Сирийская словесность и апокрифические деяния апостолов

Сирийская словесность, представляющая собой огромную духовную ценность, свидетельствует о значительности культуры сирийцев, широко распространившейся по всему средневековому миру и оказавшей большое влияние на многие страны и народы. Сирийскую словесность составляют сочинения, написанные сирийским литературным языком и сохранившиеся в рукописях, которые датируются временем с V по XVIII в. и хранятся в различных рукописных хранилищах мира. Сирийский литературный язык сложился на базе центрального арамейского диалекта семитской языковой группы. На этом наречии, начиная уже со II в. н.э., была создана разнообразная и интересная литература, отразившая все сферы деятельности говоривших на нем людей.

Очагом сирийской цивилизации стало небольшое государство Осроэна, возникшее в северо-западной части Месопотамии в конце II в. до н.э., в период распада Селевкидского государства, созданного преемниками Александра Македонского на территории Ближнего и Среднего Востока. Сирийская культура приобрела универсальный характер во многом благодаря тому, что она сформировалась на фоне этнического разнообразия, аккумулировав в себе достижения не одного, а многих народов. Решающий вклад в ее создание внесло местное население — сирийцы-арамеи, расселившиеся к середине I тысячелетия до н.э. в данном регионе. После похода Александра Македонского на Восток колонисты-греки привнесли сюда многое из того, чего достигло к этому времени эллинское общество, оказав мощное воздействие на последующее развитие сирийской культуры. По преданию, Осроэна была основана арабским кочевым племенем оррои, или ос-рои, и первые цари правящей осроэнской династии Авгаров, согласно легенде, были арабами. Однако, судя по именам списка эдесских правителей, в их числе впоследствии оказались и представители других народов: персы, евреи, армяне. Осроэна принадлежала к числу небольших буферных

княжеств. В начале Ш Б.Н.Э. это самостоятельное княжество стало провинцией Римской империи. Расположенная на границе сперва Римской империи и Парфии, а затем Византии и сасанидского Ирана, она испытала на себе воздействие как греко-римского, так и персидского мира. Точные размеры Осроэны определить трудно, но известно, что во времена расцвета в орбиту ее власти, кроме столицы Эдессы (Урхи), входили такие известные центры, как Харран, Амид, Решайна. Одной из главных причин, обеспечивших бурное распространение сирийской культуры в сопредельные страны, было то, что Осроэна стала первым в истории государством, где в конце II в.н.э. христианство было провозглашено официальной религией. Сирийцы приняли активное участие в утверждении новой религии, определившей в качестве идеологической основы жизнь народов средиземноморского культурного крута, внесли значительный вклад в развитие ее догматических положений, создали многочисленные произведения христианской литературы в агиографическом, гимнографическом и других новых жанрах. Сирийские писатели, клерикальные и политические деятели сыграли весьма существенную роль в богословских спорах, определивших ход раннесредневековой истории Ближневосточного региона и явившихся отражением постоянной идеологической и политической борьбы, которая происходила на восточных окраинах Византийской империи. Становление христианства как нового религиозного учения сопровождалось непрерывным развитием его догматики. Оно объединило в себе на раннем этапе мессианско-эсхатологические представления позднего иудаизма с философской теорией Бога-Логоса, сложившейся на эллинской основе. Богословское учение получило дальнейшее развитие в IV—V вв., когда развернулась ожесточенная полемика вокруг термина "Богочеловек". Она прошла два основных этапа — "теологический" (борьба с арианской ересью) и "христологический", связанный с возникновением таких еретических движений, как несторианство и монофизитство.

Осроэна, находившаяся на восточной окраине Римской империи, а потом Византии, издавна испытывала влияние философско-религиозных учений, возникавших в Иране (зороастризма, манихейства). Источники свидетельствуют о том, насколько сильны были в Эдессе влияния различных гностических сект, какую широкую поддержку получило там арианство. В борьбе с иными верованиями идеологам сирийского христианства приходилось постоянно отстаивать, с одной стороны, учение о действительности существования человеческой природы в Христе (против докетического дуализма, проповедовавшего кажущуюся видимость, призрачность ее), а с другой — учение о свободе воли человека, получившего власть над природой (против фатализма).

Еретические движения IV—V вв. н.э. определились в результате разногласий между двумя богословскими школами восточно-христианского региона — "антиохийской" и "александрийской". Эти школы расходились между собой по экзегетическому методу, способу толкования Писания, а философские основы их разногласий уходили в античность и базировались на двух традициях, ведущих свое начало от Платона (александрийская школа) и Аристотеля (антиохийская школа).

Принятое в качестве государственной религии в Осроэне христианство традиционно связывалось с "антиохийской" школой. Так, согласно сирийскому апокрифическому тексту "Учение Аддая апостола", — Палут, первый исторический епископ Эдессы, получил рукоположение от Серапиона, епископа Антиохии. Поэтому сирийские клерикальные деятели считали своим долгом поддерживать все учения, зарождавшиеся в Антиохии. Согласно трактату сирийского писателя Бархадбешаббы Арабайа "Причина основания школ", академия в Эдессе возникла как филиал знаменитой школы в Дафне, расположенной близ Антиохии. Соперничество между александрийским и антиохийским богословскими направлениями поддерживалось издавна сложившейся экономической конкуренцией между двумя богатыми и развитыми районами Византийской империи. Ремесленники и купцы Египта и Сирии постоянно боролись между собой за приоритет на рынках Константинополя.

Сирия являлась центром по производству пурпурных тканей и кож, изготовлению ювелирных и серебряных изделий и других предметов роскоши, оружия и военных доспехов, различных красителей, лекарств и снадобий. Кроме того, сирийцы, благодаря выгодному географическому положению заселенных ими районов, издавна стали играть важную посредническую роль в торговле. Торговые отношения связывали сирийских купцов со всеми областями Средиземноморского бассейна, с Галлией — на западе, с Арменией и другими областями — на севере, с Йеменом, районами Персидского залива и Индийского океана — на юге, со Средней Азией и Китаем — на востоке. Во многом благодаря поддержке сирийских купцов, обосновавшихся в Константинополе, их большому влиянию на византийскую знать, ремесленников, мелких торговых посредников константинопольским патриархом был избран представитель антиохийского духовенства — Несторий. Он стал основоположником учения, которое быстро распространилось в Византии, получило особенное признание у представителей антиохийской богословской школы, поскольку в нем было видно преемство идей и научных приемов антиохийского направления. В борьбе с различными еретическими движениями, в частности с остатками арианства, Несторий стал проповедовать учение, основы которого были заложены в Антиохии Феодором Мопсуестским. Сочинения "учителя учителей" и "толкователя толкователей" Феодора активно переводила и изучала целая группа сирийских ученых во главе с профессором Эдесской академии Киорой. Все они стали активными последователями нового константинопольского патриарха. Основное догматическое положение Нестория касалось вопроса о соединении в Иисусе Христе двух природ — божественной и человеческой, поскольку "Христос — двойствен по природе". Он различал и "разделял" в Христе эти две природы, не допуская расторжения их единства. Однако Несторий учение о двух естествах развил до учения о двух лицах, разорвав ипостасное единство Богочеловека. Как две природы существуют в нем, не сливаясь, так и личности божественная и человеческая, соприкасаясь, не соединяются. Так что есть как бы два Христа: один — Бог, а другой — человек, рожденный женщиной. В связи с этим особое волнение в массах простого народа вызвало нововведение одного из ревностных сторонников Нестория, предложившего называть Марию не Богородицей, а Христородицей, т.к. "Мария не родила Божество, но человека — Христа". Основным противником и оппонентом Нестория стал представитель александрийской школы Кирилл, патриарх Александрии. Расхождения между ними углублялись еще и тем, что они говорили на разных "богословских языках", и их непонимание друг друга объяснялось тем, что они исходили из разных методических приемов. Кирилл выступил с целым рядом посланий, направленных как к императору Феодосию, так и к самому Несторию, в которых старался разъяснить заблуждения последнего. Главные положения Кирилла основывались на том, что, согласно его пониманию учения о Богочеловеке, Христос — "нечто единое из обоих", т.е. он состоит из двух природ, однако эти природы различаются качественно, и хотя и не исчезают посредством соединения, "но с момента единения Бог Слово и человеческая природа составляют одно живое целое, одну природу". Нес-торий, таким образом, понимал человечество в Христе конкретно, а для Кирилла оно было отвлеченным свойством Богочеловека, а не его реальной природой. Все эти абстрактно-догматические дискуссии тесно соприкасались с действительностью и политикой. Не случайным можно считать призыв Нестория к императору Феодосию II: "Государь, очисти империю от еретиков; я дам тебе Царство Небесное. Помоги покорить мне врагов церкви; я помогу тебе восторжествовать над персами". (Socr. Hist. eccl. VII, 29). Возможно, что константинопольский патриарх рассматривал свою догматическую борьбу как составную часть государственной кампании, направленной на нейтрализацию иранского влияния. Поэтому византийский император долгое время держал сторону Нестория, послав одного из своих придворных на созванный в Эфесе в 431 г. Вселенский Собор. Однако Кирилл Александрийский сумел привлечь на свою сторону не только Александрийский Клир и Римского Папу, но и народные массы. Начались волнения в Константинополе, и это вынудило Феодосия отступиться от Нестория. Он был осужден и сослан, запрещалось читать и переписывать его сочинения, а у его сторонников, в числе которых было много богатых сирийских купцов, экспроприировалось имущество. Постановления Эфесского собора встретили сильное противодействие, особенно на Востоке: целые области Сирии и Месопотамии не подчинились его требованиям. Оплотом сторонников Нестория стала академия в Эдессе, во главе которой стояли непримиримые враги Кирилла — Ива и Бар Саума. Их идейным противником выступил епископ Раввула, также преподававший в Эдесской школе. Будучи сперва сторонником учения Нестория, он изменил свои взгляды, перешел на позиции Кирилла. Он предал анафеме не только Нестория, но и его идейных вдохновителей Феодора Мопсуестского и Диодора Тарсского и повелел уничтожить их сочинения. Но Феодор и Диодор благодаря своей учености пользовались огромным уважением и авторитетом как у народных масс, так и у властей, клерикальных и светских. Их осуждение вызвало только большее сочувствие к несторианству, которое приобрело новых приверженцев. В результате преследований часть учителей и учеников Эдесской школы была вынуждена бежать в Иран. В их число входил и Бар Саума, ученик Ивы, сам по происхождению перс. Он организовал новую школу в пограничном Нисибине и сделал ее центром иесторианского учения. Нисибийская школа сплотила в своих рядах идеологическую оппозицию, враждебную Византии и поддерживаемую в Иране. Бар Саума занял видное положение при дворе шаха Пероза, благодаря его деятельности несторианство не только стало обязательным для всех сироязычных христиан Ирана, но в конце концов совершенно отмежевалось от ортодоксального христианства, выделившись в самостоятельную церковь. Вслед за клириками в Иран, опасаясь преследований, двинулись сирийские купцы и ремесленники, которые, лишившись в Византии рынков сбыта и религиозной поддержки, надеялись поправить свои дела за пределами империи. Так началось продвижение сирийцев-несториан на Восток — вехами этого пути стали Иран, Средняя Азия и впоследствии Монголия и Китай.

В результате последовательной и непримиримой борьбы с несторианством догматические положения его оппонентов развивались так бурно, что дошли до крайности и дали толчок к возникновению нового еретического движения — монофизитства, принявшего еще большие, чем несторианство, масштабы. Основоположниками монофизитского учения стали представители александрийского клира Диоскор и его сторонник из Константинополя Евтихий, примыкавший к александрийской богословской школе. Евтихий выступал, во-первых, против двух природ в Христе, т.е. как "противник количественного различия естеств". Во-вторых, он полагал, что плоть Христа и качественно отличается от человеческой, не единосущна ей, и утверждал, что поклоняется "единому естеству, а именно естеству Бога Слова, воплотившегося и вочеловечившегося". В целях борьбы со всеми еретическими движениями, охватившими Византию, в 451 г. в Халкидоне был созван 4-й Вселенский Собор. Он был направлен против нескольких вероотступлений: против разделяющих единую ипостась надвое; против признающих, что пострадал Бог, а не человек; против допускающих слияние и смешение двух природ; против тех, кто считал, что природа Христа была не единосущна человеческой, и против тех, кто признавал две природы до соединения, а после соединения — одну. Несмотря на то что положения ортодоксального христианства были сформулированы в "символе веры" и приняты в 325 г. на Никейском соборе, а затем уточнены и утверждены окончательно на соборе в Константинополе (к IV в.), возникновение новых ересей заставило в Халкидоне вынести еще одно вероопределение. Его существо сводилось к тому, что в Христе две природы, но одно лицо, или ипостась. Однако решения Халкидонского собора не встретили широкой поддержки.

Несмотря на такое осуждение, монофизитство быстро захватило окраины Византийской империи, поскольку в нем нашли себе опору сепаратистские тенденции многих народностей, присоединенных к империи. Для армян, коптов, сирийцев догматические разногласия стали основой политической борьбы за независимость. Стремление сохранить империю в прежних границах, укрепить положение в восточных провинциях вынуждало византийское правительство долгое время сдержанно относиться к монофизитству, считаясь с его сторонниками. На протяжении V—VII вв. с монофизитами неоднократно шли на компромисс. Монофизитство не было единым течением с твердо установленной догматической программой. В конце концов к началу VII в. оно разбилось на множество сект. Особенно большой авторитет приобрело монофизитство антиохийского типа благодаря активной деятельности патриарха Севера. Он стал патриархом Антиохии, когда монофизитскую партию в Сирии стал открыто поддерживать император Анастасий. В период усиления борьбы между Ираном и Византией за обладание Месопотамией и Сирией Анастасий, чтобы сохра нить эти территории, попытался опереться на местное сирийское население, в большинстве своем монофизитское, в противовес грекам, которые приняли халкидонское вероопределение. Богословские сочинения Севера Антиохийского, идеолога и вдохновителя сирийцев-монофизитов, написанные по-гречески, вскоре после их создания были переведены на сирийский язык. Сторонником Севера Антиохийского, пропагандистом его взглядов стал Филоксен Маббогский, епископ Иераполя (Маббога), вышедший из Эдесской школы. Сирийские монофизиты укрепили свое положение благодаря деятельности Иакова Барадея. Будучи ревностным последователем Севера, выступая против постановлений Халкидонского собора, Иаков не только поддержал его учение, но и развил его и распространил в приморской Сирии, Месопотамии, Армении, Египте, Эфиопии. Под его руководством монофизиты основали свою церковь со своей особой обрядностью и иерархией. По имени Иакова сирийских монофизитов стали называть яковитами. После окончательного утверждения ортодоксального вероучения при Юстиниане монофизиты, подвергавшиеся преследованиям как еретики, двинулись к окраинам Византийской империи и за ее пределы. Учение монофизитов стало известно в Южной Аравии, Индии, проникло и в Китай.

Так, уже ко второй половине V в. сирийцы оказались разделенными территориально, политически и идеологически. Все это усугублялось диалектным расчленением сирийского языка на западный и восточный, которое имело место и раньше, но благодаря территориальному разделу стало быстро прогрессировать. Диалектное и идеологическое расхождение оказало значительное воздействие на письменную культуру сирийцев. Появились две языковедческие традиции, грамматические школы, теоретически обосновавшие и закрепившие диалектные особенности. Возникли и затем обосновались две графические системы, отличающиеся одна от другой формой отдельных букв, способами огласовки текста, знаками пунктуации.

Идеологическая обособленность двух ветвей сирийского христианства ярко отразилась на судьбе рукописных книг. Это сказалось в первую очередь на разнообразии репертуара книг традиционного для средневековья теологического и богослужебного содержания. В сирийской литературе, как ни в одной другой, памятники традиционной письменности, в том числе переводы Библии, представлены большим количеством версий. Однако важно отметить и то, что конфессиональная рознь между различными ветвями сирийского христианства не только не обеднила, но, скорее, способствовала расцвету их культуры. В соперничестве между собой, стремясь привлечь на свою сторону все большее число приверженцев, несториане и монофизиты открывали учебные заведения, развивали научные и технические знания, создавали философские и грамматические школы, переводили с разных языков и на разные языки и фиксировали все добытое в рукописных книгах.

В сиро-месопотамском регионе уже со времени Селевкидского государства установилось сильное греческое влияние. Греческий язык был одним из разговорных языков, и некоторая часть населения, в основном из административных и интеллигентских кругов, всегда была сторонницей эллинской культуры и образованности. Грекофильские традиции привели к тому, что отдельные группы сирийцев не примкнули ни к несторианству, ни к монофизитству, а остались верными ортодоксальному христианству, признав постановления Халкидонского собора. Такие сирийцы получили прозвище "мелкиты" — царские, т.е. сторонники византийского императора. Подобное объяснение дают этому названию сами сирийские писатели, например Иаков бар Салиби, автор XII в. Сириец-маронит НАссемани, изложив такую точку зрения, высказывает и иное мнение, согласно которому наименование "мелкиты" возникло в связи с подавлением в конце VII в. еще одного еретического движения — монофелитства, и относится к сторонникам последнего. Это он подкрепляет тем, что сирийские авторы V—VI вв. называют православных халкидонитами и синодистами, а не мелкитами.

Термин закрепился, видимо, в VII в., после арабского завоевания, когда районы, заселенные сирийцами, оказались в сфере мусульманского господства. Из арабских писателей первым употребляет название "мелкиты" Масуди (X в.). Мелкиты выработали свои, отличные от несторианской и монофизитской, традиции рукописной книги, особое письмо. Их книжный репертуар в основном складывался из текстов, переведенных с греческого.

Обычно к сфере сирийской словесности относят и памятники так называемого сиро-палестинского круга. Сиро-палестинское письмо и написанные им рукописи принадлежат палестинским иудеям, которые в VI в. в результате политики византийского императора Юстиниана и под его давлением были вынуждены обратиться к византийской государственной религии, приняв христианство ортодоксального типа. Сиро-палестинский диалект был принят в качестве богослужебного языка для этих христиан, а с начала VIII в., вытесненный из бытового употребления арабским, он остался только церковным и литературным. Центром по созданию сиро-палестинских рукописей стал монастырь Св. Екатерины на Синае, основанный Юстинианом. Именно там было обнаружено большинство сиро-палестинских текстов. Позднее этот литературный центр переместился в Антиохию и ее окрестности, а после арабского завоевания — в Египет. Памятники сиро-палестинской словесности представлены в рукописях начиная с IX в. Эта литература никогда не была разнообразной и состояла исключительно из переводов с греческого. Крут сочинений, сохранившихся в рукописях, сужается к XI—XIII вв. и ограничивается в конце концов лишь евангелиариями и служебниками, наиболее необходимыми для отправления культа книгами. Сиро-палестинская рукописная традиция с самого начала находилась в тесном контакте с собственно сирийской. Сиро-палестинское письмо, при всех спорных вопросах, относящихся к его происхождению, несомненно связано с книжным сирийским письмом. Сиро-палестинские переводы, сделанные с греческого, подвергались сличению с аналогичными сирийскими текстами. Это видно прежде всего на библейских текстах псалмов, книг малых пророков. Об этом свидетельствуют маргиналии на полях фрагментов и рукописей.

Политическая история сирийцев, развитие их конфессиональных взглядов, с одной стороны, и традиционное активное участие в установлении экономических связей с различными регионами, с другой, привели к тому, что сирийская письменность, сирийская книжная культура оказали мощное воздействие на многие страны и народы. Торгово-миссионерская деятельность сирийцев способствовала тому, что от сирийцев письменность и литературу стали усваивать и иноязычные народы. Такое явление было обусловлено переводческой активностью сирийцев. Они издавна были известны как толмачи и играли видную роль в дипломатических сношениях, владея, как правило, несколькими языками. С переселением их за пределы сиро-палестинского региона — в Иран, Среднюю Азию, на Малабарское побережье — сирийское письмо стало применяться для фиксации переводов с сирийского языка на согдийский, малаялам и др. Сирийцы-миссионеры переводили на другие языки, в первую очередь, тексты клерикального характера, необходимые для совершения христианского богослужения сборники евангельских чтений, гомилии, гимны. Иной по характеру круг раннесредневековых памятников переводился сирийцами на арабский язык — это были философские, естественнонаучные и медицинские сочинения, частично заимствованные ими ранее у греков. Сирийцы, оказавшиеся в мусульманской среде, восприняли в качестве разговорного языка арабский уже в конце VII в., однако сохранили сирийское письмо, приспособив его для передачи звуков арабской речи.

Сирийская словесность светского содержания дает представление обо всем многообразии интеллектуальной жизни этого народа. Она включает в себя сочинения многих поколений сирийских писателей начиная со Π по XVI в. — это и "Песнь о жемчужине", и "Книга законов стран", вышедшие из круга знаменитого эдесского философа Бар Дайсана, и поэтические творения Ефрема Сирина, "пророка сирийцев", послания и гомилии Иакова Серугского, поучения Исаака Сирина, хроники Иакова Эдесского и Михаила Сирийца, трактаты по этике и логике ученого-энциклопедиста XIII в. Бар Эбрея. Особый раздел составляют труды сирийцев по грамматике и естественнонаучные сочинения — астрономические, алхимические, медицинские и географические трактаты.

Однако наибольшую часть сирийской словесности составляют тексты, связанные с христианской идеологией, определяющей философско-нравственную основу жизни людей как раннесредневековых, так и многих современных обществ. Это прежде всего переводы библейских текстов — ветхозаветных и новозаветных. Сирийский перевод Ветхого Завета в версии Пешитто представляет огромную ценность для исследования текста Библии. По времени он занимает промежуточное положение между Септуагинтой, важность которой для восстановления первоначального текста Библии подтверждена кумранскими находками, и канонизированной масоретской еврейской версией. Сирийские переводы Нового Завета также чрезвычайно важны для новозаветной критики, поскольку многие ученые исходят из того положения, что на сирийском языке сохранился и представлен наиболее древний и наиболее надежный в текстологическом отношении вариант евангелий. Не менее интересны сирийские толкования библейских текстов, богослужебные сборники, в основу которых легли книги Библии, разнообразные литургические тексты, патристика, церковно-догматические и церковно-исторические памятники.

Такие разделы сирийской литературы, как гимнография и агиография, являются неисчерпаемым источником исследовательской работы не только для литературоведа-сиролога, поскольку эти жанры не получили еще должного философско-эстетического осмысления и формального изучения, но и для ученых, занимающихся литературами восточнохристианского культурного круга — армянской, грузинской, арабо-христианской, коптской, эфиопской, славянскими, так как многое общее, что есть в них, восходит к сирийскому источнику.

Существенное место в сирийской литературе занимают памятники апокрифического направления. В настоящее время в научном мире проявляется многосторонний интерес к сочинениям апокрифической христианской литературы, которые представляют ценный материал как для историков и богословов, так и для литературоведов, лингвистов и искусствоведов.

На наш взгляд, наиболее приемлемым исследовательским определением апокрифической письменности следует признать то, которое исходит из понятия канона — перечня книг, признаваемого христианской церковью нормативным в практическом употреблении. Под апокрифическими подразумеваются неканонические книги, ставящие своей целью дать дополнительную внеканоническую информацию о персонажах и событиях, известных из канонических произведений Ветхого и Нового Завета. Апокрифы делятся на два больших раздела — ветхозаветные и новозаветные.

Вообще раздел апокрифов в литературах христианского Востока наиболее интересен и в то же время труден для исследования по причине текучести и вариативности сюжета, не связанного условиями канона. Само рождение апокрифических легенд было вдохновлено фольклором, да и распространялись они, даже будучи письменно зафиксированными, прежде всего устно. Нам же приходится иметь дело лишь с письменным текстом, и поэтому многие звенья в эволюции апокрифического сказания, не зафиксированные письменно, оказываются для нас утраченными. К тому же сами тексты дошли до нас не в полном своем ассортименте и объеме, с различными редакционными изменениями и дополнениями и на различных языках народов христианского культурного круга. Последнее обстоятельство обусловливает стремление изучать текст каждого апокрифа с учетом всего наличного материала, на всех языках, во всех его переводах и переработках. Только комплексный подход, сочетающий исследование рукописной традиции и текстологические изыскания с анализом литературно-композиционных особенностей и идейно-богословской направленности произведения, позволяет выявить его своеобразие и место в рамках той литературной среды, на языке которой оно зафиксировано, осмыслить его роль в контексте развития единой восточнохристианской культуры.

Апокрифическая новозаветная литература обычно классифицируется на основании новозаветных литературных образцов: евангелия, деяния, послания, апокалипсисы. Но такое деление условно и формально, ибо, во-первых, большинство апокрифических произведений весьма сильно отличается от тех канонических, к которым они восходят, а во-вторых, сами образцы канонических сочинений не по названиям, которые, как правило, позднее текста, но с точки зрения литературной, уникальны и трудносопоставимы и с предшествующей, и с последующей письменной традицией.

Среди новозаветных апокрифов наиболее многочисленны и популярны "Деяния" — форма апокрифических сочинений, примыкающая к новозаветным "Деяниям апостолов". Именно такого рода произведения собраны в предлагаемой вашему вниманию книге.

Перед исследователями апокрифических апостольских деяний обычно возникают три главные проблемы — восстановление первоначального текста памятника, определение богословской направленности текста, типа христианства, который в нем нашел отражение, и описание литературного характера сочинения.

Именно вокруг данных проблем и формировались направления научного исследования в этой области на протяжении XIX—XX вв. Уже в первой половине XIX в. трудами И. Тило и К. Тишендорфа начинают появляться публикации апокрифических деяний. Авторы этих изданий занимались греческими версиями и приложили немало сил для разыскания и введения в научный оборот текстов по рукописям европейских собраний, к тому времени еще не описанных.

К концу XIX в. появились две книги, которые и до сих пор первенствуют в библиографиях по апокрифической литературе и служат необходимым пособием уже не одному поколению ученых. Это фундаментальное двухтомное исследование Р.-А. Липсиуса "Апокрифические апостольские истории и апостольские легенды" и двухтомное издание греческих текстов "Деяний", выполненное Р.-А. Липсиусом и М. Боннэ. Выход в свет этих работ определил успех научных разысканий начала века. Книга Р.-А. Липсиуса дала наиболее полный перечень всех источников, относящихся к апостолам, — на греческом, латинском и восточных языках, автор представил их содержание и подверг строгой исторической критике. Хотя отдельные положения Р.-А. Липсиуса, например его тезис о гностическом происхождении апокрифических деяний, теперь опровергнуты, его собрание материалов, снабженное разнообразными указателями, не превзойдено до сих пор. Столь же значительным было первое критическое издание греческих текстов "Деяний", которое по числу и по ценности использованных рукописей намного превосходило публикации И. Тило и К. Тишендорфа. К примеру, для "Деяний Фомы" М. Боннэ использовал в той или иной степени 21 греческую рукопись, датированные с IX по XV в., причем впервые ввел в научный оборот кодексы Парижский (Par. Grec. 1510) и Валлицелланский, содержащие полный текст сочинения. Но даже богатый материал, собранный издателями, не дал возможности восстановить полностью греческие тексты некоторых так называемых "древних апостольских, деяний". Розыски недостающих частей продолжаются, и в этом большим подспорьем для исследователей являются труд А. Эрхарда об агиографической и гомилетической традиции в греческой церкви, давший типологическую классификацию 2750 кодексов, многотомное справочное пособие А. Халкэна, который ввел в научный оборот ценную информацию, собранную болландистами, а также новые каталоги греческих рукописей различных собраний.

Параллельно с публикацией греческих текстов шла работа по изданию иноязычных версий апостольских деяний. Для сирийского языка ее проделал В. Райт, для коптского — И. Гвиди, О. фон Лемм, для эфиопского — С. Малан, Э. Бедж, для арабского — А. Смит-Льюис, для армянского — К. Чераклян, для грузинского — Ц. Курцикидзе, для славянского — А. И. Пыпин, Н. С. Тихонравов, И. Я. Порфирьев, Μ. Η. Соколов. Усилия ученых-славистов в настоящее время подкреплены ценным справочным пособием А. де Сантоса Отеро.

Новый этап в текстологических изысканиях и публикациях текстов открывает издание Corpus christianorum, Series apocryphorum. Это издание курирует Ассоциация по изучению апокрифической литературы. В серии вышло уже несколько томов, причем прекрасное начало ей было положено работой Э. Жюно и Ж.-Д. Кэстли, посвященной одному из самых сложных памятников — "Деяниям Иоанна".

Второе направление в изучении апокрифических деяний связано с исследованием типа христианского богословия, отразившегося в этих текстах. Здесь можно выделить три сложившиеся точки зрения. Все исследования в данной сфере очень долгое время находились под влиянием тезиса о гностическом происхождении апокрифических апостольских деяний. Впервые он был выдвинут И. Тило, но подробное обоснование ему дал Р.-А. Липсиус. Изучив все известные ему тексты разных апостольских деяний, он пришел к заключению, что лишь некоторые из них можно отнести к ортодоксальному христианству — "Учение Аддая", Деяния Симона, Иуды и Матфея (эфиопская версия). Все остальные сочинения он считал гностическими по происхождению, полагая, что они являлись плодом религиозной пропаганды, с помощью которой гностики вербовали адептов своей веры и практики среди простых христиан. Литературное качество таких произведений в большинстве своем удовлетворяло массовому вкусу. Нужно отметить, что выводы Р.-А. Липсиуса основывались не на тех текстах, которые были у него перед глазами. Их он считал уже обработанными в ортодоксальном духе и призывал находить гностические следы путем снятия этого вторичного идеологического напластования. Выводы Р.-А. Липсиуса продолжают оказывать влияние и на ученых нашего века (работы Ф. Пионтека). Возможно, что к ним придется вернуться и в дальнейшем, когда текстологическая база примет необходимый для столь сложных разысканий вид, который пока явно неудовлетворителен.

Уже в начале XX в. точка зрения Р.-А. Липсиуса о гностическом происхождении апокрифических деяний стала подвергаться сомнению благодаря исследованиям К. Шмидта. Опубликовав Гейдельбергский папирус, давший новое представление о греческих "Деяниях Павла", он констатировал, что текст не только не является гностическим, но и отражает борьбу с этим учением. Такой же вывод он сделал и относительно "Деяний Петра", показав, что здесь выразились чаяния ортодоксальной общины, озабоченной точными формулировками догматических положений. Он отказался также видеть в аскетических тенденциях этих апокрифов признак еретического их происхождения, подчеркнув, что это влияние энкратизма, распространенного в церкви II в.

Под влиянием К. Шмидта пересмотрел свои первоначальные взгляды А. Гарнак. Он стал относить апокрифические апостольские деяния в маргинальную зону "народного" христианства, далекого от гностицизма.

Во второй половине нашего столетия благодаря работе А. Хаммана тезис о гностическом происхождении "Деяний" был буквально перевернут. Ученый стал рассматривать эти тексты как ортодоксальные, вышедшие из среды сирийских аскетов и игравшие у них роль катехизиса. Он считал, что лишь позднее они были переделаны гностиками для их собственных нужд и целей.

Помимо двух противоположных точек зрения, существует направление, которое отстаивает необходимость изучения каждого текста апокрифических деяний вне зависимости от остальных. Ясно такое мнение было обосновано В. Шнеемелхером, который полагал, что следует отказаться от оппозиции ортодоксальный — гностический, ибо границы между православием и ересью во II в. еще не оформились. Каждый текст с точки зрения его теологической характеристики должен изучаться отдельно, поскольку тексты эти отличаются исключительным разнообразием. Кроме того, они разнородны по составу, включают материалы нарративные, литургические и др., имеющие различное происхождение. Именно такой индивидуальный подход проявил по отношению к "Деяниям Иуды Фомы" Г. Борнкамм. Определяя историко-религиозное положение памятника, он полагал, что в нем нашла воплощение гностическая система Сирии III в. н. э. Он возводил произведение если не к самому Бар Дайсану, то, во всяком случае, к его школе. При этом радикальный дуализм "Деяний" и аскетическая направленность объединяют их с манихейством. Следы манихейской обработки, по мнению Г. Борнкамма, сильнее всего проявились в поэтических фрагментах сочинения. "Деяния Иуды Фомы" в целом следует рассматривать, по мнению ученого, как связующее звено между гаосисом и манихейством.

В исследовании апокрифических деяний большое место занимает вопрос об их литературном характере. Первым его поставил немецкий ученый Э. фон Добшюц, считавший эти апокрифы христианской адаптацией эллинистического романа. Э. фон Добшюца, конечно, вдохновило очередное издание книги Э. Роде "Греческий роман и его предтечи". На апостольские деяния с литературной точки зрения прежде всего обратили внимание филологи-классики. Затем Р. Рейценштейн показал зависимость этих христианских сочинений от образцов "народной" ареталогической литературы на греческом языке. Он считал, что все рассказы о чудесах в деяниях заимствованы, с незначительными изменениями, из языческих источников и что вообще о том или ином разделе "Деяний апостолов" нельзя судить, не исследуя эллинистический рассказ о чудесах в развитии.

На греческом языке существовали многочисленные сочинения, рассказывающие о великих мужах-чудотворцах, обладающих волшебной способностью излечивать тело и душу, о бродягах-странниках. Р. Рейценштейн отмечает две формы такой литературы: простая, основанная на факте, когда описывается истинное событие, и сложная, когда излагается событие вымышленное, но оно выдается за подлинное. Цель последней формы — возбудить у читателя изумление. Само понятие αρεταΛογιαι возникло в эпоху эллинизма, когда появилось много рассказов о чудесах, сотворенных людьми, об их странствиях и приключениях. На развитие таких повествований оказала большое влияние восточная литература, особенно египетская. По мнению Р. Рейценштейна, литературным прототипом для христианских деяний апостолов послужила эллинистическая ареталогия пророков и философов.

В дальнейшем Р. Зедер и Р. Гельм выдвинули точку зрения о том, что апостольские деяния представляют собою христианскую разновидность литературы восточно-эллинистического романа. Согласно их мнению, в деяниях представлены многие мотивы и элементы, в изобилии используемые в сочинениях этого жанра: путешествие героя в чужеземную чудесную страну, объединение его судьбы с судьбой исторических персонажей, изображение фантастических чудотворений, склонность к включению любовных сцен. В качестве стилистического средства, объединяющего оба вида литературы, эти исследователи отмечают новеллистическое искусство рассказа. Эти стилистические приемы, однако, в апостольских деяниях приобретают огрубленную, "народную" форму.

Наши работы по изучению апокрифических апостольских деяний, конечно, касались в той или иной степени всех вышеперечисленных традиционных проблем. Однако, помимо этого, мы попытались поставить перед собой и новые задачи.

Во-первых, нам казалось важным определить тот вклад, который внесла в формирование общехристианского корпуса апокрифических текстов сирийская литература, установить причины, благодаря которым это стало возможным.

Во-вторых, мы поставили цель на примере одного из сочинений ("Деяния Иуды Фомы") всесторонне проанализировать его литературную форму, определить генезис составляющих ее элементов и проследить, по мере возможности, как эта форма видоизменялась.

В-третьих, мы постарались рассмотреть ту культурно-историческую реальность, которая, с одной стороны, вызвала появление этих произведений, а с другой стороны, хотел того автор или нет, нашла в них отражение. Мы стремились выяснить те причины, которые вызвали письменную фиксацию текста, а затем определили его вариативность и способствовали возникновению разноязычных версий.

В-четвертых, мы поставили задачу проследить идейную и литературную эволюцию апокрифических апостольских деяний, выявить исторические предпосылки их изменений на протяжении длительного времени в различной языковой и культурной среде.

Вперед