутствии всякого упадка. Если же пала, то тем самым забыла, очевидно, Тех, кто Там. Если же забылась, как творит? Откуда она творит, если не из того, что она знала Там? Если, вспоминая Тех, творит, значит, не совсем отпала. Даже если в ней есть некая смутность, то это отнюдь не свидетельствует о ее падении, ибо последнее означает лишенность всякого видения. И почему бы ей не иметь желания восходить от своих воспоминаний (неважно, смутных или нет) к их источнику? Чего она хотела достичь творением? Славы? Смешно заимствовать для нее эту страсть у здешних скульпторов. Потом, если бы творила, следуя рассудку, а не в самой ее природе было творить, и не была она сама творящей силой, то как бы сотворила именно этот Космос? И когда она разрушит его? Если она раскаялась, что же медлит? Если же прежде не раскаялась, то и не раскается, но со временем станет все более любить порожденного. Если же она отдельные души ждет, то тогда не должны были бы они вновь сходить в становление, давно, еще в первом рождении испытав здесь зло. Так что этот мир уже должен быть ими оставлен. И отнюдь не должно приписывать этому космосу дурное происхождение из-за того, что многое в нем тягостно; так же нам не должно чтить его в качестве умного мира вместо его первообразов. Однако если он только образ, то может ли быть какой-либо другой образ прекрасней? Какой другой огонь может быть здесь после того огня? Какая земля, кроме нашей, могла бы быть после той земли? Какая сфера может быть более точной и согласованной в движении после того космоса и той умной сферы в нем? Иное солнце после того и вместо этого видимого - каково должно быть?

5. И вот они , обладая телами, каковыми обладают все люди, страстями, печалями и влечениями этих тел, телесную эту силу [реально] не презирают, но утверждают, что им доступна причастность Уму: ни в солнце, ни в чинах звезд нет такого, как в них, бесстрастия: «не лучше нас эти неизменные сущности, и разум их не лучше того, которым мы обладаем!» - нас, только что возникших, которым на пути к истине поставлены столь многие преграды. И конечно, божественная душа лишена бессмертия, как души наихудших людей; целое небо и звезды в нем, много более прекрасные и чистые, чем они сами, бессмертию не причастны! Они, видимые как нечто стройное, благорасположенное и благосогласованное, несравненно лучше этих плакальщиков о земном нестроении! Как будто намеренно они низводят бессмертную душу в неподобающее ей место, чтобы лучшее уступить душе смертной. Бессмысленно и введение ими какой-то другой души, из элементов составленной: как могла бы жизнь, сущая в Уме, состоять из элементов? Ведь смешение элементов производит теплое или прохладное, или их смесь, сухое или влажное, или то и другое. Как же связь этих четырех могла позднее них и из них возникнуть? Если же они мыслят эту Душу желающей, чувствующей и многое другое, то что здесь скажешь? Но не чтущие этого творения отрицают тем самым и ту новую землю, как они говорят, для них сотворенную, куда они придут, удалившись отсюда; но та земля есть смысл этой. И потому зачем им рождаться в первообразе космоса, который они ненавидят? И откуда этот первообраз? Согласно их учению, он сразу и раньше, и позже мира. Но так, как они его мыслят, он не необходим ни раньше, ни позже мира. Ведь если в Творце возникло желание сотворить этот космос, хотя тот умный космос уже пребывал всегда с ним, то чем могло бы быть вызвано такое желание? <...> И если до космоса [он] первообраз творит, то для чего? чтобы хранить там души? как же не сохранились? тщетно родились зачем? Если же после космоса возник тот мир, и Творец забирает туда, отняв от материи, эйдос, тогда он подвергает испытанию искушаемые души вместо того, чтобы их сохранять. Если же видеть в достойных душах эйдос космоса, то что нового в этом учении?

6. Что нам должно сказать вводящим новые ипостаси - соседства, подобия, покаяния? Если они утверждают, что таковы состояния Души, что она пребывает в покаянии и подобии, что созерцает образы сущего, а не само сущее, - то это путаница в системе идей этой школы. Вообще все их нововведения призваны скрыть заимствованное ими у древних эллинов, ясно и скромно учащих о восхождении из пещеры, дальнейшем продвижении и кротком возрастании в божественной истине. Все ценное взято ведь ими у Платона, все же нововведения, появившиеся, чтобы установить собственную философию, непричастны истине. Потому что и законы, и реки Аида, и перевоплощения взяты из Платона; и когда они творят множество умов - сущее [как отдельный ум], мыслящее [как отдельный ум], демиурга [как отдельный ум], и душу [как отдельный ум], - все это взято из сказанного в «Тимее»: «Сколько усмотрел Ум в себе как в чистой жизни идей, столько и таких же он счел нужным осуществить в космосе». Они же, не уразумев сказанного, берут один ум как сущее в тишине и покое, после этого другой - сущее созерцающий и уже дискурсивный. Часто же место дискурсивной способности занимает душа-демиургесса. И они представляют, будто Платон мыслил себе демиурга отпавшим от знания, что есть демиург! Всем способом демиургии в целом и иными многими [положениями своего учения] они оболгали Платона, увлекая к худшему мнения человека, сами понимая таким образом умную природу, а не мысль его и других блаженных мужей. Они думают, что, именуя множественность умопостигаемого, достигают точности, но сама эта множественность приводит умопостигаемое к уподоблению чувственности и низшему. В этих вопросах должно стремиться прийти к наименьшему числу [ипостасей] и после Первого все передавать и завершать в Уме, который есть все сущее и первый мыслящий, и сущность, и все иное прекрасное после первой природы. Душа же начало третье. Различия же душ в страстях и в природе искать должно, нисколько от божественных мужей древности не отрываясь, но благосклонно принимая мнения их как старейших, и то, что они прекрасно говорят, у них брать: бессмертие души, умный космос, первого Бога, то, что должно бежать душе связи с телом, учение об отделении от него, о бегстве из рождений в сущность. Все ведь это Платоном мудро утверждено, и говоря так же, они прекрасно делают. Если же чему хотят противоречить, то должны говорить без зависти, не превозносясь и не издеваясь над эллинами, когда представляют учение их слушающим; но показывать истинность своих учений, опираясь на их собственную правоту, устанавливая их благожелательно и философски. Противоречить должно справедливо, взирая на истину, а не охотясь за славой образованных мужей древности, ибо не принято у хороших людей других бранить, выставляя себя на их место. Мнения же древних об умопостигаемом в высшей степени основательны и назидательны, они приняты всеми, не впавшими окончательно в заблуждения, в каковые легко люди впадают. Заблуждения ведь позднейшим от древних достаются и в приложение к ним неправильное понимание, возникающее там, где хотят противоречить, вводят возникновение и гибель всеобщую, бранят космос, делают душу виновной в общении с телом и Устроителя всего поносят, вводят демиурга душой, ее страсти ему вменяют.

7. А что это учение никогда не начиналось и никогда не закончится, но пребудет до тех пор, пока есть этот космос, - это мы уже слышали. И до них говорили, что общение с телом не есть лучшее для души. Но представлять тождественными наши души и Душу всего - всё равно что брать род горшечников или кузнецов в благоустроенном городе и, отождествив его со всем городом, порицать город. Должно рассмотреть особенности устроения всего и показать, что сам способ его устроения не является ущербным. Среди множества отличий нашего устройства от устройства Мировой Души можно было бы заметить, что мы связаны телом, когда уже возникли оковы. Ибо внутри Души всего еще раньше природа тела была связана и ограничена; сама же Душа всего, пожалуй, не связана телом [как наша], но оно связано ею, ибо Душа есть начало. Поэтому Душа всего не зависит от тел, мы же над ними не властны. Ибо божественное и горнее несмешанным пребывает и не препятствующим познанию, и начала, дающие телу жизнь, ничего от него себе не берут. Ибо вообще страдание другого есть то в нем, что по необходимости возникает (принимается), и оно совершенно чуждо тому, что имеет в себе собственную жизнь. Так, если к стволу привит росток, то, будучи в стволе, во всем ему сострадает, сам же ствол будет жить, даже если росток засохший удален будет. И вот, хотя огонь в тебе может погаснуть, но весь огонь будет существовать; если же погаснет и весь огонь, то как это может тронуть Душу, которая пребывает там? Это коснется только телесного устройства. Если погибнут все элементы, из которых составлен космос, едва ли это озаботит горнюю Душу. И опять, не тождественно устроение космоса устроению жизни частичной: там - имеющие власть пребывают, здесь - все, как бежавшие тайно рабы, на своих местах двойными оковами удержаны, а там незачем больше бежать - ни внутри не должно удерживаться, ни во внутреннее бросаться, будучи теснимым извне, но там вся природа пребывает в началах своих. Не как здесь, где движутся те, кому по природе свойственно движение, те же, кому оно по природе не свойственно, страдают; те же, кто движутся, движутся в прекрасном согласье. Гибнут не способные вынести строй целого, великий хор, движущийся в прекрасном порядке, в середине его пути растоптана черепаха, не сумевшая убежать [кружащихся верениц] хоровода. Если бы она могла сама двигаться в хоре, ни от них, ни от себя не претерпела бы страдания.

8. Спрашивать, почему сотворен космос, все равно что спрашивать, почему есть Душа, и почему Творец творит. Первое начало пребывает в вечности; затем они, однако, представляют его переходящим из одного в другое и мыслят изменяющимся Виновника творческого процесса. Потому они должны быть наставлены в том, что есть природа начал, конечно, не раньше, чем сами они прекратят поношение тех достойных, которым они легко воздают бранью вместо должного великого благоговения. Но не достойны поистине брани созидающие силы мироздания, и в первую очередь потому, что являются выражением величия умной природы. Ибо космос пришел в жизнь не как что-то неоформленное, не как те наименьшие [существа] в нем, которые полны жизнью ночью, а рождены по прошествии дня. Но он - непрерывный, видимый, многообразный, он - вездесущая жизнь, выражающая неприступную мудрость, видимое и прекрасное изваяние умных богов - как мог бы кто-нибудь против этого возразить? Если он является подражающим, то является таковым согласно своей природе. Ложь, что он подражает плохо, ибо ничто не оставлено вне его из тех, которые могли иметь прекрасный природный образ. И это с необходимостью должно быть подражанием, возникшим не из выдумки или расчета, но подражанием, завершающим умопостигаемое. Ум ведь должен двойное действие иметь: одно в себе, другое в ином, и значит должно было быть нечто после него. Но нет ничего, кроме этого одного низшего и из всех бессильнейшего, силой удивительной утвержденного и произведенного. Если же есть иной космос, этого лучший, то что же есть этот? И если тот [комос] по необходимости есть, то есть и этот, [и он] - есть подражание, совершенно являющее Тех. Он есть земля, вся полная разных живых и бессмертных, до неба наполненная всем, звезды, движимые в порядке,- и эти в низших сферах, и те в высших - кто, если не боги? Разве они не совершенны? Что бы в этом могло помешать им? Ведь там нет ни того, что здесь производит зло, ни зла тел, обременительного и обременяющего. Неужели они не имеют вечного досуга и не постигают в Уме Бога и других умных богов, но наша мудрость выше той? Может ли кто-нибудь из рожденных, не придя в исступление, возвыситься до них? Как лучше могли быть принуждены души прийти сюда, если не по принуждению Мировой Души, ибо в душах лучшее повелевает. Если же души пришли сюда добровольно, то зачем вы поносите мир, который сами выбрали и от которого можете отказаться, если он вам не нравится? Если мир именно такой, если возможно в нем и мудрость иметь и, будучи здесь, жить по-тамошнему, то неужели это не свидетельствует о его связи с Теми?

9. «Бедность и богатство, все вообще неравное и достойное порицания здесь возникает». Говорящий так не знает, что мудрец этого равенства не желает, не считает многим приобретенное изобилием, а обладание властью - чем-то, лучшим простоты; однако рвение к этому другим он позволяет иметь. Он знает два пути в этой жизни: один - путь мудрых, другой - большинства людей. Путь мудрых - к вершинам и высоте; человеческий же разделяется опять на два: первый - тех, кто помнит добродетель и имеет часть в Благе, другой - дурной толпы, которая служит лучшим для необходимого. Если же убил кто или уступил наслаждениям в бессилии - что удивляет? Что не в Уме грехи есть, а в душах, подобных невозмужалым юнцам? Что же, земля не прекрасна только из-за того, что уже гимнасий порождает победителей и побежденных? Если же ты не боишься неправды, почему тебя ужасает бессмертие; и если ты убит, не получил ли ты, что желал? Допустим, ты невзлюбил мир - быть его гражданином нет необходимости. Они утверждают, подобно нам, что уже здесь есть и законы, и наказания. Как же после этого можно ругать город, воздающий каждому по заслугам, где и добродетель прославляется, и зло заслуженно бесчестится, где не только изваяния богов, но и сами боги в небесах явлены, скорые обвинители, как мы говорим, освобождающихся от тел людей? Боги ведут все в порядке от начала и до конца, выделяя каждому то, что ему будет свойственно, что сопутствует ему согласно предназначенным переменам жизней. Не знающий этого человек по отношению к делам Божьим ведет себя поспешно и мужиковато. Ему следует стремиться самому совершенным стать, ибо он еще не совершенен, отнюдь не считая, что это ему одному возможно. Есть ведь иные совершенные люди, а еще более благи ангелы, много совершеннее боги, явленные в этом сущем, всех же выше водитель всего, блаженнейшая Душа. Там уже и умных богов славим, и над всем великого Царя, величие его воспеваем, превосходное множество богов и в них явленное. Ибо нет истощения в Едином, и это явлено множеством божественного, сколько явил он, качеством знающих силу Бога - Бога Творца всего, зиждящегося в нем, и через него и от него сущего. Божественен и весь этот космос - через него есть и на него взирает, и каждый из богов, и то, что он прорицает людям, чем они пользуются с любовью: то, что к людям только приходит, то ему по природе свойственно. Если же ты хочешь возвеличить и вознести себя как не худшего, то, во-первых, совершенный благосклонен и к богам, и к людям. Далее, возноситься должно в меру, не как мужики, настолько, насколько наша природа вообще может возвыситься, и другим должно полагать место близ Бога - не мы одни после него существуем. Думающий таким образом будто снами летучими лишен его и той силы, посредством которой душа человеческая богом становится, то есть силы, способной ввести в Ум. Ставить же себя выше Ума - уже значит от Ума отпасть. Но вот, они убеждают своих неразумных слушателей внезапными словами: «Ты лучше всех, пожалуй, не только людей, но и богов». Много ведь в людях самодовольства, низости, ограниченности; много и просто людей необразованных, слышащих: «Ты сын Бога, другие же, которыми ты восхищаешься, не дети Бога <...>, каковое почитают, взяв от отцов. Ты и без всяких трудов могущественнее неба». Тут же и другие крик подъемлют. Так, это подобно тому, как некто в толпе, считать не обученной, сам считать не умея, слышит однажды, что рост его тысяча локтей; потом же от людей сведущих узнает, что пять локтей его рост (допустим, его рост пять локтей). И что же? Он продолжает считать себя в тысячу локтей ростом, полагая, что тысяча - число великое и его достойное. И потом, если согласиться с тем, что Бог действительно промышляет о вас, то как же не заботится о целом космосе, в котором вы существуете? Что, не имеет Творец досуга? Или желания? Или он не имеет о низшем попечительства, а на него смотрит? Почему, взирая на них, внутрь себя смотрит, а на космос, в котором они, вынужден вовне взирать? Но если бы не понес Бог вне себя космос, то и их бы не видел, и ничто не вынудило бы его к этому. Потому необходим космос и все чины его, и те, которые существуют в космосе, пребывают здесь, как Там и как в Нем. Потому те из людей, которые друзья Богу, кротко все от космоса приемлют, и что из всего им вынести необходимо, с тем соглашаются, ибо должно смотреть не на то, что приятно каждому, но на то, что [приятно] всему; воздавая каждому по достоинствам, заботясь о мире, где спешит все, что может спешить. Много есть там заботящихся о нас - исполненные блаженства, они имеют как бы силу приходящих к нам судеб. Не только человеку дана сила вершить судьбу. Провозгласить же себя эту силу имеющим еще не значит ее иметь. Многие даже знают, что не имеют, хотя говорят, что имеют, и представляют себя имеющими неимеющееся, мнят себя единственными из всех обладателями, хотя единственные из всех обладателями не являются.

10. И многое другое; лучше же всё их учение стоило бы исследовать и рассмотреть каждый вопрос, как он есть, учитывая множество наших доказательств. Стыдно ведь тем из нас, кто имеет среди них друзей: они увлеклись этим учением прежде, чем стали друзьями нам, и теперь сами не знают, как с ними остаются. И хотя сами гностики не скрывают ни своих желаний казаться действительно пребывающими в истине, ни своего искреннего убеждения в том, что все обстоит так, как они говорят, мы говорим только ради наших друзей. Ибо большинство вообще не знает, почему верит им. Мы будем говорить ради тех, которые были обременены не доказательствами - как это возможно? - но либо словами, которые мы уже обсудили, либо каким-то иным способом. Сообразуясь с этим, и должен пишущий защищаться от поносящих и учения древних, и их самих - мужей божественных и прекрасных, изрекших смелые истины. Поскольку же точно понимающие эти нынешние слова с легкостью поймут и все остальное, нам должно быть позволено исследование учения, превзошедшего другие своей бессмысленностью, если только можно это бессмысленностью назвать. Они учат, что Душа и некая София ниспали вниз, и то душу мыслят причиной падения, то Софию, то утверждают, что душа и София - одно и то же. Падение увлекает и иные души; они говорят, что единичные души есть члены Софии, после ее падения вошедшие в тела, например, в тела людей. И в то же время сама Душа, бывшая причиной падения, провозглашается падению не подверженной. Она не склонилась долу, но лишь просветлила тьму, произведя свой образ в этой материи. Потом они творят образ образа снова через материю или материальность, или еще через что-то, что они называют то так, то иначе, именуя многими именами, чтобы затемнить свое учение. Душой и материей порождается Демиург, отделенный от материи и творящий космос самостоятельно. Таково тяжкое богохульство одного из их писателей.

11. Во-первых, если Душа не спустилась во тьму, но ее просветлила, как можно учить о ее падении? Не может свидетельствовать об этом и исхождение из Души некоего света. Чтобы быть падшей, ей должно сойти вниз в пространственном смысле и непосредственным соприкосновением осветить тьму. Если же она освещала, оставаясь в себе, ничего не предпринимая для этого, почему она одна тьму просветлила; почему же не от могущественнейших ее сущностей исходило это? Если логос есть свет, и космос Душа именно этим светом осветила, почему не сразу он был сотворен, почему она медлила в рождении образов? Далее, замысел космоса - далекая земля (как они его называют) - происшедший от Высших (с чем они тоже согласны), очевидно, не увлекает в падение Творящих. Потом, почему освещенная материя производит образы души, а не просто тела? Образ души не нуждается ведь во тьме или материи, но если он порожден, то порожден сопутствующим и тесно связанным с Творящими. Что есть этот образ Души - мысль, как они говорят, или сущность? Если сущность, то чем отличается от умопостигаемого? Если же он есть образ Души в ином, а Душа - разумна, тогда он будет душой растительной и рождающей. И если это так - а как же еще? - то неужели образ этот сотворен ради славы, из гордости и ради хвастовства? Наше учение, таким образом, совершенно исключает творение при помощи фантазии и расчета. Но что за нужда тогда в Творце, творящем из материи и образов? Если же образ Души есть мысль, то, во-первых, нужно показать, откуда это имя, во-вторых, как эта энноэма (то, что в уме - Т.С.) может существовать в качестве творческого начала, если Душа не придает ей творческой мощи. Будучи сама только образом, как она может объяснить творение? <...> первого, иной же после этого, но они говорят это произвольно. Почему первый огонь?

12. И почему только что возникший образ Души стремится вспомнить то, что знал? До своего возникновения он же вообще не был, и не мог ничего знать; ни он, ни мать, которую они ему дают. И потом, как не удивиться: они сами - не образы Души, но истинные души, сюда пришедшие! Одной или двум из них, наконец, с трудом удается покинуть космос. И вот, напрягая силы, они вступают в «воспоминание», смутно постигая то, что когда-то знали. Но это только образы вышеупомянутые. Однако сам только что возникший образ Души, учат они, сознает то же самое, равно и мать его - образы Души в материи; и не только сознает их, но и берет замысел этого космоса из того космоса. Как же он может не знать то, из чего этот космос возник? Почему первоогонь он создал первым, думая, что именно он должен быть первым? Почему не что-то другое? Почему не создал мыслью он сразу весь космос? Ведь должно мыслить сначала целое,а потом в нем части уже. Творение ведь природнее природы, и Творец творит не подобно ремесленникам, ибо искусства позднее даже природы и космоса. Здесь, в мире существ, имеющих бытие от природы согласно их мере, не возникает сначала огонь, потом нечто другое, потом смесь их. Напротив, все живое завершено и очерчено уже в эмбрионе. Почему же и там материя не очерчена замыслом космоса, в котором и земля, и огонь, и все остальное? Все это свидетельствует о том, что они, обладатели истиннейшей души, не прочь творить космос таким образом. Творец же попросту не знал, что творил! Причины произведения и великого неба, лучшего из существующего, и кривизны зодиака, и движения светил над нами, и нашей земли движения - вовсе не образы, но всё, от благих сил приходящее, и сами они против воли признают это. Ибо их «просветление тьмы», будучи исследовано, свидетельствует об истинных причинах космоса. Чем бы могло быть это просветление, если не чем-то всеобщим? Либо по природе оно происходит, либо нет. Но если по природе, то оно вечно. Если же нет, то это противоприродное действие укоренено в Вышних и есть зло перед космосом. Не космос причина зол, но лишь изнуряется ими, и зло приходит не отсюда к Душе, но от нее -сюда. Учение это, таким образом, неизбежно возносит космос к началам, а если его, то и материю, из которой возник. Падшая Душа, как они учат, увидела и просветлила уже существующую тьму. Откуда же тьма? Если говорят, что Душа создала ее своим падением, то, очевидно, до падения просто не было места, куда бы она могла ниспасть. Так что не тьма причина падения, но сама природа Души. Это учение видит причину возникновения зла в предсуществующей необходимости, так что Вышние являются истинными виновниками зла.

13. Те, кто порицают природу космоса, не знают, ни что они делают, ни куда их дерзость ведет. Они не понимают, что неравенство следующих друг за другом чинов от первых через вторых и третьих непрерывно до последних не может быть основанием для брани первых низшими, что должно кротко встречать природу всех. Идущему к Вышним должно оставить трагедии страха, которые они представляют происходящими в космических сферах, ведь эти сферы приносят все, приятное им. Что может быть страшного в них, чем пугают они несведущих в науках, лишенных воспитания и стройного знания? Если огненные тела их пугают, должно ли бояться согласованности их с землею и мировым целым? Должно взглянуть в души звезд, ведь взирая именно в душу вы оцениваете свое достоинство. Однако и тела их величественностью и красотой замечательны - сотрудничающие и содействующие природам возникающим они не прейдут, пока остаются незыблемыми Первоначала. Ведь звезды восполняют вселенную и существуют в большей, чем все, мере. Если люди выделены чем-то из остальной жизни, то еще более - боги, и, конечно, не в силу своего тиранического положения над всем существующим, но как начала, сохраняющие космос и его чины. Наконец, говорят, что знамения от них происходят, считается, что они - от сущих, которые будут; относятся же они и к различным возникающим судьбам, и к устройству душ, ибо не может быть один и тот же жребий для всех людей, различающихся моментами рождения и по множеству взаимоудаленных мест. Опять же не нужно требовать, чтобы все были благими, это ведь невозможно, и тотчас осуждать не должно <...> они опять не в состоянии различить этот мир от того. Зло, как они считают, есть нечто иное, или недостаток мудрости, умаление блага, что-то вечно ничтожнейшее. Исходя из этого они должны были бы называть природу злом, потому что она не чувство, а чувство - потому что оно не разум. Поскольку же этого не происходит, они необходимо принимают бытие зла в Вышних, ибо та Душа - хуже Ума, и он - меньше Другого.

14. И еще худшими способами погрешают они против чистоты Божества. Ибо их заклинания, обращенные к Высшим, не только к Душе, но и к предшествующим ей, суть колдовства, и очарования, и обеты послушания, совершаемые ради власти над Ними. Высшие должны повиноваться словам искуснейших в именовании и следовать им, будучи закляты особыми песнями и восклицаниями, придыханиями и свистящими звуками и иным, что дает магическую власть над Ними. Если же они будут отрицать такое намерение, то должны объяснить, какое вообще имеет отношение голос к бестелесным: ведь свои священные слова они считают причиной богоявлений, не понимая, что тем самым похищают святость богов. Они говорят также, что могут избавить себя от болезней. И рассуждали бы правильно, говоря в согласии с философами о исцелении благоразумием и жизнью в согласии с космосом. Однако они утверждают, что болезни суть демоны, а они изгоняют их словом. Это умение провозглашается чем-то достойнейшим, чтобы стяжать поклонение толпы, дивящейся могуществу магов. Однако людей рассудительных им, пожалуй, не убедить в том, что болезни не имеют основания в изнурении или пресыщении, или в недостатке чего-либо, или в нагноении и во всевозможных изменениях, происходящих как изнутри, так и снаружи. Причины болезни проясняются при лечении ее. Промывание желудка или принятие лекарства выгоняет болезнь вниз и вовне, кровопускание и воздержание также бывают целительны. Что же, голодание и лекарство способны изнурить демона, и когда лечение применено, этот демон исходит? Или он остается внутри? Но если он остается внутри, почему прекращает творить болезнь? Если же он изгнан, то почему? Что он претерпел? Или он питался от болезни? Но тогда болезнь - нечто отличное от демона. Если же демон вступает туда, где нет причин для болезни, почему он сам постоянно не производит болезнь? А если должна существовать причина болезни, чтобы была сама болезнь, и эта причина не демон, то какое отношение вообще имеет демон именно к болезни? Причина горячки ведь сама себя реализует в горячку. Остается думать, что, когда возникает эта причина, специально приставленный демон воссоединяется с ней, что нелепо. Но, впрочем, уже и сейчас ясно, что и для чего они говорят. Ради этого мы и вспомнили этих их демонов. Все остальное оставляю вам изучать и видеть, как наш образ философии учит иметь сверх всех остальных добродетелей и простоту нрава вслед за чистотой мысли, утверждает достоинство, а не самодовольство, как дерзновение уравновешивается разумом, заботливым доказательством, осторожным продвижением и крайней осмотрительностью. Все это гностиками отвергнуто, и потому наша философия противоположна им во всем. Этого, пожалуй, достаточно <...> чтобы было прилично говорить о них таким образом.

15. Нужно отдельно остановиться на том впечатлении, которое производят эти слова в душах слушателей, на том презрении, которое возникает в них к космосу и к тому, что в нем. Есть две конечные цели жизни и два учения о достижении их: одни удовольствие тела окончательным полагают, другие же - прекрасное и добродетелей стяжание, которые суть из Бога и в Бога стремление. Сначала должно рассмотреть первую точку зрения. Отвергавший провидение Эпикур советовал искать наслаждений - они только ему и оставались. Учение же гностиков еще более легкомысленно, ибо Господа провидения и само провидение они поносят, все законы здешние бесчестят, добродетели всех времен, найденные благоразумием, выставляют на смех, чтобы не осталось ничего чувственно прекрасного. Они изгоняют благоразумие, справедливость и совершенство, укрепляемые в душах мыслью и аскезой, и вообще все то, благодаря чему человек был ревностным; так что он неизбежно становится обращенным к удовольствиям, отвращается от деятельности ради других людей и вещей, ради только выгодного - если только сама природа ученика не исправляет их слов. Ибо должно сначала добиться стяжания уже известного здесь. Они же сразу ищут благ, от Божества исходящих. Природа красоты воспринимается даже теми, кто обесчещен телесными удовольствиями. Но те, чья добродетель не действительна, не могут вообще приблизиться к Вышним. И вот они осуждены отсутствием слов о добродетели на прекращение каких бы то ни было мыслей о ней. Ведь из их учения непонятно, ни что она есть, ни какая, ни сколько имеет видимых проявлений. У них нет ни слова для тех прекрасных ее образов, которые пришли к нам в словах древних. Они молчат о том, как она сохраняется и как может быть приобретена. Ибо мало сказать «воззри на Бога» без объяснения, что делать сначала и как достигнуть этого созерцания. Что мешает кому-нибудь утверждать, что он может взирать на Бога, не оставляя удовольствий, или вспоминать имя Божие, оставаясь гневливым, отданным всем страстям, отнюдь не пытающимся освободиться от них. Добродетель, восходящая к цели, делает Бога явленным, без истинной же добродетели «Бог» на устах только слово.

16. Опять же не возникает блага из презрения к космосу, к богам, которые в нем, и к иному прекрасному. Ибо каждый дурной человек, пожалуй, с презрения к богам начинает, и если в других отношениях сначала не был испорчен, то потом в силу этого презрения всецело становится злодеем. Презирая богов космоса, они отрицаются и богов умопостигаемых, делая воздаваемые им почести лишенными сочувствия и смысла. Ведь если любит кто, то и все родственники любимого ему желанны, и дети его. Душа же - дитя того Отца, а души богов разумны и благи, они приближены к высшему много больше наших душ. Как этот космос мог бы быть абсолютно отделен от того? Как могли бы боги быть вне его? Однако об этом было сказано раньше; сейчас нам важно показать, что презирающие родных обладают умопостигаемым знанием только на словах. Что же, провидение не проникло к этому миру? Что за благочестие заставило его избегать земных дел? Они говорят, однако, что провидение промышляет о них. Где же их последовательность? Одно из двух: либо промышление о них есть, поскольку они там, либо поскольку они здесь. Если промыслом назначен им удел в том мире, как они попали в этот? Если же промысел о них есть, поскольку они в этом мире, а сам этот мир столь ужасен и бессмыслен, как они говорят, то почему еще не восхищены? Как в этом случае можно отрицать присутствие промысла здесь? Как, не присутствуя здесь, он узнает, что они вообще есть здесь? Как узнает, что сущие здесь не отпали от него и не стали дурными? Если же знает, что они не дурные, то знает и вообще становящихся, чтобы различать одних от других. А значит, во всем будет присутствовать, будет в этом космосе каким бы то ни было образом, так что участием его существует этот космос. Если же его нет в космосе, тогда его нет и в вас, и вам нечего сказать о нем и о том, что после него. Если же провидение вам что-то дает здесь - а вы ведь желаете этого - то теми, кем этот космос есть, он не был и не будет оставлен. Однако много лучше провидение, заботящееся о целом, чем заботящееся о частях, а потому участие Души в этом космосе наиболее совершенно. Это явлено самим бытием и мудростью бытия. Ибо кто из этих зазнавшихся безумцев так совершенен и мудр, как вселенная? Сравнивать смешно и безобразно. Занявшийся такими сравнениями мог бы заслужить обвинение в безбожии, если бы не хотел приблизиться к истине. Тот, кто не видит этого, слеп во всем, лишен чувств и ума и столь далек от познания умопостигаемого космоса, что даже этот космос не видит. Как бы мог музыкант, постигший гармонию разумом, не воспринять ее в голосах звучащих? Или как человек, опытный в геометрии и арифметике, мог бы, постигши устроение симметрии и соответствий, глазами не воспринять их? Уже воспринимая живопись, мы видим ее не только глазами и в ней не только искусность, но восходим от первого восприятия чувством к созерцанию уже умного содержания. Оно волнует и приводит в воспоминание истины. Из таких переживаний исходят Эроты. Но постигший красоту изображения уже вспомнил ту красоту и к ней он возносится. Неспособный же к таким уразумениям, в ком ничто не вызывает таких движений, даже видя всецелую красоту чувственного, всецелую симметрию и величие космического благочиния, и образы, явленные в звездах, и далее сущности уже не космические <...> благоговение к которым возникает из созерцания этих их образов, - неспособен ни к постижению этих, ни к созерцанию тех.

17. Если же свою ненависть к природе тел они усвоили, слушая Платона, часто порицавшего тело как оковы души и вообще называвшего телесное чем-то худшим, то должно им, кроме этого, удалив мыслью телесное, видеть и все остальное, умопостигаемый мир, охватывающий космос образом, души в его чинах, дарящее величие бестелесных, умопостигаемое, исходящее в чувственную различенность, так что великая мощь становления безмерностью парадигмы в единой силе удержана. Ибо величие умопостигаемого дано здесь в возможности, то есть в объеме. И если желают они помыслить этот космос в движении, то - от Господа сил происшедшим, началом, серединой и концом своего круговращения имеющим Бога. Если же помыслят его покоящимся и пребывающим самостоятельно, все равно предстанет в мысли Душа - всего устроительница. Теперь должно помыслить и тело не как что-то, Душе внешнее, что она претерпевает, но как то, что она дает иному. По пословице «зависть не принята у богов», Душа дает всякой вещи столько, сколько она может вместить. Таким образом, в своих рассуждениях о космосе они дадут Душе всего столько сил, сколько необходимо, во-первых, чтобы сотворить телесную природу как таковую, пока еще лишенную красоты, во-вторых, чтобы возвести ее к смешению с прекрасным, в-третьих, чтобы двигать души - существа божественные. Если же им не очевидно это движение иного к прекрасному, если не различают они уродство и красоту в телах, то не могут различить также красоту и уродство в занятиях; не видят красоты наук, потому что для них нет ее ни в созерцании, ни в Боге. Ибо мир произошел из Первых, и если ее нет здесь, ее нет и там; если же она есть в Боге, то после него есть и в вещах. Но поскольку они говорят о презрении к красоте, хорошо бы им осуществить это презрение в отношении мальчиков и женщин, чтобы не пребывать в невоздержности. Хотя, конечно, если бы они презирали пороки, не могли бы прославиться. Ведь именно ради славы презирают они почитавшееся прекрасным. Далее, не одна и та же красота в части и в целом, во многих и во Всем. Но уже даже в чувственном и частичном есть красота демонов, так что изумление рождает веру в то, что она оттуда, и мы беспомощны выразить, какова эта красота. Скажем только, что она отнюдь не удерживает нас на прекрасных предметах, но от них к Тем восходим, не воздавая поношения этим. Если прекрасно внутреннее, то и все остальное согласуется с ним, если же внутреннее ничтожно, то и наилучшая внешность испорчена. Никогда ничто внешне прекрасное не бывает сущностно прекрасным и при этом подлым внутри, ибо все внешнее осуществляется внутренним. Приводят в пример людей красивых и подлых, но их красота поверхностная и лживая. Если же кто-то скажет, что видел именно сущностно красивых людей и при этом ничтожных внутренне, то я думаю, что такой человек не знает, что такое сущностная красота (если только низость этих людей не была только что приобретенной, а они сами - натурами прекрасными по существу, много ведь здесь есть препятствий в движении к совершенству). Однако что мешает Всему быть внутренне прекрасным? Тем, чья природа от начала не соответствует совершенству, пожалуй, не прийти к нему, развиваясь, так что и в совершенную испорченность они могут ниспасть. Но Всё никогда не знало детской незрелости, не знало ни развития, ни прибавления, свойственного телам. И если мысль о таком развитии доставляет кому-нибудь радость, то как оно могло бы быть злом?


18. Вероятно, они скажут, что их учение наставляет бежать тела, учит ненависти к нему, наше же связывает с ним душу. Это подобно тому, как если бы два человека жили в одном прекрасном доме, и один порицал его устройство и его строителей, не покидая дома однако; другой же был далек от брани, но создателей превосходное искусство славил, ожидая, однако, времени, когда сможет из него удалиться, не испытывая в нем большой нужды. Первый же, считая себя мудрейшим и уже готовым к исходу только потому, что научился повторять слова об истинных жилищах и о бездушности камней и бревен, составляющих эти стены, так и не понял, что отличается от второго только неспособностью выносить необходимость. <...> даже если не способен смириться, любя в тишине красоту этих камней. Он не понял, что нам должно пребывать в домах тел, приготовленных нам Душой - благой сестрой нашей, ее великой мощью беструдного творчества. Может быть, они находят достойным приветствовать как братьев только ничтожнейших? Солнце же, богов небесных и душу космоса считают недостойными и отрекаются от них устами безумными? Действительно, связать себя таким родством подлецам невозможно, но только благим и уже переставшим существовать как тело, уже ставшим душою в теле, пребывающим в нем подобно Душе всего, пребывающей в телесном целом космоса. Такой способ пребывания в теле подразумевает отсутствие суетности и шумливости, неповиновение внешнему, воздержание от удовольствий и зрелищ, если жестокость волнует. Горняя Душа не терпит насилия, ибо все, что может его причинить, ниже ее. Мы же, сущие здесь, добродетельно эти натиски отражаем - и сначала они слабеют от величия понимания, потом и вовсе исчезают под воздействием восставших душевных сил. Подходя близко к этой исцеленности, мы воспроизводим в себе всеобщую Душу и душу звезды. Когда же совсем становимся подобными им, устремляемся, пожалуй, к тому, к чему и они стремятся. Они погружены в Божество, и мы там настолько, насколько прекрасны. Они - в силу созидающего их начала, мы - благодаря природному устроению и занятиям. Если какие пророки скажут, что только им доступно созерцание, то от этого больше созерцать не станут; как и от утверждения, что они, умерев, имеют свободу выйти отсюда вовне, а звезды, обреченные вечно украшать небеса, - нет. Эти слова основаны на незнании того, что такое «вовне», а также того способа, которым Душа заботится о неодушевленном. Итак, возможно и не любить тело, и стать чистым, и презирать смерть, и познавать лучшее, и самому стремиться к горнему, и других способных к нему направлять, не понося стремящихся к тому же, не считая их не стремящимися, и при этом не пребывать в заблуждении, основанном на свидетельстве чувств, будто звезды лишены движения жизни; а, значит, и не отвергать созерцания природы звезд, возникающего из постижения их душ по их явленности.