2. Литературная форма апокрифических деяний апостолов

Обычно считается, что само жанровое название, принятое в каноне, — "Деяние", греч. πράξις — "дело", но также "событие, происшествие", восходит к античной письменности, к тому виду античной биографии, который принято называть гипомнематическим.

Однако и сам термин "деяние", и жанровое понятие в целом имеют параллель не только в античной, но и в древнееврейской письменности, где словом ma'ase (семантическое поле, близко к греч. — "дело", но и "событие, происшествие") называлась литературная форма учительной литературы — рассказ о деяниях праведника, который заканчивается обычно назидательной сентенцией. Такое название дается и рассказам, вошедшим в аггаду и повествующим о мучениках за веру, о чудесных происшествиях с законоучителями и простыми, но набожными людьми.

Термин πράξις в качестве жанрового обозначения не был в первые века христианства четко фиксирован, в письменной традиции он определился, видимо, в связи с созданием пергаменных списков новозаветных сочинений в середине IV в.

Сирийская традиция сохранила еще два термина для апостольских деяний: mlpnwf — "учение" и ts'yf — "история". Первое из двух соотносится с другим видом христианских сочинений, связанных также с деятельностью апостолов, — διδασκαλία или διδαχή. В этих памятниках устанавливаются правила поведения членов христианской общины, рассматриваются вопросы обрядности и руководства собранием верующих. Собственно рассказ о деятельности в них почти отсутствует.

В сирийских списках изучаемых нами произведений все три термина употребляются, часто взаимозаменяясь и в заглавиях, и в колофонах.

Хотя такие памятники, как "Учение Аддая апостола", "Деяния Иуды Фомы апостола" и "История Иоханнана апостола, сына Зеведеева" возникли в сирийской среде, каждый из них отличается самобытностью литературной формы.

То, что первоначальный рассказ о хождении Аддая ведет свое происхождение из сирийских анналов, наложило на него своеобразный отпечаток, характеризующийся стремлением сирийского исторического повествования к фактографичности и документированности. Текст апокрифа уже в начальных строках строго датирован, отправка посольства Авгара к наместнику Сирии и пребывание его в Элевтерополе хронологически также определены. Время вторичного визита архивиста Ханнана в

Иерусалим тоже обозначено четко. Знаменателен и сам факт, что одним из главных действующих лиц легенды становится этот персонаж. Архивист, доверенное лицо царя Авгара, он не только выполняет ответственную миссию, записывая и передавая по адресу слова царя и Иисуса Христа, но в заключительной части повествования выступает в роли свидетеля, подтверждающего записи царского писца. Существенно и то, что в основе апокрифа лежат тексты писем. Эпистолография всегда занимала важное место в сирийском историческом повествовании. В первоначальном варианте легенды скромная роль отведена чудесам, их всего три, но и они описаны скупо, одной фразой, без подробностей. Нигде в апокрифе в качестве апофеоза апостольской деятельности не дается полное или хотя бы частичное описание обряда Крещения новообращенных, да и сам глагол "крестить" встречается редко. Можно отметить отсутствие в первоначальном варианте легенды поэтических и литургических отрывков.

"Деяния Иуды Фомы" стоят в ряду апокрифических деяний особняком, выделяясь своим большим, по сравнению с другими текстами, объемом и своей уникальной художественной формой.

В изучении "Деяний" сложилось исследовательское направление (Р. Рейтценштейн, Р. Гельм, Р. Зедер), которое, сопоставляя их с античным романом, видит в последнем истоки литературного характера этого апокрифа.

Однако, на наш взгляд, существуют доводы, которые заставляют считать подобное сопоставление недостаточно правомерным.

Во-первых, хронология античного романа относит расцвет и наибольшее распространение жанра ко II—III вв. н.э., т.е. их создание близко к тем временным пределам, в которых возникали и распространялись апостольские деяния. Так что наличие и в романах, и в деяниях сходных сюжетных линий и общих мест вряд ли можно объяснить заимствованием.

Во-вторых, до сих пор не решен со всей определенностью вопрос о генезисе античного романа, и целая группа ученых его идейные и художественные предпосылки находит на Востоке (П. Гюэ, К. Керени, М. Браун, Р. Меркельбах).

При всей разноречивости мнений о генезисе античного романа, следует признать одно общее, что не оспаривает ни одно исследование в этой области, — он возник как жанр и начал развиваться в эпоху эллинизма, которая характеризуется, с одной стороны, обилием новых литературных форм, а с другой стороны, взаимопроникновением различных жанров. Именно в данный исторический период на длительный срок пришли в соприкосновение две культурные традиции — греческая и ближневосточная — и начался бурный процесс их взаимодействия. Именно этот процесс породил широкое движение в области литературной деятельности, которое распространилось как в греческой, так и ближневосточной словесностях. Возможно, что в будущем сравнительное изучение литератур эллинизма сможет выявить общие закономерности .их развития в этот период. Во всяком случае уже сейчас отчетливо можно соотнести с этой эпохой два обстоятельства: первое — интенсивное развитие и письменное фиксирование низовой, народной литературы, и второе — проникновение в "серьезные" жанры литературы фольклора, взаимодействие письменного и устного типов словесного искусства. Два этих фактора сыграли в дальнейшем решающую роль в формировании христианской литературы. Главным результатом синтеза античной и ближневосточной литератур, начавшегося в эпоху эллинизма, стало возникновение нового литературного процесса.

Из ближневосточных литератур данного периода нам лучше всего известна на сегодняшний день древнееврейская — палестинская и литература диаспоры. Она создавалась на трех языках — древнееврейском, арамейском и греческом и с 200 г. н.э. переживала период расцвета. В это время активно возникали сочинения как ранее существовавших жанров: исторические повествования, поэтические тексты — псалмы, пророческие книги и послания, — так и новые виды литературных форм: апокрифы, тесно примыкавшие тематически к библейским книгам Ветхого Завета, дополнявшие и развивавшие их. Для нас важно отметить тот факт, что в древнееврейской литературе рубежа эр появляется такой же интерес к семейно-бытовому повествованию, описанию путешествий и экзотике, какой мы наблюдаем в греческом романе. Более того, сейчас можно констатировать, что некоторые темы и сюжеты обрабатывались параллельно и в греческой, и в древнееврейской литературе. Таково повествование об Александре Македонском.

Семейно-бытовая тема, свойственная античным романам, наиболее ярко представлена в двух ветхозаветных апокрифах: "Иосиф и Асенеф" и "Книга Товита".

Мотив путешествий также широко представлен в древнееврейской апокрифической литературе: в книге Еноха, фрагменты которой были найдены в Кумране, в "Апокрифе книги Бытия" (Странствие Авраама).

При всем отличии стиля, повествовательной манеры и в целом литературной формы, нельзя не констатировать, что и античный роман, и древнееврейские апокрифы разрабатывают общие мотивы — испытание героев, разлука, путешествия, свадьба главных героев, добродетельных и прекрасных, и вообще "счастливый конец". Такая общность, несомненно, была обусловлена теми глубокими историческими переменами в материальной и духовной сфере, которые наметились в цивилизации эпохи эллинизма, продолжая интенсивно развиваться и в дальнейшем.

Все перечисленные выше темы соприкасались с жизнью индивидуума, давали возможность отобразить его внутренний мир. В античной и ближневосточной литературах эти темы реализовались по-разному, в зависимости от того арсенала художественных средств и приемов, которыми они располагали и которые были в них уже отработаны. Взаимовлияние же литератур, которое несомненно было, лишь способствовало развитию общих процессов.

"Деяния апостолов" могут быть отнесены ко второй волне раннехристианской литературы, первую ее волну составляли тексты, связанные с основателем учения — Иисусом Христом. Это прежде всего различные виды евангелий: евангелия как сборники логий — речений Иисуса, и евангелия как более или менее полный рассказ о его жизни.

Естественно, что вторая волна христианской литературы исходит из первой, опирается на ее знание и заложенные в ней традиции. Это ясно видно на "Деяниях Иуды Фомы". Главное действующее лицо повествования апостол Иуда отправляется на Восток с миссией распространения христианства. При этом автор не только стремится показать, что Иуда — ревностный христианин, но и хочет соотнести его с образом Иисуса Христа, а иногда и обозначить в нем самого основателя христианства. Через все повествование проходит тема: Иуда — двойник Христа.

Основой развития данной темы становится сравнение, аналогия. Постоянная на протяжении всего повествования, она предполагает знание читателем истории земной жизни Иисуса Христа. Устойчивая аналогия с евангельским повествованием определяет литературный характер "Деяний", связывая их с этим типом сочинений раннехристианской словесности.

Такое сопоставление усугубляется еще одним приемом, применяемым автором "Деяний Иуды Фомы", когда апостол и его учитель полностью идентифицируются. В тексте много эпизодов, где они чудесным образом подменяют друг друга, а в одном из рассказов апостол Иуда прямо называется близнецом Христа.

Характерной особенностью литературной формы "Деяний", которая также восходит к семитской основе, является смешение повествовательных частей с молитвами, проповедями, гимнами. Такое соединение в единое целое разножанровых

компонентов вообще считается особенностью восточных литератур в сравнении с античной, где, как правило, выдерживается принцип чистоты жанра.

Ярким примером подобного соединения повествования с молитвой является уже упоминавшаяся древнееврейская "Книга Товита". Молитва становится органичной частью этого апокрифа и, возникая в особенно важные для развития сюжета моменты, представляет собой своеобразный двигатель действия, соединяющий три части повествования в композиционном отношении.

В христианском художественном творчестве молитва как ритуал общения с Богом с самого раннего времени приобрела особую, важную роль, превратившись в идеальный образец и форму искусства.

Автор "Деяний Иуды Фомы", думается, прекрасно осознавал значение молитвы как особо почитаемой для христианства словесной категории, понимая, какие новые возможности она дает для конструирования повествования. Молитва стала для него излюбленным композиционным приемом. Ни одно из произведений жанра апокрифических деяний не содержит такого количества молитв. В "Деяниях Иуды Фомы" представлены различные виды молитв — это ритуальные молитвы, сопровождающие Крещение, евхаристические, молитвы-прошения и молитвы-благодарения, предсмертные молитвы.

Как и в "Книге Товита", молитвы в "Деяниях" возникают в кульминационные моменты (перед чудотворениями и после них, перед ритуалами Миропомазания, Крещения, Евхаристии) и служат толчком к развитию действия.

В "Деяниях Иуды Фомы" большую роль играют три поэтических отрывка — "Свадебная песнь", "Песнь о жемчужине" и "Хвала". Все три вместе они находятся лишь в одной сирийской рукописи, остальные сирийские рукописи, а также греческие версии по-разному, полностью или частично, отказываются от их включения в текст.

"Свадебная песнь", которую апостол Иуда Фома исполняет на свадьбе царской дочери по-еврейски, как сказано в тексте, на языке, непонятном всем присутствующим, — делится на несколько тематических отрывков: описание красоты невесты, описание окружения невесты — ее свиты, участвующей в свадебной церемонии, картина брачного чертога.

Сирийская и греческая версии "Свадебной песни" имеют ряд расхождений, сопоставление которых может убедить в том, что сирийская версия дает переработанный в духе ортодоксального христианства текст, переводящий образы чувственные в морально-этические или нейтральные и дающий в заключении тринитарную формулу. "Свадебная песнь" — это образец ближневосточной лирики, связанной со свадебным обрядом и восходящей к фольклору. Причем для образной системы такого гимна не важно, связан ли он со светской брачной церемонией или с сакральным действом.

Гимн из "Деяний Иуды Фомы" можно сопоставить с библейской "Песнь Песнью", и не только по их художественным особенностям, но и по тем направлениям, которые сложились при их понимании и истолковании, как в традиционном богословии, так и в научной литературе. Сходство с ним можно обнаружить и в поэтическом отрывке из "Апокрифа книги Бытия" — сочинения, написанного по-арамейски и найденного в одной из пещер Кумрана.

"Свадебная песнь" из "Деяний Иуды Фомы" прошла непростой путь развития. Являясь изначально светским фольклорным песнопением, связанным со свадебным обрядом, она, будучи включена в текст апокрифа, приобрела ряд выражений и образов, которые впоследствии для ортодоксального христианства стали неприемлемыми и подверглись изменениям. Трудно связать их с каким-то определенным философско-религиозным течением — это было то идейно-образное "койне", которое использовалось и гностиками, и иудео-христианами, а впоследствии стало достоянием манихейства и какой-то частью вошло в ортодоксальное христианство. Различные метафоры, соотносящиеся со свадебным обрядом, широко представлены в канонических новозаветных текстах. В свою очередь, их использование в Новом Завете подготовлено ветхозаветной традицией.

В связи с изучением "Свадебной песни" из "Деяний Иуды Фомы" знаменательным можно считать то, что соотношение свадебной символики с символикой Крещения, намеченное и скрытое в канонических евангельских текстах, получило дальнейшее развитие в рамках сирийской литературы, особенно в поэтических мадраше Ефрема Сирина (IV в.), гомилиях Нарсая (VI в.).

Если рассматривать свадебный гимн "Деяний" в контексте всего произведения, то можно заметить, что в памятнике также символика свадьбы соотносится с обращением в христианство — с Крещением. Наиболее показательны в этом отношении эпизоды из последнего деяния, повествующего о придворном Карише и его супруге Мигдонии.

Таким образом, есть основание полагать, что "Свадебная песнь", произнесенная непосредственно перед обращением Иудой царской дочери и ее жениха, также в традициях раннехристианской, особенно сирийской, литературы, метафорически связана с одной из основных идей христианства — идеей Искупления через Покаяние и Крещение.

Большое внимание исследователей привлекал и продолжает привлекать другой поэтический фрагмент "Деяний Иуды Фомы" — называемый "Песнь о жемчужине" или "Гимн души". Такие названия в рукописях не зафиксированы, а предложены исследователями и отражают их понимание данного сочинения и его многочисленные интерпретации.

В нашей книге, посвященной "Деяниям", были подробно разобраны все известные нам попытки объяснения этого поэтического фрагмента. Различие всех гипотез, как в их ведущем направлении, так и в вариантах, объясняется трудностью интерпретации гимна исходя из какой-то одной позиции. Такая трудность обусловлена тем, что гимн, вне всякого сомнения, родился в среде, где имели место различные влияния, в том числе и противостоящие друг другу. Все изложенные гипотезы, которые уязвимы в частностях, страдают одним общим недостатком. Они рассматривают гимн вне текста "Деяний Иуды Фомы" и в сирийском, и в греческом его вариантах. Нам показалось поэтому необходимым установить, как идейно-смысловые нити связывают гимн с остальным повествованием.

"Песнь о жемчужине" входила уже в первоначальный текст "Деяний". Одним из доказательств этого является идейно-композиционное ее единство с остальным текстом памятника — все части повествования объединены двумя лейттемами — темой двойничества и темой знания или незнания (или забвения) человеком самого себя.

"Песнь о жемчужине" и "Свадебную песнь", изначальная принадлежность которой тексту памятника никогда не вызывала сомнений, в свою очередь, объединяют два момента — во-первых, оба этих произведения восходят к фольклорным источникам, а во-вторых, их роднит сходная поэтическая форма, они делятся на смысловые периоды, структура которых определяется числом слогов.

Отмеченные нами черты общности двух поэтических отрывков "Деяний" заставляют считать, что они включены в текст сочинения одновременно, то есть присутствовали в изначальной его редакции. Первая песнь входила в начальную часть памятника, а вторая — в его заключительную часть, стилистически уравновешивая композицию в целом.

О третьем, самом большом по объему поэтическом отрывке "Деяний" — "Хвале" — речь пойдет при анализе эволюции литературной формы.

Таким образом, перед нами налицо формальная и художественно-стилистическая связь "Деяний Иуды Фомы" с первой волной раннехристианской литературы — евангелиями и, как через них, так и помимо них, с памятниками ближневосточной литературы эллинистического периода.

Изучение "Деяний Иуды Фомы" заставляет предполагать, что их создатель был знаком с эллинистическими романами, однако вкладывал в известные мотивы и образы новое содержание. Так, центральное место в последнем деянии занимает единая сюжетная линия, вокруг которой развивается нечто похожее на любовно-семейный роман с главными действующими лицами: царедворцем Каришем и его супругой Мигдонией.

Но при этом видно, что автор "Деяний Иуды Фомы" исходил из иного, чем у творцов эллинистических романов, этического учения, которое основывалось на новом христианском понимании любви. Проповедуя христианскую всеобъемлющую, мировую любовь, он, вместе с тем, выступает с резким отрицанием плотской любви и семейной жизни, провозглашая полный аскетизм и безбрачие. Эти идеи неоднократно развивает в своих речах сам апостол, ему вторят и другие действующие лица.

Нужно отметить, что "Деяния Иуды Фомы" имеют весьма близкие параллели смыслового характера с "Жизнью Аполлония Тианского" Флавия Филострата, произведением, также относимым к числу эллинистических романов.

Есть основания полагать, что сирийцы проявили интерес к личности Аполлония Тианского и его учению. В одной из сирийских рукописей сохранились отрывочные изречения и притчи на морально-этические темы, автором которых назван Аполлоний Тианский. Исследовавшему этот текст Р. Готхайлу не удалось установить источник этих отрывков, которые тем не менее свидетельствуют о том, что на сирийском языке существовало какое-то сочинение, связанное с именем философа-неопифагорейца. Так что автор "Деяний Иуды Фомы" мог знать о жизни Аполлония не только из сочинения Филострата, но и из какого-то сирийского источника.

Таким образом, литературные достоинства "Деяний Иуды Фомы", их своеобразная форма, обладающая целым рядом особенностей, которые отсутствуют у других произведений этого круга, заставляют считать, что их создатель был хорошо знаком с традициями эллинистической словесности — как ближневосточными, легшими в основу раннехристианской литературы, так и античными. Но при этом черты, сближающие апостольские апокрифические деяния с эллинистическими романами, могут быть объяснены не заимствованием, а тем, что как те, так и другие сочинения складывались в атмосфере художественно-стилистического койне, посредником при этом была грекоязычная литература иудейской диаспоры.

Назад   Вперед