Глава IV. Иссаврийские императоры и движение иконоборцев (717-867)

I

ВОССТАНОВЛЕНИЕ ИМПЕРИИ ПРИ ПЕРВЫХ ДВУХ ИСАВРИЙСКИХ ИМПЕРАТОРАХ (717—775)

Лев III, новый император (717—740), был замечательным человеком: великолепный полководец, он успешно пытался защитить Азию от мусульман; ловкий дипломат, хороший организатор — он обладал всеми качествами государственного деятеля. Его сын Константин V (740—775), которого он заблаговременно сделал своим соправителем, дабы упрочить династию, также, несмотря на злословие и клевету его врагов, любивших издеваться над ним, несмотря на полученные им от этих врагов прозвища Копроним (что значит навоз) и Кабаллинос (конюх), — был выдающимся государем. Умный и энергичный, он был великим полководцем и великим организатором, и хотя он был властен, вспыльчив, жесток и страстен еще более, чем отец, тем не менее, несомненно, оба первых Исавра были очень крупными императорами, чья славная память долгое время жила в византийской {56} армии и народе; даже их враги не могли не воздать им должного. Отцы Никейского собора, сурово порицая религиозную политику Льва III и Константина V, хвалили их доблесть, одержанные ими победы, разумные мероприятия, осуществленные ими для блага своих подданных, изданные ими законы, их гражданские институты — все то, что заслужило им признательность народа. И действительно, два первых Исавра были славными преобразователями империи.

Внешняя политика. Едва прошло несколько месяцев со вступления Льва III на престол, как перед Константинополем появились арабы и начали атаковать его с суши и с моря; даже весьма суровая зима не прервала военных действий. Однако в результате многих столкновений мусульманский флот был разбит; сухопутная армия, истощенная голодом, потерпела серьезное поражение. После года бесполезных усилий (август 717— август 718) арабы сняли осаду. Для Льва III это было славным началом царствования, для ислама — великим бедствием; событие это имело несравненно большую важность, чем победа, одержанная Карлом Мартеллом пятнадцать лет спустя в равнинах Пуатье. Натиск арабов окончательно был сломлен, и благочестивые византийцы по праву могли гордиться постоянным заступничеством бога и девы Марии за христианскую империю и ее столицу.

Однако, несмотря на этот разгром, арабы продолжали быть опасными. После нескольких лет передышки они вновь предприняли наступление, и вновь Малая Азия начала почти ежегодно страдать от их вторжений. Но разгром, нанесенный им двумя императорами при Акроине (739), оказался для них суровым уроком. Константин V воспользовался этим, чтобы самому напасть на Сирию (745), отвоевать Кипр (746) и довести свои войска до Евфрата и Армении (751), Успеху византийцев весьма содействовала также внутренняя борьба, волновавшая арабскую империю, и приход к власти Абассидов (750), в результате чего столица халифата была перенесена из близкого Дамаска в отдаленный Багдад.

В продолжение всего царствования Константина V война была счастливой для греков; после него его сын {57} Лев IV вторгся в 778 г. со стотысячной армией в Сирию и победоносно изгнал мусульман из Малой Азии (779). Арабская опасность, столь страшная в VII в., перестала угрожать империи.

Константин V пытался одновременно уничтожить и опасность со стороны болгар. В 775 г. он начал наступление и в результате девяти последовательных кампаний нанес Болгарии при Маркеллах (759) и Анхиале (762) такие кровавые поражения, что испуганные варвары не осмелились более сопротивляться и в 764 г. приняли мир. Вторая война, начавшаяся в 772 г. и продолжавшаяся до конца царствования, была не менее победоносной; и хотя Константину V не удалось уничтожить государство болгар, но во всяком случае он сумел восстановить престиж византийского оружия на Балканском полуострове. Помимо этого он подавил восстания славян во Фракии и Македонии (758) и по примеру Юстиниана II поселил несколько славянских племен в феме Опсикий в Малой Азии (762).

Внутренняя реформа. Внушая таким образом почтение к империи внешним ее врагам, два первых исаврийских императора стремились в то же время восстановить престиж империи и внутри страны. Это было великое дело административного, экономического и социального преобразования.

Чтобы обеспечить защиту границ, Лев III и его сын начали повсеместно распространять режим фем, деля большие области VII в. на округа, более многочисленные, менее протяженные и легче защищаемые; кроме того, эта система предоставляла им важное политическое преимущество, так как она ослабляла ту власть, которую давало стратигам обладание чересчур обширными территориями, и уменьшала проистекавшую отсюда опасность восстаний. В то самое время как военный закон восстанавливал дисциплину в армии, — старательная, часто суровая финансовая администрация поставляла казне доходы. Земледельческий закон имел целью ограничить опасное развитие крупных доменов, приостановить исчезновение мелкой частной собственности, обеспечить крестьянам более сносные условия существования. Морской закон поощрял развитие торгового мореходства. {58} Но особенно улучшила отправление правосудия и с большой ясностью внесла в закон совершенно новый дух человечности и равноправия великая законодательная реформа, которую ознаменовала публикация гражданского кодекса, называемого Эклога (739). После полувекового правления два первых Исавра сделали империю богатой и цветущей, несмотря на чуму, опустошившую ее в 747 г., несмотря на волнения, вызванные иконоборчеством.

II

ИКОНОБОРЧЕСТВО (726—780)

Чтобы завершить дело восстановления империи, Лев III и Константин V попытались провести еще и значительную религиозную реформу. Они запретили иконы, стали преследовать защищавших их монахов, и вследствие начатой ими серьезной борьбы, называемой иконоборчеством, они сохранили в истории прозвище иконоборцев.

Историки часто неправильно понимали характер религиозной политики исаврийских императоров и недооценивали ее цель и значение. Причины, вызвавшие ее, были одновременно и религиозные и политические. Много благочестивых душ в начале VIII в. было оскорблено избытком суеверия и в особенности тем местом, какое занимало в жизни византийцев поклонение иконам, вера в их чудотворные свойства, обыкновение соединять с ними все человеческие поступки и интересы; многих умных людей беспокоило то зло, которое таким образом причинялось религии.

Враждебное отношение к иконам было особенно сильно в Азии; Лев III, по происхождению азиат, разделял это чувство. Ни он, ни его сын не были, как то иногда думают, вольнодумцами, рационалистами, предшественниками реформации или революции; это были люди своего времени, благочестивые, верующие, даже богословски образованные, искренне заботившиеся о реформе религии путем очищения ее от всего того, что казалось им идолопоклонством. Но вместе с тем это были государственные деятели, поглощенные заботой о могуществе и спокойствии империи. А огромное количество монастырей и их непрерывно растущие богатства создавали для госу-{59}дарства серьезную опасность. Иммунитеты, которыми пользовались церковные владения, уменьшали доходы казны; значительное количество людей, вступавших в монастыри, отнимало у земледелия работников, у армии — солдат, у общественных учреждений — чиновников. Влияние же, какое имели монахи на души верующих, и их могущество, проистекавшее отсюда, делали их особенно опасными. Именно против такого порядка вещей и пытались действовать Исавры, особенно Константин V; запрещая иконы, они наносили удар монахам, которые обретали в культе икон наиболее могущественные средства воздействия на мирян. Несомненно, начатой таким образом борьбой исаврийские императоры открыли длительную эру смут; несомненно, этот конфликт повлек за собой весьма серьезные последствия в области политики. Однако те, кто хочет судить о государях-иконоборцах справедливо, не должны забывать, что в своем начинании они встретили большую поддержку со стороны высшего духовенства, завидовавшего влиянию монахов, и армии, в большинстве состоявшей из азиатов; их поддержал не только официальный мир, но и народ, нельзя забывать, что начатое ими дело имело и глубокие основания и несомненное величие.

В 726 г. Лев III обнародовал первый эдикт против икон, в котором, как кажется, он предписывал не столько их разрушать, сколько вешать более высоко — так, чтобы удалить их от поклонения толпы. Эта мера вызвала крайнее возбуждение: в Константинополе произошли яростные столкновения, в Греции вспыхнуло восстание, впрочем быстро подавленное (727); Италия поднялась вся целиком (727); папа Григорий II ограничился резким протестом против ереси иконоборцев, но его преемник Григорий III вскоре начал проводить более смелую политику и, не довольствуясь преданием иконоборцев анафеме (731), пытался одно время воспользоваться помощью лангобардов против императора. С другой стороны, в Сирии Иоанн Дамаскин метал громы и молнии против Льва III. Между тем эдикт применялся, по-видимому, с большой умеренностью; защитники икон не подвергались систематическому преследованию; и хотя патриарх Герман был низложен и замещен сторонником реформы (729), {60} хотя против церковных школ были приняты определенные меры, — вместе с тем восстание в Греции было подавлено отнюдь не сурово.

Однако борьба неизбежно должна была принять более острый характер. В том конфликте, где по существу сталкивались авторитет императора в вопросах религии и стремление церкви освободиться от опеки государства, скоро возникли принципиальные вопросы. Кроме того, Константин V, обладавший большей склонностью к богословию, чем его отец, привнес в борьбу свои личные мнения, выступив не только против икон, но и против культа богородицы и святых, а так как он обладал и более страстным характером, то вел борьбу с большим фанатическим пылом и с большей жестокостью.

Когда после десяти лет славы и процветания он укрепился на троне, поколебленном было восстанием Артавасда (740—742), он созвал в Иерии собор (753), который торжественно осудил иконы. Отныне государь мог наказывать упорствующих не только за неподчинение императору, но и за восстание против самого бога. Однако сначала он льстил себя надеждой убедить своих противников.

Только в 765 г. начались настоящие гонения. Иконы разбивали, монастыри закрывали или секуляризовали, превращали в казармы или гостиницы; монастырское имущество конфисковали, монахов подвергали аресту, тюремному заключению, истязаниям, ссылке; некоторые из них, как св. Стефан младший, погибли насильственной смертью; другие выставлялись на посмеяние перед народом, собранным на ипподроме. Много высоких должностных лиц империи было казнено или выслано. Патриарх Константин, сначала высланный, впоследствии был казнен (767). В продолжение пяти лет по всей империи свирепствовали преследования, быть может, менее ужасные, чем их изображают противники императора — смертные приговоры в целом были редки, — но все же чрезвычайно яростные. "Казалось, — говорит один современник, — что правительство намеревалось полностью искоренить монашество". Монахи стойко сопротивлялись; они мужественно страдали "за справедливость и истину". Все же многие уступали, многие бежали, главным образом в {61} Италию, так что, как с некоторым преувеличением говорит один современник, "казалось, что в Византии не осталось ни одного монаха".

Несомненно, что эта борьба была причиной беспримерной ярости, суровости, крайней жестокости и что она породила в империи глубокое волнение. Помимо этого она имела очень важные последствия. Уже Лев III своей попыткой сломить оппозицию папства, отделив от подчинения Риму Калабрию, Сицилию, Крит и Иллирию и подчинив их патриарху константинопольскому, усугубил недовольство пап и нерасположение населения Италии.

Когда в 751 г. Равеннский экзархат пал под ударами лангобардов, папа Стефан II, не колеблясь, отвернулся от еретической и неспособной защитить полуостров империи, чтобы обратиться к франкам за менее тягостной и более действенной поддержкой, и принял от победителя Пипина земли, некогда принадлежавшие Византии, которые отныне образовали светское владение пап (754).

Это был разрыв между империей и Римом. Константин V был готов на все, чтобы покарать папу, в котором он видел лишь вероломного подданного, незаконно присвоившего себе то, что принадлежало его господам. Все его усилия были напрасны. В 774 г. Карл Великий, вновь вторгшись на полуостров, торжественно утвердил дар Пипина. Византия сохранила в Италии только Венецию и несколько городов на юге полуострова. В результате сократившаяся в своих размерах империя оказалась отброшенной еще далее на восток; кроме того, этот разрыв стал источником серьезных осложнений и опасностей в будущем.

III

ИРИНА И ВОССТАНОВЛЕНИЕ ИКОНОПОЧИТАНИЯ (780—802)

Религиозная политика первых Исавров посеяла много семян раздора, недовольства, смуты. Это обнаружилось со смертью Константина V.

В течение своего короткого царствования Лев IV (775—780) продолжал традиции предшествовавшего правления; но его вдова Ирина, регентша при юном Константине VI, очень скоро сочла более выгодным для своих {62} честолюбивых замыслов опереться на православие и восстановить почитание икон. Целиком посвятив себя осуществлению, этого серьезного намерения, она пренебрегла борьбой с мусульманами, которые в 782 г. вновь оказались у Хрисополя, перед самым Константинополем, и заключила с халифом довольно унизительный мир (783); с другой стороны, она сблизилась с Римом, завязала дружеские отношения с франкским королевством; в своей внутренней политике она особенно заботилась об устранении из правительства иконоборцев, удалила из столицы своих зятьев, сыновей Константина V; расчистив, себе таким образом путь, она, в согласии с патриархом Тарасием, добилась торжественного осуждения ереси иконоборцев на вселенском соборе в Никее (787) и восстановила иконопочитание при бурном одобрении верующих, которые видели в этой победе залог приближения полной независимости церкви от государства.

Опьяненная своей победой, воодушевленная популярностью, которую она стяжала своим благочестивым усердием, Ирина не поколебалась вступить в борьбу за трон со своим сыном, достигшим совершеннолетия. В первый раз она вынуждена была отступить (790) перед недовольством армии, остававшейся верной памяти Константина V, обескураженная поражениями, которые наносили византийской армии арабы, болгары и лангобарды. Но она ловко подготовила свой возврат к власти; в 797 г. она свергла своего сына, не остановившись перед тем, чтобы ослепить его.

С тех пор (797—802) она стала царствовать как подлинный император, — первая женщина, которая от своего имени правила в Византии. Но хотя благодаря ей церковь, окрепшая и обновленная в результате борьбы, вновь заняла свое прежнее положение в византийском обществе, хотя партия монахов и иконопочитателей, руководимая такими людьми, как Феодор Студит, стала более могущественной и более предприимчивой, чем когда-либо, все же исключительное попечение Ирины о религиозной политике повлекло за собой печальные последствия.

Несмотря на временные победы, одержанные Константином VI над арабами и болгарами (791—795), {63} багдадский халифат при Харун-ар-Рашиде блистательно возобновил наступление на Востоке и принудил византийцев платить ему дань (798). На Западе, перед лицом Карла Великого, Византийская империя обнаружила такую же слабость, и события 800-го года, в результате которых Западная Римская империя была восстановлена франкским королем, были для византийского двора чувствительным унижением.

Уменьшенная в своих границах, империя была ослаблена и изнутри — в силу крайней благосклонности, проявлявшейся государством в отношении церкви, в результате глубоких разногласий, которые оставило после себя иконоборчество, наконец, вследствие дурного примера, поданного Ириной, открывшей эру династических переворотов. Несомненно, эпоха иконоборцев отмечена замечательным расцветом художественной и умственной жизни; исаврийские императоры отнюдь не были пуританами; запрещая иконы, они любили роскошь, блеск придворной жизни, и для украшения своих построек поощряли светское искусство, питаемое как античными традициями, так и арабскими образцами; и благодаря этому, а также в силу того видного места, которое в VIII в. принадлежит азиатам, империя окончательно становится восточной. Но как бы ни была велика роль, которую империя сохраняла как оплот христианства против ислама и страж культуры против варварства, — к концу VIII столетия ей отовсюду грозили страшные опасности, и она оказалась чрезвычайно слабой.

Падение Ирины, свергнутой в результате государственного переворота Никифором (802), открывает полосу разрухи и анархии.

IV

ВТОРОЙ ПЕРИОД ИКОНОБОРЧЕСТВА (802—812)

Никифор (802 — 811) был умным государем и ловким финансистом; заботясь о пополнении разоренной казны, он сам оказался вынужденным нанести удар даже церковному имуществу. Он был сторонником умеренных действий и потому отказался от яростной тактики иконоборцев; тем не менее он сумел поддержать их реформу {64} и считал особенно недопустимым стремление византийской церкви, опьяненной своей победой, открыто освободиться от власти государства и вновь завоевать свободу. Это характерная черта второго периода иконоборчества: в то время в Византии имело место нечто подобное спору об инвеституре, происходившему позднее на Западе.

Монахи монастыря св. Иоанна Студита под руководством своего игумена Феодора с чрезвычайным пылом и крайне непреклонно поддерживали притязания церкви. С равной суровостью они боролись против осторожной политики патриарха Никифора (806 — 815), который пытался сгладить воспоминания о времени иконоборцев, против финансовой политики императора и против его авторитета в области религии. Правительство вынуждено было с ними бороться (809), изгонять их из монастыря и из страны; монахи, не колеблясь, обратились к папе, готовые признать главенство римской церкви, чтобы обеспечить этой ценой независимость восточной церкви от государства. Подобное поведение должно было вызвать реакцию со стороны иконоборцев. Это было делом Льва V Армянина (813 — 820) и двух императоров Фригийской династии — Михаила III (820 — 829) и Феофила (829 — 842). Снова на целых тридцать лет империя оказалась во власти ужасных смут.

В 815 г. собор, созванный в св. Софии, вновь запретил иконы и снова ввел в силу указы императоров-иконоборцев от 753 г. В результате снова началось разрушение икон; малейшие попытки протеста со стороны монахов безжалостно подавлялись; монахов предавали суду, ожесточенно преследовали, ссылали. Феодор Студит умер в ссылке (826); при императоре Феофиле, пламенном иконоборце, упрямо отстаивавшем свои богословские убеждения, преследования стали еще более суровыми. Против защитников икон был издан жестокий указ (832), и патриарх Иоанн, прозванный Леканомантом (волшебником), взял на себя его исполнение. Монастыри закрывались, монахи подвергались преследованиям и тюремному заключению; вновь воцарился террор. Но после ста двадцати лет изнурительной и {65} бесплодной борьбы наступила усталость. Немедленно по смерти Феофила его вдова, регентша Феодора, по совету своего брата Варды, решилась установить мир, возобновив почитание икон. Это было делом собора 843 г., которым руководил новый патриарх, Мефодий; решения этого собора были провозглашены в торжественной обстановке; греческая церковь поныне прославляет память об этом событии в ежегодном празднике православия 19 февраля (κυριακ τς ρθοδοξίας).

Но хотя иконы и были восстановлены, хотя, благодаря этому, церковь оказалась победительницей, — все же в одном существенном пункте дело императоров-иконоборцев осталось без изменения. Они хотели сохранить церковь, зависимую от государства, подчинить ее императорской власти; студиты ожесточенно боролись против этого намерения; они упорно отказывали императору в праве решать вопросы веры и, не уступая ни в чем, требовали независимости церкви от светской власти. В этом пункте студиты потерпели поражение.

Церковь оказалась более чем когда-либо подчиненной власти императора, — таков неоспоримый результат иконоборческого движения.

V

ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА И ВОССТАНОВЛЕНИЕ ИМПЕРИИ (802—867)

В то время как империя была поглощена религиозной борьбой, серьезные события смущали ее покой внутри и колебали ее безопасность вовне.

Преступление Ирины против сына, положившее конец Исаврийской династии, вновь открыло эру переворотов. За государственным переворотом, возведшим на престол Никифора (802), последовало восстание, сделавшее императором Льва V (813), и затем заговор, в результате которого убитого Льва V сменил Михаил II (820); наряду с успешными заговорами можно привести, длинный перечень неудачных попыток, из которых самой опасной было восстание Фомы Славянина (822—824), который, опираясь на низшие классы, придал сво-{66}ему восстанию почти народный характер. В течение двадцати лет империя была жертвой анархии.

Вовне ее дела шли не лучше. Договор 812 г., признававший за Карлом Великим титул императора, означал окончательную потерю Италии, где Византия сохранила только Венецию и некоторые земли на юге полуострова. Война с арабами, возобновленная в 804 г., привела к двум серьезным поражениям: к захвату Крита, мусульманскими пиратами Испании (826), начавшими отсюда почти безнаказанно опустошать восточное Средиземноморье, и к завоеванию Сицилии африканскими арабами (827), овладевшими в 831 г. Палермо. Особенно грозной была опасность со стороны болгар, с тех пор как страшный хан Крум расширил пределы своей империи от Гема до Карпат. Никифор попытался разбить его, вторгшись в Болгарию, но на обратном пути, в результате кровавого разгрома, он погиб (811), а болгары, вновь захватив Адрианополь, появились у стен Константинополя (813).

Победа Льва V при Месемврии (813) спасла империю. Но если вспомнить, что ко всем этим многочисленным опасностям прибавились еще восстания не вполне подчиненных народов — такие, как восстание славян Пелопоннеса (807), — станет понятно, что после двадцати лет анархии дело великих исаврийских императоров казалось полностью уничтоженным.

Тем не менее империя оправилась от этого кризиса. Царствование Феофила (829—842), вследствие возраставшего ослабления багдадского халифата, частично возместило поражения на Востоке, и хотя после разгрома у Дезимона (ныне Токат) и взятия Амория (838) пришлось просить у арабов мира, все же благодаря энергичной внутренней политике, хорошему управлению финансами и дипломатической ловкости Византия восстановила свой престиж и процветание. Великолепием построек, роскошью священного дворца, блеском культуры Константинополь к середине IX в. соперничал со столицей халифов. Когда же в конце концов затихла нескончаемая борьба, порожденная иконоборчеством, он стал еще более блестящим и могущественным. Казалось, что, выйдя из этого длительного периода смут, {67} литература и искусство обрели новую силу, и Константинопольский университет, восстановленный в Магнаврском дворце кесарем Вардой (около 850 г.), стал под руководством Льва Фессалоникского центром замечательной умственной культуры.

Церковь, также вышедшая помолодевшей из борьбы, предоставляла свою обновленную деятельность к услугам государства. Она восстанавливала религиозное единство, сражаясь с ересями, особенно с павликианами, которых правительство Феодоры яростно преследовало в Малой Азии, и заканчивая обращение славян Пелопоннеса (849); особенно успешно распространялось византийское влияние на весь Восток благодаря деятельности миссионеров. По призыву государя Великой Моравии Кирилл и Мефодий, "славянские апостолы", понесли христианство варварским племенам Венгрии и Богемии (863). Но этим не ограничивается их деятельность. По просьбе новообращенных они перевели священное писание на славянский язык; для того чтобы записать свой труд, они изобрели славянскую письменность — глаголицу, — дав таким образом славянам и собственный алфавит и собственный литературный язык; они проповедовали на славянском языке, совершали богослужение по славянскому обряду, стремились создать славянское духовенство, и благодаря своей тонкой дальновидности они завоевали славянский мир для православия. В течение двадцати лет (863—885) фессалоникские братья совершали свое дело проповеди евангелия. И хотя, в конце концов, оно потерпело неудачу вследствие враждебного отношения германцев и вторжения мадьяр, в других местах подобный образ действий доставлял Византии более продолжительные успехи. На берегах Дона христианство проникло в государство хазар, где господствовала иудейская религия. Особенно важно, что в 864 г. православие принял царь Болгарии Борис; и хотя спустя несколько лет новообращенный правитель заколебался было между Византией и Римом, хотя он и вступил в сношения с папой Николаем I, прося его установить в болгарском царстве латинский обряд (866), тем не менее отныне греческое влияние глубоко проникло в Болгарию. {68}

Это были крупные успехи. Без сомнения, сумасбродства Михаила III (842—867), особенно после того как молодой государь вышел из-под опеки своей матери Феодоры (856) и своего дяди Варды, несколько омрачили достигнутые результаты. Морские набеги арабов Крита опустошали восточные моря; в Малой Азии в течение двадцати лет (844—863) успехи сменялись неудачами; на Западе между 843 и 859 гг. мусульмане окончательно завоевали Сицилию. Наконец, впервые перед Константинополем появились русские (860) и, согласно народному верованию, столица была спасена лишь благодаря чудесному заступничеству девы Марии.

Другое, более серьезное и значительное событие произошло в правление Михаила III. На константинопольский патриарший престол на место Игнатия, свергнутого кесарем Вардой, сел Фотий (858). По призыву низложенного первосвященника папа Николай I начал судебное дело и поручил легатам произвести расследование. Властолюбивый Фотий великолепно использовал недовольство, которое Восток в продолжение многих столетий испытывал по отношению к притязаниям пап, и его вражду против Запада. В ответ на требование признать власть Рима он весьма ловко сумел превратить свое личное дело в дело подлинно национальное. На отлучение, которому подверг его папа Николай I (863), он ответил разрывом с Римом. Константинопольский собор (867) предал папу анафеме, объявил его вмешательство в дела восточной церкви незаконным и завершил раскол. Это было убедительным доказательством наличия в Византии национального чувства, не менее ярко проявившегося в то же самое время в Болгарии в форме возмущения, вызванного захватнической политикой Рима (866).

Таким образом, к середине IX в. уже действительно существовала византийская национальность, медленно сложившаяся в ходе событий. Империя после периода иконоборчества вновь обрела религиозное единство, политическое могущество, величие духовной жизни; но прежде всего она стала чисто восточной империей. {69} Близился момент, когда Византия должна была достигнуть вершины своего могущества. Когда Василий Македонский¹, фаворит Михаила III, приближенный им к трону, освободился сначала от своего соперника Варды (866), а затем убил своего благодетеля (867) и положил начало новой династии, — этим государственным переворотом он обеспечил Византийской империи сто пятьдесят лет могущества, процветания и славы. {70}

Назад   Вперед