Глава 16 Кальвин и кальвинизм

Великим вкладом Франции в дело Реформации стал ее выдающийся сын Жан Кальвин. Во Франции он родился, вырос, учился, принял евангельскую веру, был арестован, выслан и наконец обрел поддержку малочисленных, но воинственных последователей, которые были готовы сражаться и умереть за свои убеждения. Третья военная кампания Габсбургов и Валуа вынудила Кальвина избрать окольный путь из Парижа в Страсбург. В женевском гостиничном номере, где Кальвин намеревался задержаться не более одной ночи, обладатель огненно-рыжих бороды и волос, французский реформатор Гийом Фарель, который вместе с Пьером Вире изгнал из этого города папизм, уговорил его остаться и помочь в реформировании Женевы. Фарель грозил Кальвину Божьим проклятием за его стремление к покою, если он бежит с поля боя и откажет в столь необходимой помощи. Много лет спустя Кальвин писал в предисловии Комментариев к Псалтири, датированном 22 июля 1557 года: «Гийом Фарель удержал меня в Женеве не советом или увещеванием, а грозным предостережением, от которого я почувствовал, словно Бог опустил с Небес Свою могущественную десницу, дабы меня пленить». В глубине сердца Кальвин считал себя человеком Божиим, эта уверенность, подкрепленная исключительной одаренностью, вознесла его над обычными людьми. Он стал одним из людей, оказавших ощутимое влияние на развитие западной истории и формирование облика западного человека. Британский писатель и государственный деятель лорд Морли (Lord Morley) писал: «Исключать Кальвина из числа деятелей западной цивилизации равносильно тому, чтобы глядеть на историю, закрыв один глаз».

Кальвин — человек и проповедник

Кальвин был одной из тех сильных и цельных исторических личностей, которых народ любит или ненавидит, почитает или презирает. Незадолго до своей смерти он заметил, что жители окрестностей Берна «боялись его всегда больше, чем любили». Даже современные люди считают, что о Кальвине им известны две вещи: это был суровый человек, который учил, что многим людям суждено попасть в ад. В действительности как сам этот человек, так и его учение были гораздо утонченнее и сложнее, чем принято думать.

Когда Кальвин родился 10 июля 1509 года в городе Нуайон, в провинции Пикардия, расположенной к северо-востоку от Парижа, — Лютер провел в монастыре уже четыре года. Когда Кальвин учился читать, Лютер уже читал лекции о Псалтири и посланиях к Римлянам и к Галатам. Он был восьмилетним мальчиком, когда Лютер опубликовал свои Девяносто пять тезисов. Яркость и свежесть Кальвина объясняется тем, что их разделяло поколение. Взрывные теологические заявления Лютера нуждались в систематизации. Неорганизованные и неэффективные протестантские церкви нуждались в организации и структуре, которые обеспечили бы жизнеспособность движения вопреки военному превосходству католиков и сокрушительным ударам враждебных стран. Кальвин и Лютер обладали совершенно разными темпераментами. Младший был скромен до застенчивости, точен и сдержан, за исключением редких вспышек гнева. Он был жесток, но педантично справедлив и честен, самодостаточен и холоден. У него было много знакомых, но мало близких друзей. Старший был общителен и разговорчив, свободен, открыт и сердечен с людьми любого происхождения. Несмотря на различия в характере, Кальвин и Лютер питали друг ко другу обоюдное уважение, основанное на их идейной близости.

В 1539 году Лютеру очень понравилось написанное Кальвином «Открытое письмо к кардиналу Садолетто о том, почему была необходима реформа». В письме от 14 октября того же года Лютер выразил свою радость по поводу того, что Кальвин служит в Страсбурге вместе с другими его друзьями. Меланхтон свидетельствовал, что Лютер очень высоко ценил Кальвина. В апреле 1545 года Лютер взял с полки виттенбергского книжного магазина экземпляр «Наставления в христианской вере» и, просмотрев его, отметил: «Автор наверняка образованный и благочестивый человек. Если бы Эколампадий и Цвингли были с самого начала столь же чистосердечны, то не произошла бы эта отвратительная ссора». Он считал Кальвина настолько же основательным, насколько Цвингли поверхностным. Кальвин, в свою очередь, горячо защищал Лютера от нападок и однажды написал Генриху Буллингеру, отвечая на его критику в адрес старого реформатора:

«Помни, сколь великим человеком является Лютер. Как он изумительно одарен, как смело и непреклонно, как умело и грамотно, как эффективно он трудился, неустанно уничтожая антихриста и распространяя учение о спасении. Я остаюсь верен тому, что говорил уже много раз: ''Назови он меня диаволом, я все равно отдам ему честь и назову его превосходным служителем Божиим''».[1]

Германский реформатор обрел достойного преемника в лице француза Кальвина, равного ему по качествам, масштабу и силе. Интересно, что их последователи не разделяли глубокого согласия своих вождей.

Становление Кальвина как второго мужа Реформации было совершенно невероятно, так как первоначальное влияние, которое он испытал в юности, вело его в прямо противоположном направлении, и обращение к Евангелию стало полной неожиданностью. Его отец Жерар Ковен служил делопроизводителем (прокуратором) в городском правлении, а затем стал поверенным соборного капитула в Нуайоне, там и родился один из пяти сыновей Жан — в доме, расположенном в центре города, рядом с зерновым рынком, под самой сенью церкви. Жерар готовил сына к церковной карьере. В возрасте всего одиннадцати лет Жан был зачислен в соборный клир при алтаре Ля Жезине, а в восемнадцать выбрил тонзуру, хотя не был официально рукоположен. Согласно общепринятой практике того времени, отец нанял профессионального священника, чтобы за небольшой процент от приходского дохода читать мессу вместо сына. Кальвин же был направлен для воспитания и обучения в семью графа Анге де Монмор (Hangest de Montmors), где кроме грамоты он также усвоил аристократические манеры, которые сохранял на протяжении всей жизни. Много лет спустя, когда французский беженец обратился к нему со словами: «Брат Кальвин», — тот холодно ответил ему: «Для вас — мсье Кальвин!» В августе 1523 года Кальвин отправился с молодыми Монморами в Париж, где жил у тети и посещал Коллеж де ла Марш, в котором один из лучших учителей латыни того времени Матурин Кордье развил в четырнадцатилетнем Кальвине стилистическую ясность и точность, которые стали отличительной чертой его трудов. Когда через двадцать семь лет Кальвин посвятил свои «Комментарии к Первому посланию Фессалоникийцам» этому человеку образцового благочестия и образования, он засвидетельствовал, что именно эффективному преподаванию Кордье он обязан всеми своими последующими успехами. «Я по справедливости признаю, что обязан Вам всей пользой и всеми успехами, которые у меня были!» Кордье последовал за своим учеником в изгнание, оставшиеся годы преподавал в Нешателе и умер в Женеве в один год с Кальвином.

Затем Кальвин перевелся в более схоластический и церковный по своей сути Коллеж де Монтегю, где оставался до 1527 года. В этом коллеже учились Эразм и Рабле, которые жаловались на его гнетущую атмосферу. Там Кальвин выбрал одним из предметов основы искусства. Кроме Монморов, круг его близких друзей также составляли Мигель и Николя Коп, сыновья королевского врача-швейцарца, а также его кузен Пьер Робер, более известный под псевдонимом Оливетан, отражающим его обычай жечь до полуночи масло в светильнике. Кальвин покинул университет приблизительно в то же время, когда туда прибыл Лойола, но Кальвину тогда было только восемнадцать, а Лойоле тридцать шесть, и вероятно они были незнакомы или мало знакомы. В сентябре 1527 года нуайонские каноники вознаградили успехи Кальвина приходом Св. Мартина в Мартвиле (St. Martin de Marteville), который через два года он сменил на приход в Понт л'Эвек (Pont l'Eveque), что близ Нуайона. Несмотря на отсутствие официального рукоположения, он несколько раз проповедовал и выглядел как человек, делающий церковную карьеру. Много лет спустя он засвидетельствовал: «Я был упорно предан папским суевериям».

Однако именно на этом этапе Кальвин начал двигаться в направлении светской карьеры. У его отца произошел конфликт с каноником, и он решил отдать предпочтение более выгодной карьере юриста для своего одаренного сына. Тот факт, что на момент своей смерти в 1531 году отец был отлучен от церкви, не мог не произвести впечатления на сына. Оливетан начал серьезное изучение Писания, в результате чего сделал первый перевод Библии на французский язык. Кроме того, занятия Оливетана привели его к вопросу о небиблейской основе католических доктрин и устоев, чем он, возможно, делился с Кальвином. В марте 1528 года по совету отца Кальвин стал изучать право в Орлеане у известного юриста Пьера де л'Этуаля. Он напряженно трудился и одновременно увлекся гуманистическими исследованиями классики. Осенью 1529 года Кальвин перевелся в Бурже для изучения римского права у итальянского правоведа Андреа Альчиати (Andrea Alciati). Германский учитель и друг Кальвина Мельхиор Вольмар научил его читать Новый Завет по-гречески и, возможно, ознакомил его с лютеранской теологией. Несмотря на увлеченное изучение классической литературы, Кальвин сохранил серьезное отношение к вере и был глубоко впечатлен надписью в Буржской церкви: «Бойся Бога, благотвори бедным, помни о конце». Сразу после смерти отца Кальвин уехал из Бурже в Коллеж де Форте, где обучался греческой литературе и начал изучение еврейского. В апреле 1532 года он опубликовал свою первую работу — написанные по-латыни комментарии к трактату Сенеки De clementia — «О милосердии». Это был педантичный труд, свидетельствовавший о незаурядной эрудиции. Как примерный начинающий гуманист он отослал экземпляр Эразму.

Спустя всего восемнадцать месяцев Кальвин уже был убежденным евангелическим верующим и бежал из Парижа, спасая свою жизнь. В предисловии «Комментариев к Псалтири» Кальвин засвидетельствовал:

«Через внезапное обращение Бог подчинил и привел в состояние обучаемости мой разум, который больше закоснел в подобных вопросах, чем того можно было ожидать на столь раннем этапе жизни. Так, едва соприкоснувшись и ознакомившись с истинным благочестием, я сразу же воспылал сильнейшим желанием возрастать в нем, и хотя не оставил свои прежние занятия совершенно, но все же теперь продвигался в них с меньшим энтузиазмом».

Остается тайной, когда точно в Кальвине произошла столь глубокая перемена. После издания своей книги о Сенеке он на год вернулся в Орлеан, в августе 1533 года посетил Нуайон и к октябрю прибыл в Париж. В День всех святых его друг Николя Коп в качестве нового ректора университета выступил с торжественным обращением, написанным под влиянием Кальвина. В этом обращении он прославил все науки за их пользу, заявив однако, что они мало значат в свете древней мудрости, которая гласит, что «только Божия благодать спасает от греха». Во время выступления многие покачивали головами, а всего через несколько часов Копа вызвали в парламент, и он был вынужден бежать в Базель. Друзья предупредили Кальвина, и он также успел скрыться, но его комната была обыскана, изъяты книги и опасные письма. Около нового 1534 года он укрывался под вымышленным именем[2] у друга Луи дю Тийе в Ангулеме и, готовя первый вариант «Наставлений в христианской вере», воспользовался библиотекой старшего Тийе.

Во время посещения Кальвином почтенного французского гуманиста по имени Лефевр д'Этапль, проводившего закат своих дней на юго-западе, под защитой Маргариты, королевы Французской Наварры и сестры Франциска I, между ними состоялся разговор, выразивший противоречия между христианским гуманизмом и Реформацией:

«ЛЕФЕВР: Ради всего святого, будьте умеренны, чтобы не разрушить дом Божий, который намереваетесь очистить!
КАЛЬВИН: Строение слишком прогнило для ремонта. Его следует снести и вместо прежнего возвести новое.
ЛЕФЕВР: Остерегайтесь, чтобы вам не погибнуть под падающими стенами... Вы избраны стать могущественным орудием Господа. Через вас Бог воздвигнет Свое царство на нашей земле!»[3]

Кальвин принял свое великое призвание через человека, убеждавшего всех Christum ex fontibus praedicare — проповедовать Христа из самого первоисточника, т.е. из Писания.

С того времени Кальвин находился либо в тюрьмах, либо в разъездах. Он отказался от прихода в Нуайоне, был дважды краткосрочно арестован, съездил в Париж, посетил Орлеан и Пуатье, где в гроте впервые совершил Вечерю Господню по реформированному обряду, использовав вместо стола каменную глыбу. Обстановка во Франции была напряженной, а случай с плакатами накалил обстановку до предела. Утром 18 октября 1534 года радикальные протестанты развесили в Париже и других городах плакаты с лозунгами против папской мессы. Один плакат даже был прикреплен к двери королевской спальни. Франциск I выразил свой ужас и гнев, приняв участие в торжественной процессии с горящими свечами, которая проследовала через весь город к Собору Парижской Богоматери для очищения Парижа от «мерзости». За обедом, состоявшимся в епископском дворце, он обязался очистить страну от этой «заразы». Воспользовавшись ростом общественного недовольства, он заключил в тюрьмы сотни протестантов, тридцать пять из них сжег, казнил одного из братьев самого Кальвина, а в следующем году издал в угоду папе Павлу III королевский указ о повсеместном искоренении ереси. Кальвин бежал с Луи дю Тийе в Страсбург, а затем в Базель.

В марте 1536 года базельский книгоиздатель Томас Платтер опубликовал кальвиновское «Наставление». В последнее время высказываются некоторые доводы в пользу того, что Кальвин не пережил личного обращения, пока не приехал в Базель, несмотря на лютеранское влияние еще во время его пребывания в Париже, и написал «Наставление» именно в Базеле. По его собственным словам, он писал во-первых — «дабы защитить от несправедливого надругательства своих братьев, чьи смерти драгоценны в глазах Господа, а уже потом — дабы печаль и беспокойство коснулись людей в других странах, поскольку подобные несчастья угрожали многим». Он посвятил книгу королю Франциску и убеждал его прекратить гонения на праведников, чтобы Бог не взыскал с него самого. В апреле 1536 года он совершил короткий визит ко двору герцогини Ренаты Феррарской, кузины Маргариты Наваррской, на поддержку которой он рассчитывал. Из-за враждебности герцога поездка оказалась безрезультатной, и позднее Кальвин комментировал: «Я приехал в Италию только ради удовольствия ее покинуть». Инкогнито он вернулся во Францию, чтобы устроить свои дела. Направляясь затем в Страсбург вместе с младшим братом Антуаном и сводной сестрой Мари, он поддался уговорам Фареля и остался в городе своей судьбы, Женеве.

Подобно публикациям Novum organum Бэкона, Principia Ньютона и «Критики чистого разума» Канта, издание двадцатишестилетним Жаном Кальвином «Наставления» стало эпохальным событием. Мало кто из христианских мыслителей написал так много, как Кальвин, возможно только Августин, Фома [Аквинский] и Лютер. Еще меньше авторов писало, сохраняя столь поразительную согласованность. Его труды отличаются удивительной однородностью, несмотря на то, что писались на протяжении более чем тридцати лет. Для понимания Кальвина необходимо углубленное изучение его проповедей (2025 из которых до сих пор хранятся в библиотеке Женевы), трактатов, библейских комментариев и корреспонденции, поскольку он мог писать во гневе и кротости, печали и ликовании. Однако в определенном смысле Кальвин был человеком одной книги — «Наставления». Будучи систематическим разъяснением христианского учения, эта книга стала учебником воинственного протестантизма и оказала огромное воздействие на западную мысль — в равной степени среди сторонников и противников. Составленная самим Кальвином французская редакция (1541) оказала влияние на формирование французского языка. Кальвин занимался доработкой «Наставления» на протяжении всей своей жизни. Второе издание 1539 года в два раза превышало тираж первого, а восьмое издание 1559 года — в два раза тираж седьмого. Многократные переиздания и двадцать пять редакций увеличили объем, но не содержание этого труда. Теологическая суть существенно не изменилась. Биограф Кальвина Теодор Беза засвидетельствовал, что Кальвин скудно питался, бодрствовал до полуночи и вставал рано утром для размышления над изученным. Кальвин, подобно доктору Джонсону (Dr. Johnson), был человеком «рожденным, чтобы сражаться с библиотеками».

«Наставление» — «шедевр ясной аргументации» — излагало положения веры преследуемых протестантов и служило учебником для новичков. Первое издание состояло из шести книг, темами которых были: (1) Закон, (2) вера, (3) молитва, (4) Таинства, (5) лжетаинства, (6) христианская свобода, церковная организация и гражданская свобода. Повсюду очевидны сосредоточенность на Павле, влияние Августина и Лютера, хотя не менее ярко отражено исчерпывающее знание Кальвином Писания и отцов Церкви. Закон, или Божия заповедь возлюбить превыше всего Господа, и возлюбить ближнего как самого себя открывает человеку его полную духовную несостоятельность. Глядя в зеркало Закона Божия и видя Господню заповедь быть совершенным так же, как и Он совершен, человек осознает свою полную погибель. Закон вселяет в сердца грешников страх и является детоводителем ко Христу. Сама вера, или доверие обетованиям и благословениям жертвенной и искупительной смерти Христа является даром Божиим. Святой Дух влагает веру в сердца избранных, которые приближаются к Богу в молитвах и прошениях с благодарностью, отрекаясь от духовной гордыни. Подобно позднему Лютеру, он ограничил Таинства двумя главными установлениями о Крещении (для младенцев и взрослых одинаково) и Вечере Господней, для Кальвина оба они являются символическими действиями и, — по причине связанных с ними обетований, — средствами благодати. Христос духовным образом присутствует в Вечере Господней, которая является подлинным общением с Ним, а не обновлением жертвы посредством пресуществления хлеба и вина, либо только символическим воспоминанием. Две заключительные книги содержали много резкой критики в адрес католической системы таинств и священства, а также нападок на епископальную иерархию как небиблейскую — на том основании, что в новозаветной Церкви с согласия христианских общин служили проповедники и надзиратели, именовавшиеся пастырями, епископами, старейшинами или пресвитерами. Относительно христианской свободы он придерживался мнения Лютера, что христианин — это самый свободный человек, который находится выше закона и одновременно является слугою для всех, поступая так по доброй воле, из любви и расположения к ближнему. В накаленной обстановке противостояния с католическими врагами и более либеральными и универсалистическими протестантскими оппонентами Кальвин искал на протяжении десятилетий после первого издания «Наставления» более веской аргументации, более точных представлений, отличавшихся исключительной логичностью и лаконичностью формулировок основных принципов, хотя сами принципы оставались прежними.

Меланхтон окрестил Кальвина ille theologus, т.е. славным теологом. Этот комплимент от автора Loci communes может озадачить тех, кто знаком только с карикатурой теологии Кальвина, выраженной посредством английской аббревиатуры TULIP («тюльпан»): абсолютная порочность (Total depravity), безусловное избрание (Unconditional election), ограниченное искупление (Limited atonement), непреодолимая благодать (Irresistable grace), стойкость в вере (Perseverance in faith). Простое логическое рассмотрение элементов теологии Кальвина не приведет к ее фундаментальному пониманию, которое требует последовательного изучения основных постулатов и их логических следствий. Внимание Лютера главным образом занимал вопрос оправдания человека перед Богом, дарованного по благодати через Христа, тогда как Кальвин стремился возвестить о силе, славе и благости Бога, открывшегося человеку во Христе. Эти приоритеты заметны в оглавлении последнего издания «Наставления», в котором первая книга повествует о Боге Отце, вторая книга о Сыне, третья книга о Святом Духе, а четвертая — о Святой христианской (кафолической) Церкви. Все учение Кальвина было сосредоточено на утверждении Божия владычества и доказательствах Его славы. Ответы на вводные вопросы Краткого Вестминстерского катехизиса были написаны через столетие после Кальвина, однако достоверно отражают его дух:

«Вопрос 1. В чем для человека состоит смысл жизни?
Ответ: Смысл жизни состоит в том, чтобы прославлять Бога и вечно Им наслаждаться.
Вопрос 2. Какие Бог дал нам правила, чтобы прославлять Его и наслаждаться Им?
Ответ: Слово Божие, т. е. Писание Ветхого и Нового Завета, является для нас единственным руководством в том, как мы можем прославлять Его и наслаждаться Им».

Божию провидению подвластна вся реальность, ему открыты мельчайшие события, оно определяет существование всех вещей в материальном и духовном мире. Исчисливший волосы на голове человека и знающий, когда с неба падает птица[4], не оставляет ничего на произвол слепого случая, но действует во всем и через все. Естественный человек беспомощен и несмыслен перед величием Божиим. Влияние Августина, сказавшего: Finitum non est capax infiniti — «Конечное не способно объять бесконечного» — очевидно в словах Кальвина о том, что человек, будучи творением, не способен вместить Творца, ибо это подобно тому, чтобы «ладонью измерять сотни тысяч звезд, планет и миров. Поскольку Господь бесконечен, и Небеса небес не могут вместить Его, — как мы можем объять Его своим разумом?»[5] Грешный человек «уничтожается невыносимым сиянием» святости великого Бога.[6] Если бы Бог не «создал средства общения, призывая нас к прямым отношениям с Небесами, то великая бездна, отделяющая нас от Него, повергла бы нас в отчаяние и лишила бы смысла это призвание».[7] В своей знаменитой аллегории с лабиринтом Кальвин показал неизбежную роковую ограниченность человека в его естественных знаниях о Боге и подчеркнул необходимость особого откровения, поскольку человек замечает «определенные признаки Его присутствия», однако не способен достичь спасительного познания Его. Паркер (T.H.L. Parker) описывает воображаемый лабиринт Кальвина следующим образом:

«Человек заблудился в лабиринте, не имея плана, и все его попытки отыскать выход остаются тщетными. Самостоятельно человек не может познать Бога, ибо грех сделал его невежественным и повредил его разум, что не позволяет ему достичь в своих рассуждениях истинного понимания Бога. Человеческий разум — это подлинный лабиринт, пути которого ведут к ложному поклонению тому или иному идолу. Человек должен кому-то поклоняться, и потому изобретает себе для поклонения какого-то бога, или многих богов. ''Люди рассуждают о Боге не в соответствии с откровением, которое Он дает о Себе, а на основании предрассудков, порождаемых их собственным воображением... Они поклоняются, но не Богу, а порождению собственного разума, Его заместившему''. По своим способностям человек походит на испуганное животное, которое передвигается на ощупь в незнакомой для него среде. Он не только не понимает Бога, но также не понимает мира, в котором живет, даже самого себя он не понимает — откуда пришел, зачем живет и куда направляется. Без посторонней помощи он никогда не познает Бога и не обретет Его Царства.

Однако Бог, полный любви и милости к человеку, простирается именно туда, где тот блуждает, и дарует ему водительство Святого Писания, которое подобно нити, ведущей его из лабиринта невежества к познанию Бога. ''По словам самого Апостола, ни один человек не может приблизиться к сиянию лица Божия, и оно представляется нам сложным лабиринтом, если мы не ведомы нитью Слова''».[8]

Даже при содействии наук и искусств естественная логика не может привести человека к вере в Бога, Который открывается во Христе. Человеческий разум нуждается в прикосновении Святого Духа, чтобы осознать, что человечность Христа «подобна покрывалу, скрывающему Его Божественное величие»[9], что во Христе открывается подлинная природа Бога — праведная и любящая. По объяснению Кальвина, Иисус Христос назван образом Отца, поскольку Он «выявляет и открывает нашему взору все, что необходимо для познания Отца. Ибо открытое величие Божие навеки ослепило бы наши глаза яркостью своего сияния. Посему, чтобы придти к свету, нам следует смотреть на Христа».[10] Во Христе Бог оделся в смертную плоть, и источник благословения стал проклятием, дабы искупить людей от духовной смерти и сделать их сопричастными праведности и бессмертию.

Кальвин рассматривал Церковь не только как организацию или общность отдельных верующих, но как народ завета Божия, ради которого и посредством которого в рамках глобального исторического процесса воплощается вечный замысел Божий. В древние времена Божий народ ожидал полного явления Бога во Христе. Избранный Божий народ, духовный Израиль Нового Завета соответствует Его воле и является орудием в Его глобальном замысле создания на земле сообщества святых, совершенным воплощением которого будет Новый Иерусалим.

Учение Кальвина о божественном предопределении следует понимать как реакцию на религиозные заблуждения прошлого. С полной ясностью он сформулировал свое мнение по этому важному вопросу только в последнем издании «Наставления», и это было его реакцией на возникшую полемику. B ветхозаветном представлении об избранном народе остается вопрос: «Почему одни, а не другие?» Подготавливая свои «Проповеди по Второзаконию», Кальвин столкнулся со словами Моисея во Второзаконии 7:7-8:

«Не потому, чтобы вы были многочисленнее всех народов, принял вас Господь и избрал вас, — ибо вы малочисленнее всех народов, — но потому, что любит вас Господь, и для того, чтобы сохранить клятву, которою Он клялся отцам вашим, вывел вас Господь рукою крепкою и освободил тебя из дома рабства, из руки фараона, царя Египетского».

Св. Августин был убежденнейшим приверженцем двойного предопределения. Св. Фома признавал всеобщность Божия предведения и замысла, а также избрание Им ко спасению меньшинства людей. Цвингли подчеркивал исключительное право Бога избрать или отвергнуть, кого Он пожелает. Лютер утвердился в убеждении, что вера избранных предопределена предвечным замыслом Божиим и не зависит от немощной воли человека, а вопрос о том, почему некоторые погибают, везде оставлял открытым, утверждая, что «Господь не желает, чтобы кто-то погиб, но желает, чтобы все пришли к покаянию», — за исключением нескольких спорных фрагментов в его трактате О рабстве воли, в котором он отстаивал свои позиции. Люди гибнут исключительно по собственной вине, на основании дозволяющей, или косвенной Божией воли. Кальвин считал это парадоксальное мнение нелогичным и стремился к логическому выводу, который утвердит владычество Божие и умалит людей до полной зависимости. Он писал: «Нашим первым принципом должно быть убеждение, что ни одно событие не происходит без предопределения. Поскольку Он привел нас ко спасительному познанию Себя, мы не должны сомневаться в том, что Его особое провидение сохраняет нас, не допуская ни одного события, которое бы в итоге не обернулось нам на пользу». Этот принцип позволил позднейшим кальвинистам смело и уверенно петь:

Благ Господь наш Бог,
Милость Его неизменна вовеки.
Истина Его непоколебима во все времена,
И из века в век пребудет.

Большинство теологических предшественников Кальвина мучились вопросом, почему некоторые погибают. Кое-кто сохранял универсалистическую надежду, вдохновленную словами Павла из 9—11 глав Послания к Римлянам, что как Адам погрузил все человечество во грех и смерть, так Христос воскресит всех к праведности и жизни вечной. Но Кальвин был не из тех, кто смягчает слова, и потому высказал свое мнение столь ясно, что неверно понять его было невозможно:

«Предызбранием мы называем предвечное решение Божие, принятое Им в Самом Себе относительно участи, которой Он желает для каждого отдельного человека. Ибо не все сотворены для одинаковой судьбы, но одни предопределены к жизни вечной, а другие к вечному осуждению. Таким образом, каждый человек был сотворен для одной или другой участи, что мы и называем предызбранием либо к жизни, либо к смерти».[11]

Кальвин не уклонялся от последствий учения о двойном предызбрании. Он утверждал, что поскольку в действительности Бог не желает спасения всех людей, крестная смерть Христова была предназначена для спасения только избранных и является судным знамением для осужденных. Бог сотворил многих людей, которых по Своей вечной мудрости предопределил для погибели. Бог мог бы справедливо осудить всех людей, и потому грешный человек не должен дерзко обсуждать Его предызбрание. В учении Кальвина даже Божия любовь представляется орудием Его правосудия. Именно это «грозное предызбрание», как называл его сам Кальвин, столь привлекало его позднейших последователей. Начиная с Теодора Безы, они вкладывали в него крайнее значение, которое вовсе не имело места в проповеднических и экзегических трудах Кальвина. Весьма удручающую форму это учение приобрело у английских пуритан, а с кафедр Новой Англии и в проповедях шотландских пресвитериан оно гремело совершенно ужасающе. Стихи Роберта Бернса запечатлели горький запах доктрины о двойном предопределении:

О Ты, не знающий преград,
Ты шлешь своих любезных чад
В рай одного, а десять в ад,
Отнюдь не глядя
На то, кто прав, кто виноват,
А славы ради.

Несправедливо было бы обвинять Кальвина в искажениях, которым подвергли его учение последующие кальвинисты. В своих комментариях, адресованных жестокому врагу и гонителю реформаторской церкви герцогу Гизу, Кальвин определенно указывал, что в этой жизни человек не может точно знать, кто предызбран к осуждению. Также человек не может определенно знать, принадлежит ли он сам к числу предызбранных к жизни, хотя Кальвин предлагал три вероятных признака: искреннее исповедание человеком веры, успешная и благочестивая жизнь, принятие Таинств Крещения и Причастия. Конечно же, он никогда не утверждал, будто мирской успех или материальный достаток должен быть признаком предызбрания и предметом зависти. Практический смысл этой доктрины состоит в том, чтобы ободрять детей света к несгибаемой стойкости и бесстрашной отваге, как гласит любимый отрывок Кальвина из Библии: «Господь за меня — не устрашусь: что сделает мне человек?»[12] Кальвин стал отцом бесстрашных энтузиастов.

Кальвиновская Женева

Городу Женева, в который Кальвин попал почти случайно, было суждено стать моделью христианского сообщества и военным центром протестантизма. Этот красивый город, расположенный на берегу Женевского озера, на пересечении французских и итальянских торговых путей, находился на границе между Швейцарской Федерацией, по-прежнему номинально входившей в состав империи, и Французским Королевством. В первые десятилетия шестнадцатого века, при поддержке католического Фрибура и протестантского Берна, Женева успешно окончила долгую борьбу за свою независимость от феодального и церковного господства герцога Савойского и епископа Женевского, принадлежавшего к Савойскому дому. К 1519 году город укротил феодальные силы, стеснявшие его развитие и подавлявшие торговлю. В 1534 году Женеве удалось навсегда изгнать епископа, известного своей развращенностью, и порвать с Савойским домом. Управление городом осуществлялось по обычной для того времени схеме, — аристократия правила при помощи Совета двухсот, Малого совета из двадцати пяти членов, имевшего некоторую исполнительную власть, а также общего собрания, избиравшего четырех членов магистрата и городского казначея. Совет объявил о своем неприятии каких-либо религиозных преобразований. Составлявшие Совет консервативные аристократы заявили, что желают держаться чистой истины без примеси человеческих басен и измышлений. Демонстрируя некоторую открытость к новым религиозным идеям, они все-таки стремились воздерживаться от реформирования церковной системы. Теодор Беза указал в Жизни Кальвина, что женевцы по-прежнему были «весьма несовершенно просвещены Божественным знанием и едва ли выбрались из папской грязи», несмотря на совершенную ими революцию в отношении Савойев.

Ситуация полностью изменилась, когда Фарель, Оливетан и юный Антуан Фромен (Antoine Froment) начали в Женеве проповедническую и пропагандистскую деятельность. Своим нападением на город злосчастный епископ предоставил евангелическому движению возможность отождествиться с борьбой за свободу и безопасность. В июне 1535 года состоялась продолжительная дискуссия о догматах. Фарель и Вире разгромили некомпетентных защитников католической веры, а затем смело заняли многие церкви, в том числе и кафедральный собор. Иконоборцы разбили в церквях витражи и выбросили на улицы статуи святых. В августе Большой совет остановил отправление мессы, а в последующие месяцы католическое духовенство покинуло город, уступив его протестантским лидерам. В январе 1536 протестантский Берн нанес поражение Савойям и оккупировал Женеву, но после продолжительных переговоров согласился на независимый статус города. 21 мая 1536 года в соборе произошло общее собрание, на котором состоялось анонимное голосование с участием глав семейств в пользу евангелической формы поклонения. Руководство церковными приходами перешло в руки советов, и события развивались в русле, напоминавшем государственные реформы в цвинглианском Цюрихе. Именно в этот момент Фарель убедил Жана Кальвина остаться в Женеве для участия в реформировании города.
Деятельность Кальвина в Женеве началась с лекций о Посланиях Павла в церкви Св. Пьера, и спустя год магистрат, с согласия народа, назначил его проповедником. Свою позицию он продемонстрировал в дебатах с католиками в октябре 1536 года и с анабаптистами в марте 1537 года, обозначив ее как среднюю между католиками и радикалами. Эти дебаты закончились таким разгромом анабаптистов, что Совет двухсот остановил словесное побоище и изгнал злополучных анабаптистов. Заботясь о поддержании мира и порядка, 16 января 1537 года городская администрация официально приняла Артикулы о церковном управлении. Когда Фарель и Кальвин составили тезисы против радикалов под названием Наставление в христианской вере, гражданам было предложено собраться в группы по десять человек и подписаться под этими артикулами веры. Кульминацией реформаторских усилий было введение знаменитых Постановлений 1537 года (Ordinances). Кальвин стремился удержать государство от покушения на прерогативы церкви и вмешательства в исключительно духовные вопросы, несмотря на то, что признавал светскую власть Божиим установлением. Потому он предпринимал усилия к организации независимой от государства системы церковного управления. Он полагал, что нравственные вопросы, которые по традиции решал Городской совет при помощи специальных законов и постановлений о морали, должны находиться в компетенции церкви. Он предложил назначить в каждом районе города ответственных людей, обязанных искоренять пороки и сообщать о нарушениях. Согласно порядку увещевания, изложенному Христом в 18-ой главе Евангелия от Матфея, Постановления предписывали первоначальное братское увещевание заблудшего, а при отсутствии перемен в его поведении церковь выслушивала сообщение о его прегрешении. Если уличенный грешник упорствовал в своем пороке, то служитель всенародно оглашал это и отлучал его от христианского общения. Видимая земная Церковь Христова призвана заботиться о высокой нравственности своих членов.

Однако реакция и оппозиция набирали силу. Многим женевцам претило руководство французов и увеличение в городе числа французских беженцев. Эмоционально неустойчивый новообращенный пастор в Лозанне Пьер Кароли попытался дискредитировать деятельность Вире в этом городе. Кароли придавал большое значение молитвам за умерших и при возникшей полемике обвинил Кальвина в склонности к антитринитарианству. Городской совет Берна решил дело в пользу Кальвина и запретил Кароли проповедовать в окрестностях, после чего тот вернулся во Францию, а затем в католицизм. Однако полемика ослабила авторитет Кальвина и негативно сказалась на его положении в Женеве.

В самой Женеве возникла сильная оппозиция под руководством некоего Жана Филиппа, отвергавшего нововведения, нравственный контроль со стороны проповедников и обязательное исповедание веры. В феврале 1538 года на выборах в магистрат победили враги Кальвина, а проповедники осудили победителей с кафедры. В то же время Берн стремился утвердить на всех своих землях бернские обычаи в вопросах литургии и Таинств, включавшие использование в Причастии пресного хлеба и купели при Крещении. B Женеве Кальвин и Фарель отказались принять это требование. На пасху 1538 года они проповедовали, несмотря на запрет Малого совета, и отказались преподавать Причастие во время волнений. На следующий день собрался Совет двухсот и постановил, что Кальвин и Фарель должны покинуть город в течение трех суток. Они уехали в Берн, откуда затем отправились на синодальную встречу в Цюрихе, где объяснили свои взгляды на организацию и порядок в церкви, получив широкое одобрение. Фарель возвратился в Нёшатель, а руководитель евангелического движения в Страсбурге Мартин Буцер убедил Кальвина стать пастором тамошней церкви, состоявшей из четырехсот французских беженцев. Едва ли они были способны его содержать, однако Кальвин жил скромно и добросовестно трудился как священнослужитель и теолог. Умеренность и забота Буцера о протестантском единстве произвели на Кальвина глубокое впечатление. Кальвин составил литургию на французском языке, которая во многом напоминала литургию Буцера, ставшую прототипом кальвинистских богослужений. В церковной музыке он отдавал предпочтение псалмам, а не традиционному церковному пению или органу, и составил сборник из восемнадцати псалмов, положенных на музыку. Кальвин подготовил новую редакцию Наставления (1539), Комментарии на Послание к Римлянам и опубликовал Краткий трактат о Вечере Господней, в котором заметно влияние взглядов Буцера, говорившего о духовном присутствии Христа в Святом Причастии. Он читал лекции по теологии в знаменитой школе Иоганна Штурма. Разделяя экуменические взгляды Буцера, он также сопровождал его на совещании во Франкфурте, организованном в 1539 году Карлом V и посвященном христианскому воссоединению. В следующем году он посетил конференции в Гагенау и Вормсе, а в 1541 году был делегирован как официальный представитель от Страсбурга на сейм в Регенсбурге, где наблюдал примиренческие действия католического кардинала Контарини и Меланхтона.

Великие труды настолько истощили силы реформатора, что Буцер и другие друзья уговаривали его жениться ради лучшего ухода за собой. Кальвин отвергал эту мысль: «Не собираюсь иметь ничего общего с разграбившими Рим так же преступно, как греки разрушили Трою, — ради одной женитьбы». Но уже вскоре после этого Меланхтон замечал: «Так-так, кажется мне, что наш теолог подумывает о будущей супруге». Кальвин согласился, что друзья его, возможно, правы, и принял участие в поисках невесты. Согласно его рассудительному описанию, ей надлежало быть «скромной, порядочной, простой, экономной, терпеливой и способной следить за моим здоровьем». История двигалась вперед, — если Лютер женился на бывшей монахине, то Кальвин избрал вдову с тремя детьми. Ее звали Иделетт де Бур (Idelette de Bure), и она была вдовой радикала из Льежа, обращенного Кальвином анабаптиста. Кальвин был нежным и деликатным мужем, хотя довольно скучным, и брак оказался счастливым. В письме, большей частью посвященном другим вопросам, он между делом упомянул о рождении их единственного ребенка Жака, который родился 28 июля 1542 года недоношенным и прожил всего несколько дней. Здоровье Иделетт после этого так и не поправилось, и в 1549 году она умерла от слабости, а не от скуки, как утверждали недруги Кальвина.

Тем временем Женева не забыла о Кальвине. Город раздирали противоречия, поскольку представители одной стороны, названные гиллерменами в честь Гиллома Фареля и предводительствуемые влиятельным горожанином Ами Пэррэном (Ami Perrin), отказались признавать новых проповедников, сменивших изгнанных реформаторов. Католики надеялись вернуть город. При таких обстоятельствах в мае 1539 года эразмит епископ Карпентрийский (of Carpentras) Якопо Садолето (Jacopo Sadoleto) написал свое знаменитое обращение к жителям Женевы с призывом вернуться домой, в Рим. Как красочно повествует Теодор Беза, Садолето, «полагая, что в создавшихся обстоятельствах легко сможет уловить стадо, оставленное его великими пасторами, от имени соседей... послал письмо почтеннейшему Сенату, т. е. Совету, и жителям Женевы, излагая все то, что могло бы подтолкнуть их назад, в лоно Римской блудницы». Садолето отстаивал непогрешимость Католической церкви, поскольку «Святой Дух постоянно наставляет ее руководителей и церковные соборы». Главный вопрос для женевцев он видел в том, «согласиться ли со всею церковью, верно соблюдая ее установления, законы и Таинства, или уступить людям, ищущим разлада и новизны». Малый совет переадресовал письмо в Берн, а Совет Берна попросил Кальвина написать ответ, что тот и сделал, потратив в середине августа шесть дней на его составление. Ответ представлял собою собственное обращение Кальвина к евангелическому христианству и отстаивал в особенности понимание Церкви как общности всех верующих во Христе, а также учение об оправдании только верой.

Замечательный труд Кальвина произвел на Женеву большое впечатление и содействовал укреплению гиллерменов. Внутренний конфликт достиг накала, когда антикальвинисты, составлявшие городской магистрат, сделали слишком много уступок в официальных переговорах с Берном. Бунт 1540 года привел к аресту и казни Жана Филиппа, обвиненного в убийстве гражданина при уличной потасовке. Гиллермены быстро овладели ситуацией и пригласили Кальвина вернуться в Женеву. С неохотою он подчинился давлению и 13 сентября 1541 года прибыл в Женеву, что стало судьбоносным шагом для христианства. Население города приветствовало возвращение Кальвина.

За три года, проведенных в Страсбурге, Кальвин стал намного более зрелым человеком. Он имел средний рост, бледное лицо, темные волосы и бороду. Современники свидетельствовали о его бдительных, ясных и живых глазах. Одевался он просто, мало ел и еще меньше спал. Был умен, наблюдателен и одарен замечательной памятью. Он умел быть беззаботным, даже шутливым, и обладал особой склонностью к каламбурам. В разделе Наставления, посвященном христианской свободе, он писал: «Нам ничто не запрещает смеяться, либо получать удовольствие от пищи, либо приобретать имущество в дополнение к тому, которым мы уже пользуемся или пользовались наши предки, либо наслаждаться музыкой, либо пить вино». Однако его собственное повседневное поведение отличалось строгостью, а речь простотою и прямотою, серьезностью и основательностью. После его смерти Малый совет заключил, что Бог наделил Кальвина «великими качествами».

Историк Мерль д'Обинье назвал Кальвина «законодателем обновленной церкви». По возвращении в Женеву Кальвин почти сразу взялся за реорганизацию церкви. Церковные ордонансы от 1541 года определяли зрелую пресвитерианскую систему правления. 20 ноября ордонансы были одобрены обоими Советами и Общим собранием. В управлении церковью учреждались четыре вида должностей. (1) Почтенное Собрание пасторов назначало пасторов, которые являлись проповедниками Евангелия. Их утверждал Совет и представлял на одобрение духовенству и народу. (2) Доктора занимали важнейшее положение учителей и отвечали за христианское образование. (3) Двенадцать выдающихся мирян избирались старейшинами, или и пресвитерами для помощи пасторам в попечении о духовном благополучии приходов. Последние две категории входили в Консисторию, также известную как Пресвитерия, осуществлявшую руководящую функцию.[13] (4) Диаконы решали мирские вопросы. Городской казначей отвечал за жалованье, а члены Городского совета следили за имуществом. Кроме того, каждый приход избирал мирян, обычно из числа старейшин, для служения в полиции нравов. Они увещевали грешников, докладывали о нераскаявшихся и упорствующих.

Кроме того, Кальвин продолжал трудиться над реформированием церковного богослужения. Он опубликовал собрание из пятидесяти псалмов в метрическом переложении Клемента Маро, а также новый литургический порядок и Катехизис, в котором заявил: «Мы не отыскали песен, более пригодных для поклонения Богу и более удобных в употреблении, чем псалмы Давида, порожденные и изреченные Святым Духом».

Благодаря своему огромному авторитету и личному влиянию, Кальвин негласно контролировал Консисторию, которая прежде всего играла роль суда нравов. Независимо от светского правительства, Консистория обладала властью отлучать от церкви и противостоять вмешательству государства в вопросы учения и церковной дисциплины. Это был центральный штаб городской полиции нравов. Сохранившийся протокол Консистории от 16 февраля 1542 года показывает, каким образом осуществлялся контроль и вершился суд над малейшими нарушениями. Выявлялись и пресекались уцелевшие в народе католические обычаи, обряды и предрассудки. Одна женщина сохранила Legenda aurea, то есть Жития святых, цирюльник выбрил священнику тонзуру, ювелир изготовил чашу для мессы, некий гражданин назвал папу праведным человеком, женщина попыталась излечить своего больного мужа, подвесив ему на шею паука в ореховой скорлупе. Выявлялись и пресекались случаи разврата и нарушения строгих моральных требований. Следователи заходили так далеко, что расспрашивали детей об их родителях. Непристойные танцы, платье без высокого воротника, игра в карты и пьянство влекли за собой суровые наказания. Особенно строго Кальвин относился к проституции, поскольку Женева пользовалась ужасной в этом отношении репутацией. Он настаивал на более жестоком наказании, однако Городской совет в 1558 году постановил, что злостный нарушитель должен пройти по улицам города в красном колпаке, а блудницу надлежит вести, громко трубя при этом. Кальвину удалось закрыть таверны и заменить их приличными и добропорядочными кафе, имевшими в наличии французскую Библию для справок на случай серьезных дискуссий, но со временем ему пришлось уступить потребительскому спросу и вновь разрешить таверны. О создающих угрозу общественному спокойствию серьезных случаях колдовства, ереси, прелюбодеяния, богохульства и мятежа сообщалось гражданским властям. Известен даже случай, когда некий гражданин был взят под стражу за то, что дал своей собаке кличку Кальвин. Также за четырехлетний период результатом разбирательств, при которых признания зачастую вымогались посредством пыток, стали пятьдесят восемь казней и семьдесят шесть ссылок. Имея юридическое образование, Кальвин консультировал городскую администрацию и Советы в сугубо гражданских делах. Однако Женева была далека от теократии, которую ей приписывают исторические легенды. Собрание пасторов более походило на административный орган, чем Консисторию, но всегда находилось в подчинении у городских властей.

Естественно возникла оппозиция Кальвину и власти Консистории. Противники одного типа, которых Кальвин окрестил либертинцами, протестовали против нравственного контроля, а другие противники, которых он называл еретиками, оспаривали его доктринальные положения. Первая настоящая проверка на прочность имела место в январе 1546 года, когда производитель игральных карт Пьер Амо, потерпев убытки и находясь на грани банкротства, объявил Кальвина иностранцем, который сует нос в чужие дела, злодеем и распространителем лжеучения. Кальвин не удовлетворился приговором суда, обязавшим Амо просить у Кальвина прощения, стоя на коленях в присутствии городского совета, и настаивал на публичном наказании, поскольку оскорбление было нанесено также публично. В итоге Совет принудил беднягу пройти по улицам города в одной сорочке со свечой в руках и взывая к Богу о милости. Когда в июне 1946 года на кафедре в церкви Св. Пьерра была обнаружена афиша с обвинениями и угрозами в адрес служителей, то схваченный властями главный подозреваемый был подвергнут пыткам и обезглавлен. Прежний сторонник Кальвина Ами Перран, помогавший ему при возвращении в Женеву, обратился против Кальвина, когда Консистория наказала его жену, тестя и шурина, принадлежавших к одному из благороднейших женевских семейств. В 1553 году, когда на официальные посты были избраны многие либертинцы, Перран стал уполномоченным представителем Большого совета и возглавил движение за лишение Консистории права отлучения от церкви и за возвращение его Совету. В это время случилось дело Сервета, и Кальвин сохранил свое положение, а его авторитет стал после этого непререкаемым.

Дело Сервета также стало последним крупным испытанием для теологии Кальвина. Понятно, что причиной тому было радикальное решение Кальвином вопроса о предопределении, вызывавшего наиболее резкую критику в его адрес. Католик Альберт Пигий (Albert Pighius) отстаивал учение об упреждающей благодати и последующем соучастии человека в достижении оправдания перед Богом, выступая против учения Кальвина. Однако в последующей дискуссии Кальвин полностью укротил Пигия, убедив его в справедливости своих воззрений более августинского толка. Того же вопроса коснулся бывший монах-кармелит из Парижа Жером Гермес Бользек (Jerome Hermes Bolsec), выступивший против Кальвина в 1551 году. Бользек отрекся от католицизма и бежал в Вейни (Veigny), небольшую деревушку близ Женевы, чтобы там заняться медицинской практикой. Примечательно, что в тот период многие врачи становились теологическими индивидуалистами и еретиками, подобно тому, как многие гуманисты и реформаторы Возрождения изучали право перед своим обращением к теологии и творениям классиков. Бользек попытался убедить Женевские власти, будто теология Кальвина представляет Бога автором греха, что было гнусной ложью. Кальвин изобличил Бользека перед Малым советом как возмутительного клеветника и еретика. После совещаний с властями других городов Швейцарии, колебавшимися по этому вопросу, Совет изгнал Бользека из Женевы. Он уехал во Францию, вернулся в Католическую церковь и отомстил Кальвину, написав оскорбительную и порочащую его биографию, опубликованную в 1577 году, после смерти Бользека.

Сила характера Кальвина наиболее ярко проявилась при его последней болезни и смерти. Он продолжал много работать, несмотря на усталость от долгих изматывающих трудов, волнений и хлопот о церкви. «Вы хотите, чтобы Господь в Свое пришествие нашел меня ленивым?» — спрашивал он друзей, убеждавших его отдохнуть. Во время сильнейшей болезни, не будучи способен исполнять свои обязанности, он отказался от постоянной стипендии за работу, которую не мог осилить. Его имущество было очень мало, потому что основную часть значительного дохода он жертвовал на благотворительность. 6 февраля 1564 года Кальвин прочел свою последнюю проповедь. 2 мая он написал свое последнее письмо, адресованное Фарелю, поспешившему из Нёшателя, чтобы провести с ним последние дни. Смерть его застала, когда он трудился над Комментариями на Книгу Иисуса Навина и достиг вступления в Землю Обетованную. Наконец, по словам Теодора Беза: «Не осталось ничего, кроме его духа». 27 мая, на пятьдесят пятом году жизни, он тихо умер на руках у Беза. На следующий день, согласно последнему желанию Кальвина, он был похоронен без надгробия на общем кладбище Плэн-палэ.

Кальвин действительно был человеком великого мужества и самоотверженного служения. Беза писал: «Я знал его на протяжении шестнадцати лет и считаю себя вправе утверждать, что в этом человеке все являет образец христианской жизни и смерти, который трудно умалить и с которым трудно соревноваться». При всех своих ошибках, упрямстве, нетерпимости и внезапных вспышках раздражительности, недостатке простоты, великодушия и открытости, Кальвин был духовным гигантом в эпоху ужасного хаоса. Умеренный скептик девятнадцатого века Эрнст Ренан заключил: «Кальвин имел успех, потому что был величайшим христианином своего времени». Сам Кальвин счел бы эти слова ложью или, в лучшем случае, пристрастным суждением.

Кальвинизм в Европе

КАЛЬВИНИЗМ ВО ФРАНЦИИ

Один из преданных приверженцев Кальвина Франсуа Готман (Francois Hotman) написал ему в 1556 году, что Женева породила дух, воздвигнувший новое поколение «галльских мучеников, кровь которых свидетельствует о твоем учении и твоей церкви». Сердце Кальвина было с его братьями французами. Он глубоко верил, что однажды Франция станет подлинно христианской страной в его понимании, и желал, чтобы до наступления того дня реформированным церквям и евангелическим христианам было разрешено мирно поклоняться в согласии со своей совестью. Он выслал из Женевы целую армию миссионеров, наставленных и обученных для служения в протестантских общинах, возникавших по всей Франции. Кальвин вел колоссальную переписку с бюргерами, дворянами и князьями, симпатизировавшими евангельскому делу или уже ставшими убежденными верующими. Он писал таким могущественным людям как король Антуан Наваррский, принц Конде и адмирал Колиньи. Кроме того, он писал молодым служителям и мученикам, например пяти лионским узникам, намеревавшимся начать служение во Франции, но арестованным по пути из Женевы и собственною кровью засвидетельствовавшим свою веру. Ни один человек, просивший поддержки у Кальвина, не оставался без помощи. Он писал, чтобы помочь безработным найти работу, чтобы рекомендовать дворянам наставников для их детей, чтобы содействовать ученикам при поступлении в интернаты, чтобы организовать помощь бедным, чтобы вдохновить евангелистов на духовный подвиг. Его переписка могла бы уместиться в тридцать пять томов. Кальвин признавался другу: «У меня нет времени полюбоваться своим домом под благословенным солнцем. Если все будет продолжаться в том же духе, то я забуду, как он выглядит. По завершении текущих дел, мне необходимо написать еще столько писем, ответить на столько вопросов, что проходит целая ночь, и естество остается вовсе без пожертвования в виде сна».

На раннем этапе существования французского протестантизма различия между эразмической, мистическими реформаторскими тенденциями и евангелическим лютеранством, проникавшим из Германии, были размыты и неясны. Однако к концу пятидесятых годов французский протестантизм обрел женевскую окраску, поскольку французские переселенцы возвращались на родину для распространения своей веры, и кальвинистическая литература распространялась шире и шире. Небольшие группы приверженцев собирались в частных домах и сараях, в полях и рощах, в пещерах и любых доступных укрытиях. Когда базовая группа вырастала в большую общину, к Кальвину зачастую направлялась просьба прислать служителя, а некоторые группы столь преуспели, что просили прислать служителю помощника. Кальвин отправлял столько людей, сколько мог. Они путешествовали по ночам, прятались на чердаках в потайных комнатах за трубами, пользовались тайными маршрутами. С собой они имели экземпляры французской Библии Оливетана, женевскую Псалтирь и трактаты Кальвина.

Благодаря основанию Женевской академии, 1559 год стал очень важным для распространения кальвинизма. Вновь проявилось влияние Страсбурга, поскольку образцом для Академии послужила гуманистически-реформаторская школа, возглавлявшаяся Иоганном Штурмом. Круг гуманистических предметов, изучавшихся в этом учебном заведении, составляли латинский, греческий и еврейский языки, а также философия и теология. Консистория, с одобрения Городского совета, назначила преподавательский состав и пригласила лучших преподавателей, изгнанных Берном из Лозаннской академии, таких как Пьер Вире и знаток греческого Теодор Беза, который возглавил Академию. Университет, известный сегодня как Женевский, немедленно привлек молодых людей со всех концов Европы, возвращавшихся домой носителями кальвинистской проповеди.

В 1561 году французское правительство выразило Женеве официальный протест по поводу содействия протестантским проповедникам на французской территории. В том же году протестантский адмирал Колиньи подсчитал, что во Франции насчитывалось около 2150 кальвинистских общин. Название гугеноты, которым окрестили французских кальвинистов, возможно происходит от швейцарского названия Eidgenossen, «приверженцы». Женевцы, поддержавшие восстание против Савойев, назывались Aignos и были дружелюбны по отношению к Eidgenossen. Позднее это название стало применяться по отношению к женевским протестантам. Первое известное упоминание о нем имело место в 1562 году.

Проникновение кальвинизма во Францию было столь успешно, что в том же 1559 году для организации национальной церкви в Париже собрался Синод. По аналогии с женевской системой, поместные церкви подчинялись консисториям, районные возглавлялись советами или съездами, провинциальные — синодами, а провинциальные синоды управлялись национальным Синодом. Наибольших успехов кальвинизм достиг в Наварре, Дофине (Dauphine), восточном Провансе, Нормандии и Орлеане. Однако движение не могло воспользоваться своими успехами и осуществить планы создания национальной организации, поскольку противодействие французской монархии отличалось стабильным усилением, жесткостью и эффективностью. В 1545 году было продемонстрировано, что монархия способна нападать с упорством и непримиримостью средневекового крестового похода. Тогда в южной Франции была начата карательная акция против вальденсов, унесшая жизни сотен людей, проповедовавших идеалы бедности и смирения, которым учил Питер Вальд несколькими столетиями раньше. С новыми еретиками обходились не лучше. Король Франциск I преследовал протестантов временами жестоко, однако беспорядочно, поскольку в основном он был занят войнами с Габсбургами. Его преемник Генрих II (1547—1559) отличался склонностью к садизму, а в свои последние годы особенно любил наблюдать сожжение еретиков, правда когда на костер угодил его собственный портной, то бедняга глядел на него таким осуждающим взглядом, что король не мог затем уснуть несколько ночей. В 1548 году он учредил для следствия над еретиками особый трибунал Le chambre ardent[14]. В 1551 году Шатобрианский эдикт систематизировал законы, направленные на подавление протестантов. В 1559 году, когда Генрих II испустил последний вздох, весь протестантский мир вздохнул с облегчением. Он умер через несколько дней после того, как сломанное копье пронзило на турнире его правый глаз. Однако смерть Генриха II совпала с заключением Като-Камбрезского мира между Францией и Империей, вскоре за которым во Французском Королевстве начались религиозные войны, а в остальной Европе — Католическая Реформация.

КАЛЬВИНИЗМ В ГАБСБУРГСКИХ ЗЕМЛЯХ

В 1543 году Кальвин увещевал самого императора Карла V такими словами:

«Реформация церкви является деянием Божиим и потому не зависит от человеческих надежд и намерений, равно же как воскресение мертвых или любое другое чудо подобного рода. Посему не следует ожидать волеизъявления со стороны народа или особых обстоятельств, но надлежит вырваться из безнадежности, если существует какая-либо возможность содействовать Реформации. Бог желает проповеди Своего Евангелия. Будем послушны этому повелению и пойдем, куда Он нас зовет! А к каким последствиям это приведет, спрашивать не нам».[15]

Единственное сходство Карла V и Франциска I состояло в их непреклонной враждебности к протестантизму. Карл преследовал протестантизм, потому что он противоречил вековой связи его династии с Римом. Франциск подавлял протестантизм, поскольку он угрожал единству его королевства, окрепшего более, чем любая другая национальная монархия. В габсбургских Нидерландах Карл мог оказывать сильнейшее давление на молодое кальвинистское движение, однако в самой Империи оно развивалось под протекцией доброжелательно настроенных князей, вопреки сопротивлению официальных Лютеранской и Католической церквей.

Семнадцать голландских провинций находились под прямым правлением Габсбургов. В них Карлу V удалось сдерживать лютеранское и анабаптистское движения при помощи инквизиции и казней. Однако более воинственный кальвинизм проник действительно далеко после своего первоначального вторжения в Валлонские, т. е. крайне южные франкоязычные провинции. Женевский студент и миссионер Ги де Брэ (Guy de Brиs) составил кальвинистское Вероисповедание, принятое в 1566 году Антверпенским синодом. Движение набирало силу по мере того, как французские беженцы переправлялись через границу, а позднее с прибытием английских протестантов, — особенно в северных провинциях Нидерландов, где кальвинизм утвердился прочнее, чем на юге. Более систематические гонения на кальвинистов начались после вступления на престол сына Карла V, ограниченного и фанатичного католика Филиппа II (1556—1598), первые четыре года своего правления проведшего в голландской резиденции. В Нидерландах вопрос религиозной свободы соединился со стремлением к политической свободе. Воинственный кальвинизм отплатил Габсбургам их же монетой, подлив масла в огонь голландского сопротивления испанскому владычеству.

В Империи ситуация была совершенно иной, поскольку там князья выступали в роли буфера между Габсбургами и народом. Мнение о том, что после Аугсбургского мира (1555) лютеранство закоснело или уснуло, является вымыслом, поскольку уже после того оно достигло поразительных успехов, включая Буцеровский и кальвинистский Страсбург, в 1580 году принявший лютеранскую Формулу согласия. Однако то здесь то там в Империи кальвинизм завоевывал новые позиции в лютеранских и католических землях. Название Реформатская церковь было впервые употреблено для различения кальвинистских общин и более традиционной официальной Лютеранской церкви. Проникновение кальвинизма было заметно в Вюртемберге, расположенном на верхнем Рейне, недалеко от Швейцарии, несколько позже в Бранденбурге, где кальвинистом стал правитель, хотя большинство населения осталось лютеранским, но особенно в Палатинате.

В Палатинате курфюрст[16] Фридрих III (1559—1576) пришел к убеждению, что учение Кальвина о Причастии является истинным толкованием. Он назначил получивших образование в Женеве кальвинистских теологов на профессорские должности в Гейдельбергском Университете. В 1563 году они составили кальвинистский по сути, но умеренный в формулировках Гейдельбергский катехизис, который широко применялся реформатскими общинами в германских странах, а также в Нидерландах для наставления и в качестве доктринального стандарта. В Палатинате кальвинизм столкнулся с проблемой церковной иерархии, поскольку согласно традиции князь был официальным главою местной церкви. Врач курфюрста, некий Томас Любер (прибл. 1524—1583), более известный под латинским именем Эраст, утверждал, что правом отлучения от церкви должны обладать мирские власти. Его труды были опубликованы в Англии после его смерти в 1589 году, и термин Erastianism с тех пор применяется в этой стране по отношению к политическим концепциям государственного управления церковью.

КАЛЬВИНИЗМ В ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЕ

В восточной Европе, на территориях Польши и Венгрии, кальвинизм имел серьезные успехи во второй половине шестнадцатого века. Несмотря на медленное, но стабильное распространение лютеранства в Литве и Малой Польше, с восшествием на престол в 1548 году Сигизмунда II Августа вперед вырвался кальвинизм, заняв доминирующее положение. Король Сигизмунд вел переписку с Кальвином и глубоко восхищался Наставлениями. В 1554 году Кальвин выслал ему проект реформы церкви Польши под руководством евангелического архиепископа и кальвинистских епископов. Кальвинизм обладал определенными, отсутствовавшими у лютеранства чертами, которые делали его привлекательным для среднего и низшего польского дворянства. В отличие от лютеранства, кальвинизм не столь явно ассоциировался с Германией, кроме того, его пресвитерианская структура предоставляла мирянам возможность участия в работе консисторий и управлении церковью на провинциальном и национальном уровнях, сродни тому участию в политическом управлении, коего желали эти сословия. Будучи более воинственной формой протестантизма, кальвинизм выступал против папской власти и абсолютной монархии, а потому отвечал запросам шляхты.

В Литве могущественный литовский магнат и канцлер Сигизмунда Николай Радзивилл обратился в кальвинизм, приведя с собой все свои феодальные поместья и вассалов. В Малой Польше ведущей фигурой был священник благородного происхождения по имени Яан Лаский. Лаский обратился в лютеранство, помогал организовать церковь в Герцогстве Пруссия и служил общинам беженцев во Франкфурте и Эмдене, одновременно развиваясь в сторону кальвинизма. Три года он был пастором эмигрантской общины в Англии во время правления Эдуарда VI. Затем в 1557 году он вернулся в Польшу и там безуспешно трудился над созданием объединенной протестантской церкви с кальвинистской теологией и уставом. Под его руководством кальвинизм в целом существенно развился. Однако со временем протестантизм в Польше пришел в упадок, а в семнадцатом веке католицизм добился почти полной и бескровной победы, поскольку власть католического духовенства глубоко укоренилась в государстве, и короли оставались верны прежней церкви. При этом королевская власть сделала послабления в вопросах свободы поклонения, и по этой причине протестантам не удалось соединить свое дело с дворянским движением против короля. После неудачных попыток во время трех междувластий поместить на престол своего кандидата, протестанты утратили инициативу, и земельные магнаты один за другим вернулись в Католическую церковь, дабы их семейства не лишились высокого положения в государстве.

В Венгрии развитие кальвинизма было похоже на польский вариант. До середины столетия лютеране обладали полной монополией в евангелизации страны, однако затем мадьярских земельных магнатов привлек кальвинизм. Маттиас Биро (Matthias Biro) превратил город Дебрецен в венгерскую Женеву. В Трансильвании, где сильное влияние имел Заполя, «трансильванские саксонцы», т.е. лютеране, столкнулись с мощным развитием кальвинизма, а управление в поместной автономии было устроено таким образом, что деревни и города могли сами избирать себе более близких им по духу проповедников — такой порядок получил эвфемистическое наименование «трансильванская терпимость». Несмотря на то, что в Венгрии кальвинизм имел лучшее положение, чем в Польше, реставрированный католицизм все же сохранил за собой количественное и политическое преобладание.

ПРОТЕСТАНТИЗМ В ИСПАНИИ И ИТАЛИИ

Франкоязычная Женева обладала стратегическим расположением, дающим возможность проникновения в Европу, говорящую на романских языках. Совершая героические усилия, Кальвин приступил к евангелическому штурму этих бастионов католицизма, но Испания, управляемая глубоко католическими королями, оставалась почти неприступна, а Италия, хотя и раздираемая противоречиями, расколами и полемикой, все же была сохранена для папы, главным образом при помощи сильной испанской руки, удерживавшей полуостров большую часть века.

Церковь в Испании отличалась невиданной организованностью и дисциплиной, в основном — благодаря деятельности кардинала Франциско Хименеса де Киснероса (Francisco Ximenes de Cisneros), исповедника королевы Изабеллы, главы Католической церкви Испании, основателя Алкалаского университета (University of Alcala), и, что важнее всего, учредителя Испанской инквизиции (1480). После своей смерти, наступившей в тот же год, когда Лютер обнародовал Девяносто пять тезисов, он оставил за собой сильную церковь, готовую твердой рукой поддерживать Карла V и Филиппа II, превративших Испанию в политический центр своей династической Империи. Более того, успешное завершение крестовых походов против мавров внушило испанцам фанатический энтузиазм по отношению к католицизму, который, сочетаясь в их мышлении с национальной враждебностью ко всякому чужеземному влиянию, оставался неотъемлемым элементом испанского характера, подобно исламу для мавров.

Но все же отдельным гуманистическим и протестантским книгам удалось проникнуть в страну благодаря купцам, перевозившим их контрабандой в тюках шерсти, в багаже книжных торговцев, в бочонках и грузах. Идеи Эразма просачивались, вопреки запрету на его книги. Испанские инквизиторы либо не могли, либо не желали различать эразмитов и лютеран, жестоко преследуя как еретиков и тех, и других. Отправляясь в ссылки, такие «лютеране» чаще всего становились кальвинистами. При этом предпринимались попытки пресекать влияние Эразма на испанскую мысль, вплоть до самого Сервантеса. Хищный взгляд экзекуторов взял на подозрение даже мистическое движение Alumbrados, подчеркивавшее внутренний аспект веры, обитание Христа в людских сердцах и имевшее своим центром бенедиктинский монастырь, возвышавшийся на крутой скале острова Монсерра (Monserrat). В 1555 году папа Павел IV открыто осудил испанских спиритуалистов (Esperitualistas). Небольшие группы лютеран втайне собирались в Севилье и Вальядолиде (Vallodolid), однако были выслежены, и пыткам подверглись все, кому не удалось бежать. На чужбину перебрались некоторые лучшие умы Испании. Выдающийся гуманист, философ-эразмит и педагог Хуан Луис Вивес (1492—1540) прожил свою жизнь во Франции, Англии и Нидерландах. Оставили Испанию эразмит Хуан де Вальдес (Juan de Valdes) (1500—1541) и его брат-близнец Альфонсо. В 1530 году, после написания Диалога Меркурия и Харона (Dialogue of Mercury and Charon), Хуан переехал в Неаполь, опасаясь инквизиции. Альфонсо занялся политикой и служил в свите Карла V на территории Империи, скончавшись в 1532 году в Вене. Испании еще предстоит оправиться от преследования своих интеллектуалов, приведшего к утрате независимых мыслителей.

Намного сложнее была ситуация в Италии, в самом сердце которой располагался Рим и папские земли. Италия, страдавшая от бесконечных иноземных нашествий, служившая испанским и французским армиям в качестве поля боя, политически раздробленная на малые враждующие между собой государства, свидетельствовала в первые десятилетия шестнадцатого века об упадке культуры Возрождения и о завершении эпохи гуманизма. Исключение составляла только Венеция, переживавшая последний подъем гражданского гуманизма и позднее цветение живописи. В ранние годы евангелическая вера беспорядочно проникала в различные итальянские города-государства, при этом сложно было отличить друг от друга людей, предпочитавших лютеранские и католические эразмические реформы, а лютеранство отличить от местного антиклерикализма. Более того, следует внимательно изучить, насколько проникли в массы анабаптизм и другие сектантские верования, поскольку встречаются свидетельства о существовании анабаптистских общин в Виченце и Венеции, а также о деятельности анабаптистов в других местах. Протестантская Европа быстро покрылась сетью общин итальянских беженцев. В 1542 году протестантизм в Италии вошел в новый период существования, ибо в этом году папа Павел III основал под давлением кардинала Караффа (Caraffa) канцелярию Священной Римской инквизиции. Инквизиция вытравила из страны многие свободолюбивые умы, преимущественно тяготевшие к Женеве и Западной Европе.

В антипапском городе-космополите Венеции, благословленном некоторой степенью терпимости, были опубликованы отдельные труды Лютера и Цвингли. Там же увидела свет наиболее популярная протестантская брошюра на итальянском языке Наиполезнейший трактат о благах распятия Иисуса Христа Бенедетто Лучино (Вenedetto Luchino), содержавший в основном переводные фрагменты из трудов Кальвина. В университете Пади, на территории Венеции, так же как в университете Болоньи, германские студенты организовали активную протестантскую пропаганду, а местные власти долгое время не вмешивались, боясь потерять доход. Известно об одной ужасной человеческой трагедии, произошедшей в Падуе и являющей собой пример духовных борений многих в этом поколении. Выдающийся юрист Франческо Спьера обратился в евангелическую веру, начав проповедовать и распространять литературу. После ареста и пыток он отрекся, подумав о том, что его одиннадцать детей могут лишиться наследства. Однако позднее испугался, что согрешил против Святого Духа, отрекшись от Христа, Который является единственным Источником его спасения, и погрузился в глубокую депрессию, продолжавшуюся до самой его смерти два года спустя.

На северо-востоке протестантизм был представлен в лице адвоката Маттиаса Флация Иллирика (Matthias Flacius Illyricus) (1520—1575). Рано осиротевший, он окончил школу и учился в Венеции с другом Эразма гуманистом Батиста Игнатием (Batista Egnatius). Симпатизировавший Реформации дядя Флация Иллирика, при этом сам будучи провинциальным францисканцем, отговорил его от монашества и подтолкнул к университетской деятельности. Он побывал в университетах Базеля, Тюбингена и Виттенберга, где его тепло приветствовали Меланхтон и Лютер. В 1544 году он был назначен профессором иврита. Позднее Иллирик поссорился с Меланхтоном из-за Лейпцигского интерима и с тех пор переезжал из Йены в Регенсбург, Антверпен, Страсбург и Франкфурт вплоть до самой смерти. Его взгляды были почти манихейскими из-за того внимания, которое он уделял наличию в человеке греховной и злой природы. Тем не менее, он оказал значительное влияние на протестантскую мысль своим экзегетическим Clavis, т. е. ключом к Писанию, и исторической схемой Магдебургских центурий, оба эти труда были написаны, дабы доказать, что папство зиждется на ложном основании.

Второй крупный центр нетрадиционных убеждений возник в Неаполе, в литературно-религиозном кружке эразмита и мистика Хуана де Вальдеса. В 1531 году Вальдес переехал из Неаполя в Рим и служил у папы Климента[17]. Осенью 1533 года он навсегда вернулся в Неаполь, где вокруг него собралась группа интеллектуалов с целью изучения Писания. Он перевел с еврейского и греческого на испанский фрагменты Библии и написал краткие комментарии на Послания Павла к Коринфянам и к Римлянам. Пьетро Карнесеччи (Pietro Carnesecchi) (1508—1567) приписывал свое обращение к учению об оправдании по вере именно влиянию Вальдеса. К нему присоединились и Петер Мартир Вермиджли (Peter Martyr Vermigli), кроме того к его кружку принадлежали две замечательные женщины: Виттория Колонна (Vittoria Colonna) и ее невестка Джулия Гонзага (Giulia Gonzaga). Дух религиозной свободы угас с его смертью в 1541 году.

Римская инквизиция не тратила времени на раскачку и принялась за дело сразу же после своего создания. Нетерпеливый Караффа установил орудия пыток в собственном доме, пока не нашлись более просторные помещения. Одной из наиболее видных жертв Инквизиции стал ученик Вальдеса Пьетро Карнесеччи. Не скрываясь от курии и первого секретаря папы, Вальдес привел его ко взглядам Павла на оправдание верою. Тот бежал в Париж, но затем вернулся в Венецию. В 1557 году он был вызван в Рим и бежал в Женеву. При Пие V давление стало мягче, чем при Павле IV, и он почувствовал себя безопасно во Флоренции, но в 1565 году инквизиция возобновила свою деятельность. Желая выслужиться перед папой, герцог Козимо Флорентийский предал Карнесеччи, и тот был осужден на смерть. Его обезглавили и затем сожгли 1 октября 1567 года. На казнь он явился как джентльмен, и агент герцога докладывал ему из Рима: «Как на свою свадьбу — в белоснежной сорочке, новых перчатках и с белым платком в руке».

Особо выдающимся и глубоко верующим человеком, вынужденным провести на чужбине всю оставшуюся жизнь был Бернардино Очино (Bernardino Ochino) (1487—1564), бывший генерал ордена францисканцев-обсервантов. В 1534 году он вступил в другой, более строгий орден капуцинов, а через четыре года был избран заместителем генерала. В 1539 году, по приглашению кардинала Бембо (Bembo), он прочел в Венеции цикл проповедей, в которых очевидно акцентирование оправдания верою. Как только Караффа организовал инквизицию, Очино был вызван в Рим. Предупрежденный кардиналом Контарини, он бежал в Женеву, где был принят Кальвином с распростертыми объятиями. Очино издал шесть томов трудов, посвященных защите его обращения в евангельскую веру. В 1545 году он стал пастором общины итальянских беженцев в Аугсбурге и едва спасся, когда город заняли войска Карла V. Он бежал через Страсбург в Англию, где Эдуард VI назначил ему содержание. Там было опубликовано пространное произведение Трагедия, или диалог о незаконном первенстве епископа Римского (1549), в котором Люцифер, озлобленный распространением Царствия Христова, собирает всех извергов и сажает на престол папу в качестве антихриста. Очино ликует по поводу того, что когда Сатана и Антихрист почти побеждают, и Господь воздвигает Генриха VIII и его «славного» сына[18], успешно низвергая врагов. Королева Мария[19] выдворила Очино из своего земного королевства. Он стал пастором итальянской общины в Цюрихе, однако в Тридцати беседах он поддержал многоженство и высказал некоторые нетрадиционные представления о Троице, за что его изгнали и оттуда. Он бежал в Польшу, но его тоже выдворили из страны, и он умер в конце 1564 года в Моравии.

Инквизиция изгнала из Италии других благородных мужей, таких как Верджерио (Vergerio), Вермиджли (Vermigli) и Аконти (Acontius), которых как магнитом влекло к швейцарскому протестантизму. Человек необычайной духовной чувствительности Пьетро Паоло Верджерио (около 1498—1564) занимал высокое положение в церковной иерархии. Этот венецианец изучил каноническое право и стал епископом Каподистрии (Capodistria) и папским легатом. В 1535 году он был направлен в Виттенберг для переговоров об экуменическом совете церквей и получил глубочайшее впечатление от реформатора. В Италии он навестил Франческо Спьеру, пребывая в острой душевной борьбе. К 1548 году Верджерио убедился в истинности евангелической веры, а в следующем году переселился из Италии в Швейцарию, дабы стать там пастором общины итальянских лютеран. Став советником герцога Кристопа Вюртембергского, Верджерио остался в доктринальном отношении подлинным лютеранином и оказал большое влияние на развитие религиозной жизни.[20]

Петер Мартир Вермиджли (1500—1562) и Джакомо Аконти (Giacomo Acontius) уехали из Италии через Швейцарию в протестантскую Англию. Вермиджли родился во Флоренции, в семье преданного последователя Савонаролы. Обучался в августинских монастырях в Фисоле (Fiesole) и Падуе, служил проповедником в Брешиа, Пизе, Венеции и Риме. В 1530 году Вермиджли стал аббатом августинского монастыря в Сполето, а через три года — приором монастыря в Неаполе. В то же самое время он погрузился в изучение Библии, чтение Цвингли и Буцера и в 1541 году, попав под подозрение испанского вице-короля в Неаполе, переехал в Лукку, где зарождалась протестантская община. После приказа предстать перед руководством своего ордена в Генуе, он заехал во Флоренцию, посоветовался с Очино и бежал в Цюрих, Базель и Страсбург. В 1547 году ему предложили содержание в Англии, и в следующем году он стал оксфордским профессором теологии. Он бежал назад, в Страсбург, когда на престол взошла королева Мария, закончив свои дни профессором иврита в Цюрихе, где его взгляды на Причастие смешались с учением Цвингли.
Джакомо Аконти (1492—1560?) был подлинным пионером в вопросе религиозной терпимости. Подобно Вермиджли и Очино, он обратился к более радикальной форме протестантизма, чем лютеранство. Путь его бегства пролегал через Швейцарию и Страсбург в Англию, куда он прибыл вскоре после того, как на престол взошла королева Елизавета. Будучи инженером, он осушал болота и обновлял замковые укрепления, а как религиозный интеллектуал написал две книги, принесшие ему продолжительную славу. В своем Di methodo он рассмотрел корректные методы исследования Писания, а в Stratagemata satanae заявил, дескать догматические вероучения являются раскольническими уловками сатаны, а потому следует выделить наименьший общий знаменатель, или основу различных символов веры, а все спорные вопросы оставить как несущественные. Это была дерзкая для той эпохи мысль, не принятая большинством.

Возникло мнение, что излишний догматизм, а также жесткая церковная и государственная политика вызвали в Испании и Италии ответную, если не противоположную реакцию, поскольку Испания породила Сервета, а Италия антитринитарное движение. И кроме того, что на религиозных мыслителей оказала влияние философия неоплатонизма, унаследованная ими от Возрождения. Взаимосвязь между антитринитариями и таким радикальным движением как итальянские анабаптисты по-прежнему остается вопросом, требующим научного исследования. Наиболее выдающимся антитринитарием был Лелий Социн (1525—1562) и его неистовый племянник Фауст (1539—1604). Лелий был юристом и признался Меланхтону, что стремление к источникам закона fontes juris также привело его к исследованию первоначальных источников веры и отречению от «римского идолопоклонства». Он постоянно странствовал, разъезжая по Швейцарии, Франции, Англии, Голландии, Германии, Австрии, Богемии и Польше. Кальвин принял его в Женеве, скрыв свою настороженность к его спекулятивным взглядам. Умер Лелий в Цюрихе. Инквизиция преследовала его родственников в Италии, и некоторые из них были взяты под стражу. Возможно, на Фауста оказали некоторое влияние записи его дяди, которые он получил в Цюрихе, но в целом Фауст был независимым мыслителем. Во вступлении к комментариям на Евангелие от Иоанна Фауст заявил, что божественность Христа является номинальной, а не фактической по своей сути. Он сомневался в сущностном бессмертии человека. Фауст Социн на протяжении двенадцати лет служил у Изабеллы де Медичи, а в 1575 году бежал в Базель. Позднее он имел отношение к антитринитарному движению в Трансильвании и в польском Кракове, где толпа разгромила его дом. Умер он на содержании в поместье[21] к востоку от Кракова.

Жана Кальвина чрезвычайно интересовали «успехи Евангелия» в Италии, на родине папства. Обширная переписка свидетельствует о его надежде, что Италия присоединится к евангелическому движению через обращение князей посредством чудесной силы Слова. Он вел переписку с французской герцогиней Рене Феррарской (Renue of Ferrara), которую посетил в 1537 году, однако встретил сопротивление в лице герцога Эркюля II (Ercole II). В 1559 году герцогиню выдворил назад во Францию ее собственный сын Альфонсо, поскольку семья Эстес (Estes) не могла пойти на разрыв с папой и вторжение испанской армии. Вероятно рассчитывая на Карнесеччи, Кальвин постоянно убеждал итальянских протестантов не уподобляться Никодиму, пришедшему к Иисусу ночью из страха перед властями, но исповедовать свою веру открыто. Кальвина можно обвинить во многих ошибках, однако неоспорима его преданность своему делу и забота о всех братьях по вере. Гёте как-то сказал, что когда мы решаемся говорить о недостатках великих мужей прошлого, то справедливости ради надлежит делать это, стоя на коленях.

________________________________________
[1] Кальвин Буллингеру, 25 ноября 1544 года, цитата из Эмануила Стиккельбергера, Кальвин: жизнь (Emanuel Stickelberger, Calvin: A Life), (Ричмонд, Вирджиния, 1954), стр. 70.
[2] Под именем Шарля д'Эспевиля. — Прим. ред.
[3] Теодор Беза (Theodore Beza), Vita Calvini, цитата из Стиккельбергера, Кальвин, стр. 23-24.
[4] Мф. 10:29-30. — Прим. ред.
[5] Жан Кальвин, Комментарии к Езекилю (1:28), из Corpus Reformatorum, изд. Дж. У. Баум и др., 59 томов (Галле, 1863—1900), том 40, ст. 60.
[6] Кальвин, Комментарии к Исходу (33:20), там же, том 25, ст. 111.
[7] Кальвин, Комментарий на Псалмы (132:8), там же, том 32, ст. 346.
[8] Паркер, Портрет Кальвина (Филадельфия, 1954), стр. 50-51.
[9] Очевидна параллель с Исх. 34:29-35. — Прим. ред.
[10] Кальвин, Комментарии на 1 Иоанна (2:22-23), из Corpus Reformatorum, том 55, ст. 325.
[11] Кальвин, Основы христианской веры, перевод Джона Аллена, 7 изд. (Филадельфия, 1936), том 2, кн. 3, гл. 21, стр. 176.
[12] Пс. 117:6. — Прим. ред.
[13] В Консисторию входили 8 пасторов и 12 старейшин. — Прим. ред.
[14] Пламенная комиссия. — Прим. перев.
[15] Corpus Reformatorum, том 6, пар. 510-511.
[16] В 1356 пфальцграфы Рейнские получили права курфюрстов. — Прим. ред.
[17] Климент VII. — Прим. ред.
[18] Имеется в виду Эдуард VI. — Прим. ред.
[19] Мария Тюдор (Mary Tudor). — Прим. ред.
[20] См. Анна Якобсон Шутт, Пьер Паоло Вергерио: Становление итальянского реформатора. Женева, 1977. (Anna Jacobson Schutte, Pier Paolo Vergerio: The Making of an Italian Reformer.)
[21] Фауст Социн умер в Лукавицах, имении своего последователя Авраама Блонского. — Прим. ред.

Назад   Вперед