Глава X Присутствие монахов

В этой главе читатель найдет краткие сюжеты, подчас довольно красочные — например, о влиянии монашества на разговорный язык, — позволяющие лучше понять, каким образом эти люди Веры, Божьи люди, отметили своим присутствием (подчас так, что Запад и не догадывается об этом) наш маленький полуостров Азии, который именуется Европой.

Цепная реакция

Сразу же отмечу, что глубокое влияние, оказываемое монахами, не зависело от их количества. В период своего апогея францисканцы, самая многочисленная группа в истории Церкви, насчитывали около 142 тысяч членов, и это бесконечно меньше числа чиновников в любой современной стране средних размеров. В 1400 году францисканцев было всего 20 тысяч. Доминиканцы и кармелиты насчитывали в своих рядах едва 12 тысяч членов, тринитарии — 5 тысяч, мерседарии — 300 человек... Известны аббатства, где жило от 30 до 100 монахов (в IX-X века), 150 монахов (в XII веке в английском монастыре это максимальное число), 400 — в Клюни в период расцвета ордена в XII веке. Но это были исключения, они держались недолго. В действительности же в аббатствах и приоратах всегда пребывало очень мало людей — две-три дюжины. Говоря о ""большой волне", захватившей монашеский мир", дом Кноулс отмечает, что в период с 1066 по 1216 год количество монастырей в Англии выросло примерно от 60 до более 700, а число монахов, монахинь и каноников — примерно от одной тысячи до пятнадцати тысяч. Впечатляюще, однако при подсчете оказывается, что на один монастырь приходится лишь по два десятка монахов и только.

Таким образом, влияние монашества на всю Европу — это дело крайне узкого круга элиты, отчасти даже несколько "не от мира сего". Заслуживают внимания и некоторые другие черты: разнообразие, географические масштабы, а также та скорость, с которой монастыри возникали повсюду.

Разнообразие

Об этом можно получить представление, заглянув в словарик, помещенный в конце данного труда. Но и он не в состоянии обрисовать реальное, постоянное, повседневное присутствие монахов в каждом городе, на каждой большой дороге. Туссер отмечает, что во Фландрии XV века существовали бенедиктинцы, цистерцианцы, августинцы, премонстранты, картезианцы (в течение XIV века в Нидерландах основано 18 картезианских монастырей!), доминиканцы, францисканцы, кармелиты, братья Общей жизни, уставные терциарии и т. д. Этот перечень, который и так уже впечатляет, Туссер завершает "виллемитами" (гильомитами), реколлетами, викторианцами, обсервантами (францисканцами) и богардами. Можно не сомневаться, что он кого-нибудь еще забыл, ведь монахинь всегда было больше, чем монахов.

На одной только территории Франции насчитывалось около тысячи аббатств и монастырей — 412 бенедиктинских, 251 цистерцианский, 92 премонстрантских, 66 картезианских, а также более 2 тысяч обителей, из которых 418 — картезианских, 228 — кордельеров, 222 — реколлетов, 210 — минимов, 191 — кармелитов, 179 — доминиканских, 157 — августинских, 81 — тринитариев и пр. За исключением капуцинов, здесь были представлены все средневековые ордена.

Географические масштабы

В качестве примера рассмотрим орден Сито (далее у нас будет возможность описать миссионерскую деятельность нищенствующих орденов). Цистерцианские аббатства располагались по всей Европе: от Кинлосса в Шотландии и монастыря Лисе в Норвегии до Роккардии на Сицилии, от Валькены в Прибалтике до Сан-Исидоро в Андалусии и Алькобасы в Португалии. Чтобы прибыть на генеральный капитул в Сито, аббаты этих отдаленных монастырей должны были ежегодно проделывать путь в 1200–2000 километров, причем пешком. Какими дорогами они шли? Где переходили вброд реки? Через какие леса, пустоши, болота они пробирались? Ценой каких усилий и опасностей? Где они спали? Где питались? На каком языке обращались к народам, которые не говорили на их родном наречии? Трудно составить себе представление об этом.

В хрониках упоминается один кармелит, который, проповедуя в Артуа и Фландрии, собирал вокруг себя от 16 до 20 тысяч человек. Как он обходился без микрофона — загадка. Давка была такой, что монаха подвешивали в центре церкви, чтобы все собравшиеся могли расслышать его! Несомненно, подобные подвиги только укрепляли достоинства проповедника и интерес к нему...

И если вы думаете, что горячая вера и бесстрашное сердце нужны были для того, чтобы не затеряться в чащах Шотландии или Померании, а на дорогах "Прекрасной Франции" это уже не требовалось, то вы заблуждаетесь. Нужны, и очень нужны, чтобы отважиться на путешествие по меровингской Галлии после варварских набегов и даже по дорогам Франции XIII-XIV веков.

Миссионерский порыв

Вместе с нищенствующими орденами прозелитизм распростер свое влияние далеко за пределы Европы. Истинно евангельский прозелитизм, лишенный всякого духа завоевания, господства и владычества. Евангелизация "готовилась заботливо, с учетом специфики различных культур. В некоторых монастырях Испании для преподавания Талмуда и Корана к братии приглашались раввины и улемы" (А. М. Генри). Монахи уйдут в далекие земли, и многие из них не вернутся назад. В 1245 году нищенствующие ордена добрались до Грузии и Крыма. А ведь эти ордена только что были созданы. Миссионеры достигали Аральского моря, озера Байкал, Синьцзяна, Багдада, Китая — в 1298 году они обнаружили христианское королевство тангутов, которым уже было проповедано Евангелие несторианами Ассирии. Миссионеры перевели Псалтирь и Новый Завет на татарский язык. После победы, одержанной в 1258 году, монголы обрушились на Багдад, но доминиканцы продолжали свое миссионерское служение и небезуспешно, ибо сами монголы становились там епископами и митрополитами. В 1318 году папа Иоанн XXII создает церковную область Султания (на берегу Черного моря), под юрисдикцию которой, попадали также ханства в Персии, Индии и Эфиопии. В самой Султании насчитывалось 25 церквей. Были епископства в Армении, Тавриде, Индии...

Фанатизм монголов, обращенных в ислам, реакция династии Мин после 1368 года, эпидемия чумы, большие расстояния положили конец этому гигантскому начинанию, предпринимавшемуся в местах, чаще всего враждебно настроенных к монашеству и глубоко чуждых христианскому духу Запада. В XV веке уже не осталось ничего.

Скорость распространения

Примечательна широта распространения, но еще более впечатляет скорость, с которой распространялось влияние монашества. Ибо лишь только становилось известно, что в какой-либо "пустыне" поселилась горстка людей, как буквально тут же вокруг них собирался "пчелиный рой" и новые монахи начинали закладывать новый монастырь. А через два-три года от незавершенного еще "корабля" отплывала новая группа монахов.

В этом отношении ни один орден не может сравниться с Сито. Ядро цистерцианского ордена было создано в Бургундии в 1098 году. Около 1110–1111 годов множество событий едва не погубило орден: уход основателя ордена Роберта де Молема, его возвращение по просьбе растерявшейся братии, многочисленные кончины, отсутствие новых монахов... Никакого развития. Потребовался приход юного сеньора Бернара де Фонтен-ле-Дижон в 1112 году, будущего св. Бернара, с тремя десятками спутников, чтобы начался стремительный возврат монахов, возрождение и расцвет ордена, который продолжится в течение всего XII века. В 1113 году основано Ла-Фер-те-сюр-Грон, в 1114-м — Понтиньи, в следующем году— Клерво и Моримон. Это были первые четыре "дочерних" аббатства, которые впоследствии сыграют главную роль в управлении цистерцианским орденом и его развитии. Очень скоро возникает дальнейшее "роение пчел": в Италии (1120), Германии (1123), Англии (1129), Австрии (1130), в Испании и Бельгии (1132), Швейцарии (1133), Савойе (1134), Шотландии (1136), Португалии (1138), Венгрии и Ирландии (1142), Польше, Швеции и Чехии (1143), Дании (1144), Норвегии (1146), Румынии (1179), Югославии и Латвии (1208). Не говоря уже о Сирии (1157), Кипре (1169), Греции (1207), Турции (1214)...

Не следует терять из виду и тот факт, что все эти даты относятся только к появлению первого монастыря и что чаще всего вслед за ним возникали другие. Едва созданный монастырь уже порождал, в свою очередь, дочерние ответвления. Так, Омон, французский филиал Сито, основывает монастырь Уэйверли в Англии, который уже самостоятельно порождает еще 14 монастырей. Непосредственно Сито основал четыре, Клерво — семь, из числа которых Футен породил 11 монастырей, а Риево, в свою очередь, создал восемь. И так далее: только в одной Англии в 1119–1226 годах возникло 60 монастырей цистерцианцев. За один век.

В итоге этот орден, который до прихода св. Бернара насчитывал лишь 19 аббатств, в год его кончины (1153) имел уже 343. В конце XII века их было 525, в конце XIII века — около 700. Торжество духа предприимчивости, независимости и свободной инициативы.

Праздники

Христианский мир обязан клюнийцам введением праздника Всех Святых (1 ноября) и праздника Поминовения всех усопших (2 ноября: commemoratio omnium fidelium defimctorum). Следует также вспомнить о Божием мире — с вечера среды по утро понедельника в память о Страстях Господних запрещались любые военные действия.

Св. Бернар способствовал распространению поклонения Пресвятой Деве. Главным Богородичным праздником наряду с евангельскими стало Успение. До св. Бернара св. Медард (VI век) установил празднование Добродетели (Роз) в честь "самой скромной и самой мудрой" Девы. Минимам мы обязаны поклонением 13 пятницам.

С другой стороны, монахи в некоторых случаях способствовали распространению таких культов, которые не являлись церковными, но были приняты значительной частью городского населения. Так, францисканцы ввели в обычай "крестный путь", вероятно, заимствованный из Палестины, а также рождественские ясли (елка, пихта или рождественское древо еще долго рассматривались как атрибуты языческого обычая, который позднее сделался протестантским).

Всеобщим стало поклонение страданиям Пресвятой Девы Марии, но изначально оно распространилось благодаря ордену сервитов, чествовавших Богоматерь Семи Страданий.

В XII веке распространился еще один обычай: поклонение гостии после пресуществления Святых Даров, которое является главным моментом литургии.

Затем гостию носили с крестным ходом в Вербное воскресенье и поклонялись ей у креста на кладбище. Это стало предтечей торжественной процессии на праздник Тела Господня, который был введен в середине XIII века.

Король Франции Людовик XI, отличавшийся своим благочестием, предложил всем — и сеньорам, и вилланам — преклонять колена, когда в полдень колокола звонили "Анжеле".

Верование в "субботнюю привилегию", которое распространялось кармелитами с XV века, способствовало тому, что посвящение субботы прославлению Девы Марии сделалось всеобщим (в этот день женщины выполняли особые работы). Кармелиты, кроме того, ввели в обиход ношение скапулира.

Все ли подобные нововведения соответствовали духу христианства? Позволительно усомниться в этом. Говоря о четках, которые распространили доминиканцы, дом Кноулс без колебаний заявляет, что "четки — наиболее ценный пережиток среди многих других того же рода". И действительно, в любые эпохи любые общества, какой бы ни была их политическая философия, переживали искушение тем, что искали легких, даже механических средств спасения своей души, испытывая мистическое, почти магическое верование в силу ритуала, жеста, предмета и жажду чудес.

Некоторые официальные обязанности

Монахи принимали участие в похоронах кардиналов. Доминиканцы служили вечерню по усопшим, кордельеры — первую часть заутрени, августинцы — вторую, кармелиты — третью, сервиты — службы после заутрени.

Августинцы занимали должности библиотекаря, ризничего и духовника папы (1319 год). Они были "кюре Ватикана". Сервиты служили духовниками папского дома и проповедовали в папских капеллах.

Доминиканцы осуществляли цензуру всех печатных изданий, занимались продажей книг и пр. Они занимали пост "Учителя Священного Дворца".

Голоса улиц

Весьма занимательным и поучительным могло бы получиться сочинение по географии названий улиц, посвященных монашеским орденам в самых различных городах Европы. Это стало бы живым доказательством присутствия монахов. В Париже на одном только берегу Сены насчитывается шесть достопримечательностей такого рода и столько же, если не больше, на правом берегу. В Брюсселе, где революция была менее разрушительной, имеется по меньшей мере 16 таких памятников (их было более 30); 17 — в Льеже; десяток — в Милане, не считая улиц, поменявших свое название. И так далее.

Еще интереснее посмотреть, какие ордена упоминаются почти повсюду (кармелиты, августинцы, капуцины, францисканцы-реколлеты и др.), а какие — редко или никогда (например, цистерцианцы — сугубо сельский орден, или иезуиты). Но существуют улицы Картезианцев (в Бордо улица Шартрон напоминает о том, что здесь в былые времена стоял картезианский монастырь).

Также весьма любопытно проследить, какие ордена представлены в том или ином городе и даже в той или иной стране, а где они не представлены вовсе. Существует ли улица Алексиан или улица Богардов во Франции и Италии, подобно тому, как первая имеется в Брюсселе, а вторая — в Лувене? Одна парижская улица носит название улицы Бонанфан или Братьев Общей жизни, встречается ли это же название в каком-нибудь другом французском городе? В Париже была улица Брусочков, позднее переименованная в улицу Архивов; возникает тот же вопрос. В Льеже мы найдем квартал Гильоминцев, в Париже — улицу Гильомитов в IV округе, но кроме этих я не знаю иных следов, оставленных учениками Гильома де Мальваля.

Культура

"В действительности, вся церковная культура (которая во многих отношениях долгое время оставалась единственной культурой) вплоть до конца XII века находилась в сильной зависимости от монашеского влияния", — пишет дом Жан Леклерк. Он настойчиво подчеркивает, что существовала подлинная монастырская культура, отличная от схоластической культуры. Изначально это была контркультура, сугубо христианская и однородная во всех сферах искусства (миниатюра, поэзия, скульптура, архитектура, музыка), мышления (теология, духовная литература, обычаи) и богослужения. Несомненно, эта культура была менее энциклопедической по сравнению, например, с культурой гуманистов, но более самобытной, более глубокой и вдумчивой и самым непосредственным образом отвечавшей самым существенным нуждам и запросам человека.

Монахи оказывали влияние первостепенной важности не только в различных областях общеевропейской культуры, развивавшейся на латинском языке. Они играли также главную роль в "защите и прославлении" так называемых "вульгарных", "народных" языков, распространяя героические поэмы, отмечавшие собой путь паломников (легенду о четырех сыновьях Омон, созданную аббатствами Ставло-Мальмеди; цикл, посвященный Вильгельму Оранскому в Сен-Гильгем-ле-Дезер; вспомним также и кантилену Св. Евлалии, самую древнюю поэму, написанную на французском языке в IX веке в монастыре Сент-Аман). Это замечание касается не только французского языка, но практически всех языков Европы.

Калыме сообщает, что в некоторых конгрегациях, в частности в Сен-Мор, важные документы, например устав, переводились на местный язык. Это делалось по желанию братьев-конверзов, не понимавших латынь. Тот же автор упоминает и о том, что в дни постов использовался только французский язык.

Музыка

Первоначально каждая нота соответствовала букве алфавита: ля — А, си — В, до — С и т. д. (эта система сохраняется и в наши дни в Германии). Вполне возможно, что первым начал использовать эту систему нотных знаков Одон, аббат Клюни (конец X века). Изобретение нотного стана из четырех линий приписывается Гвидо д'Ареццо (XI век), уроженцу Парижа, который воспитывался в аббатстве Сен-Мор-де-Фоссе и умер в Ареццо. Гвидо еще не пользовался нотными знаками и изображал на нотном стане либо буквы, либо невмы. Для объяснения расположения интервалов он пользовался первой строкой гимна "Ut queant laxis..." ("Чтобы могли отозваться в усталой душе..."), музыкальные фразы которого всегда начинаются на тон или полтона выше, чем предыдущие. Слог первого слова — первая нота фразы, он и послужил названием этой самой ноты:

До — Ut queant laxis,

Ре — Resonate fibris,

Ми — Mira gestorum... и т. д.

Вслед за известным музыковедом Г. Риманом можно смело утверждать: "История и теория музыки большей частью своих открытий и своим развитием в эпоху Средневековья обязана ордену бенедиктинцев".

Нравственное влияние

Первые монахи, эти подчас суровые и стремительные люди, порой успешно воздействовали на трудно управляемых людей, оказывали на них решающее моральное влияние (делали их цивилизованными в прямом смысле этого слова).

Для иллюстрации расскажем всего две истории, хотя несложно было бы найти еще сотню примеров в том же роде. Король Франции Людовик VII (1137–1180), благочестивый человек, "отнюдь не малодушный", играл в шахматы, когда ему доложили о прибытии брата Жерара, картезианца, которого король очень боялся (и который, что примечательно, оставил свое драгоценное уединение...). Шахматная доска исчезла, но не так быстро, и Жерар успел увидеть ее. Монах, по сообщению хрониста, тотчас же заметил королю, что "было бы лучше подумать об исправлении своих прегрешений, а не предаваться рассеянной праздности".

Другая столь же назидательная история. Аббат Бернон выбрал для Клюни место в дремучем лесу как раз там, где любил охотиться сеньор Вильгельм де ля Фер, герцог Аквитанский. Аббат повелел ему: "Прогоните ваших собак и призовите к себе монахов. Когда вы предстанете перед Высшим Судией, вам лучше будет находиться в окружении молящихся о вас монахов, нежели лающих псов". И, похоже, герцог его послушался.

Присутствие монахов в разговорном языке

Если и есть доказательства того места, какое занимали монашеские ордена на протяжении столетий в жизни и мировосприятии Запада, то это, конечно же, множество выражений, вошедших в язык и определявших некоторые типичные черты монашеской жизни (или предполагаемые таковыми). Иногда эти выражения наполнены юмором, при случае — симпатией, но чаще всего — резкой насмешкой. Чтобы убедиться в этом, достаточно отметить, что во французском языке (как, впрочем, и в большинстве европейских) все слова, образованные от слова "монах" — "moine", имеют уничижительный смысл (moinaille или moinerie — монашеская братия, moinesse — монашка, монахиня, moineton, monette, moinillon — монашишка, moiniot, monacal — монашеский, monacaille — монахи и даже monachisme — монашество). Только слово "воробей" — "moineau" в связи с аллюзией цвета оперения, как говорится в тексте 1348 года, составляет исключение из этого правила.

Не лучше обошлись и с братьями, канониками, монахинями и монашками: "толстый, как монах" (или как каноник); у англичан — as a priest. Народная ирония проявляется в этом же образе: "gordo como un frade", и итальянцы добавляют к этому свое пояснение: "Preti, frati e polli non sono mai satoli" ("Попы, братья и цыплята никогда не бывают сыты"). Англичане говорят в том же случае: "Попы, братья и море". Есть "a los frailes" для испанца означает "есть прожорливо, жадно". И еще: "Монах, просящий хлеба, возьмет и мясо, если ему подадут". "Он проглотит котелок францисканца", — говорят про такого обжору, который готов проглотить даже малоприятное и тяжелое для желудка содержимое монастырского котелка.

Разумеется, если монах напьется, о нем скажут, что он "сизый, как францисканец" (намек на цвет одежды этого ордена).

"Ждать кого-то, как монахи — аббата" — это значит... вовсе не ждать опаздывающего на званый ужин, подобно тому, как монахи не дожидаются своего аббата, если колокол трапезной созывает их к столу. Отсюда — забавный рефрен одной монастырской песенки: "О, блаженный желудок никогда не опаздывает!"

А вот еще пословицы, в которых фигурирует аббат. "Как аббат напевает, так монах и отвечает", — она встречается во многих европейских языках. "От одного монаха аббат не пострадает". Или, согласно Литтре: "Отсутствие какой-либо персоны не мешает делаться делу". Это намек на то, что, как мы уже говорили, во время избрания аббата было необязательным присутствие абсолютно всего "электората". "Самый мудрый аббат — тот, кто был монахом": это напоминание о том, что тот, кто прежде побывал в положении подчиненного, будет руководить без лишней строгости (что справедливо отнюдь не всегда).

Затем тон становится более агрессивным: "Лучше самому пожить в своей вотчине, чем отдать ее монаху-бродяге". Тем более что известно: "Одежда не делает монаха". Аналог этой пословицы мы найдем в голландском языке: "Не все монахи, кто в черных плащах", а также в английском, польском, испанском, итальянском, португальском. И если предположить, что он действительно монах, не следует ли опасаться, что он заплатит "монетой францисканца" (то есть обманет), как сказал бы немец. Француз же скажет: "Заплатить монетой обезьяны".

Но есть и другая точка зрения. "Монастырская вышивка" означает столь кропотливую и искусную работу, которая могла быть выполнена только в тиши монастыря; а терпеливые исследования и нескончаемые труды конгрегации Сен-Мор (св. Мавра) породили красноречивое и хвалебное выражение "бенедиктинская работа" (по-итальянски — "францисканская работа", по-голландски — "монашеская работа"). Итальянское выражение "menar vita da certosino" ("вести жизнь картезианца") напоминает о целомудренной жизни учеников св. Бруно. Испанское выражение "Братья ордена Мерси малочисленны, но они творят благо" — свидетельство безграничного самопожертвования мерсидариев. "Это говорят даже босоногие братья" — босоногие кармелиты пользовались значительным авторитетом. Выражение "говорить на латинском языке с францисканцами" — косвенная похвала учености этих монахов, означающая: говорить о вещах, которые малознакомы, с людьми, которые разбираются в них гораздо лучше.

Но сколько раз весы с народными поговорками склонялись не в пользу монашества! Напомним о слове "иезуит"* [По этому поводу Литтре цитирует забавную поговорку: "Испанец без иезуита — все равно что куропатка без апельсинов", которая объясняет другой оборот речи: "Хорошо поесть куропатку и без апельсинов", то есть надо "уметь довольствоваться чем-то одним хорошим, не стремясь к излишествам". А так обычно иезуит и испанец составляют пару, как куропатка и апельсины... (Прим. авт.)], которое во всех европейских языках имеет смысл "притворщик". Или выражение "пить как тамплиер" в немецком варианте: "Кутить изрядно, как рыцарь св. Иоанна". Итальянское выражение "discrezione da frati" — "скромность монаха" — есть синоним слова "нескромность". Вспомним и кастильскую поговорку: "Брат-монах, огонь и вода быстро прокладывают себе дорогу", в которой указывается на упорство и настойчивость, иногда даже настырность братии. Или еще выражение, намекающее на алчность нищенствующих монахов: "Брат, который следует уставу, у всех берет и ничего не дает".

Решительно все вызывало насмешки, даже бедность, которая действительно соблюдалась. Выражение "ехать на муле францисканцев" означало просто "идти пешком". Святое послушание истолковывалось как безропотность или совершенное отсутствие инициативы: "Как аббат запевает, так монах и подпевает". Как обеспечить себе спокойную жизнь? Итальянская пословица гласит: "Я держусь вместе с братьями и обрабатываю свой сад" — на манер Кандида или почти так же*. ["Моя хата с краю — ничего не знаю", — скажем мы. (Прим. ред.)] Воздержан ли монах? Его упрекают в лицемерии: "На воздержанного брата смотри издали и ничего не говори ему" — то есть не доверяй ему. Терпим ли он? Его обвиняют в такой "широкой совести, как рукав францисканца". "Вручить кому-то монаха", согласно Литтре, значит "принести несчастье". Происхождение этого выражения неясно, но слово "монах" в нем есть.

Недоброй репутацией пользовались и капуцины. "Говорить как капуцин" — значит гнусавить. Верить "по-капуцински" означало ограниченную и формальную веру. Во всяком случае, цвет и форма их одеяния дали название знаменитому итальянскому капуччино...

И все же знак симпатии: "Лучше грубость монаха, чем лесть дворянина". Правда, дворянин оказался льстецом только по причине недоверия к другой социальной группе. Вспомним также: "Писать для своего монастыря", что эквивалентно выражению: "Проповедовать в интересах своей капеллы (или прихода)". Или: "Когда дождь льет над кюре, капли падают на церковного сторожа" (или еще ктитора). И наконец: "Вот странный целестинец", — согласно Литтре, говорят у чудном человеке. Выражение это происходит, если верить Ришле, от обычая, в соответствии с которым целестинцы были освобождены от определенной повинности, но при условии, что брат-целестинец будет шествовать впереди тележек с вином и с веселым видом подпрыгнет, проходя мимо дома городского главы (в данном случае в Рауне)...

Монахи, растения и животные

Если вековые насмешки часто были обидными для монахов, то вряд ли это можно сказать о тех птицах и рыбах, названия которых отражают скрытое сходство с самими монахами: в данном случае это свидетельствует только о популярности.

Во всех языках примеры бесчисленны. Скажем, французское слово "якобинец" последовательно означало птицу (садовую овсянку), разновидность утки, гриб; "монахиня" — два вида синиц; "картезианец" — породу голубовато-серого кота родом с мыса Доброй Надежды, который, вероятно, был завезен во Францию учениками св. Бруно, а также название гриба и сорт тюльпана (во французском и португальском языках). Почему? И почему тунца называют "теленком картезианца"? Даже мой ученый друг из Гранд-Шартрез не знает этого. Напротив, он напомнил мне, что существует лилия св. Бруно, которая растет именно на одном из лугов Гранд-Шартрез на высоте примерно 1400 метров. Также есть гвоздика картезианцев, dantis cartusianorum, полевой цветок розового цвета.

Слово "проповедник" (precheur) во французском языке означает жука-богомола (по причине его привычки к выслеживанию) и майского жука в диалекте Брюсселя (predikeer). В португальском и итальянском языках "доминиканец" (как и "брат") обозначает целый ряд птиц, одна из которых "кардинал"; а во французском языке "доминиканцем" называются разные растения, из семян которых изготовляют четки.

Если измерять популярность ордена количеством порожденных им выражений, несомненно, пальму первенства следует отдать капуцинам. Название этих бородатых и живописных францисканцев в разных вариантах встречается в большинстве европейских языков. Во французском языке — десятки выражений, где присутствует слово "капуцин". "Борода капуцина" — так называются гриб и салат (в польском языке тоже); капуцинами и кардиналами названы различные сорта цветов и еще каперс (в английском и голландском); различные породы птиц (в английском — порода голубя, в немецком — галка); обезьяны (по-английски); майский жук (по-немецки), разновидность кресс-салата (по-английски), кочанная капуста (по-итальянски), кокон шелковичного червя (по-итальянски), игра, часть одежды и много иных вещей.

Но самым распространенным во всех языках остается общее название — "монах" — moine, friar, monje, frate, monnik и пр. Во французском языке слово "монах" обозначает самые различные цветы (включая мак, неизвестно почему), виды рыб, насекомых, два вида тюленей, бесчисленное множество хищных птиц в Африке и более невинных птичек, из которых самый известный воробей (moineau). Испанское слово "frailecico", то есть снежный воробей, напоминает об обычном "fraile". "Монахом" называют также волчок, грелку (во французском, английском и итальянском), пузырь в слитке стали или железа (в английском и голландском) и др. Также почти во всех языках Европы типографии используют название "монах" для плохо отпечатавшегося листа, белые и черные полосы которого напоминают об одеянии кармелитов. Итальянское "frate" и "monaco", но только в Центральной и Южной Италии, обозначают девять видов насекомых, одиннадцать пород птиц, рыб и пр. То же самое можно сказать об употреблении в испанском языке "raile" и "monje"; в английском — "friar" и "monk", в португальском — "monge".

Почему?

Но от какого же монастырского обычая произошло название "суп по-якобински" для похлебки, в которую добавлены миндальные орехи, рубленое мясо куропатки, яйца и сыр? Или почему разновидность пряника именуется "картезианцем"? То же самое название имеет и овощное рагу. И почему "frati" — это сладкое блюдо? Не говоря уже о непочтительном "pet-de-nonne", то есть пончике; "монашками" называются также маленькие пряники, которые, вероятно, впервые начали выпекать в женских монастырях.

Фармакопея

Выше мы уже говорили о той важной роли, какую монахи играли в изучении лекарственных растений и составлении лекарств. Об этом могут достаточно свидетельствовать такие названия, как "порошок картезианцев" (минеральный кермес), "friar's balsam", то есть бальзам росного ладана, "hesuit's tea" — чай иезуитов, "Jesuit's drop, Jesuit's bark" — мате (парагвайский чай).

Монастырские часы

Похоже, что именно утреня (matines) поразила воображение настолько, что это слово вошло в многочисленные выражения (чего нельзя сказать, к примеру, о девятом часе, ранней заутрене или вечерне): "Он рассеян, как первый удар к утрене". "Повторить утреню" — значит "избить". "Петь величание на утрене" — делать что-то некстати. "Хороший звон к утрене — половина службы". "Конец дурного дела хуже утрени" (по поводу еще более досадных последствий дурного дела) и пр. Конечно же, не забывали и брата Иакова* [Жак — разговорное "мужик", "дурачок", "простофиля". Мы говорим: "Гром не грянет, мужик не перекрестится"; французы же рекомендуют своему брату Жаку звонить вовремя. (Прим. ред.)], которому напоминали вовремя звонить к утрене.

Фамилии

Фамилии — это еще один показатель значимости присутствия монахов в средневековом обществе. Не будем говорить о таких очевидных примерах, как Лемуан, Муане, Муано, фламандская фамилия Де Мюинк, а также Кан(н)он(н) или Левек (буквально "возносящий дары"). Менее наглядны такие фамилии, как Каппар, Капар, Капе, Каппати; в их основе лежит латинское слово "сарра" — то есть "кап" — плащ с капюшоном (отсюда же "шапка", "капеллан", "капелла" и др.).

Бара, Баре, Барро — эти фамилии содержат намек на полосатое (по-французски "raye") одеяние кармелитов. И отсюда же — Райе, Райез.

Монахи обителей (claustrum) и монастырей (monasterium) также оставили свой след в фамилиях: Мутье, Мустье, Мусти, Дюмутье, Клостр, Клострье, Клостерман; а еремиты — в фамилии Лермитт; затворники же — Леклю, Реклу, Клюизенер; монахини — Денонн.

Братья-минориты отзываются в фамилиях Фреминер, Птифрер, Реколле и даже Фриар (от английского слова "брат").

Наконец, несколько сомнительная секта бегардов или богардов породила фамилии Бего, Беген, Бега и, возможно, Лебег.

Паломничества и ономастика

Вот прозвища паломников, которые побывали в Риме: Роме, Роме, Рёмер, Ромье, ставшие именами. О принесенных ими ветках напоминают имена Пальм и Паумен.

Те, кто побывал в Сен-Жак-де-Компостель (Санть-яго-де-Компостела), прозывались Жако, Жакобит, Жакобипет, Жаке или Кокий, Кокель, Кокерий.

Паломники (Пельрен, Перегрен, Пельгри, Пельгрим), вернувшиеся из Мон-Сен-Мишель, получали прозвище Микло.

Монахи в городе

Я не собирался расписывать в этой книге, какое место занимали монахи в развитии демократических теорий Средневековья. Выше я уже говорил о решающей роли Церкви в целом и монашества в частности в выработке и применении на практике избирательных и совещательных процедур. В равной степени многим обязаны монахам соборные доктрины, утверждавшие "народные" истоки верховной власти, примат собрания народных представителей, подчинение праву и идее справедливости, задуманной как делегирование полномочий согласно общей воле. Анализ подобных теорий потребовал бы написания отдельной книги по праву и справедливости. И наконец, невозможно переоценить ту роль, которую некоторые аббаты сыграли в жизни своего века. В этом отношении наиболее яркий пример являет собой св. Бернар. Без него его время никогда бы не пережило такого нравственного и духовного обновления, как при его участии.

Наше намерение — лишь кратко охарактеризовать роль монахов среди людей, сказать об их присутствии в повседневной жизни городов и селений. Образованные, усердные, пользующиеся доверием, в общем-то, отрешенные от мира сего, уважаемые, несмотря на язвительную критику в свой адрес, обладавшие признанным духовным авторитетом монахи составляли организованную и самоотверженную группу, готовую к служению гражданскому обществу, осознающую свою роль в нем.

"Начиная с общего собрания граждан перед церковью, — пишет Менджоцци, — и вплоть до назначения должностных лиц, во всех этих проявлениях общественной и правовой активности городской общины можно обнаружить подражание церковным системам и формам".

Ставски, хороший знаток проблем, связанных с происхождением мажоритарной системы голосования, также отмечает: "В Англии... наблюдается прямое влияние Церкви и канонического права на введение мажоритарной системы". А вот мнение такого авторитетного автора, как Конопсинский: "Похоже, что только в середине XVI века под влиянием Церкви установился обычай точно подсчитывать голоса коммун в наиболее деликатных случаях... И, вне всякого сомнения, что именно под влиянием католической церкви начал развиваться принцип мажоритарности, распространившийся по всему итальянскому полуострову".

Церковь сыграла роль даже в организации некоторых коммун. Так, в частности, произошло в Марселе: освобождение этого города из-под власти феодального сеньора в самом начале XIII века состоялось благодаря братству Святого Духа, основанному в 1212 году.

В случае безрезультатности выборов или социальных противоречий (как в Милане в 1256 году) итальянские коммуны часто призывали на помощь монахов, чтобы разработать устав, председательствовать на выборах, выполнить функции арбитра. Пертиль упоминает об одном тайном голосовании, имевшем место в Пизе в 1286 году в присутствии двух братьев-доминиканцев и двух миноритов. Совершенно очевидно, что монахи и священники, сталкиваясь с проблемой выборов, которые осложнялись нерегулярностью и несоблюдением решений, принятых большинством голосов, сразу же вспоминали об обычаях церковной среды. Описывается случай спорных выборов (в Верчелли), где в первом туре голосования братьям-монахам было доверено раздавать избирательные бюллетени, дабы, по словам хрониста, "уничтожить всякое подозрение". Именно по этим причинам горожане чаще всего и призывали братьев из городских монастырей. Иногда монахам поручалось избрание властей на первой ступени или, как в Вероне, даже самих членов магистрата. В Венеции они формировали из членов городского собрания состав Большого Совета.

Вне всякого сомнения, монахи были могущественными и уважаемыми арбитрами, ибо они не являлись ни избирателями, ни избираемыми, мало участвовали, по крайней мере непосредственно, в делах коммуны, не могли оставлять завещаний или участвовать в ином наследовании. Часто они хорошо знали то, что замышляется или делается в других коммунах через посредство братьев своего ордена.

В принципе, монахам были недоступны официальные должности в органах городского самоуправления. Они не платили налогов, поэтому не могли являться судьями или чиновниками. Тем не менее специально для монахов оставлялись отдельные должности. В XIV—XV веках такие случаи имели место в Брюсселе и Антверпене (а также в Цюрихе, Лейпциге, Лувене, Цутфене и пр.), когда эшевены* [городской советник, член магистрата городской управы.] призывали клириков, чтобы поставить их во главе канцелярии суда коммуны.

"Исполнение обязанностей, свойственных мирянам, несовместимо с духовным званием. Но это звание не служило препятствием для его обладателей, — пишет по этому поводу М. Паке. — Магистрат использовал услуги как клириков, так и мирян; и от тех, и от других требовались одинаковые гарантии, и им поручались одни и те же дела".

Монахам часто доверялись особо важные поручения: хранение печати (Флоренция, 1308 год), коммунальной кассы, коммунальных архивов (Чьери), взимание дорожной пошлины. В Бретани нищенствующие монахи участвовали в заседаниях герцогского совета. В частности, кармелиты выполняли щекотливые обязанности в сфере налогообложения и финансов. Францисканцы Ванна взяли под свою опеку Счетную палату (Г. Мартен). Некоторые конгрегации, вроде Сент-Клод, получили разрешение чеканить монету. Монахи-бенедиктинцы из Сен-Пьер-ле-Без были обязаны в дни проведения ярмарок проверять у торговцев весы, гири, локти, меры для масла, вин, зерна. Это называлось правом "эгандильяжа".

И это еще не все! Гумилиаты выполняли функции сборщиков ввозных и дорожных пошлин и хранили у себя ключи от склада боеприпасов. Нищенствующие монахи служили капелланами коммунального ополчения. В некоторых городах цистерцианцы сторожили гавани и арсеналы, крепостные стены и укрепления, выполняли функции квесторов и управляющих, подсчитывали голоса на выборах. Их призывали для наведения порядка в финансах Кёльнского архиепископства. Конверзы ордена Сито привлекались к обязанностям "буллаторов", то есть они ставили печать — "буллу" (bulla, по-латыни "свинцовый шарик") на официальных документах. Правда, это ответственное дело поручалось им потому, что они не умели читать.

Имеется по меньшей мере четыре случая прямого влияния монахов на политическую практику. Прежде всего обычай пожизненного назначения эшевенов, отмечаемый Пиренном во Фландрии и Валлонии (только в XII веке выборы сделаются ежегодными).

Руффини также упоминает несколько случаев, когда в гражданских установлениях появляется понятие "saniorite", здравого смысла. В 1254 году в Барселоне зафиксирован принцип: "Vincat sententia meliorum" ("Пусть превалирует мнение лучших"), а около 1118 года — в "Leges Henrici" ("Уложении Генриха") сказано: "The majority by rank, repute and

sound judgment" — "Большинство по рангу, доброй славе и здравому суду".

Далее, "обеты", даваемые кандидатами, представляли собой обычай, известный нам из солидного труда дома Шмица. Как ни противоречила эта практика духу бенедиктинского устава, но она укоренилась в среде монашества с VIII-IX веков.

И наконец, в Венеции существовал так называемый оппонент, которому по примеру avocatus diaboli* [Адвокат дьявола (лат.)] в брачных делах и в процессах канонизации надлежало выполнять роль противной стороны, чтобы вопрос был изучен лучше.

В современном обществе

Некоторые (и не только неверующие) спросят: имеют ли смысл столь строгие правила, постоянные требования, тягостные лишения, суровая дисциплина, — все то, чем была и продолжает быть жизнь монахов? Ответ же таков: несомненно, да. В подтверждение этого я процитирую одного писателя, любителя спорта: "Все подвижники воздерживаются от всего: те для получения венца тленного, а мы — нетленного. И потому я бегу не так, как на неверное, бьюсь не так, чтобы только бить воздух"... Это слова апостола Павла (1 Кор. 9: 25–27).

И это не единственный случай, когда современный мир, сам не ведая того, встречает на своем пути ценности вечно живого мира монашества. Есть еще множество других примеров, и откровенно говоря, мне кажется, что наше общество частенько испытывает некую тоску по этому монастырскому миру, далекому и близкому одновременно. Не то чтобы это была ясная идея, но современное общество сталкивается с проблемами, которые заставляют его мечтать о мире и покое, о сени деревьев и тишине, об уединении и сосредоточенности: solutio, inclusio, silentium. Разве эти слова, определяющие картезианский образ жизни, не вызывают ностальгических чувств у наших современников? Послушаем, как св. Петр Дамианский обличает мирскую суету: "Чума суетливости... Жизнь их проходит тщетно". Разве он так уж далек от чаяний наших с вами современников? Или далек от наших грез Гримлекус, восхваляющий садик еремита с душистыми травами и животворящим воздухом? Не является ли подобный сад тем, что сегодня мы называем вторым домом, и разве неслучайно слово "шартрез" (буквально "жилище картезианца") в XVIII веке служило для обозначения маленького уединенного сельского домика? Тишина вдали от гула времен, позволяющая задуматься о главном, диалог с самим собой, блаженное одиночество внутри общежительной жизни... Это поиски душевной тишины. Неужели они чужды нашему обществу? Марсель Пруст говорил, что книги — это дети одиночества и молчания. Разве мы не испытываем того же? И не забываем ли мы о том, что все великое и прекрасное, сделанное человеком, сотворено им в мире души и мирной тишине мастерских, библиотек, лабораторий — или монашеских келий?

Современно и "миротворческое дело", вдохновлявшее этих безоружных добровольцев — клириков, монахов, кающихся грешников, паломников, живших в обществе страха, крови и хищничества. Они станут предвестниками сторонников "пассивного" сопротивления, тех, кто отказывается от несения военной службы по религиозным убеждениям, вроде закваски в Евангелии, "которую женщина взявши положила в три меры муки"...

Актуально и стремление быть "pauper Christ!" (бедняками Христа, нищими духом), бесконечно проявлявшееся в течение столетий: быть экономически безоружным, целиком посвятить себя духовному труду, труду художественному, ремесленному, — труду человека и в меру человека.

Всегда современна и реакция нищенствующих орденов на "общество потребления" их эпохи, когда впервые за долгое время появились огромные состояния, роскошь, дух наживы, то есть стремление к неограниченной Прибыли.

Наконец, актуально и отсутствие постоянного жилища, "нет иного крова, помимо церкви", этот сон на решетках, досках, прямо на земле, если молитва не заставит забыть про усталость...

Средние века характеризуются жизнью сообща, наличием связей человека с человеком — уз верности и вассалитета. Но присущее еремитам видение мира — это существование в одиночестве, антисоциальная жизнь во многих отношениях. Жизнь еремита или отшельника по существу антифеодальная, антиклерикальная, даже отчасти антимонашеская (Б. Блиньи). Еремит любил природу, животных. Он хотел быть независимым, самостоятельно путешествовать, быть вдали от людей и в лесу, и на море, и в пустынном скиту. Он хотел вести жизнь свободного человека в поисках уединения, молитвы и мира — жизнь в конечном счете парадоксальную, ибо это было "призванием в орден без настоятеля, делами милосердия без братии и апостольским служением без дел" (Ж. Леклерк). Так ли уж мы далеки от этой контркультуры и образа жизни, которые составляют предмет мечтаний нашей современной молодежи? Результаты опроса, проведенного Жаном-Пьером Корбо и опубликованного недавно в "Нувель Литтерер", показывают, что основные идеи молодежи таковы: возврат в деревню и отказ от городской жизни, простое и здоровое "природное" питание, ценность уединения и жизни в ограниченном кругу, новые формы человеческих отношений, поиски духовной тождественности и особенно "возможность вернуть сакральность повседневному труду". Эта бессознательная ностальгия по определенному типу монашеского образа жизни проявляется также в столь распространенном вегетарианстве, в голодовках протеста, в отказе от собственности, в ношении бороды, иногда даже в неопрятности...

В этом нет ничего необычного. Совершенно закономерно, что после грандиозных потрясений последнего века с его индустриализацией, кризисами, колонизацией, научными открытиями, войнами и революциями современный человек ищет мира. Мира в мире. Мира в душе. Мира, который искал монах в жестокой эпохе Средневековья.

Некоторые слова религиозного происхождения

Церковь играла активную роль в средневековой действительности, поэтому она и оставила бесчисленные следы своей многообразной и глубокой деятельности. Фердинан Брюно приводит список слов, происходящих из Вульгаты и богословских трудов, далеко не исчерпывающий. Я не буду приводить здесь этот список, ограничусь лишь тем, что дополню его некоторыми словами, на первый взгляд ничем не выдающими своего церковного происхождения.

Я уже упоминал и комментировал слова "выборы", "компромисс", "голос", "баллотировка", "обнародование", относившиеся к церковной избирательной процедуре.

Другое слово церковного происхождения — "пропаганда" от латинского "De propaganda Fide", названия конгрегации, созданной в 1622 году в целях распространения (или пропаганды) веры.

"Бегин": изначально это слово означало головной убор, который носили бегинки, и, похоже, родственно слову "beggen" — "просить милостыню". Французское выражение "заполучить бегин" означает "влюбиться в кого-либо".

Делать выговор в собрании капитула — по-французски "chapitrer". Само слово "капитул" произошло от обычая читать главу из устава перед началом заседания. "Иметь голос в капитуле" — обладать правом взять слово перед собравшейся братией, а значит, обладать определенным авторитетом и некой компетенцией. "Капитуляцией" называлось соглашение, заключенное на капитуле, и слово "капитулировать" означало тогда "достичь соглашения", а затем с XVI века — "сдаться в соответствии с соглашением".

"Праздничный день" (fete chomee) — день, ознаменованный прекращением всякой работы. Родственно позднелатинскому "caumare" — "отдыхать во время жары".

В IX веке слово "collation" (современное значение "легкий ужин") означало "соглашение", "обсуждение", затем — "конференция", "собрание", а также "выступление", "речь". Св. Бенедикт (Устав, XLII, 6) советует читать по вечерам "Collationes" ("Сопоставления") Кассиана или жития святых отцов. После этого чтения возник обычай немного перекусить, так и появилось это значение. Во французском языке слово возникло в 1287 году.

Слово "сверка" ("считка") — "collationnement" — в значении "сличать копию с оригиналом" происходит непосредственно от латинского "collatio", "conferre", то есть "сравнивать", "сообщать". В 1361 году это слово появилось у Орема.

"Congru" — буквально "то, что подходит в точности". Однако с тех пор, как это слово начало означать пенсию, которую владелец бенефиция назначал приходскому кюре, во французском языке оно приобрело более узкий смысл ("скудный"), который присутствует в выражении "скудная доля".

Слово "донос" долгое время употреблялось обвинительным капитулом в значении "доклад", "сообщение". Только позднее это слово приобрело уничижительную окраску.

"Камай или домино черного цвета монахи носили зимой", — пишет Элио. Затем домино ("domino") стало маскарадным костюмом, позднее — игрой (связь с его цветом). Несомненно, это слово произошло от выражения: "Benedicamus Domino" ("Благословим Господа").

"Energumene" ("одержимый", "бесноватый") — слово, связанное с "энергией", "силами", означает "одержимый демоном".

"Галерея" происходит от слова "Галилея". В ордене Клюни оно означало крытую церковную паперть, вероятно, в связи с самой Галилеей, где люди толпились вокруг Иисуса, внимая ему.

"Indispensable" ("обязательный", "необходимый"). Элио рассказывает о монахах, обреченных на "постоянное соблюдение принципа обязательности предписаний Устава", которые невозможно обойти или получить освобождение от их выполнения. Вне всякого сомнения, первоначальное значение французского слова "освобождение, льгота" ("dispense") церковного происхождения.

Слово "lavabo" ("умывальник") первоначально означало полотенце, которым священник вытирал свои руки после совершения проскомидии согласно формуле: "Lavabo manus meas" — "Я умываю руки". И только в начале XIX века этот священный термин сделался обиходным.

Слово "монахиня" ("nonne") имело неожиданное значение... "кормилица" ("nourrice"). Слово мужского рода "nonnus" существовало в смысле "отец-кормилец" и "монах".

"Пребенда", "провиант" (prebende, provende) от латинского "praebenda" — "то, чем надо снабдить", "рацион". В IX веке говорили: "пребенда" хлеба, вина и рыбы на Рождество. Затем это слово стало обозначать "церковный доход, связанный с каноникатом" и впоследствии приобрело уничижительный смысл.

Слово "rabiot", "добавка", похоже, прежде означало часть пребенд отсутствующих братьев, которая выдавалась присутствующим.

Что общего между воскресной проповедью священника и... решеткой? Проповедь, prone, prosne, происходит от латинского protinum, а оно, в свою очередь, — от греческого prothura, которое означало коридор, ведущий от входа к внутренней двери, а в XII веке — решетку, отделяющую клирос от нефа, а уже затем и краткую речь, с которой кюре обращался к прихожанам, стоя как раз перед этой решеткой.

"Прострация" — слово любопытное. Изначально и вплоть до XIX века оно было синонимом "повержения ниц", "распростертого положения". "Prostration", "prosternation" — от латинского "prosternare" — "простереться", а также "быть поверженным в уныние" — отсюда медицинский термин, который появится только в XVIII веке.

Слово "Resipiscence", "покаяние", означает признание своего греха. Это очень характерно для умонастроения людей в Средние века. Этимологически слово означает "возвращение к разуму" от латинского "sapere" — "знать", "быть мудрым", ибо слова "мудрый", "ученый" и "знающий" почему-то смешиваются в сознании людей.

Интересная судьба у слова "rubrique", "рубрика". Сначала его употребляли для обозначения заглавия красного цвета ("ruber") в государственных законодательных актах и молитвенниках. Затем это — названия повторяющихся молитв, объяснения или правила богослужения. А в XIX веке на языке прессы — заголовок, в котором резюмировалось содержание статьи; наконец — регулярные материалы на определенную тему. Мы говорим: "Он ведет спортивную рубрику".

"Дополнительный" (succursale) — например, "дополнительная церковь" (от латинского "succursus", то есть "та, которая в помощь", "дополняющая") — церковь, подчиненная приходской и возмещавшая недостаточность приходской церкви. Только в XIX веке (1844 год) это слово приобрело современный смысл: "учреждение, подчиненное другому (здесь заметна связь с первоначальным смыслом) и созданное в идентичных целях".

Слово "терпимость" (латинское "tolerantia") в уставе св. Бенедикта (XL, 8) употребляется в курьезном для нас смысле, означая "милость", данную Богом и удерживающую от желания пить вино...

Назад   Вперед