ГЛАВА IV

"АРИАНСКИЙ ЯД"

(Амвросий. О Святом Духе I, 17)

На протяжении всего времени становления христианства как мировой религии серьезную эволюцию претерпевали и вероучение, и культ, и социальная доктрина, и организация этой религии. Возникнув как секта в рамках иудейской религии, христианство не стало сразу ортодоксальным, а складывалось в борьбе различных и весьма многочисленных течений и сект, которые по мере преобладания той или иной группировки или богословской школы зачислялись в разряд ересей, хотя каждая из таких сект ставила своим высшим авторитетом Священное Писание и претендовала на знание единственного и истинного пути к спасению.

Во время гонений, в условиях внешней опасности христиане, как правило, консолидировались и забывали о разногласиях, хотя даже в самом тяжелом для "христианства III в. происходили столкновения между различными течениями и церквами. После 313 г., когда положение христианства в Римской империи стало легальным, внутрицерковные разногласия стали одной из самых главных проблем.

Образование церковно-политических группировок внутри христианства было тесно связано с процессом формирования догмы и оформления церковной иерархии, поэтому наиболее удобным в борьбе за выгодные церковные кафедры являлось обвинение соперника в отступлении от "истинной" веры или выдвижение собственного учения и толкования Священного Писания, которое объявлялось единственно истинным. В связи с этим IV век оказался особенно "урожайным" на ереси: так христианский автор Епифаний перечисляет 60 ересей, его младший современник Филастрий-128, Августин в начале V в., использовав эти данные, привел цифру 87, а Феодорит в середине V в. еще насчитывал 56 ересей. А наиболее полным официальным перечнем ересей является список императора Феодосия II (правил с 408 по 450), включавший 22 еретических учения (Кодекс Феодосия XVI, 5, 65).

Наличие разногласий в христианстве не могло удовлетворять ни господствующий класс Римской империи, ни императорскую власть, ни саму церковь. Для церкви догматические споры играли пагубную роль, ибо она претендовала на знание абсолютной истины, которая могла оставаться таковой только в случае ее незыблемости. Возможность дискуссии по религиозным вопросам вела к свободомыслию, которое могло подвергнуть сомнению существующий общественный порядок и, следовательно, угрожало господству правящего класса. В единстве церкви было заинтересовано христианизирующееся римское государство, которое стремилось найти в христианстве с единой доктриной свою опору. Императорская власть в IV в. часто пыталась брать на себя роль верховного арбитра в религиозно-догматических спорах, при этом она иногда лавировала между религиозно-политическими группировками, иногда становилась на точку зрения большинства, но всегда старалась занять в этих спорах политически выгодную позицию. Именно поэтому среди императоров IV в. можно встретить и ортодоксов, и еретиков, но и для тех, и для других было одинаково характерно стремление поддержать идейную монополию церкви.

Центральное место в истории христианства IV в. занимает борьба с арианством - самой значительной ересью эпохи первых вселенских соборов. Эта борьба вышла далеко за рамки чисто догматических споров, охватила большие массы людей и играла важную роль в государственной политике Римской империи.

Основоположником этой ереси явился пресвитер Александрийской церкви в Египте Арий, который вначале попытался обвинить своего епископа Александра в савеллианстве [1], а затем сам выступил с новым учением. Это учение вызвало самый первый по времени и самый крупный по масштабам догматический тринитарный спор. Вся полемика вращалась вокруг одного вопроса - какое положение в небесной иерархии должен занимать Иисус Христос, и от решения этого вопроса зависела дальнейшая судьба христианства как мировой религии. По мнению отцов церкви, стоявших у истоков ортодоксии, основоположник христианства не мог быть ни человеком, ни второстепенным божеством: он должен быть таким же изначальным как и Бог-Отец и воплощать в себе всю полноту божественной и всю конкретность человеческой природы. Любой другой статус мог в корне изменить сущность его спасительной миссии, а, следовательно, и сущность самого христианства как религии.

Ариане, избегая скрытого тритеизма (один бог в трех сущностях), пытались сохранить единство божества путем полного разделения сущностей, подчиняя их друг другу и считая Богом в абсолютном смысле одного Бога-Отца. При этом в самом арианстве не было единства относительно связи Бог-Отец - Бог-Сын - Мир. В зависимости от положения Бога-Сына в этой триаде существовали различные разновидности арианства, основными из которых были аномии, омии и омиусиане (терминологические разногласия спора сводились к различным вариантам написания греческих слов "единосущный" и "подобносущный").

В догматическом содержании тринитарного спора нет ни малейшего намека на политическую, социальную или какую-либо другую программу. С точки зрения здравого смысла (если таковой вообще возможен при анализе иррациональных по своей сути систем) и та" и другая сторона могла претендовать (и претендовала!) на освящение власти императора в том смысле, в каком этого требовала взявшая себе в союзники христианство политическая система домината.

Так, Амвросий, полемизируя с арианами, убеждал императора в том, что царство Троицы является нераздельным и поэтому непобедимым (О вере I, II), то есть неразделенная власть на небе означала, по мнению епископа, единоличную власть императора на земле. Ариане же, со своей стороны, видели отражение единоличной земной власти в абсолютном приоритете Бога-Отца и подчинении ему остальных лиц Троицы.

И у той, и у другой стороны абстрактные теологические идеи, оторванные от реальной действительности, давали возможность народу верить, будто различные интерпретации догм в какой-то степени объясняют людям их судьбу, и усматривать в них отображение их земной жизни. В этом, пожалуй, главная причина живучести арианства. Но были и другие причины.

Арианство, пытаясь рационалистически истолковать христианские догматы, опиралось на традиционное античное философское мышление [2]. Наличие мощного философского пласта в учении ариан делало его популярным в среде интеллектуалов, особенно на Востоке, буквально пропитанном греческой философией. Другая причина состоит в том, что арианство опиралось и на чисто христианскую традицию. Помимо того, что идейные истоки арианства исследователи видят в александрийской или антиохийской богословских школах, либо в оригенизме, следует учесть, что ариане в большей степени, чем ортодоксы, опирались на Священное Писание, которое допускает довольно свободное толкование тринитарной формулы и в котором отсутствует в чистом виде формула единосущия Троицы.

Разногласия и споры в церкви, развернувшиеся после 313 г., не устраивали императора Константина, предоставившего свободу христианам отнюдь не для того, чтобы они ввергались в пагубные раздоры, и он предпринял ряд шагов с целью примирить спорящих богословов. Однако его скромные попытки не возымели действия, и чтобы покончить с разногласиями 20 мая 325 г. в Никее по прямому указанию Константина был созван собор, на который были приглашены предстоятели всех церквей империи. На собор, который вошел в историю как Первый Вселенский, съехалось 318 представителей церквей Азии, Африки и Европы. В работе собора активное участие принимал сам император.

После споров и прений собор предал анафеме учение Ария, осудил защитников и распространителей этой ереси, лишил их церковных постов и отправил в заточение. На соборе был принят символ веры, который в дальнейшем получил название "никейский" и явился основой ортодоксального христианства. Соборное изложение веры гласит: "Веруем во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца всего видимого и невидимого; - и во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божьего, единородного, рожденного от Отца, то есть из сущности Отца, Бога от Бога, Свет от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не сотворенного, Отцу единосущного, через которого всё произошло, как на небе, так и на земле, ради нас человеков и ради нашего спасения низшедшего, воплотившегося и вочеловечившегося, страдавшего и воскресшего в третий день, восшедшего на небеса, и грядущего судить живых и мертвых; - и в Духа Святого. Говорящих же, что было время, когда не было Сына, что Он не существовал до рождения, и произошел не из сущего, или утверждающих, что Сын Божий имеет бытие от иного существа или сущности; или что Он создан, или изменяем, или преложим, таковых предает анафеме, католическая и апостольская церковь" (Афанасий. Письмо к Иовиану; Сократ. Церковная история I, 8; Феодорит. Церковная история I, 12).

Никейский собор установил 20 канонов или правил поведения клириков и мирян, а также установил единый день празднования Пасхи для западных и восточных христиан. В специальных посланиях по окончании собора Константин присоединился к его решениям и тем самым придал им характер государственной санкции. Всем, кто утаивал арианские книги, император грозил смертной казнью.

Однако с окончанием Никейского собора история арианства отнюдь не завершилась. Напротив, это было только начало длительной и ожесточенной борьбы, порой даже доходившей до кровопролития. В течение последующего полувека христианскую церковь раздирали непрекращающиеся распри, выливавшиеся в обвинения и изгнания епископов, волнения прихожан, конфликтовавших между собой и с властями. Борьба затронула и высшие сферы Римской империи и не оставила в стороне самих императоров, в ориентации которых перевешивали то религиозные, то политические мотивы, иногда сливавшиеся в одно целое.

Когда единым правителем империи стал Констанций II (353 г.), арианство стало господствующим вероисповеданием и орудием его политики. Во время его правления противоречия внутри христианства обострились до крайности. Враждующие христианские группировки набрасывались друг на друга с яростью, превосходившей, по словам Аммиана Марцеллина (XXII, 5, 4), ярость диких зверей. Все оппозиционные элементы собирались под знаменем православия, и из этого лагеря шли требования независимости церкви и яростные обличения Констанция. После смерти этого императора-арианина общая траектория арианства стала клониться к закату, хотя до полной победы никейцев было еще далеко, особенно на Востоке, где к власти пришел новый арианский император Валент, мало уступавший в своем рвении Констанцию.

Вместе с тем, степень распространения арианства в различных регионах римского мира была неодинаковой. На западе вплоть до середины IV в. многие епископы не имели об арианстве никакого представления. Проарианская политика Констанция не только способствовала знакомству западных с арианской доктриной, но и привела к изгнанию целого ряда православных епископов, в том числе римского епископа Либерия. Однако насильственные методы насаждения арианства, практиковавшиеся Констанцием, на западе, не могли не привести к тому, что эта разновидность христианства с самого начала стала непопулярной и не нашла широкой поддержки. Хотя это вовсе не означает, что запад не воспринял арианство совсем. Благодаря активной деятельности арианских епископов Урсакия и Валента, арианство распространилось в придунайских провинциях, Ульфила столь энергично проповедовал эту веру среди варваров, что даже считался почти достойным имени Апостол, большим влиянием пользовались епископы Авксентий, создавший оплот арианства в Медиолане, и Герминий, занимавший сирмийскую кафедру.

Авксентий являлся епископом Медиолана с 355 г., когда он был назначен на этот пост Констанцием вместо изгнанного императором отродокса Дионисия. В 369 г. в Риме состоялся собор из 93 епископов по поводу деятельности Авксентия и омиев в Венеции и Галлии. Собор отлучил от церковного общения Авксентия и его единомышленников, выразил приверженность к никейской вере и направил послание иллирийским епископам. Однако сместить Авксентия не удалось: пользуясь поддержкой императора Валентиниана I и, вероятно, части населения города, он оставался на посту Медиоланского епископа вплоть до своей смерти в 374 г. Римский собор без поддержки императорской власти оказался бессильным поколебать положение ариан и в других западных провинциях империи: в Галлии, Венеции, Иллирике. Правда, в Иллирике состоялся собор, отлучивший шестерых арианских епископов и утвердивший римские постановления, но большого эффекта это не имело: Иллирик в целом оставался под влиянием омиев.

*          *          *

Как уже говорилось, Амвросий был избран епископом Медиолана после смерти Авксентия, когда борьба между арианами и ортодоксами за этот пост достигла наивысшего накала. Видимо, и одна, и другая церковная группировка надеялась увидеть в Амвросии защитника своих интересов, и он, несомненно, являлся компромиссной фигурой. Такое положение заставляло новоиспеченного христианина и епископа в начале своего нового поприща придерживаться очень осторожной тактики. Он сохраняет на своих постах членов медиоланского клира (нет сомнения, что при Авксентии все или почти все священники Медиоланской церкви были арианами), но в то же время возвращает с востока останки умершего в изгнании Дионисия. Амвросий весьма осмотрительно держался на первых порах нейтралитета, чтобы, как он сам говорил, "не вносить беспокойств в церковь Медиолана" (Об обязанностях священнослужителей I, VIII, 72). Но бесконечно долго так продолжаться не могло, и новый епископ должен был занять определенную догматическую позицию.

В своей догматической ориентации Амвросий руководствовался не столько Священным Писанием, которое он еще только изучал, сколько оценкой расстановки религиозно-политических сил, а общая ситуация в это время на западе складывалась не в пользу арианства. Да и новый император Грациан проявлял определенную склонность к ортодоксии.

Около 376 г. Амвросий подвергся какому-то давлению со стороны ариан, вызванному, вероятно, тем, что новый епископ не желал открыто становиться на их сторону. После смерти Авксентия ими руководил Меркурии, епископ Доросторский. Именно он был кандидатом со стороны ариан на Медиоланскую кафедру в 374 г. и после этого оставался некоторое время в Медиолане, переменив свое имя на Авксентия в честь умершего арианского епископа. Очевидно, его отношения с Амвросием сразу не сложились, и их личная неприязнь могла сказаться на общем отношении нового епископа Медиолана к арианству.

Скоро в истории Поздней Римской империи произошли события, которые оказали сильнейшее воздействие и на Амвросия, и на всех его современников.

В середине 370-х годов резко обострилась обстановка на дунайской границе империи. Теснимые наступавшими с востока из причерноморских степей гуннами и аланами вестготы, жившие к северу от Дуная, попросили у императора Валента разрешения на поселение в границах Римской империи. В 376 г. Валент разрешил им поселиться во Фракии на условиях службы в римских вспомогательных войсках. Однако притеснения со стороны римских чиновников и искусственно вызванные трудности с продовольствием вскоре привели к восстанию готов против Рима, которое принимало всё более грозные масштабы. Опасность оказалась столь серьезной, что Валент был вынужден перебросить несколько легионов с востока и лично возглавил армию, выступившую против восставших. На помощь Валенту из Италии поспешил со своей армией Грациан, заранее предупредив своего восточного соправителя не начинать сражения до подхода его войск.

Но малообразованный, раздражительный, упрямый, корыстолюбивый и жаждавший военной славы Валент поддался на льстивые речи придворных и решил действовать самостоятельно, чтобы не делить лавры победы с Грацианом. 9 августа 378 г. у фракийского города Адрианополя состоялось одно из самых грандиозных сражений поздней античности. Вот как описывает эту битву Аммиан Марцеллин:

"Как молния, появилась готская конница с крутых гор и понеслась в стремительной атаке, сметая всё на своем пути. Со всех сторон послышался лязг оружия, и полетели стрелы. Беллона, богиня войны, в невероятной ярости испустила бранный клич на погибель римлянам. Битва разгоралась, как пожар, и ужас охватывал воинов, когда они видели, как копья и стрелы варваров пронзают по несколько человек сразу. Наконец, оба войска столкнулись наподобие сцепившихся носами кораблей, и, тесня друг друга, стали колебаться, словно волны во взаимном движении. Но когда варвары хлынули всей массой, римское войско было раздавлено и опрокинуто, словно прорвало гигантскую плотину. Римские воины оказались так плотно стиснуты, что нельзя было даже размахнуться и пустить в дело мечи. От поднявшихся клубов пыли не стало видно неба, которое как бы эхом отражало грозные вопли. Отовсюду неслись стрелы, дышавшие смертью, и попадали в цель, потому что нельзя было их увидеть и нельзя было от них уклониться. Сцепившиеся враги вместе валились на землю, и равнина сплошь покрылась распростертыми телами убитых. Вызывая ужас, повсюду слышались стоны умирающих и смертельно раненых. Всё кругом покрылось черной кровью, повсюду громоздились горы трупов, и ноги живых топтали мертвые тела. Высоко поднявшееся солнце жгло римлян, истощенных голодом и жаждой и обремененных тяжелым оружием. Наконец, под напором сил варваров римская боевая линия пришла в полный беспорядок, и воины обратились к крайнему средству: побежали врассыпную, кто куда.

Пока римские воины, рассевшись, отступали по неведомым местам, император Валент, попавший в гущу этих всех ужасов, бежал с поля битвы, с трудом пробираясь по грудам мертвых тел.

Метая молнии из глаз, двигались варвары за римлянами, у которых кровь уже холодела в жилах. Варвары сокрушали всякое сопротивление и не давали пощады сдававшимся. Дороги были забиты ранеными, а равнину заполняли целые валы павших лошадей вперемежку с людьми.

Этим невозместимым потерям, которые так страшно дорого обошлись Римской империи, положила конец ночь, не освещенная ни единым лучом луны.

Поздно вечером император, находившийся среди простых воинов, был тяжело ранен стрелой и испустил дух; потом его нигде не нашли.

Были слухи, что приближенные Валента отнесли его, еще живого, на второй этаж какого-то дома, но, варвары окружили дом и подожгли его: все, находившиеся в доме, погибли". (Аммиан Марцеллин XXXI, 12, 17-13, 12, 19).

Адрианопольская катастрофа явилась сильнейшим потрясением для всего римского мира и, несомненно, повлияла на сознание его обитателей, оказав воздействие и на их религиозные пристрастия. Среди тех, кто считал, что причиной вторжения готов, гибели горячо покровительствовавшего арианству Валента и поражения римской армии, было отступление от истинной веры, находился и Амвросий. Об этом он недвусмысленно говорит в трактатах "О вере" (II, 139-140) и "О Святом Духе" (I, 17).

Гибель арианина Валента, арианская вера варваров, причинивших столько бед империи, беспокойства, доставляемые арианами Медиоланской церкви и, наконец, никейская ориентация императора Грациана, с которым многие теперь связывали надежду на спасение империи - всё это способствовало тому, что осенью 378 г. изрядно поднаторевший к этому времени в христианском вероучении и тонкостях церковной жизни Амвросий сделал свой окончательный выбор в пользу никейской веры и сделался ее ярым защитником.

По просьбе Грациана, отправлявшегося на арианский Восток, Амвросий приступил к написанию своего первого фундаментального догматического труда "О вере". Первые две книги этого трактата, написанные в сентябре - октябре 378 г., были посвящены описанию в никейском духе божественности Иисуса Христа. Амвросий поставил своей целью доказать совечность и единосущность Отца и Сына с помощью цитат из Ветхого и Нового Завета и опровергнуть арианские мнения на этот счет. Впрочем, Амвросий не ограничился чистой теорией. "Твое священное величество,- обращался он в прологе к императору Грациану,- отправляясь на войну, попросил меня о книге, разъясняющей веру, так как твое величество знает, что победы в большей степени достигаются верой командующего, чем доблестью солдат" [3] (О вере, I, 3). Епископ вооружает императора никейской верой, подразумевая, что победа над варварами, чья вера была арианской, будет способствовать победе никейской ортодоксии в самой Римской империи: "Иди вперед под защитой щита веры и вооруженный мечом Святого Духа, иди вперед к победе, обещанной в старые времена и предсказанной пророчествами, данными Богом" (О вере II, 136).

Грациан оказался настолько удовлетворен этим трактатом Амвросия, что попросил его написать продолжение и развить тему божественности Святого Духа. Епископ откликнулся на новую просьбу императора, и в течение следующего 379 г. из проповедей составил еще три книги трактата "О вере", которые в окончательном виде были отправлены Грациану в 380 г. Однако в связи с появлением новых арианских произведений Амвросий лишь развил и дополнил тему божественности Иисуса Христа из первых двух книг. В целом же трактат "О вере" всегда имел высочайшую репутацию, на него впоследствии часто ссылались теологи и неоднократно цитировали.

Тем не менее Амвросий всё же выполнил просьбу императора и в 381 г. написал еще одно продолжение- "О Святом Духе" в трех книгах. В этом трактате Амвросий излагает в связи с учением о Троице учение о Святом Духе, его участии в творении, промышлении и искуплении. Он показывает, что Святой Дух является богом и что он одной природы и одной субстанции с Отцом и Сыном.

В этом произведении Амвросий решил блеснуть уже не только своим знанием Писания, но и широко использовал труды греческих христианских авторов - Дидима, Василия Великого и Афанасия - признанных лидеров никейской ортодоксии.

И, наконец, завершает цикл этих догматических творений Амвросия еще одно произведение, написанное в конце 381-начале 382 г.,- "О таинстве божественного воплощения", которое является продолжением двух предыдущих трактатов и иногда обозначается как четвертая книга "О Святом Духе" или девятая книга целой работы: "О вере" - "О Святом Духе" - "О воплощении".

Последнее произведение, как и два предыдущих, направлено против ариан и последователей Аполлинария [4] и излагает учение о Троице, Сыне Божьем и о таинстве воплощения, как бы подводя итог догматическому учению медиоланского епископа.

Но вернемся к событиям, последовавшим сразу за Адрианопольской катастрофой. В отличие от Амвросия, сделавшего свой окончательный выбор в пользу никейской веры, первой реакцией императора Грациана было издание закона о веротерпимости. Несомненно, этот закон был вызван страхом императора перед возможными волнениями в условиях крайне серьезной внешней опасности для империи.

После битвы при Адрианополе готы, соединившись с племенами аланов и гуннов, двинулись на Константинополь. Лишь хитрость и решительность командующего римской армией Юлия спасла восточную столицу от разгрома, а провинции от разорения. "Получив известие о несчастьях, происшедших во Фракии,- пишет Аммиан Марцеллин, - он относительно всех готов, которые раньше были приняты на службу в римские войска и распределены по разным городам и укреплениям, отдал тайный приказ всем их командирам (все они были римлянами...) вызвать их к себе в одно и то же время якобы для вручения жалования и всех их перебить. Это разумное распоряжение было исполнено без замедления и без шума, и благодаря этому восточные провинции были спасены от великих бедствий" (Аммиан Марцеллин XXXI, 16).

Что касается варваров, стоявших под стенами Константинополя, то внушительный вид городских оборонительных укреплений отрезвил самых отчаянных из них. Не имея осадных орудий и лишенные поддержки со стороны тех варваров, которые находились на воинской службе в римской армии, они не решились на штурм.

Тем временем Грациан прибыл на Восток и попытался овладеть ситуацией. Однако очень скоро молодой император понял, что управлять огромной империей, находившейся в состоянии, близком к краху, ему одному не под силу. Сводный брат Грациана Валентиниан II не мог быть в этом ему помощником, так как в 378 г. ему было только 7 лет, и тогда выбор императора пал на Феодосия, военные заслуги которого были хорошо известны в империи и который был, пожалуй, единственным в то время человеком, способным разгромить готов и других варваров и навести порядок в восточной части державы.

Феодосий родился около 346 г. в Испании. Его отец был видным военачальником Валентиниана I и прославился многими военными подвигами в Британии и в Галлии. Благодаря отцу Феодосий с раннего детства познал военную науку и военную дисциплину и уже в 374 г. получил должность военачальника верхней Мезии. Здесь он нанес несколько поражений варварам, завоевал популярность среди народа и любовь у солдат. Впрочем, обратной стороной его успехов стала зависть со стороны бездарных царедворцев. И его успешная карьера неожиданно прервалась, когда в результате дворцовых интриг попал в опалу и вскоре был казнен его отец. Феодосию же в виде милости было позволено удалиться в Испанию в свое имение и вести там частную жизнь.

И вот в момент наивысшей опасности для империи о Феодосии вспомнили: он был вызван из Испании и 19 января 379 г. в Сирмиуме торжественно провозглашен императором. В управление ему были даны восточные провинции Римской империи, а также на него было возложено ведение войны с готами.

Новый император принял энергичные меры по укреплению армии, объявил новый набор в нее всех боеспособных мужчин, кроме слуг и рабов, и уже в том же 379 г. сумел нанести ряд поражений варварам во Фракии и Мезии. Грациан же, положившись на Феодосия на востоке и опасаясь за судьбу своей части империи, отвел свои войска на запад.

*          *          *

Пока императоры вершили великие дела империи и сражались с варварами, церковные распри отнюдь не пошли на убыль. Вот как описывает положение в церкви Василий Великий незадолго до своей смерти (он умер в 379 г.): "...наши испытания тяжки и долговременны... дело идет не об одной церкви, или двух: буря свирепствует от пределов Империи и до пустыни Фиваиды. Превращены догматы благочестия, изглажены уставы Церкви; страсть господствования преобладает; и предстоятельство церковное предлагается в награду за нечестие. Пастыри предают стадо Божие и расхищают милостыни нищих. Исчезла строгость правил, дана широкая свобода грешить... Не стало суда праведного, всякий ходит по желанию своего сердца... Стяжавшие власть чрез угождение человекам сделались рабами, оказавших им милость. У некоторых и защита православия обратилась в орудие взаимной брани; скрывая свою вражду, они дают ей вид поборничества по благочестию. Другие поощряют народ к взаимным ссорам, чтобы общими пороками скрывать свои. Поддерживается непримиримая брань. Этому смеются неверующие, колеблются маловерные... Умолкли уста благочестивых, развязан всякий хульный язык, осквернено святилище, здравомыслящие убегают домов молитвенных как училищ нечестия и в пустынях со стенаниями и слезами воздевают руки к Господу, сущему на небесах" [5].

В начале 379 г. Амвросию пришлось столкнуться с сильной арианской оппозицией. Готское вторжение привело к бегству в Италию значительного числа жителей придунайских провинций. Вероятно, большая часть беженцев-ариан устремилась в Медиолан, который был оплотом западного арианства на протяжении 20 лет епископства Авксентия. Здесь же находились и лидеры западного арианства Урсин и Валент. Сюда же примерно в это время под угрозой опасности перебрался из Сирмиума двор Валентиниана II, мать которого императрица Юстина придерживалась строгих арианских взглядов. Кроме этого, положение осложнялось изданным Грацианом законом о веротерпимости.

В этой ситуации Амвросий не смог воспрепятствовать тому, что ариане заняли одну из базилик города. В источниках нет никаких подробностей этого эпизода. Не совсем ясен и сам факт такого захвата, который произошел, по всей вероятности, накануне Пасхи 379 г.

Основанием для него, как можно предположить, было то, что Амвросию постепенно удалось заменить арианских священников в своих церковных штатах на православных и таким образом лишить ариан возможности отправлять культ. В письме епископу Констанцию, написанном накануне захвата базилики, Амвросий выражает тревогу по поводу распространения арианства и инструктирует его не подпускать верующих близко к арианам, чтобы те не заразили их "фальшивыми зернами" своего учения (Письмо 2, 28). Видимо, в это же время происходит столкновение Амвросия с арианами по вопросу о церковной собственности, когда Медиоланский епископ переплавил церковные сосуды с тем, чтобы выкупить пленных римлян у варваров (Об обязанностях священнослужителей II, XV, 70; XXVIII, 136).

Так или иначе, но захват базилики арианами явно ущемлял власть Амвросия как епископа и наносил удар по ортодоксии. В этих условиях Амвросий решает обратиться за помощью к Грациану, который принимает довольно мудрое решение: он отдает распоряжение префекту отнять базилику у ариан, но не отдавать ее православным, а конфисковать. Таким образом, обстановка в крупнейшем городе Италии несколько разрядилась в критический для судеб Римской империи момент. Однако вскоре конфискованная базилика всё же была возвращена православным. Амвросий говорит, что это произошло внезапно (О Святом Духе I, 19-20), но такая внезапность объясняется не столько "просветлением" императора в результате наставлений епископа, хотя они и сыграли определенную роль, сколько изменением политической обстановки и ослаблением позиций арианства на востоке, благодаря переходу в никейскую веру Феодосия.

Общее положение, сложившееся к концу лета 379 г. в Римской империи, и настойчивость Амвросия по отношению к Грациану привели к изданию закона 3 августа, осуждавшего в числе других ересей и арианство. Преимущества религиозного единства империи с политической точки зрения были очевидны. Обвинения во всех бедах империи еретиков, и в первую очередь ариан, со стороны Амвросия и других ортодоксальных епископов достигли цели. Кроме того, важнейшие епископские престолы, находившиеся вдали от беспокойных дунайских провинций, представлялись в этих условиях центрами стабильности и поддержки римских традиций, в то время как к арианству были привержены готы и другие варвары. Интересы Римской империи требовали в тот момент поддержки ортодоксии и борьбы с арианством. В 380 г. Амвросий предпринимает беспрецедентную попытку вмешательства в выборы епископа Сирмиума. Эта церковь находилась не только в другой провинции, но и в другом диоцезе, и вмешательство Амвросия нельзя было оправдать ни одним каноном, ни одним древним обычаем. Однако слишком уж велико было его стремление сокрушить столь важный оплот ариан.

Уже смеркалось, когда вдали показались окрестности Сирмиума. Немногочисленные спутники Амвросия - священники Медиоланского клира, находившиеся в одной повозке со своим епископом, казалось, задремали, утомленные долгой и трудной дорогой. До места назначения еще было около часа езды, но к Амвросию сон не шел. Епископ размышлял о том, что ему предстоит предпринять завтра - в ответственный день выборов на сирмийскую кафедру - и корил себя за опоздание.

"Впрочем, - успокаивал себя Амвросий, - я и так сделал всё, что мог. Ведь известие о смерти Герминия, этого нечестивого арианина, взбудоражившего своими лживыми проповедями весь Иллирик, пришло из-за козней императрицы-арианки Юстины слишком поздно, чтобы я успел оповестить других епископов Италии и западных провинций. Сама-то она наверняка уже в Сирмиуме и подготовила своих сторонников к завтрашнему дню. А тут еще эти досадные задержки в пути". Здесь он вспомнил, как долго пришлось искать брод через неширокую, но глубокую и строптивую речку из-за того, что какие-то варвары или разбойники явно от нечего делать спалили мост. "Уже прошло почти два года после Адрианополя, а порядка в империи всё еще нет,- продолжал свои размышления Амвросий. - Но Феодосий, надо отдать ему должное, оказался как раз тем человеком, которого следовало поставить управлять восточными провинциями. Вряд ли кто-нибудь еще был бы способен действовать так решительно, как он. Как видно, выбор нашего Грациана оказался верен".

Между тем повозка со священниками уже продвигалась по улицам Сирмиума. Уже совсем стемнело, и возница с трудом отыскал нужный дом, в котором жил Анемий - кандидат никейской партии в епископы. Он вышел навстречу прибывшим, обнял в христианском приветствии каждого из них и невнятно начал рассказывать об обстановке в Сирмиуме. Амвросию показалось, что он либо не в себе, либо пьян, но потом епископ догадался, что состояние кандидата на сирмийскую кафедру объясняется нервным перенапряжением и растерянностью. Из его сбивчивого рассказа Амвросий понял, что его худшие опасения оправдались. В городе хозяйничали ариане. Особенно воинственно были настроены женщины, которых привела своими речами в неистовое возбуждение приехавшая накануне Юстина. Сторонники никейской веры в дни, предшествовавшие выборам, почти не показывались на улицах, хотя, судя по словам Анемия, были настроены решительно.

Совещание священников в доме Анемия было недолгим. Амвросий решил побыстрее закончить этот мини-собор, чтобы все его участники успели хорошо выспаться перед завтрашней битвой за истинное благочестие. Как полководцу в битве нужны свежие силы, так и Амвросий решил не утомлять свое немногочисленное христианское воинство бесплодными разговорами. И как настоящий полководец Амвросий уже имел план предстоящего сражения и знал слабое место обороны противника.

Таким слабым и одновременно сильным местом у ариан была Юстина. Как мать императора, не управляющего империей, она не обладала реальной властью. Но как мать императора, носящего этот титул, она обладала огромным авторитетом, особенно среди женщин. Находившееся в оппозиции к правящему императору Грациану арианство было сознательно выбрано Юстиной как средство для достижения политической цели - добиться реальной власти хотя бы над частью Римской империи. Однако Грацианом был издан закон о конфискации мест собраний еретиков и передачи их православным, следовательно, императорская администрация Сирмиума должна поддерживать его, Амвросия, как защитника православной веры правящего императора, а не Юстину, защищающую арианское нечестие и не представляющую правящего императора.

С этими мыслями утомленный Амвросий заснул. Сон его был глубоким и недолгим. Рано утром он разбудил: весь свой "штаб" и после совместной утренней молитвы и легкого завтрака провел "военный совет", на котором каждому из священников были даны четкие распоряжения, касавшиеся главным образом оповещения христиан-никейцев о том, что они должны прибыть не позднее полудня - обычного времени выборов - к главной церкви Сирмиума и активно поддержать православных священников. Не рассчитывая на то, что никейцев окажется больше, Амвросий отправил своего доверенного диакона с запиской к Марку, которого он так блестяще защитил на судебном процессе еще в бытность свою адвокатом. В записке содержалась просьба к Марку собрать друзей-ветеранов, которые, как предполагал Амвросий, должны были ненавидеть варваров, проливавших их кровь, а, следовательно, с недоверием относились и к арианам, так как именно в арианском варианте воспринимала христианство варварская периферия римского мира. Среди седых ветеранов, прошедших сквозь жестокие битвы и суровые испытания и часто смотревших смерти в лицо, было немного христиан, но Амвросий был уверен, что Марк, который после того нашумевшего процесса стал пользоваться особым авторитетом, сумеет убедить своих товарищей прийти на помощь и поддержать их в борьбе против ненавистных варваров и ариан.

Сам Амвросий знакомой дорогой направился к зданию префектуры с тем, чтобы заручиться поддержкой местных властей. Улицы еще были пустынны, но Амвросий ощущал какую-то тревогу, словно повисшую в густом прозрачном воздухе города.

С префектом Амвросий встретился беспрепятственно и обо всем договорился. Префект обещал обеспечить порядок на выборах и прислать к храму солдат. В случае необходимости он обещал лично выступить в поддержку кандидата никейцев, хотя и уклончиво ответил на вопрос Амвросия о том, будет ли он сам присутствовать на выборах. Амвросий не был ранее знаком с префектом, но из разговора с ним узнал, что тот был хорошо осведомлен о положении в Медиолане и о дружбе епископа с императором. Узнал Амвросий и о том, что префект не был крещен и прохладно относился к христианским распрям. "Вот почему он сам не хочет присутствовать на выборах", - догадался Амвросий.

Близость Амвросия к императору открывала ему все двери и обеспечивала ему твердую поддержку со стороны чиновников. В префектуре он встретил нескольких старых знакомых. Все они подчеркнуто радовались встрече с ним, и, казалось, все эти годы только и делали, что скучали по нему и ждали его приезда.

"О Господи! Как портит людей чиновничья служба! Как трудно в этих льстивых, раболепных людях отыскать хотя бы отблеск того гордого величия и непреклонного достоинства, свойственного магистратам прежних времен. Ведь я знал их другими несколько лет назад. Помнится, мы были в неплохих, почти дружеских отношениях и часто проводили благодатные часы, беседуя на возвышенные темы в местных термах. А теперь: Клодий совсем обрюзг и едва носит свое жирное брюхо, Альбин, кажется, еще не проспался после вчерашней попойки, а Децима ничего не интересует кроме денег, и мне жаль тех крестьян, которые приходят к нему в качестве просителей - наверняка он обирает их до нитки, хотя на самом деле вряд ли способен сделать что-нибудь существенное. Впрочем, Бог им судья. Главное, что они согласились помочь мне и переговорить с местными влиятельными особами, способными оказать определенное воздействие на исход выборов. Хотя я сомневаюсь, что они сделали бы это, не будь я близок к императору. Здесь уж и старая дружба не помогла бы".

С этими мыслями Амвросий подошел к Сирмийскому храму. К нему уже стекался со всех сторон народ, в возбуждении обсуждавший предстоящее событие.

- Веселенький предстоит сегодня денек, - сказал молодой человек в пышном одеянии, выдававшем в нем заезжего торговца.

- Бог справедлив, - отозвался невысокий и тщедушный священник, которого Амвросий ни разу раньше не видел. - Он не допустит, чтобы на нашу кафедру был избран епископ, который будет клеветать о единосущии Отца и Сына.

- Какая вам разница, - возразил торговец. - По-моему, главное - вера в Христа, который обещает спасение каждому, уверовавшему в него.

- Я вижу, ты недавно обратился в христианскую веру.

- Не прошло и года, как я был окрещен в Фессалониках.

- Поэтому и рассуждаешь ты неправильно, что не научен еще должным образом. Приходи ко мне сегодня же вечером, если сможешь. Я живу вон в том доме, - он показал рукой на невзрачное строение на другом конце площади. - Я готов растолковать тебе истинную веру. Но сейчас, прошу тебя, проголосуй за нашего кандидата - Секундиана. А мне, извини, сейчас недосуг. Наши уже собрались и ждут меня.

С этими словами говоривший засеменил в сторону церкви, откуда всё громче звучали голоса. Амвросий поспешил за ним, так и не встретив никого из знакомых. Вначале он не придавал этому значения, потом начал беспокоиться, но, наконец, понял, что ариане просто опередили его: "Выборы начинаются раньше обычного, и наши сторонники еще просто не успели собраться. Этого я не предусмотрел. Юстина и ее арианское окружение перехитрили нас. Ну уж нет! Я должен протянуть время до подхода наших". Амвросий взглянул на небо и по солнцу определил, что никейцы должны быть уже на подходе. Он решительно вошел в храм и стал протискиваться сквозь толпу, состоявшую преимущественно из женщин. С церковной кафедры вещал о достоинствах Секундиана какой-то местный пресвитер.

- Я полагаю, благочестие, вера и образ жизни нашего Секундиана ни у кого из присутствующих не вызывают сомнения. Он без сомнения достоин быть епископом и нести свет нашего учения по всем приходам Сирмийской церкви. Если есть еще желающие выступить, пусть скажут, - закончил свое выступление пресвитер, уверенный в том, что противники еще не пришли.

- Что тут долго говорить, - раздались голоса. - Давайте голосовать. Народ нас поддерживает. Быть Секундиану епископом!

В этот момент Амвросий, наконец, пробрался к кафедре и громким голосом попросил слова. Из-за его невысокого роста и неосвещенного места, где он предусмотрительно занял удобную позицию, его никто не узнал. Ему разрешили говорить, и он начал свою неторопливую речь с рассуждения о рае и жизни в нем прародителей человечества до их грехопадения [6]. Начало проповеди, исполненной высокой риторики и глубокого смысла, так пленило присутствовавших, что они, казалось, забыли, зачем собрались здесь. Первым опомнился Авксентий - соперник Амвросия еще со времени выборов на Медиоланскую кафедру. Узнав епископа по голосу, он громко выкрикнул:

- А почему это наш сладкоречивый оратор находится в тени? И что за речи он здесь ведет? Мы собрались, чтобы выбрать епископа, так и давайте говорить о кандидате.

- Правильно, - поддержали Авксентия, - пусть говорит с кафедры и по сути дела.

Амвросий спокойно взошел на кафедру и уверенно обвел взглядом настороженную аудиторию:

- А почему речь идет только об одном кандидате? - как выстрел, прозвучал его вопрос, и в этот момент он удовлетворенно заметил, что в храме стали появляться его сторонники. - Ведь есть человек не менее достойный, чем Секундиан. Я могу сказать даже, что его благочестие выше всех похвал, и он уже проявил способности к епископскому служению. Пора бы теперь обсудить кандидатуру известного вам Анемия.

- Да ведь это же сам Амвросий, - пронеслось по толпе. Многие знали его еще по службе в сирмийской префектуре, другие слышали о его епископстве в Медиолане и о том, что он близок к императору Грациану.

- Вы не ошиблись, братья, - произнес Авксентий, - это действительно Амвросий, и он, не имея на то никакого права, приехал в другой диоцез смущать нас своими лживыми речами и навязывать нам своего кандидата от никейской партии. Но мы и сами знаем, кого нам выбрать. Нам не нужны советы заезжего Медиоланскогого епископа.

Толпа угрожающе зашумела. Ее возбуждение нарастало, и обстановка накалилась до предела. Ситуация была почти такой, как во время выборов в Медиолане в 374 г., когда наместник Амвросий вошел в храм, чтобы успокоить бушевавшие страсти. Но если тогда толпа смолкла, лишь стоило ему заговорить, то теперь, наоборот, его выступление привело людей в неистовство. Его уже никто не слушал, а перекричать ревущее море людей было делом явно бессмысленным. С кафедры он увидел, что в храм уже входит Марк в окружении своих товарищей. Опыт воина позволил ему сразу сориентироваться в незнакомой обстановке, и он начал энергично пробиваться сквозь толпу на выручку спасшему его когда-то в бытность адвокатом Амвросию.

Несколько женщин, настроенных особенно агрессивно, кричали в адрес епископа оскорбления, а одна из них, более бесстыдная, чем остальные, взобралась на возвышение и, подзадориваемая безумными выкриками, схватила его за одежду, намереваясь стащить его к другим, чтобы побитый ими он был изгнан из церкви. Амвросий, сопротивляясь ее яростному натиску, успел сказать:

- Даже если я не достоин поста священника, не подобает ни тебе, ни статусу твоему налагать руку на любого священника. Ты должна бояться суда Божьего, чтобы с тобой потом что-нибудь не случилось...

Договорить он не успел и, будучи больше не в силах сдерживать мощный напор дюжей арианки, рухнул вниз.

Очнулся Амвросий в доме Анемия. У его постели сидел сам хозяин и подобострастно смотрел на распростертого перед ним епископа. Хотя ушибленная голова сильно болела, Амвросий сразу же попросил Анемия рассказать о том, что произошло после того, как он лишился чувств.

Анемий налил Амвросию полную чашу ароматного вина последнего урожая, осушив которую епископ почувствовал, что головная боль пошла на убыль, и принялся неторопливо рассказывать.

Как только Амвросия сбросили с кафедры, туда, наконец, пробился Марк и оградил своего защитника от всяких посягательств со стороны разъяренной толпы. Впрочем, видя бесчувственное состояние известного епископа, близкого к императору, женщины сразу присмирели. К тому же к церкви подошли солдаты, присланные префектом, и никаких беспорядков больше не произошло. Когда Амвросия на носилках выносили из храма, в нем уже было достаточно сторонников никейской веры, и выборы прошли без каких-либо осложнений. Большинство голосов и среди клира, и среди мирян получил Анемий. Он долго и назойливо благодарил Амвросия и извинялся за случившееся так, словно это он сбросил епископа с кафедры.

Наутро Амвросий почувствовал себя значительно лучше и распорядился, чтобы его спутники собирались в обратный путь. Анемий уговаривал его остаться еще на пару дней, но Амвросий сказал, что он и так на слишком большой срок оставил свою епископию.

Перед самым отъездом Амвросию сообщили, что женщина, напавшая на него в церкви, попала под лошадь и умерла от полученных ушибов. Это событие взбудоражило весь Сирмиум и внушило благоговейное почтение к Амвросию. Епископ попросил возницу сделать небольшой крюк и заехать на городское кладбище, где как раз проходила печальная процедура прощания с покойной; он проводил ее до самой могилы, отплатив милостью за оскорбление.

Отъезд Амвросия никого не оставил равнодушным: одни вздохнули с облегчением, избавляясь от страха, который он внушал своим противникам; но большинство всерьез полагало, что Сирмиум лишился своего защитника и покровителя.

Законы Грациана против ересей, а также поражение ариан на выборах епископа Сирмиума заставили арианских лидеров Секундиана и Палладия просить императора Грациана о созыве вселенского собора (из западных и восточных епископов), " на котором они собирались доказать правильность своих догматических взглядов, не без основания рассчитывая на поддержку востока. Встревоженный растущей оппозицией своей власти со стороны ариан император дал согласие провести такой собор в Иллирике и пригласить восточных, надеясь с помощью ортодоксальных епископов склонить ариан на свою сторону.

Однако Амвросий не был уверен, что участие в соборе восточных епископов может обеспечить победу никейцам. Отношения между восточными и западными епископами, даже ортодоксального толка, оставляли в то время желать лучшего, да и борьба Феодосия с арианством еще только начиналась, и большинство восточных кафедр находилось в руках ариан.

В конечном итоге Амвросию удалось убедить Грациана ограничиться созывом собора только западных епископов, состав которых, несомненно, был подобран Медиоланским епископом. По подсчетам А. Пареди, на соборе присутствовало 35 епископов: 2 из Африки, 6 из Галлии, 3 из Иллирика, 13 из Италии и другие из различных западных провинций. Интересно, что в работе этого собора не участвовал римский епископ Дамас и даже не послал на него своих представителей, хотя он и направил собору 3 своих письма, которые были зачитаны Амвросием. Из ариан на собор прибыли только те, кто обращался с просьбой к Грациану: епископы Палладий из Рациарии и Секундиан из Сингидунума, а также пресвитер Аттал.

Собор состоялся в Аквилее. Относительно его датировки среди исследователей существуют разногласия, но наиболее веские основания существуют в пользу конца весны-начала лета 381 года, то есть как раз в то время, когда проходил Константинопольский собор, получивший впоследствии статус Второго Вселенского. Ни участники Аквилейского, ни участники Константинопольского соборов не знали соответственно о таких значительных событиях в двух частях римского мира, хотя оба собора были направлены против арианства. Это дает возможность полагать, что оба собора происходили одновременно.

Представление о ходе собора и его результатах дают Деяния Аквилейского собора, которые представляют собой протоколы происходившей на нем полемики, и соборные послания, обозначаемые обычно первым словом, с которого они начинаются. Составление или редактирование этих соборных посланий приписывают Амвросию и включают в собрания его писем.

Формально председателем собора был епископ Валериан, но фактически всем его ходом руководил Амвросий. Показательно, что не только не все православные епископы считали этот собор необходимым, но и не все из них верили в справедливость обвинения Палладия и Секундиана в ереси. Амвросию пришлось применить довольно коварный метод, дабы изобличить обвиняемых. Он намеренно выбрал единственное письмо Ария, которое находилось в согласии с омийскими положениями - самой мягкой формой арианства, и стал зачитывать его, в то время как Палладий и Секундиан должны были опровергать или подтверждать отдельные его положения. Благодаря такому скрупулезному исследованию, беседе о Священном Писании и развернувшейся на соборе полемике, Палладий, Секундиан и Аттал были признаны виновными в арианской ереси, осуждены и лишены церковного общения и сана священников.

В соборном послании Benedictus содержалась специальная просьба к императорам о том, чтобы были изданы указы об изгнании этих еретиков. Эта просьба ярко иллюстрирует, сколь важна была для Амвросия и его сторонников поддержка императорской властью решений собора, несмотря на то, что на просьбу Палладия представить светских свидетелей с той и с другой стороны Амвросий ответил фразой, ставшей потом в церкви крылатой:

- В делах веры священники судят мирян, а не миряне священников!

В соборных посланиях участники Аквилейского собора уведомляют императоров об опасности со стороны других лидеров западного арианства-Урсина и Юлиана Валента, отказавшихся участвовать в работе упомянутого собора. Последний был учителем Палладия и неприязнь к нему со стороны ортодоксов была столь велика, что он не избежал обвинения даже в склонности к идолопоклонству, причем не в римском языческом варианте, а в намерении походить на готских жрецов, что значительно усиливало тяжесть обвинения. В послании говорится, что Урсин и Валент развернули арианскую агитацию в самом Медиолане, что они устраивают тайные сходки и вербуют себе новых приверженцев. Участники Аквилейского собора перечисляют многочисленные "злодеяния" этих еретиков, просят императоров предоставить им безопасность и удалить возмутителей спокойствия.

Исход собора в Аквилее означал временную победу западных ортодоксов, руководимых Амвросием, над арианами, которые однако, вопреки скоропалительному заявлению Медиоланского епископа о полной победе над арианством, отнюдь не сложили оружия.

Палладий выразил свой протест против решений Аквилейского собора в специальном сочинении, где он дал свою трактовку его хода, полемизировал с отдельными положениями трактата Амвросия "О вере" и требовал грандиозного вселенского собора в Риме. Кроме того, как сообщает Павлин, два арианина из свиты Грациана вызвали Амвросия на диспут о вере, который должен был состояться в одной из базилик Медиолана, но это мероприятие, задуманное для компрометации Медиоланского епископа, сорвалось по причине гибели оппонентов в перевернувшейся повозке по пути в базилику. Но всё же в борьбе с арианством на западе на несколько лет наступило затишье.

В начале 380-х годов позиции ариан сильно пошатнулись и на востоке.

В середине января 380 г. императора Феодосия, успешно боровшегося с готами, настигла тяжелая болезнь, когда он находился в Фессалониках - городе, которому суждено было сыграть огромную роль в его христианской жизни и тогда, и десять лет спустя. Как это часто бывало в те времена, Феодосии вверил свою судьбу богу и решил принять крещение прежде, чем силы окончательно покинут его. К счастью для будущих судеб христианства и никейства, поблизости от императора оказался епископ Асхолий, которого Амвросий называл "оплотом веры и святости". От этого Асхолия Феодосий и принял таинство крещения и оказался первым на востоке императором никейского вероисповедания.

Стоит упомянуть и еще об одном эпизоде, сообщаемом церковными историками и подвигнувшем Феодосия к никейству. Когда старший сын императора Аркадий в 383 г. был провозглашен августом и соправителем, во дворце был устроен торжественный прием, во время которого подданные должны были изъявить покорность и преданность восседавшим на троне монархам. Во время церемонии епископ небольшого города Икония Амфилохий отдал должные почести Феодосию, а с Аркадием обошелся так же фамильярно, как это было принято в обращении с простолюдинами. Феодосии посчитал себя оскорбленным таким неподобающим отношением к его царственному сыну и приказал немедленно выгнать дерзкого епископа. Когда стража уже схватила его, он успел выкрикнуть, осуществляя ранее задуманный план: "Таково, император, обхождение, предназначенное Царем Небесным для тех нечестивых людей, которые поклоняются Отцу, но не хотят признавать такого же величия в его Божественном Сыне". Феодосий сразу понял антиарианский смысл дерзкого поступка Амфилохия, по-христиански обнял его, и с тех пор не забывал этого урока.

Вскоре после крещения в 380 г. Феодосий издает свой знаменитый эдикт Cunctos populos. В нем император повелевает всем народам, находящимся под его властью, исповедовать никейскую веру, принятую на I Вселенском соборе: "Последователям этого учения, - говорится в эдикте, - мы повелеваем именоваться православными христианами, остальных же присуждаем нести бесславие еретического учения, собраниям же их не приписываем имени церквей. Кроме приговора божественного правосудия, они должны будут понести строгие наказания, каким заблагорассудит подвергнуть их наша власть, руководимая небесной мудростью" (Кодекс Феодосия XVI, 1, 2).

Этот эдикт был грозным предостережением всем, кто не придерживался никейского догмата. Феодосий, признав, как это явствует из его последующей политики, никейскую веру за безусловную истину, поставил своей целью при помощи государственных мер добиться религиозного единства в Римской империи. Император прекрасно понимал, что религиозное разномыслие является одним из главных препятствий для достижения внутреннего мира, и помимо религиозных чувств Феодосием, несомненно, руководили и политические соображения. Ведь никейской веры придерживался Грациан и большинство христиан в западной части империи, а на востоке на сторонников никейства Феодосии мог опереться в своей борьбе с варварами-арианами.

Совершив в конце 380 г. триумфальный въезд в Константинополь, Феодосий стал думать о проведении собора, который, по его замыслу, должен был положить конец разногласиям в церквах восточной части империи. Весной 381 г. в Константинополе по повелению императора собралось 150 епископов и состоялся собор, которому суждено было войти в историю в качестве Второго Вселенского, хотя западные на нем не присутствовали и, как уже говорилось, даже не знали о нем.

Вначале собор решал вопросы о замещении церковных кафедр, в частности, вместо добровольно ушедшего в отставку Григория Назианзина на Константинопольскую кафедру был избран Нектарий, происходивший из знатного сенаторского рода и бывший тогда претором, человек преклонных лет и самой честной жизни. Затем, после решения организационных вопросов, отцы приступили к дискуссии о вере, которая завершилась подтверждением никейского символа, расширенного толкованием божественности Святого Духа. Именно этот символ и стал основой Православия.

Особым постановлением собора были преданы анафеме ереси, особенно арианская. Собор изложил несколько частных правил-канонов, относящихся к управлению церкви. В ряду этих канонов было правило, дающее одно из первых официальных определений ереси: "Еретиками же мы называем тех, которые издавна отчуждены от церкви, и тех, которые показывают вид, будто исповедуют истинную веру, однако ж отделились и составляют свои собрания против наших правильно поставленных епископов"... (Канон 6).

Император Феодосий на соборе не присутствовал, но внимательно следил за его ходом и после его окончания постановил, чтобы все епископы, отступающие от константинопольского символа, лишены были епископства, и не только не были переводимы в другие места, но чтобы удаляемы были от церквей, от городских стен, от сообществ людей.

В 382 или 383 г. Феодосии созвал в Константинополе "собор всех ересей", повелев собраться на него епископам независимо от веры или принадлежности к какой-либо секте. На этом соборе император заставил всех ересиархов представить ему письменное изложение их учений и мыслей о вере. Приняв от каждого такое изложение, Феодосий одобрил ортодоксальное, а остальные разорвал. Как пишут церковные историки, еретики разошлись с этого собора в унынии.

Таким образом, Феодосий с самого начала своего правления возвел охрану никейского вероучения и борьбу с отклонениями от него в ранг государственной политики. За время своего правления он издал в общей сложности 17 законов против ересей, неуклонно контролировал ход церковных соборов и назначения на важнейшие кафедры. Борьба с инакомыслием, даже в рамках одной религии, становится с этих пор важнейшей функцией государства, и ереси начинают теперь рассматриваться как государственные преступления.

В 382 г. Феодосием была решена и другая жизненно важная для Римской империи проблема - готская. Отчасти благодаря военным победам, отчасти благодаря щедрым подаркам готской знати и не менее щедрым обещаниям Феодосию удалось привести мятежных вестготов к повиновению и заключить с ними мирный договор.

По этому договору готы были признаны федератами Римской империи и получали право поселиться под управлением своих племенных вождей сначала в Мезии и Фракии, а потом в Иллирике на условиях службы в римской армии. Теперь Римскую империю от варваров должны были защищать сами варвары. Однако этот договор с готами имел далеко идущие последствия. Разрешение целому варварскому союзу жить по своим законам и со своей администрацией положило начало созданию на территории Империи прообразов будущих варварских королевств, определивших облик Европы в эпоху раннего средневековья.

[1] Савеллий в III в. учил, что Бог есть единая сущность, единое лицо, а Троица - только три имени. Его ученики называли Бога на небе - Отцом, на земле - Сыном, а в живых существах - Святым Духом.

[2] В литературе идут несмолкаемые споры относительно того, какой из античных философских систем следовали ариане: Аристотеля, Платона или Плотина.

[3] Примечательно, что спустя 6 лет в споре с язычниками Амвросий заявит прямо противоположное.

[4] Аполлинарий Лаодикийский (ум. в 390 г) высказал свое учение в 352 г. В центре его стоял вопрос об отношении Сына Божьего к человечеству. В нераздельном единении божественной и человеческой природы Иисуса Христа он видел подтверждение его целой природы - спасения и обожения. Однако, признавая совершенную божественную природу Христа, Аполлинарий доказывал, что человеческая природа во Христе не могла быть полной и совершенной. Это учение стало впоследствии основой монофизитской ереси.

[5] Цит. по кн.: Бахметова А.Н. Рассказы по истории христианской церкви. - М., 1895. - С.18-19.

[6] Произведение Амвросия "О рае", по мнению ряда исследователей, было написано до 380 г. и основано на проповедях.

Назад   Вперед