Приложение IV. Дальнейшее рассмотрение синоптической проблемы

Было бы глупо утверждать, что последнее слово о синоптической проблеме уже сказано. Многообразие теорий, из которых каждая имеет свои недостатки, заставляют продолжать поиски ее решения, хотя можно считать, что все возможное уже было сделано. Даже уверенные критики обычно сомневаются, какую из предложенных гипотез можно считать окончательной. Следующие замечания являются не более чем оценкой существующего положения дел и попыткой указать на возможные пути, которые еще требуют более глубокого исследования.

I. РУКОВОДЯЩИЕ ПРИНЦИПЫ

А. Необходимость учитывать внешние свидетельства

Одной из самых трудных проблем в евангельской критике является определение места предания. Некоторые критические научные школы отвергают внешние свидетельства на том основании, что подход очевидцев не был научным, и потому они не могли сохранить достоверные предания. Другой крайностью является течение, которое рассматривает древнее свидетельство почти что как священное и потому бесспорно верное. Но ни один из этих подходов не является удовлетворительным. Первый повинен в чрезмерной модернизации, так как считает, что только то свидетельство, которое соответствует современным научным формулам, может быть правильным. Но несмотря на то, что первые христиане были людьми своего времени, в значительной мере некритического и ненаучного века, это не значит, что они легковерно относились к вопросам, которые затрагивали их веру, так как знали, что в любое время они могут быть призваны защищать свою позицию. Что же касается другой точки зрения, которая считает предание столь же важным, как внутренние свидетельства, является неоправданной, так как некоторые предания явно не точны. Никто серьезно не станет, например, утверждать, что Андрей принимал участие в составлении Евангелия от Иоанна, как это следует из Мураториева канона. Каждое предание несомненно должно быть тщательно взвешено.

Где имеется твердо удостоверенное древнее предание, там правильно будет полагать, что это предание возможно и верное, пока не будет доказано обратного. Иными словами говоря, где предание и внутренние свидетельства противоречат друг другу, там толкование последних не должно подвергаться сомнению, если нет твердой уверенности в том, что традиционный взгляд неправилен. Где внутренние свидетельства явно и бесспорно противоречат преданию, там последнее конечно должно быть отвергнуто. Примером тому может служить связь между апостолом Петром и Евангелием от Марка.

Хотя и можно спорить о связи между ними, как это делают некоторые сторонники метода "истории форм", однако многое говорит в поддержку этой связи, так как тому есть бесспорные доказательства. Иначе говоря, все существующие ранние предания позволяют утверждать вероятность того, что эта связь основана на факте, и только возможность обратного должна быть полностью отвергнута. Предположения, что что-то могло произойти, очень далеки от того, что в действительности произошло. Где предание четко и ясно утверждает последнее, там критика должна доказать, что это не могло произойти, прежде чем приводит свидетельства в поддержку обратного. Иными словами, возможность не должна вытеснять вероятности.

Другим фактором в оценке правильности предания об авторстве и другими подобными факторами евангельской критики является необходимость найти правильное объяснение происхождению отвергнутого предания. Слишком часто ученые обращались к методу "догадок". Если предание не соответствует современным теориям относительно любого Евангелия, то считается, что свидетельство древнего очевидца является его догадкой. Конечно возможно, что какие-то предания построены на догадках, но выяснить это очень трудно. Например, догадывался ли Палия об еврейском происхождении Евангелия от Матфея, или же он просто отражает древнее предание? В последнем случае, что весьма вероятно, когда же появилась эта догадка в предании? То, что никто не может ответить на этот вопрос, не обязательно должно означать, что "догадка" могла и не быть, но это значит, что надо с большой осторожностью подходить к такого рода теории. Маловероятно, чтобы христиане I века, не имея на то основания, стали бы решать столь важный вопрос происхождения своей сокровенной литературы об Иисусе Христе.

В поисках любого возможного решения синоптической проблемы надо отдавать должное внимание древним преданиям. Задача состоит в том, чтобы отделить правду от неправды. Необходимо начинать с предположения, что большинство самых хорошо удостоверенных преданий основаны, по крайней мере отчасти, на факте. После исключения явно и безусловно неверных преданий, остальные должны рассматриваться как часть данных, на основании которых предлагается то или иное решение.

Б. Место личных воспоминаний в теориях развития

Мы уже говорили, что самой большой заслугой метода "истории форм" было то, что она еще раз обратилась к устному периоду, и это совершенно правильно. Но можно ли точно определить, что понимается под устным периодом? То, что этот период следовал сразу же после событий, описанных в Евангелиях, не вызывает сомнения. Но конец его гораздо труднее определить, потому что это зависит от датировки Евангелий и отношения к промежуточным письменным источникам. Обычно считается, что устный период длился около 30 лет, т.е. период жизни первого поколения христиан. Но здесь надо заметить, что это не исключает параллельного развития письменных источников. Потому более правильным будет предположить, не ограничивая устный период только 30 годами, что какое-то время устное учение было главным средством передачи христианских преданий, но дополненное литературными писаниями. Хотя об этом раннем периоде мы знаем очень мало, были проведены некоторые исследования, которые могут помочь его более точному определению.

Отправной точкой может быть более глубокое изучение еврейского предания и методов его передачи. Так, Б. Герхардссон¹, а еще раньше Г. Ризенфелыг, сделали первые шаги в этом направлении. По мнению Герхардссона раввинские учителя не только учили традиционному преданию, но и излагали его в определенных формах и словах, в которых ученики могли бы его выучить наизусть. Для этого существовали различные мнемонические средства. Так как самые первые христианские проповедники были евреями, Герхардссон полагает, что они применяли раввинскую практику. Он также полагает, что таким же образом и наш Господь учил Своих учеников. Из этого следует, что основное устное предание формулировалось так, чтобы его можно было передать через катехизис. Но некоторые положения в теории Герхардссона представляются спорными.

Прежде всего, надо показать, что учение нашего Господа было таким же, что и раввинов, если считать, что они пользовались одним и тем же методами. Но не все ученые разделяют эту точку зрения. Так, например, Э. Фукс³ (Е. Fuchs) утверждает, что речь ранних христиан имела творческий элемент и потому была совершенной новой. Основываясь на критике метода Герхардссона, А. Н. Вильдер⁴ (А. N. Wilder) считает, что евангельский материал был совершенно нов для обычных методов передачи. Более того новизна форм речи Иисуса была связана с новизной Его образа жизни, который радикально отличался от образа жизни обычных раввинов. Иисус не установил никакой катехизической школы, и потому Его метод наставления должен отличаться от обычных методов запоминания, которыми пользовались еврейские учителя. Дэвис⁵ (W. D. Davies) указывает на существенную разницу акцентов между иудаизмом и христианством. Иудаизм ставил основной акцент на Тору, тогда как христианство - на Самого Иисуса. Эта перестановка акцента делает более сомнительным предположение, что Иисус учил Своих учеников тем же методом, что и раввины⁶.

Однако, хотя гипотезы Герхардссона и требуют модификации, их огромной заслугой является то, что они уделяют внимание различным факторам в среде зарождения раннехристианского предания. Запоминание было основным принципом религиозного обучения, и едва ли можно думать, что он не был использован в христианском катехизисе. Даже если наш Господь и не был обычным раввином, что не вызывает сомнения, то из этого отнюдь автоматически не следует, что Он отказывался от каких-то методов запоминания. Вероятность того, что Он неоднократно повторял свои поучения, само по себе объясняет некоторое расхождение в синоптических Евангелиях. Но если еврейский метод обучения повлиял на нашего Господа и апостолов, то это также может объяснить и много сходства, особенно в языке.

Другую важную проблему вызывает тезис Ж. Дева⁷ (J. W. Doeve), по мнению которого евангельский материал преподавался по методу раввинов, как комментарий к разным ветхозаветным отрывкам. Исключительное внимание первохристианских проповедников к ветхозаветным свидетельствам в сильной мере поддерживает эту точку зрения, которую в общих чертах описал Р. Гаррис⁸ (R. Harris), защищал С. Хант⁹ (S. Hunt) и модифицировал Ч. Г. Додд¹⁰ (С. Н. Dodd). Но едва ли можно согласиться с тем, что теория ветхозаветного толкования объясняет большинство материала, включенного в Евангелия. Вне всяких сомнений очень важным фактором были воспоминания очевидцев событий, которые они считали исполнением ветхозаветного пророчества. Так как первые христиане были убеждены в неразрывности между Ветхим и Новым Заветом, они искали такие случаи, которые бы подчеркивали исполнение. Это делалось не только с апологетическими целями, но прежде всего из богословских соображений. Ветхозаветные Писания приобретали новое значение благодаря тесной связи между событием и исполнением. Признание этого факта позволяет исследователям происхождения Евангелий утверждать существование регулирующего влияния в устный период. Предание частично руководствовалось Священным Писанием, но были и другие ограничивающие факторы.

Слова Иисуса считались священными и заучивались наизусть из-за внутренней ценности и почитания христиан своего Господа. Это превосходило раввинскую связь между учителем и учеником¹¹. Они признавали божественную природу Иисуса, которая облекала Его слова таким авторитетом, что делалось все возможное, чтобы сохранить именно те слова, которыми Он учил. Это объясняет тот очень важный факт, что в Его изречениях встречается меньше отклонений между синоптиками, чем в повествованиях о Его делах. Если вспомнить, что Иисус признавался Господом, то трудно себе представить, чтобы первые общины могли "сочинить" евангельский материал, который можно было бы поставить на один уровень с Его аутентичным учением. Это делало бы христиан столь же великими или даже еще более великими чем Сам Христос, что никак невозможно. Поэтому устное предание никогда не позволило бы себе этого сделать. Более того как люди Духа, евангельские писатели очень бережно относились к качеству предания¹², на что крайние представители школы "истории форм" не обратили внимания.

Еще одним фактором, который требует особого внимания при решении синоптической проблемы, является возможность использования письменных заметок как пособие для запоминания. Герхардссон¹³ приводит несколько свидетельств, которые предполагают, что такие заметки использовались в еврейском устном предании, и совершенно естественно можно предположить, что христианское предание не пренебрегало такого рода пособием. Возможно, что это только предположение, но оно основывается на каком-то факте. В таком случае предание могло достичь стадии частичного закрепления задолго до появления письменных Евангелий¹⁴. Гипотетический характер этого предположения делает его для некоторых ученых неубедительным, но у нас нет оснований считать его невозможным. Вполне возможно, что очевидцы посчитали нужным записать свои воспоминания изречений Иисуса, и эти записи оказались бесценными, когда начали писаться Евангелия. Вполне возможно, что какие-то предшественники Луки использовали такие письменные заметки, но у нас нет никаких средств, чтобы доказать это.

Реальной же проблемой является определение степени, до которой устное предание может объяснить сходство синоптических Евангелий. Новозаветная критика убеждена, что в большинстве случаев устное предание объясняет расхождение, но не сходство¹⁵. Но на чем же основывается такая точка зрения? Она считает, что противоречия должны были произойти при устной передаче. Но если можно допустить такое расхождение, то определение места памяти в древнем катехизисе, особенно еврейском, как описано выше, показывает, что в устном предании есть гораздо больше сходства, чем это обычно считается. Пропорционально гораздо больше было сходств, чем расхождений, и надо думать, что степень точности была конечно не ниже, а может быть даже выше в христианском предании.

Но определяющими факторами в синоптической проблеме являются отнюдь не методы передачи, а близость писателей к источникам этих преданий. Кем же были эти писатели, авторами в полном смысле слова, или же они были не более чем редакторами или компиляторами существовавших разрозненных преданий, будь то устных или письменных?

В. Различие между авторством и редактированием в новозаветной критике

Едва ли можно провести четкую грань между авторством и редактированием, и все же какое-то различие необходимо установить, если мы хотим иметь истинную картину синоптической литературы. Теории, которые считают, что в основе Евангелий лежит свидетельство непосредственного очевидца (например, личное свидетельство Петра в Евангелии от Марка), не сталкиваются ни с какими трудностями. В таких случаях можно говорить об авторе, а не редакторе. Но есть ли основания считать это нормой?

Предисловие Евангелия от Луки подтверждает использование такого метода писателями Евангелий, хотя, что касается других Евангелий, такой полной уверенности у нас нет. Во времена Луки компиляция письменных повествований очевидно была обычным явлением. А также очевидно, что эти писания основывались на свидетельствах очевидцев и служителей слова. И едва ли здесь можно предполагать редактора в узком значении компилятора трактатов, разрозненных повествований и изречений. Каждый писатель выбирал из материала очевидца то, что больше всего соответствовало бы его цели. Но мы не можем сказать, в какой мере одинаково делали его предшественники Луки. По крайней мере можно думать, что если бы эти попытки предпринимались в наше время, то они показали бы такое же сходство противоречий, какое мы находим в синоптических Евангелиях. Иначе говоря, если два автора, описывали одно и то же событие, услышанное от одного и того же очевидца (или группы очевидцев), то естественно, что в их описаниях должно было быть большое сходство даже в вербальных выражениях повествования.

Лука, по-видимому, хочет сказать, что он пишет не зависимо от других, так как, хотя он и говорит, что уже делались попытки составить повествования, он не говорит, что он их использовал. Фактически он тщательно исследовал те же надежные личные источники, что и его предшественники. Одного согласно общепринятой теории происхождения Евангелия от Луки, это исследование Лукой достоверного материала было в значительной степени ограничено его собственным особым материалом (L). Конечно не следует исключать и использования им письменных источников. Вполне возможно, что среди предшественников, которых упоминает Лука, был Марк и, возможно, даже Матфей. Но несомненным остается то, что особый акцент Лука ставит на свое собственное исследование.

Одним из самых важных вопросов является значение слов 'vphretai tov logou /hyperetai tou logou/ ("служителей Слова") в предисловии Луки. Были ли они хранителями предания? Так как Лука особо подчеркивает, что они и очевидцы, передали (paredosan /paredosan/) ему и другим этот материал, вполне вероятно, что эта особая функция не только была признана, но и контролировалась. Такой фактор можно считать гипотетическим, но с большой степенью вероятности. Мы уже говорили о положении пресвитеров, но в синоптической проблеме им уделялось слишком мало внимания. Метод "истории форм" имеет тенденцию переоценивать роль общины, не уделяя должного внимания возможной роли официальных "хранителей предания". Если предположить такую возможность, то не трудно себе представить, что предание передавалось в определенных формах, одобренных в апостольских кругах. Гораздо труднее себе представить, чтобы предания о жизни и учении нашего Господа передавались в произвольной форме без одобрения ранней Церкви. Разве могли раннехристианские руководители не искать лучшего метода распространения новостей, и разве содержание учения нашего Господа не представляло для них основной интерес?

Многое говорит в поддержку мнения, что "очевидцы" и "служители Слова" в Лк. 1 составляли одну группу и что эта группа состояла главным образом из апостолов или их окружения. Если это предположение верно, то это значит, что предание удостоверялось апостолами в его основной форме и могло быть в иной форме только в том случае, если бы апостолы выпустили его из-под своего контроля, чего они никогда бы не сделали, когда могли оказывать на него влияние.

Различие между редактированием и авторством уменьшилось вследствие акцента на методе "истории редакций", в которой роль автора играет гораздо большую роль, чем в "истории форм". Тем не менее нельзя с уверенностью утверждать богословское сознание евангелистов без учета вышеизложенных соображений. Если бы евангелисты сами осознавали руководство Святого Духа, то их богословское редактирование внесло бы реальный вклад в работу Церкви.

Г. Ценность упрощения

Из-за многообразия теорий нескольких источников возникает вопрос применения более простых методов для решения синоптической проблемы. В научных кругах существует тенденция избегать простых решений, но они часто бывают ближе к истине, чем теории нескольких источников. Например, обращение к свидетельству очевидца в решении происхождения евангельского повествования несомненно является более простым методом, чем обращение к основным частям предания, сохранившихся в процессе катехизического наставления в общине. Первое вносит меньше "неизвестных" и потому безусловно представляется более предпочтительным. Но не будет ли это чрезмерным упрощением?

Мы уже показали, что старая теория устного предания критиковалась, потому что считалось, что она не дает ответа на многие вопросы синоптической проблемы. Но то же самое можно сказать и в отношении критики источников и метода "истории форм". Простая теория двух источников стала конгломератом многих источников, прежде чем развилась в более простую теорию четырех источников, которая также никогда не считалась убедительной. Большинство ученых признают, что никто еще не предложил такой радикальной теории источников, которая разрешила бы все основные проблемы синоптических Евангелий. Еще даже более знаменательно, что сторонники метода "истории форм" были вынуждены обращаться ко многим спорным гипотезам для объяснения многообразия форм, и потому первые попытки упростить эту проблему ни к чему не привели. В то же время едва ли можно надеяться найти простой ответ на очень сложную проблему. И тем не менее самый простой ответ с наименьшим числом "неизвестных" может быть ближе к истине, чем более сложные теории.

II. ВАЖНЕЙШИЕ ФАКТОРЫ В ПОИСКАХ РЕШЕНИЯ

Из-за отсутствия достаточных данных синоптическая проблема остается нерешенной. Однако это не значит, что все в этой области вызывает сомнение, потому что некоторые ответы, несмотря на разнообразие евангельских гипотез, остаются ценными, даже если подробности происхождения Евангелий еще не выяснены.

1. Письменные Евангелия были признаны авторитетными еще в самый ранний период. Их авторитет был изначален, а не приобретен извне. Их аутентичность на этом основании не должна подвергаться сомнению. К первой половине II века они столь широко почитались, что такие еретические группы, как гностики, их признали и даже снабдили их комментариями. Но считались ли они неавторитетными до конца I века? Так как мы почти ничего не знаем об этом раннем периоде развития христианства, никаких догматических выводов нельзя сделать, равно как и исключить вероятность их авторитетности. В противном случае это означало бы, что на какой-то ранней стадии своей истории каждое Евангелие приобрело авторитет, которого оно раньше не имело, а так как это возможно и если с этим в какой-то мере можно согласиться, то тогда трудно понять, как такой процесс мог столь быстро привести к единодушию. Однако почему в этом случае предшественники Луки, которые писали на ранней стадии христианской истории, не были также признаны авторитетными. Единственным ответом может быть только то, что эти предшественники не имели своего собственного авторитета, как достоверно ни было содержание их писаний. Если считать Марка одним из предшественников Луки, то различие между Марком и другими было столь явным, что этого вопроса вообще не возникало бы. Это конечно можно объяснить известной связью между Марком и Петром. Однако все это представляет собой не более, чем область догадок. Единственно, что мы знаем точно, это то, что только существующие сегодня Евангелия признавались авторитетными, и у нас нет никаких данных (кроме как в случае четвертого Евангелия, которое не признавалось таковым небольшой группой алоги /Alogi/), чтобы их авторитет когда-либо подвергался сомнению.

2. Евангелия касаются уникальной Личности, и потому сами должны быть в какой-то мере уникальными. Сравнительное изучение еврейских и эллинистических устных и литературных методов может пролить какой-то свет на исторический фон Евангелий, но оно не может привести точных параллелей, потому что Евангелия ставят основной акцент на Христа, а этому нет параллелей. Сама уникальность Христа говорит о том, что сообщения о Его жизни должны иметь уникальные характеристики. Поэтому какое-то различие должно предполагаться между синоптической критикой и общими литературными методами¹⁶. И на всех основаниях можно предположить, что оригинальность учения нашего Господа и оригинальность влияния Его дел на Его учеников создали уникальную ситуацию для появления уникальных сообщений о Его жизни и учении¹⁷. В противном случае не возникло бы никакой синоптической проблемы, потому что только уникальное отношение к этим сообщениям могло сохранить одинаковый авторитет трех столь одинаковых и столь же разных сообщений. Признание этой уникальности не позволяет слишком легко ссылаться на нехристианские параллели. Слишком часто евангельская критика начиналась с какого-то момента вне зависимости от появления самих Евангелиях, и последние сводились к какой-либо литературной форме, к которой они не могли относиться. Одним из главных факторов в скептицизме Бультмана была невозможность признать литературную уникальность Евангелий.

3. Непосредственно вытекающим из предыдущего фактора является то, что евангельский материал составил основу христианского проповедования и учения, а не был их следствием. Сторонники "истории форм" пытаются обратить этот процесс вспять. Но первые миссионеры должны были знать определенные христианские предания, которые всеми признавались и которые они могли передать другим. И только немногие ученые отрицают этот факт, хотя степень оценки достоверных преданий не всегда была одинаковой. Нельзя утверждать, что каждый проповедник и учитель осуществлял харизматическое служение и что катехизический материал передавался спонтанно. Это несомненно было так в случае христианского благовестил, но надо ли думать, что каждый, кто сообщал факты из жизни и учения Христа полностью полагался на харизматическое вдохновение? Наш Господь обещал такое вдохновение, когда Его ученикам предстояло оказаться перед судебными властями, но это нельзя считать обычным явлением, когда бы и в каких бы обстоятельствах ни оказывались ученики. А также это не имеет прямого отношения к передаче аутентичного евангельского материала.

По-видимому, самым естественным будет предположить, что христианские предания передавались потому, что они признавались достоверными, и именно в той форме, в которой передавались. Это значит, что "формы" составляли существенную часть предания, а не были, как полагают представители метода "истории форм", придуманы общиной. Какую бы роль община ни играла в процессе передачи предания, немыслимо, чтобы она могла придумать изречения Иисуса или повествование о Его жизни. Христианские общины составляли группы людей, которые "получили" христианские предания и верили, что они были достоверны, и на их основании лично предавали свою жизнь Христу¹⁸. Ни чем другим нельзя объяснить развитие раннего христианства. Будущее школы "истории форм" будет в значительной степени зависеть от степени признания этого факта.

4. И наконец, происхождения Евангелий ничем иным нельзя объяснить, как только воздействием Святого Духа. Этому факту редко уделяется внимание в обсуждениях синоптической проблемы, потому что считается, что он относится к догматике, а не к исторической критике. Но в данном случае без него никак нельзя обойтись, потому что действие Святого Духа в происхождении Евангелий является столь же важным фактором, как и в исторической ситуации, в которой они появились. Явным обещанием Иисуса, что Святой Дух научит всему и напомнит все ученикам, что Он говорил им (Ин. 14.26), нельзя пренебречь просто потому, что оно не вмещается в категории литературной критики. Какой бы точки зрения не придерживаться относительно Евангелия от Иоанна, нельзя отрицать, что оно является свидетельством того, что непосредственные ученики получат особую помощь от Святого Духа путем напоминания того, что Иисус сказал им, и того, что эта помощь была обещана им Самим Иисусом. Единственной альтернативой может быть только то, что Евангелие от Иоанна было попыткой оправдать самоутверждение учеников, но тогда становится непонятным учение о Духе в других местах Нового Завета.

В свете обещания нашего Господа можно сделать некоторые предположения, имеющие прямое отношение к синоптической проблеме. Прежде всего можно утверждать, что Святой Дух контролировал передачу преданий. В какой бы форме ни осуществлялась эта передача в долитературный период, нельзя себе представить, чтобы Святой Дух предоставил ее на самотек. Хранители предания были людьми Духа, прислушивались к наставлениям Духа и старались прославить Христа соответственно цели Святого Духа (Ин. 15.26; 16.13-14). Евангельские писатели относились к этой же категории. Литературная и историческая критика могут пролить свет на внешние обстоятельства и условия устного периода, но она не может говорить о психологическим и духовном факторах, которые привели к сохранению евангельских преданий в этот период.

Следующим фактором является процесс отбора материала отдельными авторами. Если Святой Дух помог запоминанию, то Он также должен был помочь выбору преданий. Несомненно, что преданий было гораздо больше, чем мы знаем, как показывает Ин. 20.30; 21.25. Поэтому автор должен был выбрать материал либо из устных сообщений очевидцев, либо из письменных источников или своих личных наблюдений. В этом они полностью положились на Святого Духа, как и случае собирания данных. Эта точка зрения не обязательно должна исключить личное участие каждого автора. Евангелие от Матфея несомненно было написано человеком, который находился под сильным впечатлением царского достоинства Иисуса и Его исполнения ветхозаветных пророчеств. Это являлось одним из руководящих принципов в его выборе и распределении материала. Однако делал он это под воздействием Святого Духа. Разные акценты четырех евангелистов, обусловившие разные методы описания, правильнее всего объяснять руководящим влиянием того же самого Духа, чем естественным богословским подходом отдельных авторов. Независимо от психологических мотивов каждого автора, духовную силу и тождественность их описаний нельзя объяснить только одной обычной интуицией. Если такая точка зрения не исключает гипотез источников относительно происхождения Евангелий, то одним из существенных недостатков всей критики источников является то, что она отводит очень мало места динамическому воздействию Духа Божия на писателей канонических Евангелий. Это неизбежно приводит к слишком механическому и косному толкованию психологии авторов Евангелий и настолько сильно привязывает авторов к их источникам, что встает очень важный вопрос почему они модифицировали их. Однако очень часто нельзя дать удовлетворительного ответа на этот вопрос и несостоятельность всей критики источников показывает отсутствие гибкости фундаментальных предпосылок. Более умеренный подход к критике источников, допускающий большую свободу автора при выборе материала из устных преданий, больше соответствует новозаветной концепции первых христиан как людей Духа.

Не менее трудной проблемой, которую ставит метод "истории форм", является воздействие Святого Духа на развитие одинаковых литературных форм, так как она считает разные церковные условия доминирующим фактором в оформлении материала. Более правильным было бы думать, что евангельский материал считался идеально подходящим для удовлетворения нужд общин из-за воздействия Святого Духа при выборе материала. Или с другой стороны Святой Дух использовал взаимодействие между устным преданием и нуждами Церкви в качестве руководящего фактора. Это имеет значение, если считать, что Евангелия явились результатом не редакторской работы в создании неразрывного повествования из массы разрозненных частей, а целенаправленного выборочного процесса под руководством Святого Духа. Евангельские писатели были людьми Духа, целью которых было составить документ, который был бы духовно полезным в служении Церкви, и всякая теория происхождения Евангелия должна считаться с этим фактом.

III. ПРОБНАЯ ТЕОРИЯ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ЕВАНГЕЛИЙ

В свете всего сказанного выше можно предложить пробную теорию, учитывающую все, что можно считать весомым вкладом ученых в исследование Нового Завета.

Этап 1. Апостольские проповедники уделяли исключительное внимание повествованию о Страстях Господних, но они не могли изложить его отдельно от другого материала. Поэтому в своих проповедях Петр дал связанное описание событий в жизни Иисуса (ср. его проповедь в Деян. 10.39 и далее), и оно могло стать стандартным образцом.

Этап 2. В то же время катехизические наставления давались новообращенным, что несомненно требовало определенного распределения этого материала. Основным содержанием катехизиса скорее всего были изречения Иисуса, специально выбранные под руководством Святого Духа. Такой катехизис мог иметь исключительно устную форму, либо исключительно письменную, либо смешанную. Последнее предположение весьма убедительно, и если оно верно, то позволяет полагать, что были изданы какие-то официальные трактаты в помощь учителям катехизиса. Методы, которые Церковь использовала в этом процессе, к сожалению нам не известны. Возможно, что этот первый катехизис был тесно связан с Евангелием от Матфея и существовал в своей первой форме на арамейском языке.

Этап 3. Марк, который был тесно связан с Петром и много раз слышал его проповеди, записал содержание его проповедей. В результате появилось Евангелие, в котором больше места отводилось делам, чем беседам. Вполне возможно, что Марк делал записи во время своего сотрудничества с Петром и позже использовал их, когда писал свое Евангелие. Если внешнее предание верно, то Марк и Петр были вместе в Риме, и после ухода Петра Марк записал свои воспоминания.

Этап 4. После того, как было написано евангелие от Марка, очевидно в Риме, Матфей получил его копию и расширил его, добавив довольно большой материал поучений из катехизиса и другого материала, в который входили и личные воспоминания. Многие изречения сохранились в беседах и были использованы Матфеем, чтобы связать учение с содержанием Евангелия от Марка.

Этап 5. Лука, который лично знал Марка, решил описать ход событий с самого начала (т.е. с пришествия Иисуса). Он изучил весь материал, который мог достать, и все устные свидетельства, данные ему очевидцами. По-видимому, он имел копию Евангелия от Марка, хотя получил ее только после того, как написал черновик, состоящий из поучительного и большого повествовательного материала (если верна теория какой-то формы Прото-Луки). Основной материал поучений он взял главным образом из катехизиса, когда был в Кесарии, где очевидно оставался некоторое время. Он мог даже иметь копию Евангелия от Матфея, хотя в этом нет никакой уверенности. Но если он использовал Евангелие от Матфея, то дополнил его материалом из устного предания. Катехизис, который имел Лука, сохранил более короткие беседы, чем мы имеем в Евангелии от Матфея. Это может объяснить разное расположение изречений у Матфея и у Луки. В целом очевидно легче объяснить особенности каждого, если Лука не использовал Матфея в качестве своего источника, но если оба независимо друг от друга заимствовали материал из катехизиса.

Этап 6. Вполне возможно, что сначала церкви пользовались только одним из трех Евангелий, потому что необязательно все они имелись в одной и той же области. Мы не можем с уверенностью определить сколько времени прошло, прежде чем все три стали известны, но обмен ими, как в случае с Посланиями Павла, вполне мог происходить. Легкость сообщения в древнем мире могла очень облегчить этот процесс. Но почему сохранились все три Евангелия? Разные акценты и содержания очевидно не помешали эвентуальному признанию всех трех. Не понимали ли первые христиане эти проблемы, или же они считали их неважными по сравнению с огромным преимуществом иметь множество свидетельств о жизни и учении Иисуса? Здесь также нельзя забывать, что они были людьми Духа, которые сразу же признали те литературные произведения, которые действительно были написаны под руководством Святого Духа, и потому считали, что сами по себе расхождения в повествованиях имеют откровенный характер.

Пройдя эти разные этапы, синоптические Евангелия могли принять формы, в которых мы их теперь знаем. Но нельзя упускать из виду экспериментальный характер этих предположений, потому что в конечном счете, наших данных недостаточно, чтобы сделать окончательный вывод. В лучшем случае мы имеем дело только с догадками, в правильности которых не можем быть уверены, но мы можем утверждать огромное влияние, которое эти Евангелия имели на ранней стадии своей истории. Если еще не сказано последнего слова об их происхождении, то их важность во всей христианской истории бесспорна.

Примечания

¹ Memory and Manuscript (1961).
² В своей статье "The Gospel Tradition and its Beginning", in StEv (1959), pp. 43-65.
³ "Die Sprache im Neuen Testament", in Das Problem der Sprache in Theologie und Kirche (ed. W. Schneemelcher, 1959), pp. 21-55.
⁴ "Form-history and the oldest tradition", in Neotestamentica et Patristica (ed. W. C. van Unnik, 1962), pp. 3-13.
⁵ "The Gospel Tradition", in Neotestamentica et Patristica, pp. 14-34. Дэвис добавил к своей книге приложение (W. D. Davies, The Setting of the Sermon on the Mount (1964), pp. 464-480), в которой подверг критике Герхардссона. Однако последний выступил с зашитой своих воззрений в работе: Gerhardsson, Tradition and Transmission in Early Christianity (1964). Хотя в общем признается, что Герхардссон зашел в своих рассуждениях слишком далеко, все-таки его исследования обладают несомненной ценностью, которая заключается в том, что он обратил внимание на иудейские методы устной передачи предания. Ср. также замечания Дэвиса в статье: W. D. Davies, "Reflexions on Tradition: The Aboth revisited", in Christian History and Interpretation (eds. W. R. Farmer, C. F. D. Moule and R. R. Niebuhr, 1967), pp. 127-159; а также: E. R. Sanders, The Tendencies of the Synoptic Tradition (1960), pp. 26 ff. Б. Герхардссон вкратце излагает свои более поздние воззрения: Gerhardsson, The Origins of the Gospel Traditions (1979).
⁶ M. Смит (M. Smith, JBL 82 (1963), pp. 169-176) выступил с резкой критикой Герхардссона за неправильное представление как о раввинистическом, так и о христианском предании. Смит утверждает, что у нас нет никаких данных в пользу существования техники запоминания в иудаизме до 70 г., и далее он обращает внимание на то, что Герхардссон не принимает во внимание многие иудейские группы, а рассматривает только фарисеев. Смит полагает, что эти части Мишны, которые касались повседневной жизни (в противовес историческим трактатам), написаны раввинами во втором веке от Р.Х. Более того между раввинистическим и новозаветным материалом существует значительная разница, что необходимо принимать во внимание, хотя это в целом по признанию критика не отвергает гипотезу Герхардссона. Вполне возможно, что различные типы материала требовали применения разных техник его запоминания, однако сведения об этом в I в. настолько скудны, что трудно сформировать какое-либо определенное мнение относительно данной проблемы. Ср. также: W. S. Green, "What's in a name? - The Problematic of Rabbinic "Biography"", in Approaches to Ancient Judaism: Theory and Practice (ed. W. S. Green, 1978).
⁷ "Le Role de la Tradition orale dans la composition des Evangiles synotiques", in La Formation des Evangiles (ed. J. Heuschen, 1957), pp. 70-84. Ср. также: idem, Jewish Hermeneutics in the Synoptic Gospels and Acts (1954), pp. 177 ff.
⁸ Testimonies, I (1916).
⁹ Primitive Gospel Sources (1951).
¹⁰ According to the Scriptures (1952).
¹¹ Рассмотрение Иисуса Христа как Учителя представлено в книге Кертиса: W. A. Curtis, Jesus Christ the Teacher (1943). Автор проводит параллели между методами обучения Иисуса и методами раввинов, причем показывает превосходство в этом Христа.
¹² См. дальнейшее обсуждение этой позиции в следующем разделе.
¹³ Memory and Manuscript (1961), pp. 157 ff.
¹⁴ Герхардссон (Gerhardsson, op. cit., p. 335) полагает, что евангелисты "работали на основе установленного особого предания об Иисусе - предания, которое частично запоминалось, а частично записывалось в отдельные записки и личные свитки, однако вне всякого сомнения, что оно не испытало влияния других авторитетных учений того времени.
¹⁵ Необходимо решительно отвергнуть искусственные методы экспериментальной проверки передачи устного предания, подобные тем, которые проводил в аудиториях В. Тейлор: V. Taylor, Formation of the Gospel Tradition (1935), pp. 202-209. По мнению автора эксперимента его ценность обуславливалась тем, что он проводился среди студентов, чьи мыслительные процессы во многом определяются устной передачей. К. Гробель (К. Grobel, Form-geschichte und synoptische Quellenanalyse, 1937, p. Ill) подверг резкой, уничижительной критике этот метод, исследователь назвал его абсурдным, поскольку академическая атмосфера не может правильно воспроизвести условий, при которых это устное предание передавалось.
¹⁶ Многие ученые придерживаются предвзятого мнения о том, что Евангелия необходимо рассматривать под тем же углом зрения, что и любые другие книги (ср.: V. Taylor, The Gospels, p. 11; Т. Henshaw, New Testament Literature, 1952, p. 63). Однако это мнение спорно, так как Евангелия рассматривают уникальные события. В то же время эта уникальность не означает, что они вовсе не подлежат критическому исследованию. Это просто говорит о том, что не все методы, применяемые для других писаний хороши для Евангелий.
¹⁷ Вуд (Н. G. Wood, Jesus in the Twentieth Century, 1960, p. 80), подчеркивая уникальность Евангелий, обращает внимание на отсутствие точных литературных параллелей. Ср. также: Н. Е. W. Turner, Jesus, Master and Lord (1954), pp. 29 ff. Вне всякого сомнения, что там, где этот факт учитывается, он помогает избежать многих критических спекуляций, основанных на сомнительных параллелях.
¹⁸ См.: S. H. Hooke, Alpha and Omega, 1961, p. 137. Автор указывает на то, что в основе текстуальной критики, критики источников и метода "истории форм" лежит представление о Евангелиях, как о произведениях человеческой мысли, посвященных раскрытию способа искупления перед Богом. Исследователь присоединяется к выступлению Остина Фаррера против подобных воззрений, которые превращают авторов Евангелий в "бесцветных учеников".

Назад   Вперед